скачать книгу бесплатно
– Нет, Дмитрий Николаевич. Никаких осколков возле труппа не было, хотя рука его и была в порезах. Там вообще не было осколков.
– Точно так, – подтвердил Терентьев. – Меня тоже озадачил тот факт, что рука окровавлена. Не успел вас об этом спросить, Дмитрий Николаевич.
Терентьев повелел позвать старшего из прислуги.
Втроём они прошли в гостиную и склонились над размазанным кровавым пятном на полу. Петуш вынул из кармана марлевую салфетку и стер кровь. На паркете были отчётливо видны царапины.
– Стало быть, кто-то поспешил убрать остатки бокала… – пробормотал Терентьев. – Плохой знак…
В залу вошёл важного вида старик с пышными старомодными бакенбардами, одетый в богато расшитую золотым галуном ливрею. Лицом он был бледен и дрожал, как осиновый лист.
– Кто повелел вымести осколки? – без предисловий спросил коллежский советник таким тоном, что слуга враз уяснил, что отпираться смысла не имеет.
– Так это ж… Ваше высокоблагородие… Я повелел… И сам же вымел…
– Зачем?
– Так непорядок же?
– Непорядок! – взревел коллежский советник. – Да ты, старый дурак, препятствие дознанию учинил!
Ливрейный шарахнулся и запричитал:
– Ваше высокоблагородие… Так я ж никогда… Я ж как лучше… Их сиятельства строги уж очень… Ну, я и подумал… Князь и посуда битая…
– Стихни! – оборвал Анатолий Витальевич. – Чтоб немедля осколки эти мне отыскал и принёс!
Слугу как ветром сдуло.
– Его могли надоумить, – упрямо проговорил Руднев в ответ на красноречивый взгляд коллежского советника.
Тот только пожал плечами.
Старик вернулся через несколько минут, неся в дрожащих руках свернутую в кулёк газету.
– Вот они, – пролепетал он, отдавая свёрток Терентьеву.
Коллежский советник заглянул в кулёк и помрачнел.
– А кровь где? – спросил он.
Слуга перекрестился.
– Тама и есть кровь, – прошептал он.
– Нету тут крови!
– Так я не знаю… – всхлипнул ливрейный. – Я смёл и в газетку завернул, чтобы не смущало… А больше я не трогал… Только вот вы повелели, так я и принёс…
Терентьев отпустил перепуганного старика и мрачно констатировал:
– Осколки подменили…
Алвис Екабсович забрал у коллежского советника свёрток и заявил:
– Беру это на экспертизу.
– К чему тут экспертиза, доктор? – проворчал Терентьев. – Очевидно же, что здесь вы яд не найдёте.
– Я не знаю, что здесь найду, – сдержано ответил Петуш. – Именно поэтому и собираюсь провести анализ. Если в доме осталась ещё какая-то посуда, которой предположительно пользовался покойный, я бы и её хотел забрать.
– Вряд ли мы её определим, доктор – сказал Анатолий Витальевич. – Но я велю выяснить.
– Есть бокал, который Вяземский в руках держал, – вмешался в разговор Руднев. – Вам это интересно доктор?
– Да.
– Тогда идёмте…
Дмитрий Николаевич провёл Терентьева и Петуша в зал, где юная графиня Каменская взывала к древнему королю.
– Вот, – сказал он, указав на своё место за столом. – Этот бокал мне Павел Сергеевич подавал.
– Вы из него пили? – спросил доктор.
От смеси профессиональной заинтересованности и профессионального же цинизма, отчётливо прозвучавшей в этом вопросе, Дмитрия Николаевича передёрнуло.
– Нет!
Алвис Екабсович порылся в карманах и вынул из них несколько флаконов. В одних на дне был порошок, в других какая-то жидкость.
– Что это? – опасливо поинтересовался коллежский советник.
– Тест, – лаконично ответил эксперт.
Остановив свой выбор на одном из флаконов, он сгреб остальные обратно в карман и, касаясь Рудневского бокала пальцами, обмотанными в салфетку, аккуратно отлил из него шампанское в выбранный флакон, после взболтал и стал ждать. Сперва ничего не происходило, потом золотистая жидкость помутнела и в ней появились сероватые хлопья.
– Что это значит? – хмуро спросил Терентьев.
Петуш ещё немного поболтал флакон, взглянул в него на просвет и всё так же бесстрастно заявил:
– Это значит, что в шампанском содержится алкалоид. Какой, не знаю. Разработанный мною тест предназначен лишь для первичного анализа. Однако количество выпавшего осадка говорит о том, что доза очень велика.
– Иными словами, шампанское отравлено? – потребовал полной ясности Анатолий Витальевич, переводя взгляд на побледневшего Руднева.
– Да и очень щедро. На лошадь бы хватило.
Дмитрий Николаевич пододвинул себе стул и сел, потому как ноги его начали вдруг неприятно дрожать.
– На подносе бокалов было семь… Нет!.. Шесть, – произнёс он, припоминая. – Значит, за исключением наших с Вяземским, ещё четыре… Чтобы отравить наверняка, яд должны были добавить во все бокалы. Их мог кто-то взять… Анатолий Витальевич, вы же гостей переписали, прежде чем отпускать? Нужно предупредить…!
– Не за чем предупреждать, – невозмутимо возразил Алвис Екабсович. – Если бы кто-нибудь глотнул этого напитка, мы бы имели ещё один труп. Уверен, что даже просто пригубив такое, уже почувствуешь себя плохо.
– Я чувствую себя плохо от одного вида этой дряни, – пробормотал Руднев и предложил. – Я не очень-то разглядывал официанта, но попробую его узнать. Велите собрать прислугу.
Терентьев распорядился, а заодно приказал перерыть мусор в поисках окровавленных осколков и изъять из буфетной все немытые бокалы и распечатанное шампанское.
Петуш тем временем принёс свой чемоданчик, перелил остаток напитка из бокала Руднева в чистую склянку и достал жестянку с перетёртым графитом. Крутя бокал перед самым носом и близоруко щурясь, он принялся легкими прикосновениями кисти наносить на хрустальную поверхность чёрную пудру.
– Вы ведь правша, Дмитрий Николаевич? – спросил он. – И бокал скорее всего в правой руке держали?..
Руднев похватал воздух, определяясь в своей привычке, и подтвердил предположение доктора.
– Значит, отпечатков ваших пальцев на бокале быть не должно, – продолжил рассуждать эксперт. – Так… Буфетчик и официант тоже были в перчатках… Бокалы протирают полотенцем, прежде чем разливать по ним напитки… Стало быть, должны остаться только отпечатки князя… Но… Но их тут больше…
– Доктор, не томите! Что вы обнаружили? – Терентьев оборвал затянувшийся монолог лифляндца.
– На бокале отпечатки двух человек. Следовательно, помимо покойного, его ещё кто-то трогал.
– Может быть, это всё-таки мои отпечатки? – предположил Руднев. – Мог же я его левой рукой перехватить или на столе подвинуть.
– Нет, не ваши. Расположение пальцев в обоих случаях такое, какое может быть только при захвате правой рукой, – безапелляционно ответил Петуш и спросил. – Анатолий Витальевич, вы сможете собрать отпечатки присутствующих в доме на момент совершения преступления.
– Только отпечатки прислуги, – покачал головой Терентьев.
– Хотя бы так, – сказал Руднев. – Если и не выявим, чьи отпечатки, ограничим список.
Алвис Екабсович к тому моменту упаковал бокал в бумажный пакет, аккуратно его надписал и заторопился уходить.
– Анатолий Витальевич, если я вам более не нужен, я хотел бы незамедлительно провести вскрытие и анализ примеси в напитке. Есть схожесть с отравлением стрихнином или атропином, но меня смущают детали. Возможно, мы имеем дело с каким-то особенным ядом, который ещё и быстро разлагается…
– Идите, доктор, – ответил Терентьев. – Отпечатки мы снимем без вас.
– И пришлите мне, пожалуйста, всё, что может иметь отношение к делу, – не унимался Петуш.
– Соберу всё, что не приколочено, – ворчливо пообещал коллежский советник.
Едва эксперт ушёл, Дмитрий Николаевич тоже сорвался с места.
– Если официант в сговоре, он может попытаться сбежать, – заволновался он.
– Если сразу не сбежал, никуда уже не сбежит, – осадил его Анатолий Витальевич. – Подождите минуту. У меня к в вам ещё один вопрос, Дмитрий Николаевич… Что вы там говорили на счёт последних слов их сиятельства? Что он сказал?
– Он сказал: «Вервольф».
– Вы уверены, что он сказал именно это?
– Я уверен, что услышал именно это, но быть уверенным, в том, что Павел Сергеевич именно это сказал, не могу. Он умирал, едва мог дышать, не то что разговаривать… А почему вы спрашиваете? Вам что-то говорит это слово?
– А вам ничего? Вы, Руднев, вообще газет не читаете?
– Мне их Белецкий пересказывает. Но я не слушаю… Так что там с вервольфом?
– Не с вервольфом, а с Вер-Вольфом. Некто Курт Адлерович Вер-Вольф, профессор философии Санкт-Петербургского университета, создал и возглавил тайную организацию немецких патриотов, проживающих в России и занимающих совсем не последние должности в разных государственных структурах. Заговорщики ставили себе целью подорвать военную мощь нашей державы изнутри, а апофеозом их деятельности должно было стать деморализующее нацию цареубийство. К счастью, благодаря высокому профессионализму Отдельного корпуса жандармов и самого его командующего, товарища министра внутренних дел генерал-майора Владимира Фёдоровича Джунковского заговор был раскрыт и уничтожен на корню. Об этой славной победе наших секретных служб уж сколько в газетах трубят.
– Мне послышалось, или в ваших словах, Анатолий Витальевич, прозвучал сарказм? – уточнил Дмитрий Николаевич, пристально взглянув на коллежского советника.
– Это, Руднев, не сарказм, – сердито хмыкнул Терентьев. – Это опыт – «сын ошибок трудных», как Александр Сергеевич писал. И подсказывает мне этот самый опыт, что чем громче музыка, тем дряннее оркестр. Я это к тому, что чёрт его знает, что там был за заговор, и так ли уж там всё победоносно, как генерал-майор отчитывается… А если убийство Вяземского к этому делу касательство имеет, так между нашими славными службами, что вроде как в едином порыве внутреннюю безопасность империи обеспечивают, начнётся такая грызня, что ликантропам тошно станет… Ладно, Дмитрий Николаевич, лирика это всё… Идёмте опознание официанта проводить, а после с графом поговорим…
Глава 3
Официанта Дмитрий Николаевич узнал сразу и без колебаний. Руднев имел феноменальную зрительную память, благодаря которой запоминал всякое увиденное им лицо и был способен после различить его даже под гримом. Однако толку от этого опознания было немного.
Узнанным официантом оказался молодой парень, служивший у Каменских с малолетства, поскольку был он сыном старого графского повара. Ничего особенного молодец, вроде как, не приметил, да и не помнил точно того раза, когда на подносе у него оказались роковые бокалы. По его словам, выходило, что каждый раз он брал в буфетной поднос, на который вот только при нём же «шампанскую-то» и наливали.
– Оно ж, ваши высокоблагородия, шампанскую нужнась сразу подавать, – излагал он, шмыгая носом. – Полагается так… Чтобы, стало быть, не выдыхалася… Господа-то любють, чтоб она, значит, щиплилась и в нос стреляла…
– И каждый раз ты видел, как шампанское в бокалы наливали, – настойчиво переспросил Руднев.
Официант отчаянно закивал.
– А после ты поднос из виду не выпускал? – спросил Терентьев.
– Да как же можно, ваше высокоблагородие! Я так сразу шампанскую к гостям и нёс!
В этот момент в лакейскую, где проходил допрос официанта, едва не сметя с ног растерявшегося городового, ворвался старик-повар.
– Ах, ты, сукин сын! Тараканье семя! – орал он, потрясая на сына кулаками. – Ты ж, паскудник, позор-то какой учинил! Как же я теперь господам в глаза-то смотреть стану!
Папаша подскочил к своему отпрыску и принялся отвешивать тому звонкие затрещины так, что голова у парня болталась из стороны в сторону, будто на тесёмке.
– Батя! – завопил молодчик. – Не убивай!
– Прекратить! – рявкнул Терентьев и злобно зыркнул на опомнившегося городового, кинувшегося оттаскивать разъяренного родителя от своего дитяти. – Что всё это значит? Что он натворил?
От грозного начальственного окрика повар малость вошёл в разум и запричитал.
– Ох, ваше высокоблагородие! Ведь вот какой паршивец! Мы ж с матерью-то его, гадёныша, только по божьему закону жить-то учили! А он…!
Повар снова рванул к сыну, и тот шарахнулся в угол, прикрывая руками голову от отцовского гнева.
Терентьев поднял парня за грудки и как следует встряхнул.
– А ну, рассказывай, что ты такое учудил! Отвечай! Не то папашу твоего отпустить велю.
– Ой! Не надо! Всё расскажу! Только не отпускайте его! Он меня прибьёт!
– Рассказывай!
