скачать книгу бесплатно
Но на берегу никаких яблоневых деревьев не оказалось. Только швартовые свежеотёсанные брёвна, неизвестной силой забитые в грунт. Видать, притащили плавучую пристань откуда-то с нижнего течения, и теперь это один из сотен пунктов разгрузки военного времени. Подболоченная луговина в полукилометре заканчивалась песчаными буграми. Туда, за дюны, и убегали наезженные колеи, заложенные на бочагах деревянными гатями.
Вдовину подумалось, что в этой влажной котловине комары скоро зададут жару.
– Ладно, только до бугра дойду – и обратно, – подбодрил себя вслух.
Заковылял, наслаждаясь бризом и запахами вечерней реки. Влез на пригорок и оказался на природной насыпи, с которой открылась излучина великой реки. Тот берег канул в плотную тень, а сюда ещё доставали отблески заката. Алой чешуёй сверкала речная гладь.
– Не зря шёл, долюбуюсь.
Прямо под песчаным валом начиналась долина и шла к востоку, сколько хватало глаз. Намыла долину заросшая осокой речушка. Вдоль её течения разбросаны шалаши и шевелится муравьиная масса людей. Там-сям – дымки? костров. Но не ярмарка, точно. Любопытство разобрало. Всего-то ещё двести метров.
Огонёк тлел под казанком, и пятеро мужчин средних лет, в изрядно поношенном штатском, собирались ужинать. Двое полулежали на кучах притоптанной, едва подвявшей осоки, очевидно, нарезанной у речушки. Двое более пожилых склонились над чугунком, а один, явно городского вида, нервно вышагивал неподалёку, горбился и нещадно дымил папиросой.
Завидев Вдовина, они поздоровались, и малорослый, в задорной не по годам кепке, видать самый бойкий, выкрикнул с показным весельем:
– Товарищ лейтенант, вы наш командир?
– Да нет, я с пристани, с парохода пройтись вышел. Раньше утра он не тронется, – убеждая себя лишний раз, ответил Вдовин. А про себя решил – это сборный пункт.
– Ну так ужинайте с нами, – откликнулся один из поваров, – кашка наша вот-вот поспеет. Салом заправлена, всё как положено.
– Домашнего давно не ел. Не откажусь.
Вдовин присел на корточки, а потом, опершись о палку, опустился на подстилку из осоки.
Бойкий мужик отрывисто назвал всех подряд, указывая пальцем:
– Николай, Пётр, Иван, Павел, а то – Серёга гуляет. Он бухгалтер, городской, потому – нервный. Только женился второй раз, тут его и забрили. На фронте он бы давно охолонул, а тут без дела – переживает.
Все хохотнули.
– Ты, Коля, лучше подай гостю Серёгину плошку, – кашевар протянул лейтенанту ложку и серьёзно добавил: – второй день бедолага не ест. Скорее бы безделье кончилось. Да кухни бы подвезли. Мы домашний паёк приканчиваем, а тут только вон крупу пока дают. – Он кивнул на палку и спросил: – Вы, видать, с фронта? Там, говорят, лучше кормят.
– Не скажу, с августа в тылу. Как сейчас, не знаю. А летом еды хватало.
Вдовин ощутил полузабытый запах кулеша. И мысли унеслись в степь, домой. Осоки там не было, а костёр и каша пахли так же. Домечтать не пришлось. Кашевар, как и все в тылу, издалека подбирался к главному вопросу:
– В ту войну так ни одного немца и не увидел. Одни австрияки. Ездовым с батареей в Карпатах прошёл. Чортков, Коломыю, Надворную помню. Большого города не помню. Леса там тёмные, в горах глина да камни – намучился с лошадьми. Там пленных австрияков видел. А какие они – немцы?
Все четверо смотрели на гостя. Хотели хоть что-то узнать. Заглянуть вперёд. Что там будет?
– Да так, сблизи, я тоже их не видел. Стрелял по самолётам – зенитки у меня. Танки их видел, но издали. Так, с пару километров до них было. Жарко было в июле и влажно.
– Это ж надо, я тоже помню июль, только шестнадцатого года. Ты, лейтенант, с какого года?
– Двадцатого.
– Вот, тогда не довоевали. Теперь тебе пришлось. Как зовут?
– Николай, вон, его тёзка.
Пожилые поняли, что Вдовин не хочет больше рассказывать, а значит, приятного на фронте было мало. Более молодой Николай решил, что сотрапезник их ничего больше и не знает.
Как-то совсем быстро солнце закатилось, и Вдовин заторопился на пристань, пока свет, отброшенный сюда облаками, ещё не стал настоящими сумерками.
– Бывайте, спасибо. Счастливо вам.
– Ты прости, что налить по-человечески нечего. Завтра пятый день тут стоим. Счастливо тебе.
Пароход словно вымер. Только комары вились тучами и не забыли свою работу. Вдовин улыбнулся своей шальной мысли и перенёс чемодан, шинель и вещмешок с остатками пайка с палубы прямо в каюту-люкс рядом с капитанской. Подумал: «Была же для чего-то революция», – и в наступившей темноте рухнул на тёмно-синий бархат видавшего виды широченного дивана. Успел подумать об обманутых им комарах, о том, что, конечно, здесь душно, зато тепло, – и заснул.
Город
В школьном здании две комнаты первого этажа и были штабом его полка. Начштаба – капитан, сам недавний комбат, дотошно расспросил Вдовина:
– Ты огнём батареи управлять можешь?
– Думаю, смогу. Батареей стрелял только до войны, на полигоне. Реально – только взводом, три недели, в июле.
– Сбил что-нибудь?
– Два юнкерса. Это точно.
– Ну, значит, принимай 4-ю батарею. У нас остальные комбаты запасники. Командовать могут, а стрелять некому – зенитчиков нет. Все из полевой гаубичной артиллерии. Полк наш формируется на их базе. Попутно меняем профиль на зенитный. Все вопросы – потом. Иди принимай дела.
Принимать оказалось пока нечего. Помощник начштаба, такой же как он лейтенант, почему-то с пехотными эмблемами, скороговоркой рассказал всё:
– Людей у тебя пока на два взвода. Кадровый только один – старшина Дрыль. У него все батарейные бумаги. Дождись его в столовке. В пять приедет за ужином. С ним и уедешь. Да и приказ на тебя раньше не подпишут. Аттестат на деньги отдай начфину, – вон в углу сидит. У него и талоны на продукты. Отоваришь здесь в военторге. ПФС, ОВС ещё нет. Снабжаемся кое-как из гарнизона.
Вдовин побрёл по школьному коридору, угадывая дорогу интуитивно: все школы одинаковы. Через боковой выход попал в сад. Никто не убирал этой осенью. Лишь кое-где из-под листвы выглядывали кирпичи дорожки.
Закончился Город, закончились его слободы и предместья. Прибрежные холмы отжимают булыжник мощёного тракта всё ближе к реке, к широким плёсам и заводям. Наконец, дорога просто начинает повторять изгибы реки – идёт вдоль берега. Косогоры слева прямо наплывают на стекло полуторки, полностью скрадывая видимость, и отступают только в последний момент очередным, вписанным людьми, закруглением. Вдовин не успел удивиться улучшенному покрытию дороги, ведущей в никуда, как широкая долина, прорезанная малой речушкой, выплыла навстречу. Воспользовавшись ею, шоссейка широченной дугой рванула от реки. А через два километра упёрлась в строение изысканной архитектуры, напоминающее с дороги вокзал.
Железная крыша, как в китайской пагоде, вылетала консолями далеко за стены, образуя навесы, способные укрыть даже пару стоящих рядом повозок. Стрельчатые окна и высоченные двери как бы говорили, что здание одноэтажное, но высота стен соответствовала минимум трём этажам. В общем, фантастический дворец в загородном захолустье. Врубленная кирпичом надпись «ГИППОДРОМ» только усиливала впечатление ирреальности. Впрочем, это смягчалось кирпичной же датой «1882». Нереальная дата из исчезнувшего мира.
Всё вроде нелепо в этом здании. Только теплеет на сердце от чёрного чугуна накладок у дверей, таких же кружевных узоров по коньку крыши и многочисленных, вроде бы таких тонких, витых колонн. Ступени крыльца – тоже чугун.
На заднем дворе – конное ристалище, а за ним конюшни да хоздворы. Далее, вверх по течению, долина речушки быстро сужалась и сплошь заросла берёзовыми перелесками. От последней доброй поляны сапёры перекинули бревенчатый мост. Сразу за ним встали шлагбаумы, угрожающие надписи, и потянулись восемь километров полевой времянки всё в гору да в гору – на вдовинскую батарею.
Дорогу эту назвали «верхней», потому что вдоль Волги была и другая, «старая» дорога. Та прыгала от ипподрома к странным каким-то дачам и бывшему детскому санаторию «Роща». Теперь всё это было отделение военгоспиталя для выздоравливающих. Сапёры сначала и хотели от «Рощи» просто подняться на гору. Всего-то там два-три километра. Потом рассмотрели поближе заросшие кручи, на которые нужно затягивать орудия и регулярно подвозить снаряды, и сами предложили «верхний» вариант.
Высокий сам по себе обрыв на слиянии двух великих рек ещё продолжался широким курганом. Едва заметный поначалу скат его завершался эскарпментом с плоской, голой вершиной. Обе реки изрядно потрудились, выравнивая старицами противостоящие кургану берега. Словом, лысая вершина идеально господствовала над местностью.
– Ну, от и привёз вас, – сказал Дрыль, скользнув с доски сидения на землю, – сейчас всё покажу.
Вдовин стоял на выжженной солнцем площадке, где ничего, кроме вьюнов, берёзки и ещё какой-то незнакомой травы, не было. Старшина, нимало не смущаясь, распоряжался:
– Ты вези продукты к кухне, мы сами придём, – назидательно велел он ездовому, – вещи командира там не запачкай. Свезёшь их в палатку Семенюка, понял?
И быстро пошёл по травяному плоскогорью, пока не заметил, что Вдовин отстал и хромает.
– Что, от немцев получили?
– Да нет, в боях с начальством. Ерунда.
– А ковыляете сильно. Может, лучше с палкой?
– Видать, придётся.
– Ну вот, это центр, – Дрыль встал у едва заметного колышка и, разведя руки, провернулся всем телом. Замер лицом на запад. – Это главное направление стрельбы. ОП я разметил давно, если вы утвердите, завтра выберем ваш КП.
Хотя Вдовин знал от штабных, что старшина – кадровый, он приятно удивился, что тот легко ориентируется не только в хозяйственных делах.
– Ты что, развёртывал когда-нибудь батарею?
– Я срочную служил в зенитном отдельном дивизионе. В Ленинграде. Разведчик. Там старшиной и войну встретил. Здесь я недавно.
– Значит, как и я.
– Полк этот был гаубичной полевой артиллерии, кадрированный, как всё в Поволжье. Сейчас их будут перевооружать на зенитки. Матчасть не прибыла. Вот я пока и не разметил огневые позиции толком.
– А люди?
– Местные, приписной состав, все огневики. Ни разведчиков, ни управленцев. Не то что ПУАЗО – зенитку никто не видел. Только трое фронтовиков, как мы, со сборных пунктов.
Солнце внезапно смеркло. Казалось, наступил закат. Две чёрные дуги туч круговым фронтом заливали всё небо. Рванул ураганный ветер. Всё случилось в две-три минуты. Хлестанул ливень. Земля и не пыталась впитывать воду. Струи веером гуляли по водяным потокам. За горизонтом низменных берегов вверх полоснули беззвучные прожектора молний. Вдовин только успел удивиться, как они там очутились, не пройдя над ним, как трахнули близкие разряды. Ясно видимые кальмары молний повисли над головой непрерывным барражем.
– Прямо Сибирь, – прокричал Дрыль, – где слияние Оби и Иртыша. Что-то тянет молнии в слияния рек!
Капитан, начштаба, в более поздней беседе в тот же день углубил информацию о месте слияния Оки и Волги. Для штурманов немецких ночных бомбардировщиков это место было единственной возможностью точно определить своё местонахождение, сориентироваться. Слияние рек – это точка их доворота на новый курс.
– Сам видишь, лейтенант, на твой курган больше ничего не втянешь. Остальные батареи из-за оврагов рассеяны и стоят далеко. К тому же почти в одну линию. Работать по целям будешь один. Только прожектора тебя поддержат.
Вдовин сдержал готовую сорваться с языка колкость насчёт прожекторов и их поддержки.
– Спасибо. Ночью, конечно, поддержат. Меня беспокоят штурмовики. Видел их в деле. Прямо днём. Безо всяких хитростей. Руслом реки подберутся. Вынырнут из-под обрыва. Туда же и смоются.
– Не фантазируй. Опыт у тебя фронтовой. Здесь тыл. Штурмовок не бывает. Станут они от Рославля днём лететь. Да и горючего не хватит.
– Хоть взвод ДШК на плотах под обрывом поставьте. От маловысотных.
– ДШК стоят на заводских крышах. Где ты слышал, чтобы батарею прикрывали? Думай лучше, как ночью по высотным целям работать. И людей не пугай выдумками.
Госпиталь
Капитан, срываясь на крик, внушал комбатам, что приданные полку трактора и оба бульдозера придётся вернуть сапёрам не позднее четверга. Работы же на огневых позициях непочатый край. Жалкие попытки объяснений вводили его в неистовство.
Комбаты не обижались. Работал он больше любого из них, а проблем в полку не убывало. Отходил их командир быстро, да и зла никому никогда не делал, за что ещё с училища тащил за собой кличку «божий человек». По тем временам это очень мешало карьере. О ней он не сокрушался: что толку в карьере в это смутное время. А вот о неготовности позиций очень переживал.
Посоветовал комбатам не стоять в стороне от работ, хотя знал, да и по мозолям на их руках, понимал: это зря. В трудовом воспитании они не нуждались. Борька Гусев, комбат второй батареи, попытался выторговать бульдозер ещё на полдня, объясняя, что у него весь приборный взвод и связь укомплектованы девушками. На что под общий хохот получил совет:
– Ты отправь их к сапёрам: если девки хорошие, бульдозер всегда твой будет и без нашего ведома. Другим хуже: ни связью, ни прибористами не укомплектованы вообще.
На этом утренняя накачка и закончилась.
– Вдовин, ты на минуту останься.
Капитан тепло улыбнулся:
– Ты палку свою от меня-то не прячь. Знаю, что хромаешь. Дрыль рассказал. Толку от тебя сейчас с лопатой немного. Пока орудия не прибыли, съезди в госпиталь. Вот тебе моё предписание, у фельдшера возьми направление. Без направления могут тебя не принять, это не войсковой санбат. У медпункта ждёт полуторка. Там же трое красноармейцев – с зубами маются. Водитель дорогу знает. Ты ни его, ни этих, с зубами, ни на минуту не отпускай. Городские патрули их в момент сцапают. Вместе с полуторкой. Вы тут все от порядка отвыкли. Так что водить строем!
Ещё через полчаса полуторка со Вдовиным в кабине загремела по булыжному тракту.
За час добрались до центра Города. Потом ещё долго колесили по холмам и косогорам.
Но вот и клингородок, а за ним привычный глазу армейский забор и ворота КПП. Охраняла пожилая женщина в какой-то полувоенной форме. Несли наряд и четверо выздоравливающих, которые странно смотрелись в плюшевых пижамах.
Один из них встал на ступеньку и помог сразу загнать полуторку на площадку для прибывающих машин. Видимый порядок на том и закончился. Куда им дальше обратиться, этот сопровождающий не знал.
Вдовин строго приказал бойцам и шофёру никуда не отлучаться, и направился к ближайшему двухэтажному зданию серого кирпича, в окнах которого виднелись двухъярусные койки. А тут и солнце глянуло на дорожки, зажглось в оконных стёклах. Нашёл санитарку, спросил, куда им дальше.
– Зубное – там, в главном, а хирургия – вон, рядом с моргом.
Ирина
– Товарищ лейтенант, я не подумала, простите. Вы как бы не наш, не гарнизонный. Никак не привыкну. Всё так быстро сейчас меняется, – под окантовкой белой шапочки прошелестели ресницы, и на Вдовина полыхнули глаза – разумные и весёлые. Пропал лейтенант.
Не ощутить ему больше радостного чувства взлёта поутру, не рухнуть, уснув ещё в паденьи, как перегулявший до одури малыш. Эти глаза согреют, но и расслабят его на заре. Они же укроют дремотой в ночи, закутают пьянящим туманом заветные щемящие чувства его. Почувствуешь кружение небес. И беспокойная ладонь твоя шлепком проверит, где Земля.
Но тут другая, её ладонь, вдруг протянулась над столом в таком товарищеском жесте уверенного рукопожатия:
– Романчишина Ирина, я здесь хирург. Уже второй месяц.
Вдовин не видел её. Глаза его не отрывались от длинных, сильных пальцев и угловато-решительной кисти. И не тепло, а холод сковал его зависшую над столом руку. Позой напоминал он памятник какого-то вождя. Только без сапог.
В секунду очнулся, но глаза избегали её.
Хирург же наш не могла оторвать профессионального взгляда от двух краснеющих ступней, вольно раскинувшихся на стираных портянках постамента.
Что было дальше, читатель знает получше самих героев. Они ослеплены любовью и ничего впереди не видят. А прошлое и вовсе закончилось для них, вроде никогда ничего и не было.
Ирина, впрочем, боролась. Заставляла себя не думать о нём, и чем больше заставляла…
«Он ведь даже не в городе, – уговаривала себя, – и явно не нашего круга. Ну, раз-другой вызову сюда по поводу ноги. На дорогах этой войны лейтенанты теряются сотнями тысяч. Бабий век короток. Это мужчина может не торопиться: и мать твою, и тебя, и дочерей твоих достанет. Тебе дай бог с одним удержаться. Права ведь бабка, хоть и объявлена сумасшедшей. Она-то знает: трёх мужей пережила с этими вечными войнами… Не знаю, вылечу ли ему ногу. Себе же точно переломаю всё…»
Мысли уплыли к отцу, который явно сватал её за нейрохирурга из госпиталя. Отец огорчится.
Стоило ей остаться одной и вспомнить Вдовина, лицо её горело. Она хмурилась, но уже понимала, что ей не до огорчений отца и что она теперь сама по себе.
