Анестезия

скачать книгу бесплатно

Анестезия
Илона Якимова

В новой книге Илоны Якимовой усилились присутствовавшие ранее тенденции: личное – острое до болезненности – содержание погружено в мифологическую оболочку и прорывается к нам как будто из глубин: исторических, фольклорных, легендарных. Голос автора то ли неотличим, то ли сознательно прячется за голоса персонажей и доносится сквозь пласты и наслоения, как подземный гул.Дмитрий Коломенский

Анестезия

Илона Якимова

Фотограф Нина Архипова

Дизайнер обложки Анна Тимушкина

© Илона Якимова, 2021

© Нина Архипова, фотографии, 2021

© Анна Тимушкина, дизайн обложки, 2021

ISBN 978-5-0053-8769-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

?

В новой книге Илоны Якимовой усилились присутствовавшие ранее тенденции: личное – острое до болезненности – содержание погружено в мифологическую оболочку и прорывается к нам как будто из глубин: исторических, фольклорных, легендарных. Голос автора то ли неотличим, то ли сознательно прячется за голоса персонажей и доносится сквозь пласты и наслоения, как подземный гул. Надо определенным образом настроить слух, чтобы различить в этом постоянном эхе «любовь-смерть-разлука-смерть-разлука-любовь…» слова, мысли и чувства современника, чтобы сообразить, что легендарный флер – не средство маскировки, не камуфляж, а сложившийся язык, система понятий и определений, которыми оперирует поэт. И никакой маскарад, никакое шоу с переодеваниями, никакая реконструкция не должны отвлекать от главного: наш мир – это любовь-смерть-разлука-любовь. Но кроме того, это еще и правильным образом составленные слова, в которые нам, читателям, надо, набравшись мужества, взглянуть как в зеркало – и не отворотить лица.

    Дмитрий Коломенский

«Время такое, знаешь, последнее перед закатом…»

Время такое, знаешь, последнее перед закатом:
Того и гляди, ошибешься в сумерках не к добру —
Назовешь возлюбленным кого называла братом,
Цену пепла вернешь злату, яхонту, серебру.

Время такое, гляди на него, не милуй
Ни себя, ни ближнего, все одно – умирать,
Согреваясь рядом, спать, становясь друг другу могилой,
Колыбелью, пищей, кровом, прибежищем в двух мирах.

Время такое: только выйти и оглядеться —
Оглянуться, выйти из кожи, вернуться назад душой,
Забывая, как юность горчит, как шершавит детство.
Ты не стала старой – просто совсем большой,

Больше этого мира, который в тебе, как голос
Океана в раковине пустой, заточен, —
и бушует, неистовствует, скорбя,
И пока не сдалась оболочка тела, не раскололась,
Ты рокочешь им, огромным, внутри себя.

служба безопасности: не повышая голоса

Если не знаешь ответа, не спрашивай ни о чем.

«Hepburn&Hepburn» стоят за моим плечом,
Юридическая контора, ответственные бойцы,
В глаза им гляди, не ссы.
– Ну, – спрашивают, – на кой тебе наша девочка,
кто ты ей там, жених?
Сокол, что сразу сник?

И тогда я прячусь за них, и еще немного – от них.

– Окей, – говорит белокурый,
водружая ноги на стол,
лениво прислушиваясь к словам,
– По мне – кандидат ограниченно годен,
дядя, а чё-как вам?
Проверим в деле? Допуск к телу, – ухмылка, —
будет только по сдаче прав.
Non curet, мальчик, что ты, кто ты, где ты отчасти прав —
Я на службе.
И в теме вообще по любым понтам.
Про допуск к душе – это к родственнику, он – там.
Что до меня, то нежность ее
подобна цветку – и она хрупка…
Руки за голову.
Нет.
Это не та рука.

Возвращаясь к теме – не бди, но заботься.
Склонна к простуде, не води гулять под дождем.
Бумаги вообще в порядке, но мы ж, если чё, зайдем.

И вполголоса – старший,
с глазами серыми, словно смерть:
– Любить?
Святая наивность. Иди, попробуй посметь.
Давай, мне даже занятно, как там у вас, у людей.
Едва ли получится. Надо сперва раздеть
До исподнего, до самой души,
что найдешь – остаток согрей собой
Так, чтоб горело заживо.
А что там, – брезгливо, – любовь,
и зачем вам она, любовь?
Нелепое слово, плен обоюдной боли,
бессильная немота —
Понимать неспроста, сочетать уста, не читать с листа.
Что ты знаешь о ней вообще, в чем фарт, какова цена?
А если подумать? – и ствол к виску.
– Что – для тебя – она?

Тишина.

Трижды через плечо верчусь, оборачиваюсь, выдыхаю.
Одна?
Наконец одна.
Замирает душа, застывает тело,
на теле двойная кипит броня —
Всё.
Без меня, пожалуйста, мальчики.
Здесь больше нет меня.

сын Беорна

Сон теперь как еда, а еда потеряла вкус,
Остается любовь, но ее я теперь боюсь.
Остается мальчик, которому пять,
Он не знает, как меня называть.
– Папа-мама, – он говорит,
– я – Гэндальф, а ты – Беорн.

И пока мы идем по лесу, тьма наступает со всех сторон.

Мы приходим к реке, где вода голуба, холодна, глубока,
И по той реке косяками текут века,
И пока мы сидим в обнимку на каменном берегу,
Кормить уже не могу, но еще говорить могу.

У меня не будет дочки, она умерла, такие дела.
Не сказать, что я очень ее ждала, а тебя ждала.
Ты не вместо нее, ты – следом за ней, ты – здесь,
Она – это только весть,
О том, что любовь конечна, что жизнь сожжена дотла.
Что могла – отдала тебе, но не много-то помогла.
У тебя за морем родня и тут, у леса, родня,
Ты, когда подрастешь побольше, просто забудь меня.

Сын Беорна, эти люди немного похожи на тех волков,
Но вотще не скинут шелков, не имут оков,
А бывают, которые с виду похожи на тех овец,
Не из той семьи твой отец.

Сын Беорна, Гэндальф,
в твоих глазах я любовью еще жива,
В остальных я – уже деревья, цветы, трава,
Над холодным полем – пижма, крушина,
огромная синева,
Фотоснимок,
боль,
как же так,
эмаль,