скачать книгу бесплатно
Шоколад и кофе – вот чем с юности ассоциируется Москва. Этот аромат задает ритм городу.
Вдохнув поглубже запах бодрого рабочего дня, я направился к Крымскому мосту. На том берегу Москвы реки меня ждут в Новой Третьяковской галерее. Вернее, «ждут» – громко сказано. Договорился о пропуске туда друг с институтских времен Дима. Он младший сотрудник незначительного помощника искусствоведа при галерее. Эта должность называется одним ёмким европейским словом, но я его забыл. «Мерчендайзер» – это человек, расставляющий товар в магазинах. Дима помогал в организации выставок, что-то таскал из угла в угол под взглядом знающих многое в искусстве седых граждан.
Надо пересечь дорогу по хитрому светофору. Слева, Дипломатическая школа. В детстве, при просмотре программы «Новости», все сотрудники дипломатических миссий казались кристальными гражданами, представляющими собой цвет нации на рубежах Родины. Наверное, любой школьник мечтает о подобной работе (кроме тех, кто хотел стать космонавтом). Приехав в столицу, довелось пообщаться с представителями воспитанников этой школы. На самом деле они мечтают не просто учиться в Дипломатическом вузе, но через это сбежать за границу. В идеале – устроиться в посольство к иностранному государству за далеким бугром и оттуда помогать «буржуинам» наводить мосты с Москвой, переводя на родной язык инструкции специалистов «мирового класса». Теперь, проходя это место, плюю через плечо налево.
Пройдя под одним автомобильным мостом, я вышел на другой – Крымский. Где-то справа, над Штабом Министерства Обороны, гремит вертолет. Там, недалеко, на воде есть площадка для посадки. Если где-то шумит, то знайте – армейцы работают, тихо они не умеют. Значит, все идет по плану. Все заняты своим делом, и даже я, шагающий по мосту к грядущим открытиям. В очередной раз напоминаю себе, что здесь я не для вольных прогулок через Москву-реку. С важной целью.
Завтра в Новой Третьяковской галерее откроется выставка художника-баталиста Василия Васильевича Верещагина. Планируемая экспозиция включает множество произведений художника, относящихся к самым разным периодам его жизни. Дима обещал посодействовать моему репортажу о выставке, предоставив возможность оказаться в залах экспозиции перед официальным открытием. Особого ажиотажа от грядущей статьи я не ожидал. Читатели нынче не так интересуются искусством, чтобы расхватывать, аки горячие пирожки, прессу про очередную (одну из тысячи) выставку в столице. Конечно, грядущая экспозиция дополнена уникальными образцами, музейными экспонатами, и что более – проходит в значимом месте. Печально, фурора это не создаст.
В грядущей статье больше прельщала возможность побродить среди полотен в одиночестве, под шорох завершающих штрихов ассистентов галереи. В последнее время меня тянуло к прогулкам в одиночестве. Наверное, это первые шаги к депрессии. А чего радоваться-то? Сирота с юности, заброшенный в огромный город. Все свое время я тратил на то, чтобы продержаться на плаву – учился и работал, а после вновь работал и оплачивал счета. Некогда завести кошку, не то, чтобы семью. И все бы ничего, но весенний авитаминоз и серость города начинают вбивать гвоздь в мое душевное равновесие. Появилось желание бросить все и начать жизнь сначала.
Но прежде написать статью по теме, которая нравится, а не ту, что заказала редакция. Так сложилось, более прельщали исторические, либо археологические темы. Осваиваясь в Москве, в первые годы я предвидел грандиозные возможности, предоставляемые этим городом. Также понимал, сколько сил и времени нужно положить, чтобы добиться этих возможностей. Наиболее доступным и правильным досугом видел хождение по музеям и выставкам. Каждый свободный выходной я старался посвятить новому культурному месту. Отмечу, что выходных за последние десять лет сиротской жизни было мало.
Помню, гулял по одной из многих галерей современного искусства и рассматривал не экспонаты, а людей, посетивших ее. Для них поход по культурным местам, будь то выставки или театральные представления, по выходным в конце недели, был сродни определенному ритуалу. Возможно, их предки, живя далеко от мест сосредоточения человеческой мысли, воплощенной воочию, как эти музеи, по выходным собирались в единственно доступной точке – религиозном собрании. Походы в церковь к причастию, на которые, в свое время, звала мама, вместо выставок и концертов по выходным.
Скитающиеся от картины к картине люди были чем-то схожи в моем наблюдении. В большинстве эти люди чем-то схожи. У них были в среднем длинные волосы, порой заплетенные в хвостики на затылке, и часто присутствовала борода. Женщины, сопровождавшие таких господ, были различного пошиба. Отличительными чертами наделены те дамы, что ходили меж картин одни. Странно, у большинства были тонкие черты лица, а нос порой вытянут вперед острым кончиком. В последние годы появился особый род посетителей – себя фотографирующих. Это девушки до двадцати одного, обычно парами, которые хихикали по углам от изображенных местами "пиписок" и непременно фотографировались с картинами. Без разбору. Такие посетители с одинаковой глупой улыбкой делали «себяшку» как с портретом Сталина, так и царя.
Порой посещала мысль, что сложно представить среди этих стен бродящим своего отца, охотно рассматривающего представленные полотна. В детстве мы ходили с ним в краеведческий музей. Вне рамок школьной экскурсии, вдвоем – он хотел провести это время вместе. Мы шли, а он рассказывал об особенностях исторических событий. У него было собственное мнение, отличное в деталях от того, что я прочитал когда-то в учебнике. Удивительно, как смотрители залов, услышав обрывки фраз, не поправляли его в заученных репликах и сценариях прошлого. Наверное, сотни либералов, прогуливаясь по коридорам истории, выжгли им безразличие о трактовках реальности, что охранялась. Оттого они устали поправлять «оригинальное» людское мнение.
Но чего я точно представить не могу, так это моего отца, созерцающего картину какого-нибудь импрессиониста. Мы с ним никогда не ходили в художественные галереи, не говорили о живописи. Он знал, где не стоит появляться.
Недостаток такого просвещения был компенсирован мной уже в Москве, в одиноких прогулках меж залов картин.
Перейдя по мосту Москву-реку, я очутился у входа в парк имени Максима Горького. Нужно перейти дорогу к месту, которое я для себя называю «кладбищем истории».
Подземный переход вывел к входу на территорию торжества искусства скульптуры. Перед вратами стоит первый образец такового торжественного нового искусства. "Величие труда" – это статуя из крепкого сплава благородных металлов с суровыми ликами целеустремленных людей. В восьмидесятых годах двадцатого века люди стремились думать, что труд благороден. Они творили образы своих идеалов.
Парковая зона перед Новой Третьяковской галереей была сплошь заставлена памятниками со всей столицы, которые в современных реалиях навевают гражданам не те воспоминания. В этом нет ничего удивительного. Памятники – это не просто скульптуры, возведённые в честь выдающегося человека, но ориентир времени, эталон, на который следует равняться, – будь то комсомольцы первых военных лет или герои гражданской войны. Пятьдесят лет назад люди, вылитые в металле, что ныне стоят на этом кладбище истории, были примером для подражания. Теперь никто не хочет равняться на дедушку Ленина, кормчего Сталина, стабильного Брежнева. Эти памятники когда-то стояли на важных местах города, украшая собой скверы и фасады правительственных зданий. Власть сменилась. И что же, теперь бить скульптуры в утиль? Нет. Решили сделать исторические экспозиции скульптур у галереи. А чтоб ничего не смущало и не навевало горожанам, разбавили их «арт»-объектами экспозиции «Музеон». Как по мне, так хуже и не придумаешь. То искусство, что нужно похоронить, поставили в один ряд с тем, что похоронено новой историей демократической России. Крайним пополнением этого каменного морга истории на моей памяти стал железный Феликс. Он до недавнего времени стоял напротив здания на Лубянке. По Оруэллу в «1984», изымались старые газеты с неверными формулировками и заменялись на «более правильные», от той же даты. В современной Москве история переписывалась, по-своему. Пройдет еще полвека, и рядом с поросшим мхом Сталиным встанет бюст какого-нибудь Путина или Навального. Кто там из них победит?
А вот что не меняется, так это чувства людей от ощущения жизни в свою эпоху. И они работают не на политику, которая продается каждые шесть лет к ряду. Вечное чувство, изложенное в живописи, служит людям веками наглядным примером, каково это, быть человеком. Я говорю о картинах признанных художников, что творили по призванию, а не ради славы и денег.
Далее стояли невнятные фигуры из ржавого металла в непонятных судорогах боли. "Поклонение волхвам", "Чудной квадрат" – образы мыслей моего поколения. Люди, изображающие реальность такой, как они хотят ее видеть. Вспомнилось, как довелось по зиме побывать на фестивале современной культуры, или как такие нынче называют «гик-фест». Молодежь, ряженная в костюмы любимых героев фильмов, различных видеоигр, непременно демонстрация красивых картинки на огромных экранах. Более удивил один экспонат выставки – принтер 3D печати. Он в режиме реального времени печатал скульптуру злодея из нашумевшей космической саги. И это тоже современное искусство, изображающее реальность. Двадцатисантиметровая статуэтка желаемого злодея по плану печаталась девять часов к ряду.
Я свернул по выстланной досками тропинке к галерее. На границе тротуарной плитки и деревянного настила стояло еще одно изваяние. Пожилой человек расхаживал вокруг него, пытаясь отыскать табличку с надписью, поясняющей, "что хотел сказать автор". Четыре вытянутые дугой буквы «П» с боковыми вырезами. Такового пояснения не обнаружилось.
Мне следовало остановиться и пояснить незадачливому ценителю арт-объектов, что сия скульптура – обычное приспособление для парковки велосипедов.
Уродливая стеклянная коробка в три этажа стояла на берегу Москвы, заслоняя собой реку от кладбища истории, по которому я прогулялся. Это было здание Новой Третьяковской галереи. Естественно, на центральном входе меня не пропустили, даже после предъявления удостоверения «пресса». Особо на это не рассчитывал, но попробовать стоило, прежде чем звонить Диме. В идеале хотел бы попасть в зал экспозиции сам, по своему удостоверению, чтобы показать другу некую свою значимость. Придется в следующий раз…
Разрешение на присутствие прессы – вовсе не в его компетенции. Такова была наша черта «дружбы» – каждый пытался показать, насколько преуспел, стал важным человеком. Порой, взваливая на себя решения и обязательства, не свойственные социальному статусу, мы притворялись друг перед другом важными персонами. Не для зависти. Это юношеское соревнование, с годами переросшее в привычку.
Позвонил Диме, в его сопровождении пересек строгий кордон блюстителей истории.
– Спасибо за приглашение. Работа кипит в преддверьях открытия? – я крепко жал его руку. Неподдельно, а с искренней благодарностью за предоставленную возможность.
– Не так чтоб, – Дима тянул руку на себя, пытаясь ускорить приветственный ритуал. – Было по плану, пока Зое не взбрело в голову перевесить «Представляют трофеи» на противоположную стену.
– Извини, если помешал! – Стало неловко, с моим визитом Дима очень подставлялся по работе.
– Ну что ты, Влад! Рад тебя видеть! – Он неловко улыбнулся. – Оставь верхнюю одежду в гардеробе и надень бахилы!
Я удивленно посмотрел на его ноги, обутые в кеды. Расстегнул куртку и протянул Диме сумку с фотоаппаратурой.
– Да, в курсе, что обычно к обуви претензий не было. Завтра открытие, а работы полно – вот Зоя к мелочам придирается. Лучше ее не бесить лишний раз.
С начальницей Димы довелось повидаться на одной из презентаций. Тогда мероприятие проходило, если не изменяет память, в Кремлевском дворце. Кстати, там был и Дима. Что примечательно, вне рабочей обстановки Зоя вела себя иначе, нежели часто повествовал о ней говорить мой друг.
– Я «потеряюсь»? Чтоб проблем у тебя не возникло.
– Лишнее. Она знает про корреспондента. В качестве условия допуска, упомяни в статье ее имя, как одного из организаторов выставки.
– С каких пор она стала «организатором»? Просто старший смотритель…
– С тех, как прессу стали неофициально пускать на подготовку, – Дима прижал палец к губам и свел брови. Жест из разряда: «Чего раскричался!?». Работа у него такая, с требованиями соблюдать тишину. К тому же, эхо просторных сводов галереи хорошо разносило по закоулкам наши голоса. – Ладно, я побежал. Найдешь меня в главном зале второго этажа.
Излишне искажать факты в статье не стану. Просто укажу Зоины заслуги в подготовке экспонатов, без приукрашивания регалий.
Торопиться в след за Димой не стал, решив, пользуясь случаем, посмотреть на еще одну экспозицию. От гардероба через боковой выставочный зал шла еще одна лестница. Так подняться к выставке работ Верещагина. будет интереснее, чем по лишенной эстетики широкой лестнице эпохи застоя. Ничего кроме идеи величия она не несет в себе. В боковом зале была представлена коллекция картин незнакомого мне художника. Наверное, этот деятель был широко известен в своих кругах. Данная ветвь современного искусства прошла мимо моего понимания.
Прогуливаясь в размышлениях, я особо не всматривался в полотна узкой галереи. Поднялся по длинным ступеням, вдоль которых подвешены образцы современности, и вышел в просторный холл второго этажа.
– Влад! Вот ты где! – накинулся Дмитрий. – Хлопот хватает, а ты потерялся!
Пытался оправдаться, но друг не слушал.
– Пойдем, поможешь! – подтолкнул плечо, и направился в дальний левый угол, где располагался вход на выставку работ Верещагина.
– Таскать тяжести? – Заартачился я.
– Нужны рабочие руки.
– Учти, мои руки способны поднять не более шариковой ручки!
– Я помню еще с общежития, на что способны твои руки!
«Петя, позови второго! Тут помочь надо!» – на ходу крикнул он кому-то.
– Не двоим же нам тягать эту махину! – почти шёпотом пояснил он.
Мы прошли к огромному транспаранту. Поймав нужный ракурс, я сделал фото. «Апофеоз войны» с реквизитами выставки. Очень банальный транспарант. Это заслуга Зои?
– Побереги пленку, там еще куча интересного впереди! – Дима поманил в зал экспозиции. Беречь пленку и не приходилось – со мной был служебный цифровой фотоаппарат с почти безграничной картой памяти. Правда, цена такого аппарата приближалась к моему годовому жалованью.
После просторного хорошо освещённого дневным светом холла это помещение погружало в задумчивый полумрак. Серые стены и неброское оформление призваны не отвлекать от главных действующих лиц представления. Величественные полотна, порой в несколько человеческих ростов, были размещены кругами, создавая эффект лабиринта.
Зачарованный, я погрузился в картины, представленные вдоль стен. Зарисовки Верещагина из путешествий по Средней Азии, Индии и стран загадочных людей в тюрбанах уносили вдаль. Проходя мимо полотна «Идущие на базар», я ощущал в пазухах носа и на ресницах пыль, поднятую мулом с просохшей дороги, слышал топот его неспешных копыт. С противоположной стены доносились разговоры восточного базара, свист и гудение совета разбойников. Там располагалось полотно «Совет».
Подходя ближе к очередному полотну, я запнулся ногой за угол витрины. Взгляд, сосредоточенный на деталях орнамента изображенной мечети, не заметил находящуюся вблизи частичку истории. Настоящие археологические реликвии были выставлены под стеклом, демонстрируя живые предметы эпохи кавказских войн, что изображал на полотнах Василий Верещагин.
– Дружище! Осторожнее там! – прикрикнул Дима. Он уже стоял рядом с двумя работниками в синей робе.
Организация выставки с переездом экземпляров из различных галерей в одну экспозицию, как эта – работа сложная. Несколько недель труда делят на несколько этапов. Ребята осуществили множество мелких и скрупулезных дел: демонтаж с прежних мест хранения, упаковка полотен, доставка в Москву, развеска картин (на моих глазах). Одним из особо сложных процессов был демонтаж двух огромных полотен «Балканской серии». Вес каждого экземпляра достигал полтонны. Картины демонтируют по-особому: холст отделяют от рамы, а ее саму часто разбивают на более удобные части. Все происходит под пристальным контролем реставраторов галереи. Они попутно изучают изнанку картин или, как говорят профессионалы, – специальный материал “ледерин”, которым закрывают тыльную сторону, чтобы туда не попадала пыль.
– Ок, извини! – я сделал шаг назад и наткнулся на направляющегося в помощь Диме еще одного работника музея.
Вновь пришлось извиняться. Атмосфера, царящая в выставочном зале, вырывала из реальности. Обычно я себя так не ощущаю в музеях и галереях. По роду работы приходится часто присутствовать на разных культурных мероприятиях, причем на некоторых из них от новомодных веяний воротит. Но тут был иной случай. Зачарованный, я отошел в сторонку и переводил взгляд с картин на раритетный реквизит под стеклом и обратно. Отличная идея объединить дух времени, изображением на полотнах с реальным материальным воплощением вещей.
Дима дал какие-то указания двум прибывшим работникам и громко принялся считать. Затея перенести картину «Представляют трофеи» в другой угол казалась глупой. Не само решение, а метод его осуществления.
– Раз, два – взяли! – две пары рабочих рук подняли вверх массивную раму.
До этого момента, полагал, шедевры мировой культуры так не принято передвигать. Полотна, созданные на века, подлежащие охране государства и просто оцененные баснословными деньгами, не комильфо перемещать простым ручным способом. Нужно что-то изысканнее, продуманнее. В музеях явно предусмотрены специальные погрузчики, а картины вовсе не висят на обычных гвоздях. Это в наших обывательских жилищах позволено удобство и непредвзятость. Здесь, в храме искусства, такие мелочи должны быть пронизаны заботой и человеческой мыслью, хотя бы инженерной.
Я оказался прав.
Через пару секунд огромное полотно в изящной деревянной резной раме рухнуло на пол, издав характерный глухой треск поломки.
– Потрачено… – присвистнул Дима, а я цинично щелкнул вспышкой фотокамеры.
Кадр получился отменный. Если бы не запечатленный в фокусе мой друг, то продал бы оригинал в хороший журнал. Два работника в синих халатах, присев, разводят руками у самого пола; мужчина в очках чуть поодаль схватился за голову. Его лицо искажено гримасой крика (читающий по губам, да смутится), а перед ними осколки штукатурки и щепки разбитой рамы. Удачно, само полотно не повредилось.
Пока трое мужчин застыли в позах, осознавая произошедшее и просчитывая последствия, я осторожно подошел поближе.
Застывший в глазах работников ужас, по моим предположениям, в ближайшие секунды должен выплеснуться актом агрессии с поиском крайних виновных. Дабы не попасть под горячую руку, я обошел стоящее на поломанном угле полотно. Ледерин местами выскочил из скоб, помятым флагом прошедших битв прикрывая треснувшую раму. Оказывается, помимо предусмотренных разборных креплений в ребрах отвесных дуг рам, в строении конструкции была предусмотрена еще одна хитрость. Моим глазам предстала вскрывшаяся в обломе полость.
Щелкнул снимком со вспышкой, чем привлек внимание пришедших в себя криворуких мужчин.
– Сукин сын, удали снимки! – крикнул Дима. Первое здравое решение в сокрытии улик. Осталось придумать, что сделать с поломкой.
Я посмотрел на высветившуюся на экране фотоаппарата картинку. Пролом в раме оказался не так прост. Показавшаяся на свет полость содержала в себе сверток из коричневой тряпицы.
– Руки твои бы вырывал! – ругал кого-то Дима. О моих снимках он уже забыл.
Загороженный массивом поломанной картины я незаметно нагнулся к обнаруженной полости и достал пыльный сверток.
На полусогнутых ногах быстренько поскакал за ширму с очередными шедеврами. Это было правильным решением и для побега от последствий, и для детального изучения находки.
Ею оказались ветхие листки бумаги в кожаной корочке. Тряпка, в которую они завернуты, несла на себе обильные следы крови (понял по багрово-коричневым пятнам) и странный символ, отпечатавшийся в пору ранения. Подвесив тряпицу на вытянутых руках, я понял, что это рубаха из довольно грубой ткани.
Отложил ее в сторону, ведь больший интерес для меня на тот момент представляли обнаруженные листки дневника. Они были не сшиты меж собой, вложены в кожаную корочку, что свидетельствовало об их изъятии из более крупного повествования.
Продолжая опираться коленями в холодный пол, я аккуратно рассмотрел тексты листков. Непривычному человеку сложно разобраться даже в машинописном тексте на русском языке царской России. Тут же, передо мной был скорописный текст пером под свечной свет.
Решил разобраться с этим позже, фотографируя каждый лист с обеих сторон. После, аккуратно сложил листки обратно в кожаную корочку. Поднялся и осмотрелся. Я оставался незамеченным за ширмой, голоса рабочих прервал женский крикливый мат. Это Зоя пришла на разбор полетов.
«Да тебя уволить мало за такое!» – я вышел из укрытия и услышал, как руководитель покрывала моего друга благой руганью. За дело – надо думать, что и как делаешь. Полагаться на «авось» – любимое занятие Димы после прокрастинации.
В мою голову пришло единственно верное решение, как выгородить друга из сложившейся ситуации. Я достал фотоаппарат и со вспышкой запечатлел этот ценный кадр орущего начальства на фоне крушения искусства в щепки.
Отвлекающий маневр удался. Зоя мгновенно замолчала, при этом оставаясь с широко открытым ртом. Просто у нее дыхание перекрыло от неожиданности.
– Зоя Павловна! – я подошел на безопасное расстояние. – Зря Димку ругаете! Он тем самым сделал важное историческое открытие!
Я протянул в ее руки найденный дневник.
Зоя взяла предложенный предмет, так до конца и не осознавая, что происходит. В не меньшем удивлении пребывал и мой друг. С этой суматохой он позабыл о моем присутствии.
– Этот дневник выпал из поломанной рамы. Думаю, к нему приложена рука самого мастера Верещагина! – огласил я присутствующим.
Зоя щелчком захлопнула рот и подняла дневник ближе к глазам.
– Это… – она принялась листать находку, при этом, не прибегая к должной осторожности. Ох уж, музейные работники… – Это правда?
– Экспертиза покажет, если Вы захотите таковую провести! – я подошел к Диме и похлопал его по плечу. – Молодец, дружище! Я напишу об этом хороший репортаж!
– Что мне ваша найденная рухлядь! – после недолгого переваривания полученной информации Зоя вновь перешла на крик. – Завтра я открываю выставку! А вы, косорукие редиски, картину разбили!
– Склеится… – буркнул я, протягивая руку к дневнику.
Зоя отдернула ветхие страницы подальше от меня и прижала их к груди.
– Знаете, что, Владислав Борисович! Кто вас сюда впустил? Пресса на выставке по регламенту появится завтра.
– Так Вы же сами разрешили! – изумился я, переведя взгляд на друга.
– Дима говорил про Вас, но согласия я не озвучила! – она сердито сунула дневник растерянному другу и отвесила ему подзатыльник. – Иди, отнеси дневник в хранилище. И погрузчик оттуда приволоки!
Дима выглядел напугано и по-детсадовски комично.
– Но, Зой… – начал было тот, когда женщина прервала его волевым жестом руки.
– Не Зойкай тут! Иди!
После, разъяренная женщина отвесила весьма крепкие эпитеты присутствующим работягам. И если в разговоре с Димой чувствовалось хоть и злобное, но деликатное напутствие, с ними она не церемонилась.
Досталось вновь и мне. Обвинив в саботаже выставки, нанесении вреда искусству, Зоя перешла на личное. Нарекание моих репортажей «жалкими посилками в литературе» я не стерпел. Развернулся и пошел к ширме за оставленной там сумкой фотоаппарата.
Зоя быстро переключилась на рабочих, забыв о моем существовании. Вот что за женщина! Как они ее терпят?
Собрал из-за ширмы свои вещи и заметил в спешке оставленную столетнюю рубаху. Никто кроме меня не знает о ее существовании. По-хорошему, ее тоже следует приобщить к найденному дневнику. Смягчит ли рубаха огорченное безалаберностью нежное женское сердце? Развернул рубаху, разглядывая находку. К левому боку пятнистой тряпицы, оказывается, прилип еще один листок. Скорее всего, он сцепился запекшейся кровью. Присмотрелся. Листок был не прост и содержал в себе непонятный символ, похожий на каббалическую руну.
Я повернулся на не умолкающий за спиной женский крик и понял, что сейчас не лучшее время для презентации очередной находки. Ширма с полотнами надежно прикрывала от Зоиного гнева, поэтому, положил найденную реликвию, в сумку.
Вечером позвонил Дима и извинился за неприятный инцидент с Зоей. Отчасти я его понимал – с разгневанным начальством споры плохи. Однако осадочек остался от предательского молчания в момент распекания ею. Скрасила настроение новость о принявшейся изучать мою находку начальнице. Поправка, теперь это находка ее и Димы. Однако, мои заслуги Зоя учла, предложив первое расширенное интервью по результатам исследования. Важным условием значилось молчание о дневнике до обговоренного момента. Что ж, это обнадеживало работу по расшифровке сфотографированных листков. Буду вести свое параллельное расследование. А про него Зое знать не следует.
Выставка на следующий день состоялась. Работники, что уронили картину, оказались большими мастерами ремонта. Они за оставшиеся до открытия сутки почили раму. Картину было принято решение оставить там же, где и была. А гости первого дня не заметили следов произошедшего.
Опасаясь, что Зоя Павловна захочет передать информацию о найденном дневнике в более популярные СМИ, я решил сыграть на опережение. Поэтому, несмотря на договоренность молчать о случившемся, принялся накидывать черновики репортажа о находке. Если она откроет рот поперек нашей договоренности, я запущу свой материал.
