скачать книгу бесплатно
Свет через память и там, вдалеке,
Спряталась боль ожидания.
Хочется выплеснуть, стиснув, обнять,
Вжиться в твое появление…
Чтобы, очнувшись, не сразу понять –
Это лишь… стихосложение…
(Сказоч-Ник)
Новый день плеснулся в окно вспышкой света от далекого зимнего солнца. Прорвался тонким лучом сквозь тяжелые шторы. Последний день уходящего года. Впервые: праздник, который хочется перелистнуть, как страницу с надоевшим сюжетом.
Два года назад в конце декабря он как заведенный носился по магазинам, выбирая подарки. Для нее. Спешил домой, в эту самую квартиру, с порога пьянея от упоительной смеси ароматов. Ватный, сладковатый оттенок ее духов сплетался с запахом свежей выпечки и кофе. Она всегда пекла какие-то замысловатые булочки, к которым сама даже не притрагивалась: берегла фигуру. Ей нравилось смотреть, как ест он, смеяться, обнажая жемчужные зубы с крошечными крапинками кофе. Слизывая с губ еще теплый вкус бодрящего напитка, думал, что это и есть счастье.
Задорные искринки в глазах, мягкость волос, разметавшихся по постели, тонкие белые пальцы, танцующие на его коже. Домашнее тепло, уют, налаженный быт, покой, пушистым котенком устроившийся внутри. Теперь от всего этого остался только кофе – неизменный спутник – горький и обжигающе реальный. Иное растаяло, превращаясь из почти незаметных южных снежинок в прозрачные капли на стекле. Они высыхали слишком быстро, сметаемые потоком ветра, ставшего его постоянным гостем. Раньше не приходило в голову зимой настежь распахнуть окна: его хрупкая, нежная жена терпеть не могла сквозняков. Теперь даже во сне ощущал жесткую морозную ласку, а свежие потоки, беспрестанно струящиеся по квартире, выметали оттуда все ненужные запахи и воспоминания. Если бы можно было также проветрить сердце…
Мужчина прошел на кухню, не глядя, ударил по выключателю и поморщился от хлынувшего в глаза яркого света. В последнее время ночь стала ближе, и дышалось в ней легче. Тени прошлого засыпали на смятых простынях, в чужих объятьях, не согревающих постель, насыщающих тело, но душу оставляющих выть голодным, обиженным зверем. А утро оказывалось таким же пустым, как сегодняшнее, терпким и колючим, словно ледяной воздух, проникший сквозь открытое окно.
Кофе зашипел, пеной взметаясь над туркой и грязными пятнами плюхаясь на белоснежную поверхность плиты. Давно пора купить кофеварку: девушка-соседка, согласившаяся заниматься уборкой в его квартире, наверняка устала оттирать засохшие следы.
А когда-то он любил эти разбрызганные капли. Укоризненный смех в ответ на очередную оплошность. Едва прикрытое длинной мужской рубашкой стройное тело у раковины, шум воды, заглушающий прерывистое дыхание, изящные руки, тонущие в его ладонях. Кто же мог представить, что все разобьется в одно мгновенье, как ее любимая фарфоровая чашка?
Рассыпавшиеся кусочки собрать было не трудно, и порезаться он не боялся, только жизнь словно остановилась в тот самый момент, когда завяли последние цветы из подаренных ей. Сухие бутоны следом за осколками улетели в мусор, но остались в ладонях помятыми лепестками вины. Каплями нестихающего сомнения. Что он сделал не так? Почему не успел предотвратить неизбежное? Не сберег оказавшуюся в руках на короткое время драгоценность? И какой смысл от его сожалений? Разве смогут они оживить погребенное под плитой безвременья?
Вкус закипевшего кофе, как всегда, оказался мерзким, настолько, что напиток пришлось использовать по его прямому назначению: отправить в раковину. Мужчина бросил взгляд на часы: слишком рано, чтобы появиться в офисе, а вот для одного звонка в самый раз.
Мама как будто дежурила возле телефона: откликнулась мгновенно.
– Дорогой, как я рада тебя слышать! Звонишь, чтобы уточнить время? Ждем к половине девятого, и не вздумай отказываться! На этот раз никакие отговорки не принимаются!
Он вздохнул: с мамой было невозможно спорить. Это не получалось никогда, словно в их общении застыло время, когда маленький мальчик считал ее во всем правой. Теперь многое поменялось, но при звуках родного голоса внутри словно пробуждался потерявшийся ребенок, стремясь навстречу, в тепло надежных объятий. Этих мгновений не вернуть, но как же приятно осознавать, что для кого-то ты по-прежнему любимое дитя, и никакие твои ошибки этой любви повредить не в состоянии. Но все-таки попытался возразить.
– Мам, на самом деле у меня были другие планы на вечер.
Голос женщины в телефоне заметно оживился.
– Сыночек, так приводи ее к нам! Мы только рады будем.
Он закатил глаза, радуясь, что находится на расстоянии. Как будто планы подразумевали только одно! А мать вдохновенно продолжила:
– Милый, ты же знаешь, как я жду внуков… После того, как Ниночка…
Пришлось отвести аппарат в сторону от уха: выслушивать подобные откровения было слишком тяжело. Он знал. Очень хорошо знал, сколько лет в сердце матери зрела эта мечта. И как болезненно разрывалась с каждой новой неудавшейся беременностью Маши. Никак не мог понять, почему его замечательная, красивая и вроде бы здоровая сестра не может выносить ребенка. Скорбел вместе с ней, раз за разом наблюдая, как тускнеют некогда счастливые глаза, а на мамином лице откладываются следы из новых морщинок. Потому и не сумел признаться о том, что сам…
Может, у них с Машкой какой-то неправильный ген? Он в этом ничего не понимает. Заумные медицинские термины, которыми делилась Нина, почему-то отводя глаза, мало что прояснили. Кроме самого главного. Тогда она прошептала, очень тихо и виновато, словно дело было и не в нем вовсе: «Милый, так бывает… Здесь нет ничьей вины… Мы же с тобой справимся?»
Не справились. Она хотела ребенка. Своего. А он – ее, до конца жизни. Хотел навсегда, а не такими вот безжалостными тенями прошлого, которые при первой возможности пробирались в его дом. Потому и ненавидел этот праздник, отнявший все сразу.
А мама продолжала что-то говорить, и даже не видя ее лица и не слыша ни звука, он прекрасно знал содержание слов. Странная привычка матерей в бедах своих детей винить себя была ему не понятна, но добавлять переживаний не собирался. Пусть лучше считает, что сын до сих пор оплакивает свою потерю, и каждый раз при встрече пытается сосватать ему какую-то очередную знакомую, чем знает правду. Хоть и не верил в ложь во спасение, но что-то подобное весьма успешно практиковал в жизни.
– Хорошо, мама, я приеду. Нет, один, ты все неправильно поняла. Буду занят допоздна, а как освобожусь – сразу к вам.
Отбросил телефон и отправился одеваться: несмотря на дурное настроение, работу никто не отменял. Кинул взгляд на плиту, где уже подсохли бурые пятна, и неожиданно для самого себя рассмеялся: кляксы слились в корявый узор. Жена бы обязательно увидела в нем что-то красивое, разглядела бы замысловатый рисунок, радующий глаз. Она умела находить положительное в самых неприглядных моментах. А он замечал лишь грязь, грубую и откровенную. Как и сейчас. Только если оттереть кофейные разводы не составляло труда, с его жизнью такой номер не пройдет.
В офисе никого не было, что оказалось совсем не удивительно: раннее утро 31-го декабря не располагало к подобному времяпрепровождению. Тем более, что прекрасно организованный сервис помогал принимать заявки в любом месте.
То, что сегодня звонков будет как никогда много, он не сомневался: люди всегда вспоминали в последние часы уходящего года о том, что им срочно нужно поздравить кого-то, проговаривая несказанные слова чужим красивым языком. Ребятам придется сегодня работать до ночи, развозя подарки и воплощая в жизнь чьи-то фантастические мечты.
На столе Алисы – чашка с недопитым чаем: похоже, девушка вчера опять спешила. Наверняка засиделась допоздна, отвечая на звонки. Почему-то любила делать это именно в офисе. Впрочем, у него почти был точный ответ, только ни себе самому, ни уж тем более девушке он не стал бы его озвучивать. Улыбнулся, вчитываясь в аккуратно выведенные строчки: Алиса подробно расписала все заявки, даже те, которые предстояло обработать уже в новом году.
Просто чудо, а не девчонка. Как же им повезло с таким секретарем: никогда ничего не забывает, не упускает ни малейшей детали. Редкий, диковинный цветок, здорово оживляющий их мужское царство. Встреть он ее несколькими годами раньше…
Ожил телефон, и мужчина усмехнулся, рассмотрев номер звонившего. Она как будто чувствует момент, когда уместно проникнуть в его мысли.
– Доброе утро.
Сладкий голос. Такой… уютно-домашний. Представить растрепанную девочку, только что выбравшуюся из постели, не составило труда. Сейчас она отправится на кухню и под аккомпанемент отцовского ворчания будет готовить завтрак, одновременно прокручивая в голове текст очередного письма. Сказка для какого-то малыша выйдет неповторимой: Алиса в этом мастерица. Сам бы слушал, если бы был помладше и понаивнее.
– Ты уже на месте?
– Изучаю твой опус, красавица. Как всегда, безукоризненно.
– Там есть три новых заявки, которые нужно выполнить сегодня. Раз ты добрался до офиса первым, можешь выбрать себе любую.
Мужчина хмыкнул.
– Лисенок, Дед Мороз из меня никакой. Там Лешего никто не заказывал? Или Серого волка?
Алиса рассмеялась.
– Есть одна Красная шапочка, позвонила вчера уже под вечер. В программе под номером 292.
– Она желает быть съеденной на Новый год?
Девушка умолкла, почему-то не отреагировав на его кривую шутку. Молчала довольно долго, а потом вдруг выдала непривычно взволнованным и тихим голосом.
– Мне кажется, что ей должен написать именно ты. Я редко ошибаюсь в таких вопросах и еще реже прошу тебя сделать что-то подобное.
И правда, редко. Мог бы пересчитать по пальцам случаи, когда Алиса передавала заявки ему. Смертельно больной старик, позабытый родственниками и тщетно ожидающий в свои последние дни хоть какой-то весточки от близких. Пререкающийся с жизнью подросток, отчаянно пытающийся увидеть хоть какой-то просвет в своем приютском существовании. Молодая девушка, в силу нелепой случайности навсегда лишенная возможности ходить. Он давно отбросил попытки выяснить, какими доводами руководствовалась Алиса, предлагая ему вытирать чужие слезы: собственные жгли глаза невыплаканной болью.
– Ты здесь? – слова девушки прошелестели в трубке. – Сделаешь?
Он вчитывался в скупую просьбу, оставленную незнакомой женщиной, и чувствовал, как внутри закипает раздражение. На эту… даже не оставившую своего имени даму. На Алису, в очередной раз заставшую его врасплох. И на самого себя за то, что не сможет отказать. Будет сочинять сказку, которая должна тронуть чье-то сердце.
Он вздохнул, вглядываясь в безликий экран. «Кто ты? Какие слова принесут тебе радость сегодня? И почему ищешь их на мертвом экране, а не срываешь с теплых губ любимого человека? Зачем ждешь письма от незнакомца вместо того, чтобы наслаждаться елово-мандариновым ароматом праздника? И с чего только Алиса взяла, что твое чудо должен сотворить именно я? Темный дремучий лес, заволоченное небо, дикие звери и удушливое одиночество: ты ведь не о такой сказке мечтала… А другую я могу только придумать…».
Глава 2
Падал снег все утро – белым-белым,
Накрывая ветви и дома,
Я смотрел в окно и между делом
Рисовал на инее тебя.
Здесь стекло промерзло возле рамы,
Видимо гуляли сквозняки,
Блоковский портрет Прекрасной Дамы
Графикой ложился на стихи.
Утро прорывалось сквозь полоски,
В комнату просачивая свет,
И от шпилек до твоей прически
Тонким получался силуэт.
Матовая призрачность основы,
Словно белый грунт на полотне,
И хотя мы даже не знакомы –
Я тебя рисую на окне.
Так изящны контуры движенья,
Будто в танце взмыли два крыла,
И волос твоих густых скольженье
Поймано касанием тепла.
Пойманы запястья мимолетно,
Взяты в плен ресницы этих глаз…
Как же звонко ты и беззаботно
Рассмеялась со стекла сейчас!
Я любуюсь, ничего не правлю,
И мечтаю, что тобой любим,
Я тебя одну здесь не оставлю –
Растоплю дыханием своим…
(Сказоч-Ник)
– Мама, снег!
Настя завизжала от восторга, бросаясь к окну, где прямо на глазах капли непрекращающегося уже несколько дней дождя замерзали в воздухе, превращаясь в крошечные снежинки.
Дочка даже забыла про печенье, которое они лепили вдвоем. Ладошками, перепачканными мукой, толкнулась в стекло, рассматривая нежданное чудо.
А ведь похолодания не было в прогнозе. Арина не сомневалась, что все предстоящие праздники мир останется таким же промозгло-серым, вымокшим насквозь, как накануне, потому и обрадовалась не меньше Насти. Внезапно захотелось распахнуть окно настежь и подставить лицо этим пушинкам, которые рассыпались с неба волшебными крошками счастья.
Как мало его нужно, оказывается! Всего лишь снег, а она уже готова почти плакать от радости, просто потому что самый главный зимний день вдруг стал настоящим.
– Пойдем лепить снеговика? Мам?
Пытаться построить что-то из рассыпчатого пуха – бесполезное занятие, но дочке не обязательно об этом знать. Ей хватит удовольствия от одной только возни в снегу. А недоделанные печенья… Так куда спешить? Впереди целый вечер, когда можно будет закончить все, что они не успели.
Да и разве правильно сравнивать какое-то там тесто с долгожданным хрустящим покрывалом, в котором удивительным образом переплелись холод для ладошек и жар для сердца?
Во двор высыпала почти вся детвора, несмотря на приготовления к Новому году: снег являлся таким редким явлением, что пропустить подобное событие было попросту невозможно.
Домой вернулись, когда совсем стемнело и тусклого света фонарей стало недостаточно для прогулки. Варежки дочки, разумеется, промокли насквозь, а молочно-белый комбинезон приобрел совершенно немыслимый оттенок: все-таки тонкий слой снега не сумел скрыть многодневную слякоть. Ледяные от мороза щеки горели очаровательным румянцем, а в глазах еще не успел растаять восторг, но, увидев себя в зеркале, Настя расстроено захныкала:
– Мамочка, это отстирается?
Арина рассмеялась, целуя сморщившийся от волнения носик.
– Конечно, Настен. У нас же с тобой самая лучшая машинка. Давай-ка снимай все мокрое и беги мыть руки. Поужинаем и будет доделывать печенье.
Предстоящее одиночество в новогоднюю ночь не вызывало в душе прежней горечи. Жалеть себя – неблагодарное занятие. Легче не становится, а чем дольше поддаешься унынию, тем труднее потом выбираться из этого состояния. И неспособная как-то повлиять на обстоятельства своей жизни, женщина очень старалась изменить свое к ним отношение. Хороший и мудрый постулат, хотя и далеко не всегда удавалось следовать ему.
А что еще оставалось? Искать другую работу только ради того, чтобы с кем-то там познакомиться, не хотелось. Арина с радостью взялась бы за дело, в котором могла бы больше реализоваться, но маленькая дочка требовала внимания, а родители и ближайшие родственники находились за тысячи километров. Одна-две встречи в год – максимум, на что можно было рассчитывать с ее бюджетом. Выбранный вид деятельности позволял жить довольно прилично, без излишнего шика, но имея все необходимое, и для таких вот, как сейчас, развлечений оставалось время. А она сама… В большую и светлую любовь уже не верила, а меньшего не хотелось. Проходили. Повторов не нужно, усвоила, как больно падать, срываясь с воздвигнутых собственной фантазией высот. Лучше одна, чем так, как было…
Женщина сейчас улыбнулась собственному отражению в зеркале. Не подходящий момент для хандры: по квартире уже разносились ароматы выпечки, а Настя кружила вокруг елки, зачарованно поглядывая на укрытые под ней разноцветные пакеты.
Наряженная в специально купленное для праздника платье, она напоминала сказочную принцессу, и, с нежностью рассматривая малышку, Арина подумала о том, как все-таки ей повезло в жизни. Развалившийся брак мог оставить лишь одно опустошение в душе, а она живет, наслаждаясь таким драгоценным подарком судьбы, немного наивной и бесхитростной любовью ребенка, не зависящей от ее оплошностей. Не была ведь идеальной матерью: почти в каждом дне случалось то, о чем потом приходилось сожалеть, но доверчивые детские глаза компенсировали промахи. Ради улыбки дочки многим можно было пожертвовать, в том числе вниманием тех, кто не готов был принять малышку в свою жизнь.
Ее единственный роман после развода так и остался ненаписанным. Уверенный в себе, уравновешенный мужчина, с которым она познакомилась во время очередного заказа, оказался весьма настойчив в своих ухаживаниях. Арина почти влюбилась. Не в него: в то, что могла обрести благодаря этим отношениям. И хотя это чувство не имело ничего общего с тем волнением, о котором она мечтала одинокими ночами, была готова пойти навстречу. Она не питала иллюзий по поводу своей внешности, зная, что каждый год оставляет на лице все больше следов, а формы далеки от совершенства. Николай никогда не смотрел на нее так, как описывают в сказках, весьма недвусмысленно давая понять, что конфетно-букетные отношения и глупые признания уместны лишь в юности, а для них вполне подойдет здравый расчет, которым и предлагал руководствоваться. Ему была нужна жена, а Арина для этой роли подходила очень неплохо, так что он даже был готов закрыть глаза на наличие ребенка. Но когда, явившись на очередное «свидание», забыл Настино имя, не выдержала. Она могла смириться с отсутствием цветов (в самом деле, к чему такие траты, когда на эти же деньги можно купить несколько килограммов картошки), но игнорирование собственной дочери перенести не могла. Крошечное солнышко не заслуживало того, чтобы расти рядом с человеком, которому нет до нее дела.
Подруги откровенно не понимали, как можно было упустить ТАКОГО мужика: с машиной и постоянной работой, с собственной квартирой, практически не пьющего и вполне симпатичного внешне. Ну и что с того, что в волосах слишком заметно пробивались проплешины, которых он даже не стеснялся? Как и расслабленных мышц на животе…
– Глупая ты, Арина… – расставаясь, смотрел с явным недоумением. Ей ли выбирать? Одинокая, уже далеко не юная и совсем не красавица, еще и с довеском. Радовалась бы, что он обратил на нее внимание. Так нет же: кривится. Да не сильно и хотелось!
