Долма, лаваш и смерть старушки

скачать книгу бесплатно


__________________________________________________

Subject: Новости

Привет, Маринка-лучшая-подруга, извини, не ответила сразу на твое письмо.

И меня эта зараза накрыла. Не так, правда, страшно, как некоторых, и я уже закончила все процедуры в поликлинике: ходила на капельницы и уколы. Температуры уже нету, но слабость страшная, и дышать совсем не могу. Ниже бюстгальтера воздух в грудь не заходит. Задыхаюсь, а тут еще эта чертова маска.

Нам страшно повезло: у нас чудеснейшая соседка. Она приняла наши проблемы так близко к сердцу. Задействовала своих друзей. Нам нашли дачу на севере Армении в горах. Здесь изумительно красиво – горы и чудесные сосновые леса. В советские времена здесь располагались лучшие легочные санатории. Санаториев теперь, к сожалению, нет, но горы и воздух остались все такими же целебными. Рай! Просто рай!

Нам даже на выбор показали 3 (три) дома!

Первый был очень хороший, но слишком большой и далеко на отшибе. Прекрасный вид на лес, но немного одиноко и далеко от магазинов и прочего, зато – рядом с кладбищем (ха-ха). Как-то меня такое соседство напрягло. Нет, не то, что я суеверна, но на фоне неприятной болезни, как-то хотелось жить подальше от мест последнего упокоения.

Второй дом был не достроен, и вряд ли бы хозяева успели его закончить за две недели, а мне уже невтерпеж уехать из города. В Ереване становится нестерпимо жарко и душно. В прошлом году хоть машин не было.

Короче, я выбирала как Машенька в доме у медведей. Эта кроватка – слишком большая, а эта мисочка – слишком маленькая.

Третий дом подходил по всем статьям. Правда, он пустовал почти три года. Хозяйка дома – старушка, живет у дочери где-то не то в Кисловодске, не то в Краснодаре. Что-то на «К». В доме и вода-то была отключена, но газ и электричество были. Бачок унитаза разбит, но это все детали. Андрей, правда, был не в восторге, а мне все очень понравилось. Я женским хозяйским глазом сразу увидела, что, если проветрить и вымыть окна, да кое-какую перестановку сделать, дом очень даже нам подойдет. И опять же, навес у ворот над пятачком для машины. Все ? просто идеально. Андрей потом из кирпичей сложил место для мангала. Удивительно, как небольшая сумма денег может превратить халупу в Дом. Я даже почувствовала себя в какой-то момент предательницей.

Как там дом и сад в Томилино? Еще ждут хозяйку? Передай им, пусть не ревнуют.

Обнимаю.

P.S. Очень надеюсь, что на фоне всех новых забот у Андрея поднимется настроение, и он перестанет выносить мне мозг своим нытьем. Не хочу вдаваться в подробности, но он с каждым днем становится все более и более невыносимым. Когда все это закончится, я возьму большой тайм-аут. Давай рванем куда-нибудь вдвоем… К морю или на пароходе по Волге…

4моки-4моки.

Твоя ЛиЛи.

***

Показания Лилии

Пятница, 13?е августа 2021

Да. Все правильно. Межгородская Лилия Федоровна. Год рождения 1961. Москва. Как и зачем мы приехали в Армению? Вообще-то, мы уже все рассказывали участковому недели три назад. Что? Не ваше ведомство? А-а-а-а. Ну, да. Вы Следственный комитет, и вы следователь по особо тяжким преступлениям. Хорошо, хорошо. Я все поняла.

Итак. В Армении мы оказались совершенно случайно. И не планировали, и не собирались. Так, какой-то спонтанный пинок в спину произошел. Дурацкое стечение обстоятельств. Как будто Господь решил проверить на прочность наши с Андреем отношения. Тридцать пять лет назад, когда мы только поженились, у нас было, наверное, больше вещей, чем то, с чем мы въехали в Армению. Что я имею в виду? Ну, тогда у нас не было машины, собаки и блендера. А в остальном – практически, как в первый раз. Ни посуды своей, ни постельного белья с одеялами. Из одежды у нас было почитай столько же: на двоих две зимние куртки, две пары джинсов, по свитеру, по паре футболок на каждого. У меня, по сравнению со студенческими годами, прибавилась шелковая пижама и пара крепких зимних сапог. Пока мы сидели в гостинице, запертые карантином – всего этого хватало. Потом и гостиница закрылась, и я снова рылась в закромах booking.com в поисках жилья. С одной стороны, нам повезло – туристов не было от слова «совсем», и мне удалось сильно сторговать цену на квартиру в самом центре Еревана, но с другой стороны… снимали на неопределенно долгий срок. Поверьте, неизвестность не ограниченная временем – это очень серьезное испытание.

Я не только не могла выйти на улицу, но и всякий интерес к тому, что там происходит, у меня напрочь пропал. Ходить по, пусть и красивому, но пустому городу в почти тридцатиградусную жару в пуховике и сапогах на меху – спасибо большое, но лучше не надо.

Чтобы не сойти с ума, сидя всё в той же единственной пижаме на диване гостиничного номера и под кондиционером, я вспоминала всех друзей, всякие истории из своей и их жизней. Смешное и грустное. Потихоньку я начала писать и так увлеклась этим делом, что даже обрадовалась тому, что граница по-прежнему закрыта, и я могу с чистой совестью отдаться новому хобби.

Но… Жизнь берет свое. Начали открываться магазины. Я купила себе какую-то летнюю одежду. Учебный год в колледже Андрея закончился, толком для него и не начавшись. Друзья собрали наши вещи в большие клетчатые сумки «челноков» из девяностых и отправляли их нам по две-три с оказией. Водители продуктовых фур, которым было разрешено пересекать границу, брали «левый груз» ограниченно. Созваниваться с Гия, встречать и разбирать «багаж» стало нашим основным и единственным развлечением на пару недель. И вот. В конечном счете всё приехало в целости и сохранности. Всем спасибо!

И потекли наши довольно однообразные будни. Так прошел без малого год.

Несмотря на почти полную изоляцию и редкие выходы в магазин или с Ляпой, я все-таки, подцепила эту гнусную заразу. Не в самой тяжелой форме, но, все равно – болезнь есть болезнь. Организм растревожен не только необходимостью бороться с вирусом, но еще и выносить вторжение различных лекарств, которые я пригоршнями закидывала в себя – если меня потрясти, я бы звенела, как хорошая погремушка.

Однажды, сопя и почти теряя сознание от нехватки воздуха, я все-таки вышла на улицу в маленький магазинчик на углу. Пятиминутная прогулка истощила меня до предела. Я, хватая воздух, как выброшенная на берег рыба, медленно ползла на второй этаж, останавливаясь через ступеньку. Ануш – соседка из квартиры напротив нашей – выходила из дому. Поравнявшись со мной, она изменилась в лице, а я не смогла даже улыбнуться.

– Лилия, что с вами?

Ну, дальнейшее вы знаете.

Ануш и ее подруга Ирэн приняли самое сердечное участие в нашей судьбе.

Вообще, я не могу, уважаемый господин следователь, не выразить своего восхищения армянским гостеприимством. Я буду еще долго и подробно рассказывать о нем всем нашим друзьям и знакомым, когда вернусь домой. Я, все-таки надеюсь, что это случится в ближайшем будущем. Хотя… Судя по тому, как въедливо вы нас допрашиваете, вы все еще не уверены в нашей невиновности.

Хорошо. Как вы выражаетесь: «Еще раз и по порядку». С того места, как мы переехали из Еревана в Маргарит.

Армен, муж Ирэн, помог организовать ремонт и благоустройство. Почему мы выбрали дом Овсаны Саркисовны? По двум причинам. Первая: он располагался в самом центре поселка – и магазин и аптечный киоск буквально через дорогу. Ирэн, опять же, и Давид -электрик рядом, если какие-то неполадки в доме или помощь какая нужна. Вторая причина… Не знаю, замечали ли вы, господин следователь, наверное, нет, потому как всю жизнь живете в своем доме, но мне, как путешественнику, сразу бросилось в глаза, что большинство домов в Армении устроены по-старинке. То есть, жилые помещения у вас расположены на втором этаже, а внизу там, где, наверное, традиционно располагался скот, теперь у вас кухни, котельные и даже гаражи. Мне же после болезни ходить вверх-вниз было очень тяжело и Ляпе тоже. У нее когда-то уже был сломан позвоночник, операция обошлась в целое состояние. Мы ее вниз по лестнице только на ручках носим, но невозможно же летом при открытых дверях и на природе уследить, когда она решит пойти погулять. Дом же Саркисовны одноэтажный. Нет, не совсем. Там есть мансарда, и на нее ведет очень крутая лестница, но мы с самого начала решили, что пользоваться ею не будем, только ненужные нам хозяйские вещи туда отнесли. Какие? Ну, избыток хрусталя, какие-то там куколки и гномики, наверное, еще ее внучки. Внучке, я так понимаю, сейчас лет тридцать… А почему вас это интересует? Какое это имеет отношение к вашему расследованию? Мы все убрали, все вымыли, устроили себе уют на ближайшие полгода – мы же за это заплатили. Не так ли?

Ах, вы, просто пытаетесь составить картину?

Вот вам ? картина маслом. Да не причем тут масло. Это мем такой из фильма. Ладно, проехали. А картина такова, визуализируйте:

Ровно через неделю после того, как вы все прибрали и обустроили, сидите вы на веранде в предвечерней прохладе с тарелкой черешни на коленях, с книжкой в руках и собачкой под боком и вдруг… Открывается калитка и к дому семенит, опираясь на палочку, маленькая старушка. Такая худенькая, субтильная – «божий одуванчик». За ней идет Нанар, тащит две здоровенные сумки и как-то глупо улыбается, и радостно объявляет: «Вот, хозяйка приехала».

Я чуть не подавилась черешневой косточкой.

Где в это время был мой муж? В доме за компьютером. Нет, он не орал и не бросался на Овсану Саркисовну с топором. Он что? Такой же чокнутый как она сама? С чего ему на незнакомую старушку с топором бросаться? Я, конечно понимаю, что она бывшая учительница русского языка и литературы, и что образ беззащитной процентщицы и Раскольникова ей знаком и даже, возможно, любим, но… Вы то, господин следователь, имейте мозги… Что? Нет я не оскорбляю человека при исполнении. Нет. Извините. Я понимаю, что это ваша работа.

Хорошо. Я знаю, что все записывается, и постараюсь выбирать выражения, но… Поверьте, это не легко.

Вы же знаете. Не успела она приехать, она тут же начала на нас кляузы писать и всем вокруг жаловаться, что мы «оккупировали» ее дом. При этом ни слова о том, что мы, вообще-то, немалую сумму за это отвалили и все в порядок привели.

Про топор было в ее первой же жалобе, и мы по этому поводу уже раз пять показания давали. И даже Нанар – эта ее верный Санчо Панса подтвердила, что никакого топора не было.

Что? Нет, вообще-то, топор у нас есть. Мы его как раз накануне купили. Я же уже показывала чек из магазина, и ваш коллега – участковый полицейский – его к делу приложил. Да, купили для того, чтобы поленья для барбекю колоть. Ну не старушек же, в самом деле! Ее, дорогую старушку-вымогательницу, мы тогда еще и знать не знали и в глаза не видели. И вообще, есть же и другие способы решения проблемы… Что я имею ввиду? Ну уж не убийство – это точно.

Итак. Первое появление Овсаны Саркисовны. Дело к вечеру. Мы в полном шоке и недоумении. Она так весело пробежалась по дому, осталась очень довольна всем увиденным, и с таким жалостным видом, мол, я бедная и больная, у меня диабет, и дорога нелегкая. Мол, пустите переночевать, я завтра на кладбище схожу, мужа навещу, ведь три года могила неухоженная, и к племяннику в Дилижан уеду. Как вы понимаете, полный набор сострадательного наклонения. Порядочные люди не могут, просто не имеют морального права отказать.

Ну я, естественно, ей горячего сладкого чаю, как уставшему диабетику сделала. Андрей наверху на мансарде коробки раздвинул. Там старый диванчик стоял. Я его еще раз пропылесосила, чистое белье постелила. Саркисовна с удовольствием умылась, естественно горячей водой из?под крана, и всем довольная пошла спать наверх в мансарду.

Мы еще с Андреем посидели, поужинали под ее мерный храп и сделали свои ставки. Я ставила на то, что она, если не завтра, то до конца недели съедет, а Андрей ? на то, что никогда. Я проиграла. Пятьдесят долларов, между прочим.

Наутро у нее случился приступ не то хитрости, не то гипертонии. Вызывали скорую, я бегала в аптеку (благо недалеко), а племянник, оказывается, уехал на заработки в Россию и приедет только через месяц. Бедняжка Овсана Саркисовна, конечно же, об этом в первый раз слышала. Она, оказывается, не знает, как сообщения в телефоне открывать.

«Если, вообще, приедет» – прокомментировал Андрей. Я больше спорить не стала. Себе дороже.

Нет, так-то она себя тихо вела. Сидела в своей мансарде и если не смотрела телевизор, то читала книжки. Мне, естественно, очень не хотелось, чтобы она спускалась и мельтешила у нас под ногами, потому я – дура старая – сама завела систему: чтобы с ней ни на кухне, ни за едой не встречаться, я стала ей, чин-чинаром, на подносе и с салфеткой три раза в день еду приносить. Через неделю она мне заявила, что овсянку каждое утро она не любит, что рисовую кашу она не ест – ее от риса запирает, что самый лучший для нее завтрак и самый простой в приготовлении для меня будет: яичко всмятку, стакан свежего мацони, кусок хлеба с маслом, немного варенья и чай. А то, что мне теперь нужно готовить два завтрака, ее не смущало.

Каждый день она кому-нибудь звонила и назначала «часы приема». Не дом, а приемная совета министров, а попросту – проходной двор для старых товарок и дальних родственников. Близкие-то давно из села уехали. Вон, даже племянник – и тот на заработки смылся. Да я, кажется, про это уже говорила.

Визитеры (те, что остались) послушно к аудиенции являлись. Кто молоко или сыр домашний принесет, кто свежевыпеченный хлеб или фрукты. Как раз абрикосы и ягоды стали поспевать. Она все подношения принимала, в тумбочку рядом с кроватью складывала. Хоть бы раз мне предложила часть из гостинцев на кухню забрать. То есть, как в старом анекдоте: ее продукты – это ее продукты, а мои – это общие.

Но самое неприятное было по вечерам, когда она смотрела телевизор на всю мощь. Мы вообще телевизор уже много лет не включаем.  Мы оба совы и любим работать допоздна, но теперь нам пришлось изменить свое расписание, и по вечерам не работали, а смотрели фильмы каждый на своем компьютере или слушали музыку и аудиокниги в наушниках, на повышенной громкости.

Иногда Овсана Саркисовна любила спуститься в садик. По-моему, только для того, чтобы покритиковать нас то за одно, то за другое. Например, мы вынесли какие-то ее специальные (для гостей предназначенные) одеяла и застелили ими скамейки для удобства сидения. А муж мой получил дополнительный выговор за то, что, занимаясь садом, оставил на них – этих самых «гостевых» одеялах – свои садовые и потому грязные перчатки. Хотя перчатки были совсем новые. Мы их только купили.

Или за то, что мы за Ляпой не все какашки убрали. Вон тут, тут и там – она вскидывала свою палку, как указку и тыкала ею в какую-то ей одной видимую кочку – кое-что оставили. Ляпа, считая это игрой, повизгивала и пыталась ухватить конец палки, а Саркисовна, довольно злобно притоптывала на нее ногой и этой самой палкой отмахивалась от животного. «Если бы я знала, что вы еще и с собакой, – выговаривала она мне, – то я ни за что не сдала бы вам дом».

Я ей сразу предложила: верните нам деньги ? и мы съедем, а вы будете снова полноправной хозяйкой в своем доме, без жильцов и без собаки. На что она мне раз и навсегда ответила, что денег у нее нет и что «в целом» мы ей не мешаем.

А?! Каково?! Это мы ей не мешаем!

И ладно, дело было только в этом. Так она же еще и жалобы на нас писать начала. И в сельсовет, и в суд на нас подала. Правда, когда она написала премьер-министру Армении – вот здесь у нее случился перебор. Ее жалобу на то, что полиция бездействует и не выселяет «этих русских оккупантов – мало нам турок и азербайджанцев – так еще эти тут понаехали», из правительственной приемной переслали все той же полиции. После чего участковый перестал к нам приходить. Тогда возникла жалоба про нападение с топором. Ну, это все вы и так уже знаете и запротоколировали.

Ей богу, даже неудобно. Ко мне незнакомые люди на улице подходят и за нее извиняются. Один даже пакет картошки и банку варенья принес со словами:

– Вы не думайте про нас, про армян плохо. Она же не армянка.

– Как это, – удивилась я, – у нее же и фамилия, и отчество армянские.

– Э-э-э, – сказал мужчина, – фамилия ? это по мужу, отчество по отцу, а мать у нее грузинка, и родилась она в Тбилиси и потому всю жизнь ходила нос кверху. Мол, я столичная, а вы тут деревенщина. А если мы такие недостойные, то чего ж ты за деревенщину пошла? А я тебе, Лиля-джан, скажу почему. Потому что Ираклий ее Татавикян глуховат был и половину из того, что она своим поганым языком мела, он не слышал. Или делал вид, что не слышит. Но и он ей пару раз поленом поперек спины прошелся. А с нее как с гуся вода. Синяки пройдут, и она опять нос кверху. Такая не армянка она и есть. Ты, Лиля-джан, о нас по ней не суди.

Ашот Альбертович, может, мы на сегодня закончим. Зря вы в нас вцепились, как фокстерьер в лисий хвост. Если вы думаете, что ей кто-то помог умереть, так у нее в деревне и без нас недоброжелателей хватает. Мы тут «лишние люди», так сказать.

Где подписать?  Вот здесь? Нет? Эта графа для Сюзанны, для переводчицы? Надеюсь, Сюзи, вы все правильно перевели. Да не краснейте вы так. Шучу я, шучу.

Нет, Ашот Альбертович, я бы так не шутила, если бы хоть в чем-то была виновата. Да. С моих слов записано правильно. Мне переведено и прочитано переводчиком Сюзанной Акопян. Тринадцатого числа, августа месяца. Подпись. Хорошо, еще и здесь? Пожалуйста. И здесь – тоже? Пожалуйста. И вот тут? Не удивительно, что в Армении лесов не осталось – все на бумагу извели…

А на прощанье вам скажу еще раз – не там вы ищете. Придется мне собственное расследование провести. «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих» ? кто сказал? Зачем вы, Ашот Альбертович, на Сюзанну смотрите? Плохо вас Овсана Саркисовна русской классике учила. Нет, это не русская классика, уже советская. Нет, не Булгаков. Не «Собачье сердце». Это – Ильф и Петров. До свидания.

***

Показания Назиры Потомян

Жительница села Маргарит. Свидетель. Обнаружила тело О. С. Татавикян.

Вторник, 17?е августа 2021

Ох, Ашотик-джан, зря ты меня вызывал. Я тебе и по телефону говорила: все, что знала, Тимурчик – наш участковый – уже записал, что еще добавить? Страсть такая, передать не могу. Сколько я натерпелась, словами и не скажешь. Пока он сам приехал, потом еще доктора ждали. Я хотела ей хоть голову накрыть платочком там или полотенчиком, но Тимурчик велел ничего не трогать, пока доктор не приедет. Так я и сидела в уголку, смотрела, как лужа крови у нее из-под виска все больше и больше становится. Вот ведь… Вроде бы с детства привыкшая… Сама и кур, и гусей режу, и отцу всегда помогала, когда он свиней резал, а тут, прямо в глазах потемнело. Думала, что желудок не удержу.

Гадина она, конечно же редкостная была, но все равно человек…

Хорошо, давай еще раз. Да какая я тебе Назира Арменовна? Всю жизнь была просто тетя Зира, а теперь… Ну, да, ну да. Ты у нас сейчас при исполнении…

Хорошо, давай по порядку. Знаю, знаю, что в вашем ведомстве порядок очень любят. Да, работа у вас такая – за порядком следить. Лучше бы за тем, что в селе происходит, следили, пока до беды не доходит. Что я имею в виду? А то, что я вчера сама чуть Нанар на вилы не посадила. Что ты на меня смотришь как баран на новые ворота? У меня вчера Нанаровы коровы половину огорода вытоптали и все груши объели. Сколько я ей говорю, поправь забор между нашими дворами, а она только огрызается: «Тебе надо ? ты и правь. У тебя вон муж есть, это мужская работа». Вот коровы ночью через этот, смешно сказать, «забор» перепрыгнули и на трех деревьях хорошо если штук двадцать груш оставили ? и то, только потому, что из-за сарая они их достать не смогли. Не научились еще те коровы на крышу сарая забираться.

Ага, тебе смешно, а я уже и сахар купила варенье из них варить. Да не из коров, дурень, из груш. Ты ведь любишь мое грушевое варенье? Ведь, правда же, у меня самое лучшее в селе? Вот, а в этом году – шиш тебе, а не варенье. Нанар – она всегда не от мира сего была. Дурында ? одно слово, ? но коровник на ночь запирать надо, уж это-то помнить можно?! Скажи мне? Можно или нельзя? Да, да. Вот ты спроси ее. Ты ж у нас лицо официальное. Да? Не беспокойся. Я ее тоже спрашивала, а она все одно: «Не могу забыть про Саркисовну. Все из головы не идет. Не могу поверить, что она совсем умерла». Как будто можно на время умереть, а потом снова… назад вернуться. Говорю же – дурочка она на всю голову.

Нет, что правда – то правда. Она к Саркисовне, как собачка привязана была. Чуть что, бежит по первому зову. Одно слово – сирота. А ведь того не знает, что сирота она по вине все той же Овсаны – Царствие ей Небесное.

Что значит ? поподробнее? У Нанар жизнь, конечно, нелегкая была, да и теперь не легче. Она очень своего отца любила. Что значит «при чем тут это»? А при том ? все знают, что он добровольцем в Карабах пошел еще на ту, на первую войну. Ему уже тогда под шестьдесят было, и жена его, Нанара мать, очень болела. А они с Ираклием, ну, с мужем Саркисовны, все равно договорились идти.

Им назавтра в Иджеван на сборный пункт ехать, жена и Нанар плачут-ревут в голос, его собирают, а в доме у Татавикянов тишь, гладь. Утром отец пришел, да нет, не мой, а Нанар отец – господи, как же его звали-то, вот голова дырявая уже ничего не помнит! Нет, вспомнила! Вазген его звали. Так вот, Вазген утром, как договаривались, пришел за другом, а Саркисовна дверь открывает, лицо такое скорбное делает, и говорит, что у Лейлы – их дочки ? ночью аппендицит случился. Он ее в больницу повез и до сих пор не вернулся. Врала она все. Мотоцикл в сарае стоял. Лейлы, правда, не видно было. И Саркисовна тоже потом на все лето уехала. Они все вместе к сентябрю вернулись. У бабушки в Тбилиси были, а где Ираклий прохлаждался, никто так и не узнал. Только не в Карабах он ездил. Из Карабаха такими цветущими не возвращались. А Вазген, так тот вообще, без вести пропал и вернулся уже только в 92-ом калекой. Он там, в Азербайджане, в плен попал, и его в рабство продали. Били и издевались, не приведи господь, как. Он потом недолго прожил. Умер не то в 94?ом, не то в 95?ом. Но с Ираклием за все это время слова не сказал. Не смог простить предательства. А Саркисовна – она же не могла язык свой поганый за зубами держать –   она как-то укорила Вазгена за это. Мол, у мужчины долг только перед семьей есть, а дружба между мужиками ? это так, от нечего делать. Вазген ее тогда чуть не пришиб. Доказательств, конечно же, нет, но это она все подстроила и Ираклия своего бесхребетного подкаблучника на войну не только не отпустила, но еще и в Грузию к своей матери отправила, припрятала. Да и Бог им судья. Вон – он всех уже рассудил.

Нанар очень по отцу убивалась. Больше чем по мужу, скажу я тебе. А умерли они все у нее, как-то один за другим. Сначала Вазген от своих ран и увечий, потом мать Нанар от тоски и тяжестей вдовей жизни, а потом муж под машину попал. Вот так все на одну женщину свалилось. И сиротство, и вдовство, и хозяйство. Осталась она с двумя детками. Ну, потом и дети выросли. Все односельчане ей помогали. То ли у Саркисовны совесть проснулась, то ли и вправду ей Нанар жалко стало, но она с ее детьми дополнительно и бесплатно русским занималась. Ну как бесплатно? Нанар у нее и убирала и еду готовила. И молока, и сыра с маслом, всем своим делилась. Саркисовна у нас эдакой барынькой была. Свою скотину не держала. Огород, правда, был, но она, пока Ираклий жив был, мотыги в руки не брала, а потом, когда он умер, всегда кого-то из парней звала. Они-то старой учительнице отказать не могли. А с Нанар у нее вроде как обмен был: та ей продукты и помощь по дому, а учительница то ей, то детям свою старую одежду отдавала. У Овсаны дети как раз постарше были – из чего выросли, то Нанаровым впору. Жалко мне их было – вечно в обносках. Я ее дочке даже как-то раз на Новый год платьице сшила, чтобы у нее хоть какая, но своя обновка была. Соседи, все-таки, и сироты. У Саркисовны чуть подросли, оба из села упорхнули: сначала в Ереван, а потом, и подавно – в Россию уехали, а через пару лет и Нанаровы детишки за культурой потянулись. Зря что ли она так старалась, все работала, их русскому учила – вот и осталась одна. Ну, тут они с Саркисовной и подавно не разлей вода стали.