скачать книгу бесплатно
– На месте стой, – приказал он и схватил за подбородок.
Большим пальцем обвел синяк и надавил на него. Вот теперь больно. Пленница зажмурилась, но устояла. Ни одного звука. Даже ругани и посылов на хер. Они утонули где-то глубоко в её мыслях.
Резкая девка. Острая на язык.
Сначала показалась типичной ПТУ-шницей. Грубой и фамильярной пацанкой. Спортивных костюмов с босоножками она не носила, но сарафан все равно разочаровал. Редкая безвкусица. Было странно и неприятно видеть такой наряд на дочери Нелидова. В черном платье лучше. Привычнее. Живи она у отца с рождения, ходила бы в те же бутики и, возможно, выбрала именно это платье. Темный цвет хорошо оттенял аристократическую бледность. Нелидов гордился, что принадлежал к древнему дворянскому роду и любой загар называл пролетарским. И вот его единственная дочь почти черная от работы на огороде. Разговаривает, как крестьянка, и легко посылает на хер лютого врага отца.
Раздражение прошло. Барон с любопытством разглядывал, насколько мягче в Наталье проявлялись черты лица Нелидова. Словно его облагороженная копия, хоть и дикая, как сорняк. Отвезти её в салон красоты, оставить на день, и великосветские львицы даже подвоха не заметят. На какой-нибудь выставке современного искусства будут вместе с ней шампанское пить и с чопорно-холодным выражением лиц обсуждать, что погода в Милане нынче дождливая. Хотя они вряд ли находились на улице дольше, чем требовалось, чтобы дойти из машины до бутика и вернуться обратно.
Но, с другой стороны, воспитанная отцом, Наталья сейчас близко бы к Барону не подошла. Окатывала бы ледяным презрением издалека. И уж точно не позволила прикасаться к своим губам.
Ранки на них темнели трещинами и пятнами. Искусала во время порки? Кожа на губах нежная, но заживает быстро. Скоро снова наполнится сочной свежестью. Барон ненавидел женскую помаду. Она прятала то, что совсем не нужно скрывать, и тяжело оттиралась с мужской щетины.
Пленница дышала через раз. Сквозь музыку Верди в гостиной хозяин дома разговаривал громко, но сейчас хотелось приказать очень тихо. Так чтобы больше поняла, чем услышала:
– Открой рот.
Сжатая пружина нервов пленницы распрямилась. Она открыла рот и попыталась укусить Барона за палец. Он едва успел убрать его в сторону, но зубы почувствовал.
Маленькая дикарка! Упрямая и агрессивная.
Похититель немедленно взял её за горло и сдавал, чтобы перекрыть воздух. Пленница инстинктивно вцепилась в его руки. Если бы не рукава пиджака с рубашкой, расцарапала бы до крови.
– Тебе все мало, да? – прошипел ей на ухо. – Вижу, что Гена зря убрал веревки. Свободы ты не заслужила. Весь день проведешь связанная. На кровати. И если я по-прежнему буду замечать от тебя выпады, то к одному дню добавятся еще тринадцать. Пока Нелидов не вернется из отпуска и мы не получим образец его ДНК. Нравится перспектива?
Он разжал пальцы, чтобы она смогла вдохнуть и ответить. Кашляют после такого только в фильмах. Пленница смотрела с безумной смесью ярости и страха. Приоткрыла губы и шепнула:
– Нет.
Уже лучше, но до покорности, безопасной для её жизни, еще далеко. Барон не ждал рабского подчинения. Разумного вывода, что похитителей лучше не злить – вполне достаточно. А дальше можно говорить об условиях содержания. Более комфортных, чем ночь в веревках, почему нет?
Бежать ей просто некуда. Дом стоит посреди бывших фермерских угодий. До трассы пешком очень далеко, а из всего транспорта по пути может случайно встретиться только машина одного из соседей Барона. К слову, на лето все уехали отдыхать, он специально выяснил. Не так уж много домов в поселке заселены, большинство на стадии стройки.
Если пленница умудрится сбежать, то ночью, когда похитители будут спать. Тьма здесь абсолютная. Густая непроницаемая завеса без единого источника света. Бежать придется практически на ощупь и, не зная, куда идти. Когда она заблудится, тыкаясь в каждый строительный вагончик или сруб дома, Гена найдет её даже через несколько часов после побега. И вернет обратно.
Барону не хотелось думать, что с ней придется сделать. Проще не допустить побега. Постоянно связывать и сидеть рядом, контролируя каждый вздох – тупик. Их с Геной всего двое. Им нужно есть, спать, справлять нужду, а Барону желательно еще и бизнесом заниматься. В идеале пленница должна быть настолько запуганной, чтобы взгляд боялась поднять, но с дочерью Нелидова так уже не получится.
Держать её на снотворных и сильных транквилизаторах, как это делали с буйными пациентами психдиспансеров, он не хотел. Кратковременный эффект проблемы не решал и, вдобавок, создавал новые. Препараты разрушали психику, а заложницу еще возвращать нужно.
Упущена возможность завербовать Наталью в союзницы и действовать против её отца вместе. Каким бы не был монстром Нелидов, она смотрела на него, как на спасителя. Ждала, верила и готовилась броситься на шею со слезами.
Оставалось состояние: «Ни мира, ни войны». Игра в поддавки, уступки и постоянно довлеющая угроза наказания. То, что он собирался делать изначально, но до сих пор получалось только наказывать.
Барону хотелось покопаться в себе и понять – заводит его это или нет? Не должно. Раньше он не замечал за собой страсти причинять кому-то физическую боль. Моральные страдания – сколько угодно, но не порка с ремнем в руках. Местью он не смог насладиться, сорвалось сразу. Было что-то еще, заставляющее снова и снова разглядывать точеную фигуру пленницы. Гадать, какое белье Гена привез из бутика, жалеть, что губы искусаны, и поцелуи не будут приятными.
Желание взять её появлялось не в первый раз. Не по доброй воле после долгих месяцев ухаживаний, а насильно. Чтобы резать одежду и чувствовать, как бьется в руках. Все женщины сдавались в итоге, и насилие превращалось в грубую прелюдию. Им нравилось, они просили еще. Но Барону быстро надоедал спектакль для одной и той же зрительницы. Скучно становилось. Заветный миг слома воли происходил ровно один раз, а потом он искал другую жертву.
Ольга стала последней и самой упрямой. Директор пиар-агентства, с которым сотрудничал холдинг Барановского Андрея Александровича. Ухоженная и респектабельная блондинка слишком высоко ценила свободу и даже пару раз посмела вернуть его подарки. Больше подарков не было. Только планомерное и строго рассчитанное давление. Два месяца. Она сопротивлялась два месяца, а после бурного секса у Барона все внутри будто свернулось в точку. Исчезло. Он видеть её не хотел. Ольга пару раз звонила, унижалась, но ничего не добилась. Интерес угас безвозвратно.
Дочь Нелидова ждала та же участь, если он не остановится. Её протест подливал масла в огнь и раздувал почти остывшие угли. Особенно сегодня, когда чуть не укусила за палец.
Проклятая девка, он уже не хотел оставлять её одну на весь день. Всерьез думал, как взбесится Нелидов, если узнает, что его дочь не просто похитили, а насиловали две недели. Нет, этого нельзя допустить. Спектакля с ней не получится. Она не сдастся, послушно отыграв роль жертвы и набив себе цену, чтобы не выглядеть в глазах мужчины легкодоступной. Наталья слишком простая, искренняя и порывистая для подобных игр. Брыкаться будет в полную силу. Барон знал, что не сдержится. Уже по тому, как реагировал на неё сейчас, понял. Бессмысленно надеяться на здравый смысл и повторять себе: «Нельзя. Нелидов за насилие над дочерью убивать будет, а не выкуп платить». Даже у мести есть границы дозволенного. В ту бездну Барон не хотел падать.
А значит, он больше близко не подойдет к пленнице. Все общение через Гену и охрана только на его плечах. Барон справится. Давно не глупый юнец, чтобы воздержание длиной в две недели стало проблемой.
– Хорошо, – подвел он итог разыгравшейся недавно сцене и собственным мыслям. – Я буду следить за тобой по камерам. У тебя последний шанс помочь себе не загнуться в плену до результатов теста. Не потеряй его.
– Постараюсь, – выцедила сквозь зубы пленница и сверкнула взглядом.
Невозможная девица. Совершенно невыносимая.
Глава 6. Званый ужин
Да, я – чемпион по косякам!
Гены не было всего несколько минут, но я успела поцапаться с Бароном до очередного наказания. Нет, ну кому понравится, когда пальцы в рот пихают? Ладно, чистые, ухоженные, с аккуратным маникюром, но я не лошадь и не рабыня на невольничьем рынке. Только их выбирают по зубам. Если гнилые, то товар порченный, покажите другую. Так, так. А можно всех посмотреть?
Он проституток давно не вызывал? По женскому телу соскучился? Господи, да какая нормальная и адекватная женщина с ним в одну постель ляжет? По нему же дурка плачет! Он только бить умеет и наказания придумывать. После бурной ночи на несчастной женщине живого места не останется.
Не то, чтобы я проституток жалела, скорее, пыталась голову забить ерундой. Замаскировать словесным мусором тот ужас, что я чувствовала рядом с хозяином дома. Я попеременно ощущала себя то голой, то грязной, то связанной и распятой перед ним. Не осталось ни одного сантиметра тела, которые бы он не успел рассмотреть и оценить. Словно я – скульптура в галерее, и он решал, стоит ли её покупать. Как будет смотреться в интерьере? Подойдет ли по цветовому решению, и не случится ли диссонанса с другими произведениями?
Его пустому и холодному дому я не подходила даже в дорогом платье. Не лезла ни в одну нишу для картин и не помещалась на пьедесталах для скульптур. Я живая, а он – мертвый. И все вокруг него умирало, отравленное ненавистью и злобой.
Гена держался еще. Заработал раздвоение личности и, как шут, менял маски. Безмозглая гора мышц для шефа, готовая выполнить любой приказ, не задавая вопросов. И хмурый, но где-то добрый охранник для меня. У него походка менялась, речь и даже жесты, когда на горизонте Барон появлялся. Да ему подумать достаточно было о шефе, и внутри что-то перещелкивало. Режим «садист» вкл. Режим «садист» выкл.
Он словно был таким же, как я, пленником, но вовремя научился жить по правилам Барона. Забавно, но я только сейчас заметила, что Гена с шефом не разговаривает. Совсем. Односложные ответы не в счет. «Да, шеф», – как отклик робота на команду, набранную с консоли. При этом он не боялся его, не сторонился и не испытывал вообще никаких эмоций кроме грусти.
Он тяжело вздохнул, когда услышал, что меня снова нужно связать. Перечить не стал. Никак больше не позволил себе выразить отношение, но я запомнила его вздох. Не ладилось между ними. Не было единодушия, как между верным слугой и мудрым хозяином. Что-то Гене активно не нравилось, но он ничего с этим не делал.
Неужели я виновата? Вернее, мое присутствие здесь? Вряд ли Барон с ним советовался, когда отдавал приказ на похищение. Хозяин дома вообще никого кроме себя не слышал, да и со своей головой были проблемы.
То он ненавидел дочь врага и за ремень хватался, то гладил пальцем по подбородку так нежно, что у меня голова кружилась. Я пила шампанское один раз и помнила ощущение лопающихся пузырьков на языке. Действительно игристое вино. Дерзкое, будоражащее…
«Возбуждающее», – крутилось в мыслях, но я пугалась их сильнее, чем Барона. Этого не может быть. Это просто стресс. Безумие, передающееся воздушно-капельным путем. Первые признаки Стокгольмского синдрома. Такого обидного и неприятного для жертвы. Тебя бьют, а ты любишь похитителя и хочешь еще.
Нет, это не моя история. Сейчас Гена потащит меня в темницу, я полежу в веревках, и все станет на свои места. Никаких пузырьков шампанского, никакой слабости в теле и ощущения чужого безумия. Черт, Барон заразен, он по-настоящему заразен. Мне уже смеяться хотелось, прыгать и напевать песенку Фрэкен Бок: «А ля-ля-ля-ля-ля, а я сошла с ума. Какая досада».
Конечно, досада. Две недели – это чертовски много. Если меня на второй день так разбирает, то, что будет к концу срока? Через неделю? Через три дня?
Нужно найти якорь. Опорную точку, за которую можно держаться, чтобы не поехать крышей. Пусть это будут картины в гостиной Барона. Они абстрактные, у них сложный сюжет, мысль и структура. Я хочу потеряться в их цветном лабиринте. Вернее, спрятаться от той фигни, что только что произошла.
Сюрприз, конечно. Я собиралась бороться с похитителями, но не ждала, что придется сражаться еще и с собой. Подчиняться правилам ради выживания, давить вспышки ярости и медитировать на чужие картины. Я возьму себя в руки и придумаю, что делать. Я просто устала. Все тело болит и мешает мыслить не просто здраво, а хоть как-нибудь.
Гена отвел меня наверх, пыхтя за спиной и приказывая держаться у стены, когда он открывает двери. Связал не так туго, как вчера, и даже разрешил удобно улечься на кровати. Обстановка в комнате была еще одним раздражающим фактором. Я дома жила хуже, чем выглядела моя тюрьма. Да я бы только к концу института позволила бы себе так есть и так одеваться. И то упахавшись вусмерть. А здесь ничего делать не нужно. Лежи тихо, молчи в тряпочку и взгляд на хозяина не смей лишний раз поднимать. Это справедливо разве?
Почему я в кровь должна биться, чтобы иметь то, что у других есть просто так? Дом, еда, одежда. И не абы какое, а нормальное? Вот не надо рассказывать мне в интернете про тяжелый труд олигархов. Как они героически сами себя сделали. Посмотрела бы я на Барона в нашей деревне без его денег. За две недели бы спился к чертовой матери от тоски. Максимум месяц протянул. А в своем доме он – господин, хозяин положения. Ненавижу! Мамочки, как же сильно я его ненавижу!
День тянулся долго. Я лежала в кровати и следила, как пятно солнечного света тянется по полу. Представляла, что Земля медленно вращается вокруг своей оси, подставляя Солнцу другой бок. Я могла сейчас заселяться в общагу и смеяться с девчонками-соседками над какой-нибудь ерундой. Гулять по столице, есть мороженное, гонять голубей. Чтобы, как в детстве, потом обнимать небо и смотреть на мир широко распахнутыми глазами. Я могла жить, а не существовать чьей-то игрушкой. Но, видимо, Барон в чем-то прав. Свободу еще нужно заслужить. Кто-то от голода подыхает, кто-то с онкологией мучается, а мне такое испытание досталось. И пора уже проходить этот квест.
Гена зашел в комнату, перед этим деликатно постучав в дверь. Ага, я тут раздеться успела связанная и трусы подтягивала. Чего застеснялся-то?
– Спишь? – тихо спросил он, появляясь в поле моего зрения. – Поговорить нужно.
Я, как могла, пожала плечами:
– Говори.
– Ты совсем дурная? – начал он с наезда. – Или есть шанс? Я по-китайски тебя просил не дергать шефа? Или на языке суахили с тобой общался?
Опачки, какие познания у амбала. Китайский, суахили. Еще есть хинди и санскрит, они даже позабористее будут. Такую маску я на нем увидела впервые и растерялась. Над кривым носом Гены светились интеллектом очень серые глаза. И весь он был какой-то необычный. Развернул стул спинкой ко мне и уселся, как на лошадь верхом. Круглую голову подпер кулаком. Лекция будет долгой?
– Чего молчишь? – дернулся он.
– Я не тупая.
– Да неужели? А на спину твою располосованную посмотреть, так сомнения берут. Завязывай, Нелидова…
– Семенова, – поправила я. – В паспорте именно так написано.
– Хоть Голопупкина, мне насрать, – рявкнул он.
Ага, как же, иначе бы меня не похитили, но я благоразумно прикусила язык.
– Слушай, красавица, – вздохнул охранник, – ты в этом замесе крайняя левая малопричастная. Папу никогда не знала и все такое. А он у тебя дел натворил, на три пожизненных хватит. Думаешь, они с шефом бабки не поделили? Как бы ни так. За Нелидовым цепочка трупов тянется и на маленькое кладбище ведет. Церковный погост в твоей деревне обзавидуется. Ненависть шефа настолько высока, что ты из жертвы обстоятельств легко превратишься в козу отпущения.
Это я уже без подсказок поняла. Папа далеко, а я под рукой. Не получится с выкупом что-нибудь, на мне отыграются. Но угрозы я слышала постоянно, а сейчас Гена явно за чем-то другим пришел. Сделку собрался предложить? Заложнице?
– Ты жить-то вообще хочешь?
– Хочу, – ответила я через паузу, подозревая, что сейчас будет самое главное.
– А жрать нормально? В туалет ходить без конвоя?
Нет, не сделка, слишком мелкая подачка. Свободы он мне не предлагал. Значит, и требовать чего-то сверхъестественного не будет.
– Хочу.
– Тогда не выделывайся, – тихо ответил Гена. – Подыграй шефу. Изобрази гребаную покорную овцу. Я не прошу тебя родину продавать. И папаша тебе никто, чтобы за него тут жилы рвать и сдохнуть в конечном итоге.
Определенный смысл в его словах был. Гена даже великодушно пожалел мою гордость и предлагал притвориться, а не стать рабыней на самом деле. Все-таки сделка, но не слишком для меня выгодная. Скорее уж похитители освобождались от проблем. Быстро они задолбались. Я всего один раз пыталась сбежать. Впрочем, никто мне доверять ключи от дома не собирался. Просто послабление режима обещали.
– Ладно, – кивнула я, но взгляд Гены стал скептическим. – Хорошо, я не буду раздражать шефа выпадами и наездами.
– Ни сегодня, ни завтра, ни до последнего дня заточения, – добавил охранник.
Черт, это уже давление. Так долго быть паинькой я точно не выдержу. Глупо обещать заранее невыполнимые вещи, но я наделась сбежать до того, как нервы лопнут. Мне нужна относительная свобода, Гена это знал, поэтому и завел разговор. А еще хорошие отношения с ним нужны. Чем черт не шутит, получится стать Миледи, которую отпустил из заточения её тюремщик.
– Ни сегодня, ни завтра, ни до последнего дня заточения, – послушно повторила я.
Гена коротко кивнул и достал смартфон из кармана. Я под запись должна повторить? Нет, номер набрал.
– Алло, шеф, она тут опять в туалет просится, – соврал охранник, – ага, ногами сучит. Можно её развязать? Вела себя тихо. Да, просто лежала и смотрела в одну точку. А накормить? Ну, я отдельно ничего не готовил. Думаю можно, если ноги связать. Да, шеф, понял.
Таможня дала добро? Я пошевелила затекшими пальцами и уставилась на Гену. Ну?
– Экзамен у тебя будет, – сказал амбал, – Ужин с шефом. Продержишься достойно, спать будешь без веревок.
Да я Барону со злости кастрюлю с супом на голову одену, и буду смотреть, как бульон стекает по длинным макаронинам. Сверху можно второе блюдо водрузить, если руки еще будут свободны. И улыбнуться во все пока что целые зубы.
Ничего себе испытание для моей выдержки! Но раз уж я пообещала быть кроткой овцой, то пора начинать. Скорчив самую невинную гримасу и хлопнув ресницами, как гламурные кисы, я ответила:
– Конечно. Все будет в порядке. Можете не сомневаться.
– Твоя морда уже кирпича просит, – рыкнул Гена. Не поверил. Значит, плохо стараюсь. – Ладно, вставай. В конце концов, это тебе нужно, а не мне.
Истинно так. Я и не ждала, что со мной будут нянчиться. Участия и небольших поблажек вполне достаточно на первое время.
Веревки охранник снял. Цокнул языком на потемневшие еще больше синяки и показал глазами на дверь. Надеюсь, текстильные салфетки на званом ужине будут? Не хочу заляпать дорогой наряд, пронося ложку в скрюченных пальцах мимо рта. Мелкой моторики у меня сейчас просто нет. Только крупная и та через боль. Лишь бы руки полностью восстановились, я еще рисовать хочу.
Обстановка в доме, как в День Сурка, не менялась совершенно. Поэтому огромный стол посреди гостиной я заметила сразу и прилипла к нему взглядом. Я его раньше в столовой видела, и он точно был раза в два меньше. Раздвинули, что ли? Или дополнительный поставили? Черт, под скатертью не понятно!
Смысл маневра я разгадала по стульям. Два стояли у противоположных концов стола строго на максимальном расстоянии друг от друга, а третий между ними. Лихо Гена развел нас с Бароном по углам. Не хватало, чтобы ему с потолка спустили блестящий микрофон, и он хорошо поставленным голосом объявил: «В красном углу ринга непризнанная дочь Нелидова, Наталья Семенова! Обладательница черного пояса по сарказму и красного по выходным к серому платью. В синем углу ринга Андрей Александрович по прозвищу Барон. Бокс!»
Нет, брэйк. Я благодарна за антураж, шутку оценила, но сегодня намерена стоически терпеть любые провокации. Я на ужин пришла. Живот урчал от голода. За те сутки, что я находилась здесь, съела только кашу на завтрак. А из столовой тянуло совершенно фантастическим запахом еды. Господи, мамина стряпня нервно курила в сторонке. Аромат жареного мяса в специях я ни с чем не спутаю, и здесь явно был кулинарный шедевр. Гена – бог! Я захлебывалась слюной и мечтала так плотно набить рот, чтобы разговаривать не было никакой возможности. Профукать такой пир из-за очередной стычки с Бароном не улыбалось совершенно. Успею еще поспать в веревках завтра или послезавтра. Сегодня мой день.
Черт, сервировка! Я готова была написать это слово гигантскими буквами через всю посуду и обиженно захныкать. Долбанный этикет! «Будьте так любезны, покорнейше благодарю. Ах, вы не передадите мне соль с того конца стола?» А накрыто-то, накрыто! Фарфор, столовое серебро, богемское стекло и цветы в вазах. Какого полового органа Барон даже дома ел, как в ресторане? Пришел бы в трикотанах с пузырями на коленках, почесал живот под майкой-алкоголичкой и навернул пельмешей, весело крякнув после стопки водки.
Нет же! Четыре тарелки, три ложки и вилки, два ножа, два бокала и чашечка для чая. Это же все потом мыть! Заняться барину нечем, лишь бы челядь в лице Гены погонять. Шикануть решил? Передо мной выпендриться? Или он всегда так ужинал? Судя по запонкам на манжетах – всегда. Гадство. Я себя чувствовала той самой, которая с немытым рылом полезла в калашный ряд.
Ладно, я чай не девка крепостная, суп ем ложкой, а не руками. Салфетку догадаюсь положить на колени, а не заткну за шиворот платья. Пить можно из того бокала, в который нальют, но остальное меня добивало. Кстати, зачем мне вообще подложили ножи? Предлагали метнуть их в Барона?
– Не паникуй, – шепнул над ухом Гена, – ешь тем прибором, который понравится. Здесь у всех одна и та же функция – доставлять еду в рот. Ничего сверхъестественного нет.
– Зачем тогда несколько экземпляров?
Амбал устало пожал плечами и объяснил, как ребенку:
– Официальная сервировка, понимаешь? Положено так.
Правила, значит. Барон очень любил правила, я давно заметила. Когда ему не хватало существующих, придумывал свои. Например, что мне нельзя с ним разговаривать, зато нужно отвечать на его вопросы. Занятный меня ждал вечер, зря я надеялась вкусно поесть. Из столового серебра кусок в горло не полезет, а прожигающий насквозь взгляд Барона уничтожит остатки аппетита. Я обреченно вздохнула и уселась на стул.
Хозяин дома появился через несколько минут, на ходу разговаривая по телефону. Указания по каким-то проводкам давал сухо и крайне официально. На меня даже не посмотрел. Сел за стол и кивнул Гене, что можно подавать.
Ощущение сюрреализма в ситуации зашкаливало. Сальвадор Дали с удовольствием бы взялся за сюжет: «Волк кормит ягненка перед тем, как съесть». Нет, это же Дали. «Самоудовлетворение едой невинной девы в присутствии зрителей».
Меня тошнить начало от голода и напряжения. Даже посмотреть не смогла в сторону супницы в руках охранника, хотя он поставил её перед моим носом. Запах уже казался навязчивым, тесное платье мешало дышать, а на текстильной салфетке мои пальцы оставляли влажные следы. Перенервничала. Еще ничего не произошло, а меня в дрожь бросало. Вспомнился якорь на картины, и я немедленно уставилась на ближайшую. Не Дали, конечно, но тоже что-то с перевернутым смыслом. Люди копались в яме с зеленой жижей, черпали её ведрами и передавали наверх, где пока еще было относительно чисто. На краю ямы лежал кто-то огромный и мертвый. На его фоне остальные люди казались лилипутами. Сдавалось мне, это он исторг жижу в яму. Но не хотелось за столом думать: вырвало его или случилось что-то более гнусное?
– Йонас Бургерт, – вдруг сказал Барон. – Немецкий художник. Картина называется «Второй день Ничто». Это сильно уменьшенная копия. Оригинальное полотно выставлено в Денверском музее современного искусства. США.
