скачать книгу бесплатно
Сообразим на троих, или Требуется пожарный
Павел Владимирович Гушинец
Если что-то случается, свидетели или пострадавшие торопливо набирают один из трех номеров: «101», «102» или «103». А то и все разом. В сборник включены рассказы из медицинской практики коллег автора и его товарищей, служащих в системе Министерства внутренних дел Республики Беларусь.
…Пожалуй, для полного комплекта не хватает только пожарных. Срочно требуются!
Павел Гушинец
Сообразим на троих, или Требуется пожарный
Сборник рассказов
© Гушинец П., 2020
© Бука Н., обложка, 2020
© Оформление. ОДО «Издательство “Четыре четверти”», 2020
?
Автор выражает благодарность самому главному литературоведу Юлии Линейцевой за конструктивную (не всегда) критику, талантливому художнику Наде Буке, консультантам: врачу-кардиологу Леониду Львовичу, врачу-паразитологу Екатерине Бондарь, врачу-гигиенисту Дмитрию Бондарю, врачу-рентгенологу майору м/с Александру Кротову, майору ВС РБ Вадиму Лобану, подполковнику м/с Владимиру Гурлеву, врачу-педиатру Юлии Руденко, врачу-терапевту Марине Царенок, врачу-терапевту Александру Нашутинскому, студентам-медикам Мише Гришко и Дане, краудфандинговому сайту Ulej.by и куратору проектов Алине Лисакович, читателям группы ВК «Автор Доктор Лобанов», сайту Pikaby.ru, всем своим читателям и подписчикам, а особенно: Павлу Захарову, Анне Ракутиной, Никите Чернявскову, Дмитрию Сульжицу, Никите Недожогину, Евгению Янковичу, Андрею Зорееву, Дарине Бакулиной, Кириллу Калуге, Максиму Циганивскому, Артёму Мельникову, Алексею Сырых, Алексею Яковенко, Юлии Предеус, Вячеславу Воронкову, Николаю Сумарокову, Михаилу Цветкову, Игорю Матушкину, Владимиру Тихонову, Александру Парфёнову, Анне Казмерчук.
Павел Гушинец
Почему я начал писать медицинские рассказы
В 1998 году я написал фэнтезийный роман. Псевдославянская вселенная, драконы, эльфы, гномы, несколько межрасовых любовных линий, эротические сцены в понимании 18-летнего юноши, неуклюжие интриги между правящими домами Семиградья. И всех объединяет глобальная опасность с Севера, откуда наступает какая-то неведомая хрень, тысячелетиями прятавшаяся в глубоких пещерах. Слоган «В мире, где царит постоянное лето, наступает Зима». Ну, Джордж Мартин, старый ты плагиатор!
Через год я написал второй роман. Древние кланы магов жили в современном мире, параллельно с технологиями, прятались от людей и втихаря вершили судьбы мира. Ну, Вадим Панов и Сергей Лукьяненко, ну как так-то?
В конце концов, я психанул, и начал писать медицинские рассказы. И тут началось. Чехов, Булгаков, Ломачинский, Данилов, Ульянов, Правдин. Ну, ё-моё!!!
Начну писать женские детективы. Кто такая Донцова?!!!
Ты снова в армии
Мой друг – Сашка
Про чтение
Стоим осенью в медобеспечении на очередных стрельбах. Скучно, дождь, хочется домой и спать. Солдаты бегают, стреляют, а нам, докторам, вообще нечего делать. От тоски читаем, что под руку попадётся. Я в третий раз перевернул «Справочник фельдшера» 1963-го года выпуска, с раздражением забросил его в угол палатки и повернулся к коллеге, увлеченно шелестящему страницами какой-то глянцевой книжицы.
– Саша, а что ты читаешь?
– Да ужастик какой-то про вампиров. У жены взял.
– Ну и как? Нравится?
– Да ничё так. Читать можно.
Нет ничего более странного, чем могучий капитан-десантник, увлечённо читающий на полигоне «Сумерки».
Адмирал
Тот же Саша посмотрел «Адмирала» и особенно поразила его сцена, где матросы топили офицеров. Он мне потом признавался:
– Я теперь смотрю на солдат и думаю, а ведь в случае чего они и нас вот так в расход пустят.
– Саша, – успокаиваю я товарища. – В 1917 между офицером и солдатом была социальная пропасть. И преодолевалась она исключительно насилием. А ты сын пролетариев, чего тебе бояться?
– Это тебе в твоей лаборатории нечего бояться. Ты в руки пробирку возьмёшь и будешь кричать, что это сибирская язва, она сейчас разобьётся и всем хана. Они тебя выпустят. А у меня только восемь патронов.
Неизлечимый больной
Мой друг Саша – майор медицинской службы, тот самый, который на полигоне читал «Сумерки», когда-то был молодым неопытным лейтенантом. В первый год после окончания вуза, он приехал в крупную воинскую часть и возглавил один из медицинских пунктов.
Поздняя осень, провинциальная тоска, холодные дожди. На полигоне – по пояс грязи, которую с рычанием месят танки. В казармах ещё не включили отопление, поэтому там сыро и холодно. Новое пополнение сплошь сопливое, температурящее, угрюмое, потому что ещё помнит вкус маминых борщей и не хочет служить. Соответственно косари идут косяками, по пять-шесть человек в день. Полно работы и в моей лаборатории. Чуть ли не каждый день с утра обнаруживаю на ступеньках нового поступающего в скрюченной позиции:
– Доктор, диза-а-а-а.
Знаем мы твою дизу, дорогой. Небось вчера просроченные каменные пирожки в чипке грыз, вот и просрочивает тебя сейчас. Нам не привыкать, будем лечить.
Саша зашивается. В его медпункте, рассчитанном максимум на пять койко-мест, уже благополучно отлёживаются восемнадцать человек. Активно помогает командир части. Орёт на каждом утреннем построении. Саша потихоньку начинает понимать, что совершил ошибку, выбрав профессию военного доктора.
Но пациенты не дают особо грустить. Поступают, валяются три-четыре дня, и снова в строй, а им на смену уже приходят новые.
И тут поступил Иванов. Сначала Саша его даже не заметил. Появился очередной сопливый боец с температурой 38,2. Типичная ОРВИ. Переодели, положили на освободившуюся койку в коридоре. Лежит, в телефоне копается. Дня через четыре Саша начинает готовить его к выписке. Температура в норме, ничего не болит. Короче выздоровел. Приходит утром в медпункт, а Иванов в рецидиве. Снова температура 39, сопли ручьём, лицо страдающее.
– Доктор, помираю.
– Не в мою смену! – бодро восклицает лейтенант и начинает снова солдата лечить.
Проходит ещё неделя. Иванов бодро идёт на выздоровление. Активно курит с тыльной стороны медпункта, ведёт переписку со своей девушкой по телефону, при этом ухлёстывает за медсестрой. Впрочем, кто за ней только не ухлёстывал. Девушка была симпатичная, даже начмед части отметился.
И в день, когда Иванов должен был наконец-то покинуть стены медпункта и вернуться в часть, у него снова случился рецидив. Теперь всё было серьёзно. Неопытным ухом Саша различил в чахоточной груди бойца бронхитные хрипы, температура стойко держалась в районе 39–39,5. Иванов, бледный и безучастный ко всему происходящему, лежал на своей койке и погибал смертью храбрых. Пришёл начмед, который в военной медицине собаку съел. Дал Саше трындюлей за то, что не может вылечить банальное ОРВИ.
Саша запаниковал и позвонил в госпиталь. Там врачи поопытнее, да и возможностей побольше. Приехала буханка и увезла Иванова в город.
А на следующий день свалился сам Саша. Да не с банальным ОРВИ, а сразу с очаговой пневмонией. Иммунитет врача сдался перед постоянными вирусными и бактериальными атаками, лейтенант оставил медпункт на медсестру и на маршрутке поступил в госпиталь.
Прошла неделя. Саша помнил её смутно. Всё это время он метался в лихорадочном бреду, ему кололи исключительно болезненные антибиотики, делали рентгеновские снимки, таскали на процедуры. Приезжал начмед, привёз гостинец – бутылку «хорошего» белорусского коньяка. Посидел рядом с койкой, покачал головой, сам выпил гостинец и ушёл, погрозив пальцем и отсыпав стандартную дозу трындюлей за то, что доктор сам заболел.
Однажды утром Саша очнулся и почувствовал себя лучше. В нарушение всех режимов, завернулся в три одеяла и выполз из осточертевшей палаты, на мир посмотреть. С трудом вышел на крыльцо, присел на скамеечку. Сидит, на неяркое осеннее солнышко любуется. Кто долго болел, а потом на улицу выполз – поймёт его.
Рядом на скамейке примостились два бойца. В худом небритом парне в трёх одеялах они офицера не признали, поэтому закурили и начали болтать. Один – грустный, вздыхает, второй – весёлый, похлопывает его по плечу, подбадривает.
– Завтра выписывают, – ворчит грустный. – Опять на полигон, опять в эту грязюку.
– Дурак, ты делай как я, – веселится весёлый. – Как иду на поправку, так иду в туалет, голову в умывальнике намочу и в форточку на пару часов её высуну. Мне опять и поплохеет. Две недели начмедпункта дурил, он у меня лошок, только из универа. Вот теперь в госпитале на второй круг иду. Тут сложнее, но тоже прокатывает. Глядишь – комиссуют скоро.
Поворачивает Саша голову – так и есть, Иванов, собственной персоной, неизлечимый больной. Довольный, радостный и цветущий. Второй месяц по медпунктам и госпиталям, солдат болеет – служба идёт.
Ничего не сказал пациенту Саша. Молча встал и пошёл к однокурснику своему Валере, который терапевтом в этом самом госпитале служил. Поговорили по душам. И через два дня расстроенный и злой на весь мир Иванов шагал в строю и проклинал отечественную военную медицину.
Если получается у вас обманывать систему – не болтайте лишнего.
Детский сад цвета хаки
Каждое лето наша часть почти на месяц превращалась в детский сад. Кто-то в министерстве образования решил, что если собрать проблемных детей со всей страны и засунуть на несколько недель в действующую воинскую часть – то они тут же проникнуться любовью к Родине и перевоспитаются. На деле эта методика оборачивалась диким геморроем непривычных к педагогике военных, детскими истериками, травмами и проклятиями в адрес чиновников.
А ещё в июле к нам на практику привозили курсантов Суворовского училища. Пожить в казармах, вдохнуть, так сказать, запах будущей профессии. Курсант, он, конечно курсант. Но никто не отменяет тот факт, что ему 13 лет, и он очень хочет к маме.
Саша Николаев домой хотел так сильно, что в один из тоскливых казарменных вечером набрался храбрости, подошёл к открытой двери в каптёрку, засунул в щель указательный палец правой руки и со всей дури как захлопнет дверь! После этой процедуры побледневший курсант с закушенной губой поднялся в хирургию медроты и предъявил доктору криво торчащий палец.
– Поломал? – угрюмо спросил врач, представляя, как его будут любить за травму.
Саша кивнул.
– А как?
– Упал, – сквозь зубы ответил курсант.
И уже утром счастливый и с гипсом на руке ехал домой. Его, конечно, сдали боевые товарищи, и у Саши потом были неприятности за самострел. Но глядя на его довольное лицо, все понимали, что оно того стоило.
А с трудными подростками было ещё веселее. Днём их традиционно пытались загрузить физподготовкой и всяческими заданиями, но к вечеру заниматься детьми становилось некому, и они разбредались по территории части. Курили в неположенных местах, писали на стенах нехорошие слова, которые даже комчасти стеснялся вслух произносить. А так как на момент нахождения детей в части им выдавали что-то похожее на военную форму, то эти «солдаты» вызывали когнитивный диссонанс у офицеров.
Как-то вечером после тяжёлого трудового дня иду по территории части домой. Смеркается. Глаза в кучку, потому что целый день в микроскоп пялился и старался рассмотреть в массе синих грамположительных бактерий какого-нибудь засланного казачка. А у стены казармы кучкой стоят солдаты. Ну, стоят и стоят, может у них партсобрание. Подхожу ближе, и тут понимаю, что что-то неладно. Во-первых, часть солдат без головных уборов, во-вторых, маленькие они какие-то. В-третьих, вон тот, с краю, явно девушка.
– Та-а-ак, заработался, – решил я. – Надо зрение проверить.
И тут от общей массы отрывается одна фигура и идёт ко мне. Я выпрямился, переложил портфель в левую руку, в ожидании процедуры воинского приветствия, а фигура вдруг подходит вплотную и развязно так спрашивает:
– Слышь, дядя, закурить не найдётся?
Вот честное слово, секунд двадцать было чувство, что меня сейчас на территории родной части гопники настигли. Пауза затянулась. Парень смотрит нам меня, я на него. И во взгляде у гопника читается «ну какие же вы, военные, тормоза». Я так и не придумал, что сказать. К счастью, в этот момент на крыльцо казармы вышел сержант и рявкнул в сторону «кучки».
– Чего стоим, б…?! Отбой пять минут назад был! Я вас что, по всей части искать должен?!
И подростки нехотя потянулись в казарму.
Дети – они страшные своей непредсказуемостью.
Бедные люди
Самые бедные, больные и несчастные люди в нашей армии – это, конечно же, генералы. Вот что, к примеру, может случиться с восемнадцатилетним солдатом? Да он же гвоздь переварит, который в жидкую кашу упал, неделю может не спать и если прикажут как следует – выкопает яму хоть до Австралии. А молодые лейтенанты и капитаны? Эти вообще лентяи. Мало того, что офицеры, ещё и думают иногда. И с молодыми жёнами у них всё в порядке. Вон, набилось их в общежитие по десять человек в комнату, и ничего, размножаются. Про прапорщиков и говорить нечего. Эти лбом кирпичную стену перешибут. Особенно если её наш стройбат укладывал.
А генералы старенькие. И зарплата у них маленькая. И здоровье пошаливает. Поэтому святая обязанность личного состава этих бедных людей поддерживать и снабжать всем необходимым.
В нашей части служил начальником медицинского пункта доктор Артём. Носил Артём капитанские погоны, поэтому в армейских порядках уже чуть-чуть разбирался. Считался неплохим доктором. Мог солдата на ноги поставить волшебной смесью воздуха и доброго слова. Ну и мамы, конечно, выручали. Как заболеет солдатик, так сразу маме звонят. Мол, мамаша, так и так, приболел слегка кровиночка. Хотите – будем его лечить тем, что в наличии в медпункте есть. А не хотите – привозите в часть такое-то и такое-то лекарство. Страна у нас небольшая. Мамы мигом приезжали и лекарство привозили. И солдат здоров – и Родине экономия.
А всё от бедности нашей. Артём, когда только приехал в часть старшим лейтенантом-медиком получил от начемеда круглую сумму эквивалентную десяти долларам с американским президентом и был отправлен закупать лекарства на ПОЛГОДА. Он честно потратил деньги. Пошёл на местный фармзавод, договорился с мужиками у проходной и купил оптом два ведра лекарств. Ведро аспирина и ведро активированного угля. Прямо так, без упаковки, россыпью. Ещё и на упаковку глюкозы осталось.
И вот как-то приходит к нему солдатик, скрюченный буквой «зю». Мол, живот болит, помогите, доктор. Артём солдата осмотрел и задумался. По всему выходит обострение хронического гастрита и нежелание служить. Дикая смесь. Ну, с нежеланием служить справятся волшебные трындюли, а вот с гастритом надо что-то делать. Мучается же парень. Артём заглядывает в шкаф с медикаментами. Так, аспирин тут не поможет, активированный уголь, конечно, волшебное средство, но тоже не от этой патологии. Эх, и глюкоза тоже не для этого. Остаётся последнее, кардинальное средство. Капитан привычно звонит солдатской маме. Не проходит и двух часов, как мама появляется на КПП с бутылкой Альмагеля наперевес. Мол, доктор, спасайте ребёнка.
Спасибо импортной медицине, обострение гастрита утихомирили и ещё почти две трети чудодейственного средства осталось. Сидит доктор, радуется, что у него в хозяйстве кроме аспирина и угля едва початая бутылка Альмагеля образовалась. Представляет, как долгими осенними вечерами будет он чайными ложками этого чудо-средства купировать солдатам их гастриты и язвы.
Да на беду через несколько дней приезжает в часть с проверкой грозный генерал Бурулёв. Дядька седовласый, почётными орденами и юбилейными медалями увешанный. Орёл. Да в процессе скромного банкета на сорок две персоны, устроенного командиром части, обострилась у генерала его застарелая язва. Бурулёв махнул стакан лекарства – не помогает. Он второй – ещё хуже. Беда прямо с генералом.
Вызвали машину и прямо из банкетного зала повезли генерала в медпункт. И ничего, что машина стояла у медроты, в пяти километрах к северу, а от места пиршества о медпункта было двадцать шагов. Генералы – люди особенные. Им, как монгольским ханам, касаться земли ногами не положено.
Привезли Бурулёва к Артёму. Лечи, доктор. Артём про себя порадовался, что он нынче во всеоружии, и звонить генеральской маме не придётся. Достал из шкафчика бутылку Альмагеля, щедро плеснул в столовую ложку. Генерал отведал, и на лице его появилась улыбка. Полегчало. Начал за жизнь разговаривать с молодым капитаном, мудростью делиться. Артём генералу внимает, головой покачивает, а сам по стойке смирно стоит. Нельзя иначе с генералами разговаривать.
Устал генерал от разговора. Поднялся, по плечу похлопал, мол, «служи, сынок». И из кабинета вышел. А уходя, заветную бутылочку Альмагеля с собой прихватил. Артём проводил взглядом свои мечты о десятке купированных солдатских гастритов, хотел было кинуться вслед, указать генералу на его рассеянность. Но куда уж там. Махнул рукой. Пусть лечится старичок.
Имя генерала слегка изменено. А Артём нынче в Германии, руки коротки его достать.
Дважды сержант (история одного доктора)
В 1973 году прямо со скамьи медучилища меня призвали в ряды Советской Армии. Честно говоря, у меня было много возможностей избежать призыва, но в те годы это было ещё как-то неудобно и не принято. До афганской войны оставалось долгих шесть лет, парнем я был спортивным, имел разряды по боксу и стрельбе, поэтому бояться мне, казалось, было нечего. Ну, я и пошёл сдаваться в военкомат.
Служить попал неожиданно близко, в воинскую часть рядом с Борисовом. До родной Гродненской области оттуда – рукой подать, всего-то три сотни километров, что для необъятного Советского Союза было не расстоянием. Тогда было принято, чтобы кавказцы служили под Владивостоком, а чукчи в Крыму. А мне повезло.
Не прошло и трёх дней моей службы, как приходит в казарму незнакомый молодой капитан. Выстроил нас и строго спрашивает:
– Товарищи бойцы, кто из вас на гражданке занимался боксом?
У меня в голове мелькнуло: «Может в спортроту какую набирает?» И шагнул вперёд.
– Я, – говорю. – занимался боксом, товарищ капитан. Первый юношеский разряд.
Капитан смотрит на меня с прищуром, оценивает. Сам на полголовы ниже, но коренастый, руки большие, со сбитыми костяшками, нос не раз поломан. Видно – опытный боец.
– Ну пошли, посмотрим что ты умеешь.
Приводит меня в спортзал и протягивает боксёрские перчатки. Перчатки старые, кожа потрескалась. Воняют – хуже носков. Но мне не привыкать. У нас в клубе такие же были. Стали мы друг против друга и с первых же ударов я понял, что шансов у меня никаких. По сравнению с капитаном я – новичок. Минут пять ещё поерепенился, а потом ушёл в глухую защиту. Капитан гоняет меня по всему спортзалу, лупит как грушу, а я стою, едва огрызаюсь, чтобы уж совсем стыдно не было. И тут вижу – открылся! Я его сдуру двойкой и тут в глазах у меня потемнело. Это он специально открылся, чтобы подловить на какой-то хитрый приём. Лежу на полу, потолок рассматриваю. На потолке – доски, белой краской покрашены. И в белом колпаке лампы мухи дохлые кучкой.
– Живой? – усмехается офицер, снимая перчатки.
– Так точно, товарищ капитан!
– Молодец, – удивляется мой противник. – Хорошо держался. Толк будет. Опыта пока маловато. Но мы с этим поработаем. Иди в расположение, я поговорю с твоим командиром.
И действительно поговорил. Стали мы с капитаном пару раз в неделю в спортзале встречаться. До меня у капитана другой спарринг-партнер был, из старослужащих, сержант Пантюх. Бывало, капитан полчаса меня гоняет, потом полчаса его. И даже не вспотеет. С этим Пантюхом у нас даже какие-то дружеские отношения сложились. Может из-за того, что лупил нас капитан нещадно обоих и были мы с ним как будто товарищи по несчастью.
Но в казарме мы с Пантюхом никогда не разговаривали. Он ведь был «дед», служил полтора года, а я только пришёл. Ему по статусу было не положено со мной общаться.
Тут всплыло, что я в армию с медучилища попал и меня тут же загнали в санинструкторы. «Дедам» это не понравилось. Потому что вместе с начмедпункта я теперь ходил на проверку приготовления пищи для солдат, а старослужащие частенько становились старшими наряда по столовой и проворачивали всякие махинации с пайком. Ни боялись, что я как-то их схемы разгадаю и расскажу обо всём офицерам. Тому же капитану-боксёру.
А тут ещё капитан учудил. Стало ему интересно, кто победит, если поставить меня против Пантюха. Стравил нас, а сам сел и любуется. Пантюх, конечно покрепче, и опыта у него в схватках с капитаном побольше. Но до армии у меня всё-таки разряд был, а он так, только баловался. В третьем раунде я его и поймал.
