скачать книгу бесплатно
– Ну, и вот, допустим, Бродский. Конечно, его приоритеты: Петербург – кошки – кофе – Мандельштам…
– Ясное дело, – подтвердила Кира, слушавшая вполне заинтересованно. – И?..
– И потом вдруг: Цветаева вместо Ахматовой! При всём известном пиетете к последней. Не странно ли – хотя бы на первый взгляд? Вот я и хотела узнать, что в твоей линии норма, а что как раз нарушение – кофе или Москва?
Кира рассмеялась:
– Кофе я вообще-то потому заказала, что не признаю чай в пакетиках. На мой привередливый вкус это всё равно что кофе растворимый, его терпеть не выношу. Впрочем, – добавила она, – было время, по полбанки какого-нибудь мерзейшего «Пеле» за ночь – и ничего. Разбаловались мы тут за последние годы!.. А в принципе-то – лучше настоящего хорошего чая, по мне, ничего и не бывает. Так что можешь смело записывать: Москва – чаи – собаки – Пастернаки… – Тут она ненадолго задумалась, после чего сказала: – Но, пожалуй, – Ахматова. Вот тебе мой сбой!.. А что, кстати, Толстой – он по «московской» линии?..
– Обычно, конечно, по ней, хотя…
– Хотя?.. – подбодрила она.
– Хотя, по-моему, и Достоевский с его наворотами буйными вполне вписывается в московский стиль, не хуже Льва Николаича, просто весь этот антураж петербургский в его сюжетах на первый план вылез, как и у Пушкина, кстати…
– Точно, Вета-веточка, точно! – воскликнула она весело. – Так что и Достоевского пристёгиваю не глядя, сбой это будет или нет… Ну, а ты?
– Я? – удивилась я. Удивилась тому, с какой горячей заинтересованностью был задан этот вопрос, который мне не задавал никто, который никогда не интересовал никого… И кем, в конце концов он мне был задан, подумать только… Ответ мой, однако, был совсем прост, он лежал прямо на поверхности: – У меня – всё то же самое, один к одному.
– Серьёзно?
– Конечно. А что тут такого удивительного? – Я даже пожала плечами с видом воинственной независимости; должно быть, со стороны это даже выглядело по-детски забавным.
– Так ты – наш человек, – повторила она вчерашнее.
– Ещё неизвестно, кто тут чей «наш», – пробурчала я, испытывая прилив дурацкого смущения.
Она только улыбнулась в ответ – тепло так улыбнулась, ничего не сказав.
Мы выбрались из кафе и медленно двинулись по набережной в сторону Невского.
– Теория, конечно, занимательная, – неожиданно продолжила Кира, останавливаясь, чтобы вновь закурить, – только…
– Слишком всё упрощает, и пары эти – больно по шаблону? – подсказала я, когда пауза затянулась.
– И это тоже. А ещё вот что: всякие эти, знаешь, «любишь – не любишь»… Кира опять замолчала, задумалась, совсем ушла в себя.
Я, выждав, рискнула продолжить:
– Да понятно, это – как с Питером; то есть, в смысле – собак, допустим, мы любим больше, но если какой-нибудь особо выдающийся кот прыгнет вдруг на колени… – Говоря «мы», я, однако ж, имела в виду главным образом её; я, кажется, уже тогда разгадала эту натуру, способную безоглядно любить только то, что здесь и сейчас, на что упал заинтересованный взгляд – а уж жизнь да судьба, небось, щедро предоставляют ей всё новые достойные объекты… не то, что некоторым…
– Именно, дорогая, именно, – ответила она, снова одаряя благосклонной улыбкой, а затем вдруг, неожиданно заглянув прямо в глаза, быстро и серьёзно произнесла: – Вета, расскажи мне про своё самое первое впечатление от моей книги. Что это для тебя было?
Тут я снова очень удивилась, если даже не изумилась – насколько просительно сие прозвучало, несмотря на требовательность. Ведь я, в принципе, была совершенно уверена, что Кира Колесникова – отнюдь не наивный самородок, но существо, которое цену себе знает – ну, или почти знает… Знает, невзирая на всю свою безвестность, на изначальную скомпрометированность жанра, к которому приписана, на крайне низкий среди высоколобых и относящих себя к таковым статус своей книжной серии (ну, действительно, кому б в голову пришло выискивать там жемчужины, кому?) … А поскольку – всё равно знает, то что тогда ей мнение девочки с улицы? Во всяком случае, – столь явная в этом мнении заинтересованность…
Как затем выяснилось – я, в общем, не ошибалась: Кира Колесникова вполне сознавала, что имеет как минимум серьёзные способности к литературному творчеству, а кроме того – имеет, что сказать в этом самом творчестве при этих самых способностях. Но я и предположить тогда не могла, насколько, при всём том сознавании, написав конкретно вот эти пять, нет, аж шесть, романов за последние четыре года, в первый из которых впряглась почти случайно, а следующие тянула, уже не успевая опомниться, – насколько она была не в силах отстраниться и трезво оценить, во что, собственно, ввязалась и куда её, в конце концов, занесло. И посему – как сильно нуждалась в свежем взгляде человека со стороны. Человека обязательно незнакомого, непосредственного и неравнодушного. И что именно это и подвигло её отложить все дела и отправиться в Русский музей – дабы найти меня там!..
– Что это было для меня? – переспросила я в некотором замешательстве. – Ну, конкретно-то это было «Одиночество втроём». Абсолютно случайно – хотела поболеть в обнимку с какой-нибудь книжонкой новой, непритязательной, – желательно переводной. Но, к счастью, переводной не попалось… И, в общем – просто шок какой-то: так здорово и, главное, так неожиданно! Притом, что некоторые места меня там раздражали, да и финал… не очень убедительным показался. Всё равно… Я даже вылечилась сразу, честное слово!
– Про эти места ты мне потом ещё изложишь детально, – спокойно отметила Кира. («Тебе, что, правда этого хочется? – подумала я. – Ничего себе!..») – А пока скажи вот что… Сам сюжет – сюжет, я не о фабуле, понимаешь, – выстроен достаточно занимательно? Цепляет?
– Ну конечно! Даже слишком – почти как в авантюрно-приключенческом чтиве. В этом, прости, даже привкус дешёвки какой-то чудится иногда, однако…
– Ясно. Приличная проза должна быть скучновата.
– Н-необязательно, – промямлила я, уже раскаиваясь за «дешёвку».
– Должна-должна, – продолжала подначивать она. – Ты припомни программу-то школьную: неужто всё подряд – на одном дыхании? И про мир, и про войну?..
– Ну, по-разному бывало…
– И как же ты поступаешь, если книга, конечно, хорошая, да уж больно длинная?..
– А ты? – слегка огрызнулась я.
– Отправляю на полку.
– Этак можно и неучем остаться, – произнесла я рассудительно. – Этак и добрую половину классического наследия не одолеть…
Мы рассмеялись.
– Ты, Веточка, прелесть, – пробормотала она сквозь смех, но, отсмеявшись, сказала: – А ведь я серьёзно спрашиваю!
– То есть: как быть, если прочесть – дело чести, а вот… не идёт? – Я пожала плечами. – Ну, не знаю. По-разному… Всё зависит – действительно ли это дело чести; да и от того, когда читаешь, в который раз. У меня часто бывало: открываешь, значит, в первый раз нечто, как отрекомендовано, совершенно выдающееся, и… Либо вдруг сразу начинает активно не нравиться почему-то, либо – элементарно кажется нудным и затянутым… А у меня в этом отношении дурацкая такая добросовестность, родительская выучка. Короче, заставляешь себя добить до победного конца; кажется, вот сейчас закроешь с облегчением страницу последнюю, с полной уверенностью, что – навсегда… Что можно, значит, поставить мысленно галочку, где надо и – если не забыть, то задвинуть куда-то… на периферию сознания…
– И что же дальше?.. – поторопила Кира, когда я рассеянно примолкла, не зная, как сформулировать дальнейшее.
– А дальше – закрываешь, значит, эту последнюю страницу, и… Ну вот, знаешь, бывает – перед тем, как дверь, уходя надолго, надо уже захлопнуть, – а ты стоишь на пороге, мысленно так охватываешь взглядом всю квартиру: утюг там, краны, форточки, да?.. Так вот и тут – вспоминаешь разом прочитанную вещь, как бы напоследок выключатель щёлкает и освещает всю её целиком… Тут же вдруг: бац, и понимаешь: чёрт, а ведь это, вообще-то… великое произведение, из тех, что – ну, типа на всю жизнь с тобой… – Говоря это, я даже немного смутилась – не слишком ли пафосно?..
– И какие, например, это были книги?
– Да мало ли!.. Да хоть «Москва-Петушки», хоть «Лолита» в первый раз, хоть «Доктор Живаго»… Или там «Котлован» какой-нибудь и вообще Платонов… Да что Платонов – Фёдор Михалыч местами с таким скрежетом шёл – это уже потом было странно: отчего так? Задним-то числом всё-всё казалось чрезвычайно интересным и значительным!
– Ясно, – сказала Кира. Затем усмехнулась вполне добродушно: – Колесникова тогда, по идее, должна дать обратный эффект…
– Не знаю, – честно выдохнула я. – Понятия не имею. Какие тут, вообще, могут быть правила? Одно могу сказать: пока держит. И даже очень сильно! И перечитывать хочется…
– Ну, что ж, спасибо за подробный ответ, – ровно произнесла она, подводя итог.
Мы уже были на Зелёном мосту, где начинался Невский и толклось множество народу, в основном туристов. Она сказала, что ей надо к метро; нам было в одну сторону. Мы двинулись молча – не столько из-за толчеи, сколько, по крайней мере, я, из-за полной опустошённости от такого разговора; как же, получается, отвыкла я от интенсивных общений с кем бы то ни было… На подходе к станции «Невский проспект» она полуобернулась и лаконично напомнила: – Телефоны.
Пристроившись в каком-то углу, я нацарапала под её диктовку московский номер.
– И свой запиши. Надеюсь, ещё увидимся, поговорим.
В это я, положим, не поверила – простой жест вежливости, не иначе, никакого продолжения не будет. Впрочем, всё равно приятно; я нацарапала свой домашний и оторвала ей этот клочок бумаги, который был небрежно отправлен в чуть потёртый замшевый карман (кажется, она вообще была без сумки)…
Ну, что же – каждой своё: одной занятная болтовня с милой (надеюсь) девочкой, другой – нежданно приваливший и богатый улов впечатлений; то-то будет детальных воспоминаний долгими зимними вечерами по-над вязальными спицами… О чём ещё можно мечтать в моём случае?
Проводив взглядом её шляпу, напоследок промелькнувшую в толпе у входа в подземку, я побрела пешком в сторону Литейного.
ГЛАВА 4. ЛИНИНА РАБОТА
Через несколько дней я предъявила Лине свои трофеи: сломанный диктофон, блокнот с питерскими записями и готовый кардиган.
Диктофон её расстроил не слишком – действительно, при таком множестве ошивающихся вокруг мужиков о нём будет кому позаботиться. А вот прочитав мои записи (которые, разумеется, целиком относились к первому дню), Лина тихо рассвирепела:
– И это всё?! А где она родилась? А что закончила? Неужели
трудно было выяснить такую ерунду!..
Она бы шумела и дальше, но удачно получившийся кардиган её сдерживал. Недвусмысленно дав понять, что ничем кроме рукоделия мне в жизни заниматься не следует, она снова его примерила и снова осталась довольна.
Что говорить, крыть мне было нечем, абсолютно нечем. Ибо моё, например, знание того, что у Киры К. имеются братья в Самаре и в Удмуртии, или что случались у неё крутые ночи, полные «Пеле», – объяснялось только лишь одним: она сама, по собственной инициативе это выложила.
Я ведь вообще так по-дурацки устроена, что мне безумно трудно спросить у даже вполне располагающего к общению человека о простейших вещах вроде: а сколько вам лет, а живы ли ваши родители, а есть ли дети, а в каком заведении учились… Всегда инстинктивно предпочитаю, чтоб такое выяснялось само собой – или сам сообщит, или другие потом расскажут. Куда проще уж попытаться узнать что-нибудь отвлечённо-нейтральное: а Москву вы предпочитаете или Питер, весну, там, или осень… Короче, отправляться для интервьюирования, тем более отнюдь не пространного, а чётко-ознакомительного, было с моей стороны авантюрой просто головокружительной. Удивительно, что я вообще хоть что-то оттуда привезла…
Лина, конечно, потом быстро сделала всё, что надо: позвонила по выданному Кирой московскому номеру, договорилась с её, по-видимому, друзьями, что редакционный курьер съездит к ним за фотографией, а ещё преспокойно у них узнала, что родом Кира из города Краснозёрска, где до сих пор и прописана, что живёт «то здесь, то там», а училась она когда-то в Литинституте, но бросила.
– Где это – Краснозёрск? – тупо спросила я.
– Господи, ну откуда я знаю! – простонала Лина с тихим негодованием. – Сколько ж возни с этой Колесниковой! Наконец-то я с ней закончила, у меня и без неё сейчас запарка!..
И всё-таки профессионализм есть профессионализм, – Лина подтвердила его, надо признать, блестяще, когда соорудила из обрывочных сведений нечто связное, стройное и гармоничное, опустив все выпады против «Дон Гуана», однако ж при этом сумев и оставить легчайший саркастический оттенок пренебрежительности к этим кормильцам-работодателям… Хотя, конечно, в данном случае оценить уровень лининой работы могла только одна я, знавшая, из какого сора это взялось. Ну, а вообще – обычное блиц-интервью, как и все прочие из этой серии, то есть вполне стандартные вопросы-ответы, предваряемые очень кратким предисловием с неполным перечнем опубликованных вещей, венчаемым сакраментальным «и др.»…
Правда, фотография была отобрана запоминающаяся – Кира смотрела в объектив без улыбки, отрешённо, совершенно вся в себе, и это выглядело с какой-то убедительной значительностью. Так что я, успевшая узнать её будто бы вполне пушистой и разговорчивой, я, которую она, как выразились бы в романе ХIХ века, «обласкала», – поняла вдруг, насколько всё это на самом деле было поверхностным, насколько вся её подноготная осталась совершенно мне неведомой…
Ну, и неужели ж никто теперь не клюнет, не поведётся хотя б на этот впечатляющий образ? Никто-никто, не обольщайся, мрачно сказала я себе; все ленивы, нелюбопытны и предвзяты изначально. А и какая, опять же, тебе забота; эта проза безумно радует и заводит, а иногда выводит из себя – тебя, и вероятно, ещё какое-то количество неизвестных тебе людей, вот и прекрасно! Остальное пусть заботит саму Киру или её издателей. А тебе – тебе впору заниматься своими собственными делами…
Впрочем, это несчастное интервью вышло не скоро, а где-то в декабре, ближе к Новому году. А ещё в начале ноября в продаже появился «Шоколад с кайенским перцем» – роман, который я до сих пор считаю одной из самых лучших Кириных вещей, ну, может быть, на пару с «Карточными домиками». Лучшей-то, кстати, ещё не значит «любимейшей» – последней для меня, например, является «Птица счастья» («непропечённая», по Кириному выражению, но это к слову…).
Я уже успела его не только купить и прочитать, но и перечитать, когда однажды утром у меня раздался звонок, и мужской голос нетерпеливо потребовал Вету. Затем он скороговоркой поведал, что давно должен передать тут кое-что от Киры Вадимовны, а посему, если я сегодня вдруг окажусь в центре, – то он с двух до четырёх намеревается быть в кофейне у метро «Кузнецкий мост». На нём такой длинный клетчатый шарф. Отбой.
Тоже мне, знак отличия!.. Что теперь, бродить между столиков, оглядывая каждого мужика? Или, может быть, это совсем маленькое заведение? Я не имела ни малейшего понятия, поскольку ни разу не посещала эти новооткрытые дорогостоящие заведения в центре города.
Залитое неоном помещение, которое я обнаружила, толкнув стеклянную дверь, – оказалось внушительным, но почти пустым. У витрины с кондитерскими изысками две рекламного вида официантки лениво переговаривались с подобного же вида секьюрити, а у окна сидела пара. Мужик, кроме заявленного шарфа обладавший маленькой лысинкой и длинными патлами, первый поднялся мне навстречу.
– Вы – Вета? Тогда – вот тут, – он достал дипломат, долго там рылся и, наконец, протянул бумажный пакет.
– Спасибо. Значит, от Киры?
– Да. Она просила – была проездом – а я был занят…
– Спасибо, – повторила я. И всё-таки, помимо собственной воли, осмелилась выдавить из себя неуместно-любопытный вопрос: – Проездом – куда?
– Вроде – в Краснозёрск к себе собиралась, – немного подумав, ответил тот. – А там – бог весть. Присоединитесь? – добавил он так же отрывисто и исключительно из вежливости.
И, услыхав столь же вежливый отказ, с явным облегчением вернулся к своей девице за столик, где у них помимо чашек и рюмок громоздились какие-то раскрытые папки.
Пакет я развернула на улице. Там был «Шоколад» с кириным автографом: «Вете в память о наших разговорах по-над-Мойкой и с надеждой продолжить их где-нибудь на Оленьих прудах». Чёрт побери, тыщу лет не ходила на Оленьи – но с тобой бы, Кира!.. Но разве я говорила ей, что живу в Сокольниках? Должно быть, всё-таки сказала вскользь, а она не забыла, вот и бросила взгляд на карту Москвы, когда книгу надписывала. А надписывала же, небось, целую стопку, на ходу сочиняя каждому адресату нечто приличествующее – так что, особо не обольщайся, Вета-веточка…
Но всё равно – разве ж могла я вообразить ещё пару месяцев назад, что получу новинку прямо из её рук? Как показывает практика, чудеса-таки случаются!..
Да, а всё же, однако, – что это за Краснозёрск такой? На обратном пути я заехала в районную библиотеку и попросила там в читальном зале энциклопедию «Города России». И со стыдом узнала, что, вопреки моему представлению, сие название – отнюдь не плод революционных переименований, что Краснозёрск – исконное имя довольно старинного городка, стоящего на одноимённом же озере, расположенного, в свою очередь, на стыке трёх северных областей; ну как это я ухитрилась даже ни разу о нём не услышать?
Итак: «Население – 63 тыс. чел. в 1992 г. (всего-то!..) … Впервые упоминается в летописях в начале 13 в. (ого! почти нам ровесник!) … В конце 14 в. вошёл в состав Великого княжества Московского…» Так, так: «В 19 в. теряет торгово-промышленное значение, сохраняя лишь административные функции уездного центра. В начале 20 в. в городе работают воскосвечные, мёдотопильные, гончарные предприятия. Население занимается также огородничеством, рыболовством и торговлей (2 ежегодные ярмарки). Открыты земская больница с аптекой и богадельня. Имеются реальное училище, женская гимназия, общественная библиотека и книжная лавка. (Прям цивилизация!) В современном Краснозёрске (внимание!): кирпичный завод, завод фарфоро-фаянсовой посуды, художественно-промышленный комбинат (производство традиционной лепной игрушки, декоративных керамических изделий), пищевые и деревообрабатывающие предприятия. Филиал Костромского педагогического института. Народный театр. Историко-художественный музей с картинной галереей (интересно, что там у них выставлено?)».
Что ж, совсем неплохо для такого маленького заштатного городишки!.. Далее: «Хорошо сохранилась рядовая застройка 18 – нач. 20 вв. Бывший Знаменский монастырь нач. 17 в. … Церковь Андрея Первозванного c луковичными главками, высоким крыльцом и открытой галереей… ЧетырёхстопныйБлаговещенский собор в стиле позднего барокко…» Эх, целый мир, о котором я до сей минуты даже понятия не имела, как, впрочем, и ещё о множестве других городков, не входящих в Золотое кольцо и потому, как говорят, обречённых на медленное умирание…
Да, всё-таки странно, что Кира оттуда родом; хотя вид у неё был совершенно столичный, из её текстов можно было понять, что она наверняка откуда-то из провинции – но если б меня попросили угадать, то, наверно, подумав, я назвала или какой-нибудь, допустим, относительно крупный и, как мне представлялось, интеллигентный Петрозаводск, или, скажем, старинный западный Выборг, а то и вовсе – город науки Новосибирск… (Не была нигде из вышеперечисленного; всё – лишь домыслы или интуиция, как получается, обманувшая.)
Но вот, поди ж ты – Краснозёрск! Может быть, когда-то и славный, но теперь наверняка очень бедный, запущенный – такие городки и раньше-то были в загоне, а сейчас там, пишут, хроническая безработица, невыплата зарплат и полное обветшание жилого фонда…
Дома я посмотрела на первый, ненадписанный экземпляр, в одночасье ставший лишним – кому б его подарить? Лина отпадает; можно, конечно, попытаться провести просветительскую работу с Алевтиной – не совсем же она, чёрт возьми, безнадёжна! – да только обилие, как на грех, в «Шоколаде» жаргонных выражений и даже привкус криминальной интриги (и как только «Дон Гуан» это проглотил; нет, Колесникова у них точно белая ворона!), пожалуй, способны её отпугнуть – с неё, несчастной, станется…
Но не Миловзорову же его вручать, в самом деле!.. Миловзорову – который, кажется, кроме «Спорт-экспресса» и глянцевых журналов для мужиков читает ещё разве что свои специальные тексты на английском. Хотя – почему б не попробовать ради эксперимента? Так сказать, Киру Колесникову – в массы новой трудовой офисной интеллигенции (которую тогда ещё не успели обозвать планктоном)…
А, кстати, куда этот Миловзоров запропал, давненько что-то не заглядывал?..
Куда он запропал, выяснилось довольно скоро.
Интервью с Кирой вышло в конце декабря; Лина, торопливо поздравляя меня по телефону с Наступающим, сообщила, что успела получить за нашу совместную работу трудовую копейку, точнее полушку, – как раз на бутылку, и по сему поводу стоит, конечно, увидеться, но только теперь уже после праздников, кои у неё расписаны целиком и полностью. Я и не сомневалась, что дни её ждут феерические, это не наши с Алевтиной бдения у телевизора с приглушённым звуком, дабы не проснулся за стенкой маленький домашний тиран…
В январе я сидела у Лины – на «Электрозаводской», в её небольшой квартирке, полностью заваленной, помимо книг, газет, журналов и дисков, детскими игрушками, владелец которых, как всегда, отсутствовал. Полуосыпавшаяся ёлка в углу так и не разбиралась, хотя Старый Новый год уже пару недель как миновал. Лениво-похотливая Алина возлежала на тахте и утомлённо перечисляла все мероприятия, как светские, так и обыкновенные, вроде попоек на работе и у знакомых, которые ей пришлось почтить своим присутствием. Мне оставалось внимать этому примерно так, как внимала раньше какая-нибудь бедная родственница рассказам родственницы богатой об утомительных балах у генерал-губернатора…
Раздавшийся звонок в дверь (подъезд был без домофона) её озадачил; «Странно, никого не жду», – недовольно пожала она плечами и побрела открывать.
– Извини, я без звонка, – послышался чей-то уж больно знакомый голос, звучащий с интимной пониженностью. – У меня батарея у мобильника села. Был тут рядом, решил тебя увидеть…
– У меня Вета, – объявила Лина после паузы, – мы собрались выпить по поводу…
– Вета?.. Вета, здравствуй, – робко и одновременно нагловато произнёс Миловзоров, заглядывая в комнату.
И, помявшись лишь мгновение, сходу начал плести что-то по поводу своего нежданного появления… Я почти не вникала. Было ясно как божий день, что объявился он тут не случайно, то есть – случайно, конечно, но отнюдь не впервые. А уж где и когда они там успели пересечься и задружиться – какая мне разница…
Лина смотрела на меня взглядом, говорящим: «Ну, ты сама, извини, виновата – ни себе, ни людям… Что ж удивляться, если кто-то взял да и воспользовался…»
– Мне пора, – попыталась я ретироваться.
– Ну, ещё чего! – возмутилась она совершенно искренне. – Зачем я обед готовила?
«Так не пропадёт теперь твой обед», – хотелось ответить мне, однако я всё же безвольно уселась с ними за стол, где были выставлены целых две бутылки «Московских каникул» – простецкого, но весьма любимого нами красного винца с привкусом шиповника, – та, что прикупила Лина на наш гонорарчик, и та (неужто совпадение?), что притащил с собой Миловзоров…
Пока последний, как ни в чём ни бывало, исполнял вдохновенную песнь о себе любимом, а Лина старательно делала вид, что всё в полном порядке, – я молча анализировала собственные эмоции. И к концу обеда пришла к выводу, что всё это колышет меня не особо. То есть, конечно, неприятное удивление имеет место быть, – но никак не более того. Да если б мне Лина сама обо всём честно сообщила заранее – то и говорить-то было б не о чем; можно подумать, кто-то тут кого-то способен забронировать!.. Воистину, меня теперь занимали совсем другие вещи.
Когда я засобиралась домой, Миловзоров даже сделал вид, будто нам, само собой, по пути в наши Сокольники – но тут уж я соврала, что мне ещё нужно ехать в центр, к заказчице. И покинула Линино гнездо с явным облегчением, с каким навсегда закрывают последнюю страницу учебника – скучного, но необходимого.
ГЛАВА 5. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ КИРЫ К.
