скачать книгу бесплатно
С нами Корнилов идёт!
Спасёт он, поверте, отчизну,
Не выдаст он русский народ!
Через час колонна вошла в станицу Ольгинская, где уже находились пять остальных колонн. Станичники встретили Добровольческую армию прохладно: не обрадовались, но и препятствий не чинили.
Красные обстреляли из орудий окраину станицы, да налетела красная кавалерия, но была отогнана. Больше красные белых не беспокоили. Добровольческая армия устраивалась на отдых.
Корнилов устроил учёт наличных сил и реорганизацию армии.
Наличных сил оказалось чуть больше четырёх тысяч в основном офицеров: 3 полных генерала, 8 генерал-лейтенантов, 25 генерал-майоров, 190 полковников, 52 подполковника, 215 капитанов, 251 штабс-капитанов, 394 поручика, 535 подпоручиков, 688 прапорщиков, 437 кадет и юнкеров, 630 нижних чинов, 630 добровольцев, 148 врачей и медсестёр. А так же восемь орудий, разделённых на четыре батареи и 600 снарядов к ним. Патронов имелось по 200 штук на винтовку. И кроме всего прочего 118 гражданских беженцев.
Все эти силы делились на 25 отдельных воинских частей. Называли они себя по-разному: полк, батальон, рота, отряд. Корнилов свёл всё это в два полка.
Первый офицерский полк под командованием генерал-лейтенанта Маркова Сергея Леонидовича, куда вошли три офицерских батальона, кавказский дивизион и морская рота. К нему же придали юнкерский батальон Боровского Александра Александровича в составе юнкерского батальона, студенческого ростовского полка.
Корниловский ударный полк под командованием полковника Митрофана Осиповича Неженцева, в который вошли Георгиевский полк, партизанские отряды и Партизанский полк Африкана Петровича Богаевского.
А так же отдельно артиллерийский дивизион полковника Икишева, чехо-словацкий инженерный батальон под командой капитана Неметчика и три конных отряда полковников Глазенапа (казаки), Гершельмана (уланы) и подполковника Корнилова из бывших партизан Чернецова.
Корнилов совместил несовместимое. Алексеев очень беспокоился, особенно по поводу батальона Боровского.
– Юнкера считают студентов чуть ли не большевиками или, по крайней мере, «социалистами». Они передерутся, в лучшем случаи, – сетовал он, – или переубивают друг друга.
– Ничего, обойдётся, – отвечали ему, – Боровский хороший генерал, опытный. И, кроме всего прочего, главнокомандующий приготовил им сюрприз.
На третий день пребывания (12 февраля) в Ольгинской, на восемь часов утра был назначен смотр армии. На построении очень долго строились. Не все были в курсе решения Корнилова. Наконец все выстроились согласно реорганизации.
Перед армией выехал Корнилов. Раздалась команда:
– Смирно.
Корнилов представил армии новых назначенных командиров, произвёл юнкеров в прапорщиков, а кадетам и студентам присвоил новое звание «походные юнкера». Это привело молодёжь в неописуемый восторг. Новым прапорщикам немедленно были вручены погоны, а походным юнкерам – ленточки цветов национального флага, которые рекомендовалось нашить на нижний рант кадетских погон.
Генерал Марков успокоил недовольных офицеров своего полка:
– Господа! К сожалению, это Гражданская война со всеми её гримасами. Такова жизнь! Я тоже перешёл с должности начальника штаба фронта на должность командира батальона, которым фактически является наш полк. Первый Офицерский полк. И я не знаю: будет ли второй? По правде говоря, из трёхсоттысячного офицерского корпуса России, я ожидал увидеть здесь несколько больше людей. Но и с малыми силами можно совершать великие дела! И не спрашиваете меня, куда и зачем мы идём. За синей птицей к чёрту на Кулички! Где это и что это – найдём, разберёмся!
Корнилов так и не решил для себя – куда направить армию? Не хотелось ему идти в Екатеринодар. Его тянуло на родину, в Сибирь, здесь на Дону и Кубани он был всё-таки чужой.
Из Ростова неожиданно приехали журналисты из различных изданий, в том числе и иностранных. Корнилов толи дурил журналистов, отвечая на вопросы, говорил, что поведёт армию в станицу Великокняжескую, толи на самом деле не хотел идти в Екатеринодар. Эти ответами он вселил великие сомнения в душу Алексеева по поводу намерений главнокомандующего. Михаил Васильевич предложил собрать совет. Корнилов согласился.
– Обо всей моей солдатской жизни знает вот этот человек, – обратился он к журналистам, – это мой адъютант Байдаран-Хаджиев Надзар-Бек, ноя его зову просто – Хан Хаджиев. Хан мой близкий человек. Он был со мной в Быхове, мы бежали оттуда вместе сюда на Дон. Он про мою жизнь в этот период расскажет не хуже меня самого. Хан, расскажите, пожалуйста, им всё, о чём они вас спросят. А меня, господа извините – я занят.
Корнилов ушёл, а его место занял поручик Хаджиев.
После окончания интервью к Хаджиеву подошёл старый полковник.
– Извините, поручик, генерал ушёл, а хотел сделать ему подарок. Я командовал полком в той дивизии, которой командовал Корнилов перед его пленением австрийцами.
С этими словами полковник передал Хаджиеву дубовую палку с изогнутой рукояткой. На палке красиво ножом было вырезаны слова: «Орлиное гнездо. 29 апреля 1915 г.»
– Генерал дважды ранен в ногу, – продолжал полковник, – она ему должна пригодиться.
– Спасибо, полковник, – сказал Хаджиев, – обязательно передам.
– И ещё, поручик. Я видел генерала на переправе через Дон и на смотре. Согласитесь: что-то не хватает?
– Да как-то, не заметил, – замялся текинец.
– Не хватает значка, – снисходительно сообщил полковник, – у полководца должен быть отличительный знак, особенно в бою, что бы бойцы видели своего командира издалека. Это очень важно.
– Пожалуй, я соглашусь с вами, полковник, вы правы, – сказал Хаджиев задумчиво. – Я доложу генералу.
– Я уже говорил это генералу Романовскому, но он сказал, что у армии и Корнилова сейчас есть более важные дела, чем какой-то там значок.
– Нет, что вы, полковник, это очень важно.
Доложить об этом главнокомандующему Хаджиеву удалось только на следующий день.
В это время на совете Корнилов говорил:
– Я считаю, что для начала надо установить связь с Кубанской Радой. Кубанское правительство должно подчиниться вам, Михаил Васильевич, как представителю гражданской управления нового правительства России. Я помню, что вы там назначены главой вооружённых сил, но с тех пор, как вы там были, всё несколько поменялось. Теперь я главнокомандующий, а вы глава управления нового правительства. Во избежание трений между нами и Кубанской Радой сначала надо договориться с ними. Для этой цели предлагаю увести армию в Сальские степи, дать отдохнуть от зимних боёв под Ростовом, пополнить конный и людской состав.
– Да, но для этой цели армию придётся разбить на мелкие части, – возразил Алексеев. – Зачем же тогда её надо было реорганизовывать здесь в Ольгинской? В Сальских степях небольшие хутора. Четыре тысячи в одном хуторе не поместятся. Не в зимней же степи отдыхать армии? К тому же, Германский и Турецкий фронт покидают революционно настроенные части. Большевики в Сальских степях нас могут разбить по частям, тем более что в их руках вся железная дорога.
Начались жаркие споры и, в конечном итоге, победило мнение, что надо идти на соединение с войсками Кубанской Рады и там формировать новое правительство новой России. Это было окончательным решением.
Но окончательное решение было поколеблено на следующий же день. Из Ростова прибыл походный атаман войска Донского Пётр Харитонович Попов с полутора тысячами казаков. Он наотрез отказался уходить с Дона. Опять вечером собрались на совет. Из Новочеркасска к этому времени прибыл генерал Александр Сергеевич Лукомский, который сообщил, что Донского правительства больше нет, Новочеркасск захвачен большевиками. Атаман Войска Донского Назаров Анатолий Михайлович, выбранный вместо покойного Каледина, арестован и судьба его неизвестна. Лукомский предложил свой вариант развития событий: Попову идти в Сальские степи, а Добровольческой армии направиться за реку Маныч в станицу Великокняжескую, расположенную поблизости от Сальских степей и в относительной близости к Кубанскому краю, но далеко от железных дорог, захваченных красными. В станице Великокняжеской Добровольческая армия отдохнёт, наберётся сил и свяжется с Кубанской Радой. А там, смотря по обстоятельствам: или направиться в Екатеринодар или, если на Дону вспыхнет антибольшевистское восстание, на Ростов и Новочеркасск. Алексеев нехотя согласился, но с условием, что Лукомский направиться в Екатеринодар для установления контактов с Кубанской Радой, а Добровольческая армия сначала пойдёт на станицу Егорлыкскую, где находятся склады с боеприпасами, а уж оттуда направиться в станицу Великокняжескую. Корнилов с радостью согласился, на душе у него полегчало. Тут же был написан приказ о выступлении. Попов с казаками в этот же вечер покидал станицу.
Корнилов проводил Попова, и стоял на крыльце, любуясь на звёздное небо.
– Сердар, – сказал Хаджиев, – ко мне после журналистов обратился один старый полковник, с которым по его словам, вы воевали в Карпатах.
– Леонид Львович, должно быть, я его вроде видел вчера.
– Не знаю, сердар, он не представился. Так вот, он передал вам эту палку на память о Карпатах.
Корнилов повертел палку в руках:
– Спасибо, полковнику. Опора нужна, нога ранена, бывает, что уж очень болит. Раны зажили, а боль осталась. Из-за этого в седле не крепко держусь, стыдно перед армией.
– Боевых ранений стыдиться не надо, – сказал Хаджиев. – Ещё полковник сказал, что вам необходим значок, что бы армия видела, где вы находитесь.
Корнилов поглядел в звёздное небо. Ему привиделся Петроград, август прошлого года, Зимний дворец и красный флаг на флагштоке. Это означало, что Керенский на месте. Красный флаг для него, Корнилова, это развал России, армии, старой жизни. Старая жизнь, может быть, была и не самая лучшая, Февральскую революцию, он принял, надеясь, что жизнь в России измениться в лучшую сторону. Не изменилась. Большевики захватили власть в октябре, а Керенский, как все и предполагали, оказался болтуном и тряпкой. Красный флаг для Корнилова, это смута, кровь, грязь и поражение. Вокруг красные революционные армии, полки и отряды с красными флагами.
– Значок… Зачем? Тогда уж, Хан, трёхцветный национальный флаг.
Корнилов вернулся в дом. Наступило время ужина. Корнилов отломил краюху чёрного хлеба, сел за стол и стал жевать его, запивая водой, обдумывая решение о флаге. Наконец, достал деньги и сказал:
– Возьмите, Хан. Распорядитесь купить материал и пусть сошьют нам трёхцветный флаг. Да, и этот полковник, найдите его, пожалуйста.
– Будет исполнено, сердар.
Хаджиев козырнул генералу, развернулся и вышел.
В этот день было закуплено девять аршин материи и всего того, что необходимо для изготовления флага.
На другой день трёхцветный бело-сине-красный национальный русский флаг с вышитым на нём словом «ОТЕЧЕСТВО» был передан в руки генерала Корнилова.
Главнокомандующий развернул триколор и залюбовался им.
Флаг был передан туркменскому личному конвою Корнилова.
Тихая размеренная жизнь в станице Ольгинская, к которой успели привыкнуть, закончилась. Настал последний спокойный вечер для Добровольческой армии.
Полковник Зимин и три его командира взводов – два подполковника и капитан – пили с хозяином куреня самогон, закусывая его квашеной капустой и картошкой. За это они отдали швейную машинку фирмы «Зингер». Эту машинку они отбили в Ростове у каких-то бандитов. Хозяина у машинки не нашлось. Оставлять её на улицах Ростова было глупо, вот они и тащили по очереди бандитскую добычу с собой. А теперь представился подходящий случай – избавится от неё. Все партизаны Зимина получили по пол стакана самогону, для согрева, а сам Зимин со своими командирами взводов за японскую винтовку, в довесок, взял ещё бутылку того же самогона.
– Да я бы с вами пошёл, – жалко оправдывался хозяин, здоровенный чернобородый казак, – а как большевики нагрянут? А здесь жена, хозяйство …
– А убережёшь? – спросил Зимин. – Я имею ввиду хозяйство. Большевики придут – ограбят. Вон у станичников ваших мы закупали лошадей, телеги. А цены вы ломили! Креста на вас нет! А большевики, они же Бога отменили! Они просто придут и возьмут.
– Да не вериться как-то, ваше высокоблагородие. Как так возьмут? Я же хлебороб! А они за трудящихся.
– А мы кровь за Россию проливали своего удовольствия для? – спросил Роман Щербина, один из подполковников.
– Мы не по разу раненные, – добавил капитан Игнатов.
– А это, господа, трудом не считается, – съязвил Зимин, – мы сидим на шее хлеборобов. Кровопийцы мы, господа! Мироеды!
– Да война-то не понятно за что, – отмахнулся хозяин.
– А мы с тобой, Тимофей Фёдорович, военного сословия,– ответил Зимин. – Нас не спрашивают: справедливая война или нет! Моему предку триста лет назад царь Михаил Фёдорович землю дал, что бы ему служили, а не задавали вопросы. И вам, казакам, эту землю дали, что бы вы служили.
– Нашим добром, нам и челом! – хмуро сказал Тимофей Фёдорович.
– Это неважно, как там ваши предки с царём договаривались. Главное, что вы согласились служить. Вот ты говоришь, что твоего отца в Болгарии убили, в Турецкую? А ему нужны были эти болгары?
– Так гутарили – братья.
– А теперь эти братья на стороне германцев, против нас.
– Я и гутарю, что война не правильная.
– Ладно, давайте выпьем, – сказал другой подполковник по фамилии Машаров.
Тимофей Фёдорович разлил по гранёным стаканам самогон, молча выпили.
– А вот пришли большевики и сказали: «А поделись-ка ты, господин Зимин, помещик, своей землицей». А почему я должен ей делиться? И к вам, казакам, придут большевики и скажут: «А поделитесь вы с иногородними своей землёй».
– А при чём здесь иногородние и наша казачья земля? – не понял Тимофей Фёдорович.
– А причём здесь моя земля и крестьяне? А я тебе скажу при чём! Ленин как сказал? Если отобрать у помещиков земли и отдать их крестьянам, то наделы крестьянские вырастут в два раза. В среднем будет по четырнадцать десятин у каждого. А что большевики про казаков говорят? Казаки – это народ-помещик. А вот придут к тебе большевики и скажут: «А дай нам, Тимофей Фёдорович, земли, лошадей, телегу, инвентарь разный. Ты же хлебороб, Тимофей Фёдорович, трудящийся. И мы трудящиеся, мы товарищи тебе, а с товарищами надо делиться. У тебя много всего, а у нас ничего нет. Вот ты нам и дай».
Зимин пьяно засмеялся.
– Дай! Кусай!– Тимофей показал кукиш, – А если я не желаю?
– А тогда ты им не товарищ и на тебя куска свинца не жалко.
– Нет, не верю, ваше высокоблагородие. Это ты, офицер, наговариваешь! Большевики они за всеобщую справедливость. Так нас на фронте агитировали. Что бы всем хорошо было.
– Да я, мы, разве против справедливости? Не против! Но не за наш счёт. Чем богаче население, тем богаче государство!
– Богат Садко-купец, но богаче его Господин Великий Новгород! – пьяно сказал капитан Игнатов.
– Во! Он с Новгорода, он знает, – сказал Зимин. – Раздай, государство, свои земли своим подданным. Они на них работать будут, налоги платить и ты, государство, разбогатеешь.
– И нам за наш труд ратный, чего-нибудь подкинешь, – сказал подполковник Щербина.
– Какая же тут справедливость, – продолжал Зимин, – если меня до нитки обобрать, а ещё и жизни лишить, что бы ни возмущался?
Зимин опять пьяно засмеялся.
– Ох, загадки ты задаёшь, ваше высокоблагородие,– почесал затылок Тимофей Фёдорович.
– А ты думай, казак, думай. Да смотри, как бы поздно не было.
А женский батальон расформировали. Корнилов считал, что женские батальоны на войне годятся только для охраны чего-нибудь воинского глубоко в тылу. Но тыла у Добровольческой армии не было, и охранять было нечего. Добровольческая армия жила по принципу – всё своё ношу с собой.
Корнилов говорил:
– Глупость Керенский удумал в прошлом году – баб в армию брать! И без них хлопот хватает. В демократию играл, гад. Всё угодить хотел союзникам: Англии да Франции. Баб на фронт погнал! Им рожать надо, а они под пули лезут! Из пятнадцати девок – сколько до конца войны доживёт? Их, по-хорошему, домой спровадить надо, да не получиться, понимаю. Распределить! Что бы в воинском подразделении не более двух было.
– Почему не более двух? – спросил Боровский.
– Потому, Александр Александрович, что самая крепкая цепь не крепче самого слабого звена! А женщина в воинском подразделении – слабое звено! Чем больше их будет в подразделении, тем слабее подразделение будет. И погибнуть у подразделения будет больше шансов. А одна-две, думаю, что не так заметно будет. И беречь их по возможности.
«Офицерочки» в компании «походных юнкеров», прапорщиков и прочих офицеров сидели у костров и пекли картошку, выпрошенную у казаков, или просто обжаривали хлеб на палочках.
– Вот кончиться война, – сказал «походный юнкер» Петровский, – вернусь в Москву, окончу университет. И лет через двадцать стану президентом России или премьер-министром. Смотря кого там Учредительное собрание во главу России поставит. Буду страной руководить.
– У тебя и планы, Денис!– смеялась Маша Черноглазова. – А ты, Тулупов, кем будешь через двадцать лет?
– Генералом, – пожал плечами Пётр. – У меня все предки генералы, в крайнем случаи, полковники.
– А ты Соня?
