Водоворот

скачать книгу бесплатно


– Можно уйти на пенсию.

– И жить на пособие для нищих, – презрительно фыркнул Блюмкин. – К тому же это ты можешь уйти, а мне до пенсии еще трубить и трубить.

Любашин посмотрел на Блюмкина. Он знал, что тот копит деньги на свой отъезд, то ли в Израиль, то ли в Штаты. Счастливый, у него родственники есть и там и там, а вот у него, Любашина, даже в России их почти не осталось; как-то незаметно перебрались туда, откуда не возвращаются.

– Но как в таком случае нам себя вести? – спросил Любашин. – Ты же у нас самый умный в театре, как и положено еврею, посоветуй.

Вопрос заставил Блюмкина задуматься.

– А черт его знает, мы еще не представляем, что отчубучит этот Юхнов. Придется поступать по обстоятельствам. Но надо быть готовым ко всему. Другого не придумаешь.

– Ты удивишься, но я думаю примерно так же. И за что нам все это? Если бы еще знать, за какие грехи…

Громкий стук в дверь не позволил Любашина закончить фразу.

– Войдите! – крикнул он.

Дверь резко распахнулась, и в кабинет ворвалась Дивеева. Ее лицо было покрыто красными пятнами.

– Валерия Станиславна, что с вами? – обеспокоенно спросил Любашин.

– Что со мной? – взвизгнула актриса, от чего ее красивый грудной голос сорвался в фальцет. – Только что я нос к носу столкнулась с Юхновым.

– Вы знакомы с ним? – удивился Любашин.

– Я что, по-вашему, из деревни только что приехала, чтобы не знать его. Юхнова знает вся театральная Москва. Меня интересует другое – зачем он тут? – Дивеева подозрительно уставилась на Любашина.

Любашин и Блюмкин переглянулись. Дивеева перехватила этот обмен взглядами.

– Ах вот оно что, это ваше общее дело, – мгновенно сканировала она ситуацию. Дивеева решительно села на стул. – Не уйду отсюда, пока все не объясните.

Любашин вздохнул, он слишком хорошо изучил характер примы их театра, чтобы сомневаться в том, что так все и будет.

– Да говорить особенно нечего, я предложил ему должность главрежа, он согласился. Завтра приступает к работе.

– Главрежа?! – От возмущения Дивеева даже привстала. – Юхнову?

– Да, Юхнову, – подтвердил Любашин, со страхом ожидая, что последует за этим.

– А с какой стати? У нас есть главный режиссер.

– Ваш муж был исполняющим обязанности главного режиссера, – напомнил Блюмкин.

Дивеева резко повернулась к нему.

– Ах вот оно как, я вижу, вы оба сговорились. Значит, Егор вам больше не подходит. И что же с ним теперь будет?

– Будет вторым режиссером, – пояснил Любашин.

– А не вы ли, Николай Ильич, обещали сделать его главным режиссером. Вот в этом кабинете, всего каких-то три месяца назад.

– Обещал, но с тех пор ситуация кардинально изменилась. Валерия Станиславна, это в интересах театра. А значит, и в ваших.

– Я лучше знаю, что в моих интересах. Егор заслужил быть главным режиссером.

– Я директор театра и мне решать, кому быть главрежем. И давайте закончим этот бесполезный разговор.

– А мы его даже не начинали. Думаете этот Юхнов вытащит театр из того дерьма, в который вы его погрузили. А вот это видели? – Дивеева почти ткнула в нос Любашина конструкцией из трех пальцев. – Костьми лягу, а ему это сделать не позволю.

– Знаете, дорогуша, а ведь вас можно и уволить, – вдруг проговорил Блюмкин. – За противодействие руководству театра.

Дивеева снова резко повернулась к финансовому директору, несколько мгновений смотрела на него, затем громко и ехидно расхохоталась.

– А кто играть будет, ты что ли носатый жидяра? Сюда если и приходит зритель, да только чтобы на меня поглазеть. Если меня здесь не будет, вам хватит одного ряда. Да еще места останутся. – Она снова громко и издевательски расхохоталась.

Любашин не мог не признать, что в данном случае она в значительной степени права, Дивеева была главной, да, пожалуй, и едва ли не единственной звездой их труппы. Без нее театр окончательно загнется. И даже Юхнов его не спасет. Черт знает, что ему, Любашину, делать в такой ситуации. Если начнется противостояние этих двух персон, здесь возникнет самый настоящий филиал ада на земле. Уж кто, кто, а Дивеева умеет скандалить и добиваться своего. Если по- настоящему войдет в раж, ее ничего не остановит.

– Валерия Станиславна, решение уже принято, и мы его не изменим, – постарался как можно решительней произнес Любашин. – У нас с Яковом Ефимовичем еще много дел, так что прошу, идите.

– Хорошо, я пойду, – гордо встала со своего места Дивеева. – Но вы оба пожалеете, что родились на свет. С завтрашнего дня начинайте отсчет.

Дивеева решительными шагами направилась к двери, которую захлопнула с таким шумом, что оба невольно вздрогнули.

– Началось, – констатировал Любашин. – Может, в самом деле, ее уволить? Или, как появится Юхнов, сама уйдет.

– Не уйдет, – покачал головой Блюмкин.

– Почему? – удивился Любашин.

– Она не упустит шанс вступить с Юхновым в смертельный поединок. А заодно и с нами. Это ее бодрит.

Любашин невольно посмотрел в окно. Ему вдруг невероятно захотелось оказаться в своем уютном загородном домике и хотя бы на время позабывать о надвигающемся кошмаре.

Сцена десятая

Юхнов несся по городу, даже не пытаясь понять, куда он идет. Было не до таких мелочей, он был полностью захвачен бушующими внутри чувствами. Давно он не испытывал подобного воодушевления. Неужели удача все же повернулась к нему лицом и у него будет свой театр. Разумеется, формально главным будет в нем не он, но так ли в данном случае это важно. Этот Любашин ясно дал понять, что предоставит ему свободу рук. Не надо иметь семь пядей во лбу, дабы понять, что делается это не от хорошей жизни. Иначе им просто каюк. Но он, Юхнов, будет последним идиотом, если не воспользуется выпавшим шансом. Он слишком долго его ждал, и он пришел, когда он, Юхнов, совсем этого не ожидал. Тем приятней; самые лучшие сюрпризы те, которые случаются совершенно нежданно. Вот как сейчас.

Юхнов прекрасно знал, что имеет одну черту характера, – он чересчур легко поддается надежде, которая порождает в нем сильнейший эмоциональный всплеск, который захватывает его целиком. Он уже ни раз попадался на эту удочку, когда его обманывали иллюзии. Он давал себе слово не оказываться больше в расставляемой жизнью ловушке. Но едва снова возникала схожая ситуация, как все повторялось сначала.

Вот и сейчас он чувствовал, как захватила его эйфория. И несла вперед, не разбирая дороги. Несколько раз он едва не сталкивался лоб в лоб с идущими навстречу прохожими, слышал от них в свой адрес нелестные высказывания, но это нисколько не влияло на накал его чувств.

Где-то через час Юхнов остановился и огляделся. Он находился в незнакомом месте; еще никогда он сюда не забредал. Эйфория немного спала, и он снова обрел возможность мыслить рационально. Надо выбираться отсюда, не может же он до утра, словно бездомный, бродить по городу. Д а и пора бы и поесть, уже вечер, а последний раз он это делал далеким утром.

Но домой идти не хотелось, там его ждет одинокий вечер, а ему хочется поделиться с кем-нибудь своими мыслями и чувствами. А для этих целей у него есть только один человек. Раньше их было больше, но с течением времени они по разным причинам отсеялись.

Ему пришлось спросить, как добраться до метро. Оказалось, путь был не близкий. Но Юхнова это сейчас не сильно беспокоило, он быстро направился в указанном направлении.

Гиндин его уже ждал. Хотя он никогда не был женат и жил один, в отличие от его, Юхнова дома, у него всегда было вдоволь продуктов. К тому же для холостяка он неплохо умел превращать их во вполне съедобную пищу. Впрочем, Гиндин проживал не совсем один, а с собакой породой чихуахуа по имени Мейс, который всегда радостно встречал Юхнова.

С Гиндиным они не виделись довольно давно и обнялись при встрече. Их дружба зародилась во время учебы на режиссерском факультете. Оба мечтали создать свой театр. Но после окончания театрального института, их пути кардинально разошлись. Михаил внезапно вместо того, чтобы заниматься своей искомой профессией, ушел в политику, превратившись в весьма заметного оппозиционера действующей власти. А потому чаще всего они говорили не об искусстве, а на политические темы.

Но сегодня Юхнова говорить о них совершенно не хотелось. Он был переполнен совсем другим.

– Валера, ты хотя бы иногда ешь? – поинтересовался Гиндин, наблюдая за тем, с какой скоростью Юхнов поглощает еду.

– Иногда ем. Но сегодня просто на это не было времени.

– Заметно. Я слышал, ты ушел из театра.

Юхнов на мгновение перестал жевать и посмотрел на друга.

– Ушел, – коротко подтвердил он.

Гиндин наклонился к нему.

– Слушай, Валера, бросай ты эту бодягу под названием театр. Ей богу, сейчас не до него. Ты же видишь, что в нашем государстве происходит. Власть совсем оборзела, хватает всех подряд. На прессу надет один огромный намордник, мы прямой дорогой идем к самой настоящей диктатуре. Ну, какое сейчас искусство. Ты нужен нам. Свергнем этот режим – вот тогда снова займешься своими постановками. Я тебя убедил?

Юхнов улыбнулся и отрицательно покачал головой.

– Тебе известно не все. Меня действительно поперли из театра, где я служил, но сегодня приняли в другой. С завтрашнего дня я там главный режиссер.

– Вот как, – удивился Ганин. – И что за театр?

– «Поклон».

Гиндин аж сморщился.

– Знаю о таком. Полный отстой. Живет исключительно на субсидии города. Не будь их, давно бы сыграл в ящик. И ты собираешься там работать? Валера, ты сбрендил?

– Да, собираюсь, – подтвердил Юхнов. – На счет театра ты прав, отстой полный. Но это и хорошо.

– Что же тут хорошего? – не понял Гиндин.

– А то, что можно все там вырывать с корнями. Будем делать другой театр. Вот увидишь, через год в него будет валить народ похлеще, чем на футбол.

– Тебе не дадут ничего толком сделать.

– А тут ты не прав, директор театра дает мне полную свободу. Иначе бы я ни за что не согласился.

– Что-то не верится.

– Все очень просто, – пояснил Юхнов, – театр исключили из списка, кому предоставляются субсидии. Они и зашевелились. Надо же себя спасать. Вот меня и пригласили это сделать.

Гиндин разлил по рюмкам очередную порцию водки.

– Выпьем за твой успех. Только подумай, как следует: стоит ли работа в этом театре твоих усилий? Я тебе предлагаю делом заняться. Сегодня это гораздо важней, чем поставить несколько даже гениальных спектаклей.

– Нет, Миша, ты не прав, – покачал головой Юхнов. Он слегка захмелел, но это состояние ему сейчас нравилось, оно вносило легкость в его перегруженное размышлениями сознание. – Нужно заставлять людей глубоко думать и чувствовать. Современный человек все больше превращается в скотину. С кем ты собираешься строить новое государство?

– И ты полагаешь, что с помощью этого театра на сто мест ты изменишь человечества.

– Там двести мест, – поправил Юхнов.

– Большая разница, – усмехнулся Гиндин. – Ты неисправим. Даже не знаю, хорошо это или плохо.

– Давай выпьем за то, чтобы когда-нибудь это прояснить, – предложил Юхнов.

– Хороший тост.

Они выпили, и Юхнов почувствовал, что окончательно захмелел. Сказывается недостаток практики, в отличие от многих своих коллег по цеху, пил он редко и понемногу.

Гиндин заметил состояние друга.

– Вот что, Валера, домой сегодня не пойдешь. Еще что-нибудь случится. Поспишь на диване, не первый раз.

Юхнов попытался возразить, но внезапно почувствовал, что сил на дорогу у него, в самом деле, нет. Уж больно день был эмоциональный, вот на эмоции они все и ушли.

Сцена одиннадцатая

Дивеева вошла в квартиру, прошла в комнату и огляделась – мужа не было. Она громко и смачно выругалась. Она надеялась, что он уже вернулся. Несколько дней назад отправился на свою малую родину навестить заболевшую матушку. И без того к распиравшему ее раздражению прибавилась еще дополнительная порция. Нашла дура, когда болеть, а Егору – уезжать в самое неподходящее время. Если бы он был бы в театре, как знать, они совместными усилиями может быть и не допустили появления в нем Юхнова. Уперлись бы рогом и не позволили бы этим двум гавнюкам притащить сюда этого скандалиста. Как никак, Егор главный режиссер, большая величина. Да, он по статусу только исполняет его обязанности – ей так и не удалось дожать Любашина и убрать эту мерзкую приставку. Хотя попыток она делала немало. Но старик проявил упрямство – и ни в какую. Пришлось отступить. Она полагала, что на время, а оказалось, что навсегда. А от этого Юхнова ничего хорошего ждать не приходится. Ей немало о нем известно; артисты повсеместно от него стонут. Правда, находятся немногочисленные идиоты, которые восхищаются его творчеством, считают чуть ли не гением.

Гений не гений, ей по большому счету на это наплевать, у нее свои задачи. Она столько лет и сил затратила, чтобы занять в этом гадюшнике ведущие позиции, женила на себе начинающего режиссера, несмотря на разницу в возрасте в семь лет, сделала его главрежем. И когда все было почти уже завоевано, приходит этот варяг. У нее нет сомнений, что он все сделает по-своему. Ни первый раз ему все разрушать, он в этом деле большой мастак. Правда, затем его всегда с позором выгоняют, и она не сомневается, что то же самое произойдет и в этом случае. Да что с того польза, если после него останутся одни руины. Что ей делать с ними? Сидеть на них и сосать лапу.

От охватившего ее негодования Дивеева даже стукнула кулаком по столу. В этот момент раздались звуки открывающейся двери. Дивеева бросилась в прихожую.

Катя за собой чемодан, вошел Тимощук.

– Ты почему так поздно? – вместо приветствия закричала она на него.

– Я прямо с самолета, – пролепетал ошеломленный таким приемом Тимощук.

– У нас такие дела творятся, а ты шастаешь неизвестно где.

– Ты прекрасно знаешь, что я был у родителей. Моя мама…

– Не до нее сейчас, нужно что-то срочно делать.

– Я ничегошеньки не понимаю, объясни мне, – вдруг закричал вышедший из себя режиссер.

– Идем, я тебе все сейчас расскажу. – Дивеева схватила мужа и потащила в комнату.

Надо отдать ему должное, даже если Егор большим умом и не обладает, но когда затронуты его интересы, схватывают все на лету, подумала Дивеева, завершив рассказ о последних событиях в театре.

Едва жена замолчала, Тимощук вскочил со стула и пробежался по комнате.

– Вот не вовремя, – заскрипел он зубами. – Маме должны делать дорогую операцию, нужны деньги, а теперь их не будет.

– Да, забудь ты про свою маму. – Одно упоминание об этой деревенской бабе мгновенно выводило Дивееву из себя. – Нам о себе надо думать.