скачать книгу бесплатно
Ударяю кулачком по его плечу, но больно делаю лишь себе, а он словно с ума сходит, подхватывает меня за попу и на столешницу бросает, одним ударом колена ноги мне раздвигает и становится посередине, нависает скалой, а я теряюсь.
Как когда-то давно, когда его плечи от меня все закрывали, и я впивалась в них, царапалась и уплывала в пелене наслаждения…
Смотрит так, что у меня все внутри переворачивается.
– Сожалеешь, значит…
Проговаривает грозно. У него настроение меняется резко. От леденящего душу холода до обжигающего пламени.
Марат давит. Подавляет.
– Да. Сожалею, – отвечаю с вызовом, с яростью, и вижу, как лицо Умарова искажается от эмоций. Кадык дергается на мощной шее, скулы белеют, верхняя губа приподнимается, как у хищника, который обнажил клыки в оскале.
– Мне не деньги твои нужны, а биоматериал отца моей дочери! Твой биоматериал!
Цепляюсь за его широкие плечи, царапаю, пытаюсь оттолкнуть, но Умаров похож на скалу, даже на миллиметр сдвинуть не получается.
Ударяю его по плечам и в какой-то момент просто срываюсь в истерику. Я столько себя сдерживала, столько держалась, чтобы сломаться вот сейчас, под немигающим взглядом бездушного мужчины.
Меня колотит, накрывает со всей силы, и я закрываю лицо руками, вздрагиваю и трясусь, гашу свои рыдания, чтобы не потревожить ребенка.
Нельзя быть сильной все время. Видимо, я держалась за надежду, за то, что смогу все же достучаться до отца своей девочки, а сейчас, столкнувшись с таким каменным отказом, меня накрывает…
Истерика набирает обороты, я же кусаю запястье, чтобы не начать выть, намеренно причиняю себе боль и в какой-то момент кажется, что прогрызу кожу до крови, но именно в этот миг слышу, как Марат ругается.
– Оля!
Грубые слова слетают с его губ, а затем он отдергивает мою руку, не позволяет навредить себе, и я не успеваю сориентироваться, не успеваю понять, что происходит, когда горячие губы накрывают мои дрожащие и соленые от слез.
На меня будто лавина обрушивается, сметающая все на своем пути, дикая, свирепая. Фиксирует мое тело, как в тисках, пальцами в мои волосы впивается, натягивает так, что искры из глаз летят, когда целует со всей жестокостью, словно наказывая, заставляя прийти в себя, выбивает меня из лап истерики самым действенным способом.
Марат не ласкает. Это наказание. Жесткое. Яростное. Несколько секунд моего замешательства, которые он использует, забивая язык мне в рот, целуя так, что перед глазами искры зажигаются, фиксируя рукой мой затылок, чтобы не могла отпрянуть, чтобы чувствовала его… Его запах, вкус… и это все отголосками болью в сознании, потому что не забыла…
Потому что помню, каким горячим и страстным может быть этот бездушный мужчина…
Кусаю его за губу, пытаюсь отпрянуть, шиплю, а он за шею меня держит, заставляет сердце колотиться и сходить с ума.
Целует так больно, что я дергаюсь, а он рычит, все сильнее меня сжимая, кажется, еще чуть-чуть и кости раскрошит в дикой хватке.
И я вдруг понимаю, что отчаяние и истерика отпускают…
На смену им приходят злость, желание бороться…
Наконец, оттягивает меня от себя за волосы и смотрит на меня. Глаза в глаза. И взгляд у него какой-то сумасшедший. Дикий. Будто сжигает дотла или придушить готов. У меня все тело мурашками покрывается от голода, который проскальзывает в этом яростном взгляде.
На мгновение кажется, что мы опять в нашем прошлом. В том самом дне, когда Умаров меня выгнал. Так же смотрел. В тот самый миг, когда сказала, что беременна. Словно убить готов.
А мне казалось, что любил…
Ненависть это, припорошенная похотью. Желанием обладать.
Секундное помутнение проходит, и Марат делает шаг назад, отпускает меня, а я неуклюже слезаю со столешницы.
Жуткий писк заставляет вздрогнуть. Чайник пищит, сигнализируя, что кипяток готов.
– Выключай, – командует Марат и голос опять холодный, а мужчина выглядит совершенно собранным.
Выключаю плиту и убираю чайник в сторону. Моя истерика проходит, а я вытираю дрожащими пальцами щеки, все жду, что Умаров развернется и уйдет, хлопнув дверью, но он медлит.
– Тебе действительно нужен мой биоматериал? – спрашивает холодно, ударяет в спину.
Поворачиваюсь к нему, чтобы просто кивнуть.
– Да. Не твои деньги, Марат. А ты. Твоя кровь, если хочешь.
Хмурится и продолжает сканировать меня взглядом. А я буквально нутром чувствую его внутреннюю борьбу, его неверие и что-то еще проскальзывает в его глазах… то, чему у меня нет объяснения.
– Каков твой план? Твои предложения? – наконец, спрашивает, словно мы на совещании и не он только что так яростно вбивался в мой рот, пробуя меня на вкус, будоража мое тело, которое после него словно в спячке было.
– Завтра с утра мы отправляемся в больницу, в которой лечится моя дочка, ты сдаешь все анализы, и мы ждем ответ и надеемся на совместимость.
Кивает. Но это не ответ. Словно мои слова к сведенью принимает.
– Название больницы?
Спрашивает по-деловому. И я даю всю информацию, вплоть до адреса строения.
– Имя лечащего врача?
– Виталий Генрихович, мы можем быть у него с самого утра и…
Марат опять приближается, заставляет меня буквально вжаться попой в столешницу.
Хмурится. Лицо – маска. Не прочесть.
– Мы сделаем не так, моя дорогая… – выдает спокойно, пальцами к моей щеке прикасается, ласкает, мягко, но за этой нежностью скрывается каменная хватка, – я проверю информацию относительно недуга твоей дочери, к утру вся информация будет у меня, а дальше…
Делает паузу, ловит большим пальцем мою слезу, которая скатывается по щеке…
– Будет другая клиника и врач, которому я доверяю, анализы и ответ…
Его огненная рука соскальзывает с моей щеки и опускается на горло, где с бешенством бьется яремная венка, Марат ласкает, но за этой лаской скрывается нечто иное, темное, жгучее, от чего у меня внизу живота все полыхает…
– Если ты мне лжешь, Оля… Если только ты мне лжешь…
Пальцами вцепляюсь в его руку, царапаю, чтобы отпустил, но, конечно же, ничего не добиваюсь.
Смотрю в дымчатые глаза мужчины и спрашиваю с отчаянием:
– Почему ты не хочешь даже допустить мысль, что Мира твоя дочь?
Тянет губы в улыбке, злой какой-то, горькой.
– У меня диагноз, Оленька, не на пустом месте. И не в одной клинике я обследовался. Лучшие врачи. Лучшие! И я не только про страну. Я про мировой уровень! Даже больше скажу, в свое время не осталось анализов, которые не сдал, и результат был приговором. Моя сперма непригодна даже для ЭКО. Я бесплоден на девяносто девять и девять десятых процента, как это принято говорить в медицинских кругах.
Выговаривает все и отпускает меня, а я сопротивляться перестаю, отталкивать его прекращаю. Смотрю в потрясающе глубокие глаза мужчины и переварить пытаюсь услышанное.
По лицу Марата рябь словно проходит и на долю мгновения что-то откликается в моем сердце.
Каково это, быть настолько могущественным человеком и иметь такой диагноз, без возможности иметь наследников и познать счастье отцовства…
Для такого мужчины, как Умаров, безусловного лидера, не умеющего уступать ни в чем, этот приговор действительно тяжкое бремя.
– Ты поэтому меня выгнал тогда? – вопрос слетает с губ прежде, чем я понимаю, что именно сказала.
Каменеет весь, плечи, кажется, что шире становятся.
– Я не терплю лжи, Ольга. Не прощаю, когда меня хотят обвести вокруг пальца. Любой, кто рискует – получает отпор. Я стираю в порошок конкурентов и врагов. Не щажу. Но тебя… тебя я пожалел тогда… отпустил…
– Ты это называешь “пожалеть”, Умаров?! – выдыхаю со всей яростью.
Ухмыляется.
– Ты даже не подозреваешь, насколько жестоким я могу быть…
Качаю головой. Как раз я-то и понимаю, но ничего не говорю. Умаров играет по законам своего мира. Тогда… В нашем прошлом… Я помню, каким взглядом его провожали женщины и с каким благоговейным ужасом смотрели мужчины.
Так просто на верхушку пищевой цепи не забираются. Можно быть бесконечно наивной, но не видеть очевидного просто невозможно.
– И сейчас тебя спасает только твоя дочь, ради которой ты идешь на это безрассудство.
Смотрит на меня и его дымчатые глаза словно инеем покрываются. Ненависть. Злость. Вот, что я вижу. И приговор, который Марат мне вынес. Ничего не изменилось.
– Ноль одна десятых процента, Умаров, а что если твое семя дало плоды, что если наивная глупышка, которая любила тебя, для которой ты стал первым – забеременела? Что, если я носила под сердцем твоего ребенка, а ты выкинул нас на улицу, посчитав, что мы тебе не нужны?!
Теряю самообладание и повышаю голос, мне кажется, что на осколки сыплюсь сейчас, разбиваюсь вдребезги, когда Умаров на меня смотрит дико, алчно, скользит по мне взглядом и неожиданно бьет кулаком по столу. Сильно. Так, что огромный старый деревянный монолит подпрыгивает и ударяется ножками об пол.
– Не лги мне! – рычит зверем. – Не смей!
Отшатываюсь, когда шаг ко мне делает. Леденею вся, а он мне в глаза смотрит.
– Один к миллиарду. Один к триллиону.
Вскидываю подбородок, готовая биться за свое.
– Я не была ни с кем, кроме тебя! – почти рыданием. – Черт возьми, я до сих пор не спала ни с кем, Умаров!
Нависает надо мной, проводит пальцем по моей скуле, к губам и за подбородок ловит. У него ноздри вздуваются, растерзать меня готов, ссорились пару раз с ним, когда Умаров меня ревновал, такие столкновения всегда заканчивались сексом, когда Марат брал меня дико, неистово.
– Пусть крохотный, невозможный, но шанс! Чудо! А что, если Мира – твое чудо?! Единственный шанс на отцовство?! – голос дрожит, ноги слабеют от него такого.
Горячего. Сексуального. Необузданного.
Не забыла его. Не смогла. И тело горит от одного взгляда, от прикосновения, от похоти, которая полыхает напополам с лютой ненавистью.
– Что, если я не вру?! – твержу упрямо и Марат ухмыляется, не верит он, шанса себе просто на надежду не дает, скорее всего.
– Если это так, то я уже сказал, что сделаю. Оля. Ты отдашь мне ребенка.
Замахиваюсь, чтобы ударить, чтобы дать выход своей боли, которая выплескивается из меня.
Ловит мою руку не напрягаясь, притягивает к себе, а я чувствую, насколько он сильный, горячий, каждый мускул чувствую.
– Я не оставлю свою дочь, Умаров, хоть на куски меня режь, я не отдам тебе Миру! – выдыхаю с шипением, а он лицо к моему наклоняет.
– Я буду с тобой делать очень многое, Оля… Все, что захочу…
Выдает жарко, обдает меня своим пылом, желанием. С ним всегда было так. Все на грани…
Дергаюсь из его рук, приходя в ужас от того, что я реагирую на его близость, от того, что все еще Марат имеет какую-то странную власть надо мной, не знаю, чем бы закончилась наша перепалка, если вдруг до слуха не дошел бы тонкий голосок.
– Мама…
Марат сразу же, как по щелчку, выпускает меня из своих рук и отходит в сторону, оборачиваясь на ребенка, замирает изваянием.
Чуть отодвинувшись, он дает мне возможность увидеть в дверном проеме мою малышку с растрепанными светлыми волосами и в розовой пижаме с веселыми принцессами. Дочка замирает. Хлопает сонными глазками пару раз.
Смотрит на Умарова. Совсем еще крошка, не любит посторонних. Она привыкла ко мне и к нашей соседке, а вот посторонних всегда опасается.
Молчаливая пауза длится слишком коротко. Мира вдруг поджимает пальчики на босых ногах.
Забываю обо всем, что только что здесь творилось. Быстро подхожу к дочке, чтобы она не испугалась незнакомца у нас в кухне, но Мира наклоняет голову к плечу и от Умарова глаз не отводит.
Чувствую, что Марат вызвал у дочки интерес. Удивляюсь, когда Мира улыбается, совсем не боится, наоборот, с любопытством смотрит на Умарова, а у меня сердце болеть начинает.
Застываю на месте. Чувствую давление в позвонках. Мне становится больно. Невыносимо. Нестерпимо. Напряжение звенит в каждой косточке. Мне всегда казалось, что Мирочка копия Умарова.
Правда, я не знаю, каким он был в детстве, но я находила сходство всегда, а сейчас с каким-то уколом в сердце понимаю, что все же дочка не похожа ни на кого из нас.
Просто для меня она стала частичкой Умарова, и я всегда в ней видела его…
А вот сейчас я жалею, жалею, что визуально малышка не походит на отца. Марат крепкий, сильный, кость широкая, лицо волевое, а моя девочка легкая, как перышко, нежная, с воздушной копной золотистых волос.
Одуванчик…
С рождения ее так зову. Мой пушистый улыбчивый малыш. Она и родилась с волосиками, которые распушились потом и вызывали улыбку у медсестер.
Из воспоминаний меня вырывает тонкий родной голосок.
