скачать книгу бесплатно
Он вдрызг разругался с тогдашним директором канала Дарьей Птицыной. Всегда не переваривал ее, а она при каждом удобном случае делала ему замечания и выговоры за несоблюдение корпоративного устава. Палыч выкупил канал позже, а на тот момент Вэлу казалось, что его дни на занимаемой должности сочтены.
Он и архангелогородцев уже перестал гонять, все чаще проводил с ними вечера в местных развеселых заведениях и непременно обсуждал ненавистную директрису. Птицына – она и есть птица! Только не изящная, а голубиха с тупо выпученными черными глазками. Или курица, раскудахтавшаяся от долгого невнимания петуха. Или цапля, неуклюжая и непропорциональная.
Но все-таки Дарья Птицына толк в сотрудниках знала. И даже на расстоянии (с высоты птичьей шеи) разглядела, что архангельский филиал держится на помощнице руководителей, и вынесла ее кандидатуру на руководящий пост. Узнав об этом одним из первых, Вэл попытался убедить Птицыну перевести Сюзанну в Москву. «Тут для порядка есть я, – безапелляционно заявила та. – А на местах надежных людей не хватает».
На тот момент Вэл уже добился расположения прекрасной будущей руководительницы регионального филиала. Тем вечером, когда они с Сюзанной все-таки дождались опаздывающее начальство, они вдвоем потом развезли руководителей по домам. Была пятница, и оба не хотели рано ложиться спать, поэтому продолжили общение в баре. Следующее морозное темное утро они встретили вместе в его номере гостиницы.
Понимая, что у Сюзанны хорошие перспективы, а он без пяти минут безработный, Вэл всерьез подумывал осесть в северном городе и уже даже приглядел подходящую нишу для бизнеса.
Предстоящее повышение, о котором Вэл по секрету нашептал возлюбленной одной из жарких ночей в его номере, очень много значило для девушки. Но он не мог не заметить ее вопросительный взгляд: а дальше что? ты уедешь? это все было лишь развлечением? кто я для тебя? Вэл понимал, что Сюзанна пожертвует карьерой и мечтой и поедет за ним в Москву, если он предложит. Но он молчал. Какого черта? Она не пропадет в столице! Она устроится еще лучше! Правда, там, безусловно, конкуренция большая. А вдруг ей не светит ничего выше секретаря или ассистента какого-нибудь фашистского экспата? Нет, пусть лучше он останется здесь.
Со временем их отношения окрепли настолько, что они смогли поговорить открыто о собственных перспективах. Вэл пообещал, что если Птицына сдержит слово и повысит Сюзанну, то он останется в Архангельске. Ей же, в свою очередь, был уготован целый экзамен, который не исключал и прохождения по головам. «Валя, я не буду даже пытаться, – уверенно говорила совестливая Сюзанна. – Я пройду этот путь, а потом выяснится, что ты решил уехать и мне придется все бросить. Нет, я не собираюсь это делать. Ни себе ни людям, называется». Вэл убеждал ее, что останется.
Когда все было готово к ее назначению, Вэл, к своему удивлению, еще числился на канале. Грозная Птицына никак не решалась его уволить, хотя тот уже вконец расслабился. Вэл уехал в Москву, чтобы оформить увольнение.
Мама была самым важным человеком в жизни непоседливого балагура Вэла. Теперь появился еще один человек – Сюзанна. Вэл сообщил ей, что мама переедет с ним. Но Сюзанна не горела желанием жить с его мамой, тем более что они еще ни дня не пожили вдвоем. Но Вэл успокоил ее, сказав, что маме он снимет отдельное жилье. Переезд из Москвы не будет окончательным и бесповоротным, поэтому мамину московскую квартиру можно будет сдавать, а на эти деньги снимать две квартиры в Архангельске недалеко друг от друга.
Но в самый счастливый и переломный период жизни Вэла произошло непоправимое. Когда он вернулся домой, полный решимости сообщить маме о скором переезде, та пожелала высказаться первой. Весь ее вид давал понять неприлично довольному сыну, завалившемуся в дом в теплом пуховике и бодро отряхивающему снег с мехового воротника, что ее новость не так хороша и заслуживает быть озвученной в первую очередь. «У меня рак, сынок. Опухоль в голове. Но операбельная! Мне как москвичке полагается квота на лучевую терапию. Будем бороться!» – «Будем», – ответил Вэл, упав на колени перед мамой и обхватив ее тонкие ноги. Снежинки на капюшоне таяли, и капельки воды падали на плечи, а мама хрупкими бугристыми пальцами размазывала образовавшуюся на поверхности плотной ткани лужицу.
Вэл не вернулся в Архангельск. Он заявил Птицыной без всякого объяснения причин, что ни в какие командировки в ближайшее время не поедет, и она бы уже точно уволила его, если бы в этот самый момент Палыч не подписал договор на приобретение канала. Руководство молниеносно поменяли, Вэла повысили.
Он немного пришел в себя, маме сделали операцию. Прогнозы были туманными, впереди ждала химиотерапия.
Вэл сообщил Палычу о замечательной работнице архангельского филиала, но в данном вопросе его институтский приятель был солидарен с Птицыной: и так задач хватает, чтобы еще заниматься бесполезной пертурбацией.
Вэл впервые написал Сюзанне что-то другое вместо вечерних признаний. Спросил, как она посмотрит на то, что он поднажмет на собственника, чтобы ее перевели в Москву. Сюзанна давно не отвечала на его сообщения, но тут со всей эмоциональностью, на которую было способно текстовое сообщение, уверила его, что никогда этому не бывать.
Он встретил ее в московском офисе телеканала спустя два года. В Гамбурге открывался новый филиал, а самым выдающимся региональным руководителем оказалась Сюзанна, по образованию лингвист, свободно владеющий немецким и английским. По ее стеклянному взгляду он сразу понял, что она еще не готова его простить. «Значит, до сих пор любит», – эгоистично заключил он. Они не перекинулись даже парой слов. Наскоро получив указания от начальства, Сюзанна улетела в Германию, где пробыла несколько месяцев.
О ее возвращении в Архангельск Вэл узнал от Палыча. Она наладила работу филиала и пока будет контролировать его деятельность удаленно. Вэл немного успокоился – у него были некоторые переживания по поводу того, что она встретит какого-нибудь холеного немца и навсегда переедет в другую страну. Ему было спокойнее знать, что она в Архангельске, в городе, который хранит воспоминания об их самых счастливых днях и неделях.
Писать он ей не переставал. Даже после тогдашней единственной мимолетной встречи в офисе он поблагодарил ее за самый приятный рабочий день в своей жизни, пожелал удачи и попросил не забывать его. Вэл представлял, как ее злят и каким издевательством кажутся ей эти сообщения, но не мог остановиться…
Потеряв надежду на то, что телефон хотя бы намекнет ему на причины тотальной амнезии, Вэл встал, натянул на массивный волосатый торс серую футболку, сунул ноги в тапочки и прошаркал в кухню. Мамы там не было, но из ванной доносились копошение и шум воды.
– Мамуль, ты чего там возишься?
– Сынок, у тебя такие грязные ботинки! Где тебя носило?
– А во сколько я пришел? Не посмотрел на часы… – попытался схитрить Вэл.
– Пришел? – усмехнулась мама. – Тебя привели, сынок!
– Кто?
– Не знаю точно. Я сначала подумала, что это кто-то из твоих друзей, но, скорее всего, это был таксист. Незнакомый бугай. Повезло. Другой бы тебя не дотащил.
– Прости. Нас вчера, по ходу, опоили.
– Ага, – тоненьким скрипучим голосочком согласилась мама, не отрывая сосредоточенного взгляда от все еще не до конца отмытых ботинок.
– Правда, мам, даже похмелье какое-то странное.
Вэл знал, каким тяжелым бывает утро после хорошего праздника, но сам редко был подвержен этому состоянию. Благодаря старательно набранной массе и особенностям организма он мог очень много пить и не пьянеть, а если и хмелел, то наутро обычно чувствовал себя бодрячком. За исключением некоторых случаев с некачественным или слишком разнообразным алкоголем, которые можно было сосчитать по пальцам.
Но если этой ночью он напился до беспамятства, то ему сейчас должно быть намного хреновее – именно это он имел в виду, говоря о странном похмелье. Его не мутило, но голову как будто обволакивал липкий туман, да и тот возник, только когда Вэл поднялся с пос- тели.
– Я заварила травяной чай, – сказала мама. – Надеюсь, поможет.
– Надеюсь, – ответил Вэл и вернулся в кухню.
Было почти пять часов вечера, когда он покончил с завтраком. С одной стороны, Вэл обрадовался – уже скоро можно будет снова отправиться в бар. Но с другой – было еще совсем светло, апрельские вечера раздражали своей заторможенностью после стремительных зимних сумерек.
Вэл не выдержал и набрал другу.
– Мика, живой? Как насчет закрепить эффект?
– Эффект? Ты вообще помнишь, что вчера было?
– Нет, а ты?
– Очень смутно. Мне кажется, мы круто облажались.
– Стоп-стоп-стоп. Больше ни слова. Встречаемся в «Карете» через час. Я без бокала не готов базарить о вчерашнем.
5
«Каретой» назывался небольшой паб в полуподвальном помещении на Старом Арбате. Не в каждом приличном заведении Вэла сейчас бы приняли с распростертыми объятиями – небритого, с торчащими в разные стороны волосами, со стеклянными глазами и в небрежной полуспортивной одежде.
Вэл очень просто относился к своему внешнему виду, своей речи, да и жизни в целом. Но проницательный человек всегда мог разглядеть в нем выходца из интеллигентной семьи. Его сильной стороной было умение без труда поддержать разговор на интеллектуальную сложную тему. На подготовку к подобным темам у иного человека, стремящегося произвести впечатление и показать свою эрудицию, ушли бы дни или даже недели. Любой, кому приходилось выступать его оппонентом в споре, потом жалел об этом, поскольку оказывался не в состоянии противостоять его тонкому уму, юмору и находчивости.
Внешне Вэл контрастировал с утонченной и элегантной Сюзанной, но именно она как-то раз, перечисляя причины любить такого неотесаного и грубого на первый взгляд мужлана, сказала: «Мне за тебя никогда не будет стыдно, знаешь? Каким бы ни было у человека первое впечатление, ты всегда заставишь его уважать себя. Так случилось и со мной. Не потому, что ты старался мне понравиться, а потому, что просто был собой. Я встречалась с мужчинами и уговаривала себя делать им поблажки – скидки на воспитание, происхождение, недостаток образования. А ты – полный сосуд, содержимым которого я наслаждаюсь, пью его и не могу напиться». Вспоминая эти слова, Вэл раз за разом убеждал себя в том, что никого лучше она не нашла и не найдет и именно поэтому не блокирует его номер.
Единственное, чего не ожидала Сюзанна, – это того, что он окажется так жесток. Но его строптивость стала неожиданностью и для него самого. Быть может, в глубине души он надеялся, что она все-таки бросит все и приедет к нему. Быть может, он ждал жертвы, на которую его любимая оказалась неспособна.
– Здоро?во. Дэну не звонил? – спросил Мика, снимая легкую куртку.
– Не думаю, что он так быстро очухался после вчерашнего. Слабачок, обычно после пинты пива полдня в лежку.
– Тоже верно. Но, может, он что-нибудь помнит?
– А ты помнишь?
– А ты?
Никогда еще их разговор не носил столь загадочный характер. В этот момент они оба ощущали острую потребность в третьем товарище, что случалось не так часто. Дэн обычно много нудел и мало пил. Вернее, недолго пил. Поскольку быстро отключался. Но сегодня его не хватало, без него пазл не складывался.
– А вот и он, воробышек, – Вэл поднес к уху вибрирующий айфон. – Бессмертным будешь! Только о тебе вспоминали, – он нахмурил брови, Мика подался вперед. – Ладно, ладно, не кипятись. Ждем в «Карете», без тебя не начинаем.
– Ну, чего там? – нетерпеливо спросил Мика.
– Обиделся, – пояснил Вэл, – что без него похмеляемся. Сейчас примчится.
И в самом деле. Не прошло и тридцати минут, как в полутемное помещение влетел Дэн. Выглядел он безупречно, особенно на фоне помятых в прямом и переносном смыслах товарищей.
Вопреки их ожиданиям, Дэн не схватился первым делом за меню, а бросил им под нос конверт из «Инвитро» и плюхнулся на стул, ослабляя галстук, повязанный поверх идеально выглаженной рубашки. Пока он пристраивал к стенке свой портфель, Вэл присвистнул:
– Мы всего лишь сходили в стрипбар, а он уже проверился! Ну ты и алармист!
– Значит, про бар ты помнишь? – осторожно поинтересовался Мика. – А про то, что было после бара, утром?
Вэл поджал губы и, отведя глаза, уставился на висящую на стене футбольную бутсу.
– Странно, – сказал он, – и почему мы тут ни разу футбол не смотрели?
Мика безнадежно развел руками и съехал по стулу.
– Ну, ладно-ладно. Я помню, что мы задумали какую-то хрень с этой танцовщицей, кажется, даже скинулись в кругленькую сумму. Но вот потом… Почему я весь в говне пришел домой? Нас вышвырнули, что ли, оттуда?
– Потом мы ее трахнули, – тихо сказал Дэн.
Мика заерзал на стуле, облокотился о стол и уронил лицо в раскрытые ладони.
– Блядь. Я надеялся, что мне это приснилось.
– Пацаны, а что за траур? Даже если и так – слегка диковато, конечно, в нашем возрасте вот так развлекаться, но мы пришли в заведение, кишащее проститутками, заплатили и логически зафиналили цепочку событий. Жаль, правда, что ни хрена не запомнили за такие деньги.
– Ты помнишь сумму, но не помнишь, что было? – продолжал допытываться Мика.
– Мы бухали их зеленую фирменную дрянь.
– Вот именно! – громко произнес Дэн. – Они опоили нас!
– Ага, околдовали, – усмехнулся Вэл.
Мика с тревогой переводил взгляд с одного собеседника на другого.
– Я не шучу, – с профессорской серьезностью продолжил Дэн. – Неужели вы не заметили ничего странного? Я пока молчу о том, что мы, как животные, залезли толпой на одну проститутку. Лично я тогда вообще ничего не соображал. А вот мое утреннее состояние меня очень сильно насторожило. Это был эффект дереала. Дереализация. Обычно с этим состоянием разбираются психотерапевты. Но и у психически здорового человека оно может наблюдаться после применения синтетических препаратов, длительных запоев или при панической атаке. Сечете?
– Ну, еще бы! Столько выжрать за раз – рекорд даже для меня. Как ты выжил, я вообще удивляюсь! – пробасил Вэл.
– Э-э-э не-е-е, – Дэн с очень хитрым видом и неуместной улыбочкой покачал указательным пальцем перед носом у друзей. – С одного раза такого не будет, просто тебя вывернет наизнанку, ты убьешь кого-нибудь или сам умрешь. Для дереала нужен накопительный эффект. У меня такое было в десятом классе, когда я из кожи вон лез, чтобы не отставать от товарищей, и каждый вечер пил с ними водку в подъезде. И в какой-то момент меня перестало забирать. Я приходил домой, и мне не нужно было притворяться трезвым перед родителями. Я сначала так обрадовался, что могу без палева бухать с корешами, но в какой-то вечер забрался под душ и услышал музыку. Помните, еще группа такая была, «Вирус» называется? Я стою пританцовываю, думаю, какие соседи молодцы, врубили на всю мощь, чтоб мне плескаться не скучно было. Воду выключаю, вытираюсь, выхожу – родители и ухом не ведут, а время уже за полночь. Я говорю, типа, вот соседи ошалели! А главное, вроде и некому, вокруг всегда жили одни тихони. Они мне: «Ты о чем?» Я говорю: «Ну музон, слышите, врубили?» Они, как на идиота, на меня посмотрели. А я долго еще бродил по квартире, пытаясь определить, из какого угла слышнее, пока не осознал, что музыка играет только в моей башке. Я тогда чуть с ума не сошел, уснуть не мог до утра. Зарываюсь в подушки, а песня все громче. Хоть через подоконник сигай. Переборол с трудом это желание и больше по подъездам не шатался. Не, вру – шатался, конечно, но старался делать перерывы. Больше вроде не накрывало.
– Ух, страсти! Ты псих. Я так же бухал, и ничего подобного не было, – резюмировал Вэл.
– Слушай дальше! У Нади было…
– Семейка!
– У нее это случилось в аэропорту, когда мы летели из Турции. Тогда у нас только старший был. Там уж не знаю, что сыграло роль. Может, все вместе. Две недели «все включено», и Надя этим усердно пользовалась. Так вот, у нее наложилось на паническую атаку, которая у нее случилась в результате задержки рейса и долгого ожидания взлета. Она начала такое нести! И что стюардесс она видит насквозь, и что они на самом деле инопланетяне, монстры, скрывающиеся под человеческой оболочкой, и что она чувствует, как у нее сердце останавливается. А потом вдруг она забыла, как дышать, вцепилась в меня, начала носиться по всему салону в поисках врача, валокордина или хотя бы коньяка, чтобы прийти в норму.
Вэл попросил у официанта еще пива.
– В общем, утром я обнаружил себя в этом состоянии. Оно всегда по-разному проявляется, но его ни с чем не спутаешь. Ну и главный вопрос: где похмелье? Оно должно было проявиться после всего выпитого, – Дэн заговорщически понизил голос: – Нас опоили какой-то херней. Может, в алкоголь подмешали.
– Зачем? – шепотом спросил Вэл.
– Чтобы усилить влечение. И, следовательно, вытянуть бабки.
Мика нахмурился.
– Подсыпать средство в алкоголь или синтезировать напитки подобного действия – не проблема для них, – продолжил Дэн. – А мы держались долго, сидели полночи, как импотенты или педики, вот они и решили нас взбодрить. И не рассчитали. Вернее, наша танцовщица долго возилась, и они нас сумели добить.
– Да, когда мы собирались уходить, у меня уже все колом стояло, – согласился Вэл.
– Это действие препарата, он улучшает циркуляцию крови в области малого таза. Плюс активируется работа части головного мозга, отвечающей за возбуждение. Тестостерон зашкаливает – клиент готов! Не стоит на шлюх? Нате! Сейчас все будет! Такая у них политика, видимо. А вкупе со всем выпитым ранее или с тем, во что эта хрень подмешена, вылезают побочки, такие, как агрессия, амнезия, потеря сознания.
Полумрак привычного заведения сегодня казался каким-то зловещим, как будто мозг и впрямь дал сбой и то ли подвергся панике, то ли буксует из-за воздействия инородных препаратов. Знакомые официанты не казались дружелюбными, притворство на их лицах было заметнее, чем обычно. Они обслуживали их столик, как будто бы с трудом скрывая брезгливость, вызванную неизвестно откуда появившимся у них знанием того, что эти мужчины совершили прошлой ночью.
– Нас отравили, парни. И я в этом удостоверился. – Дэн выдвинул конверт на середину стола. – Цинк, медь, ниацин. Значения зашкаливают. Потихоньку эта хрень вымывается из организма, но еще утром концентрация была велика.
Мика и Вэл непонимающе уставились на разложенные перед ними бумаги.
– К чему все это? – спросил Мика.
– В первую очередь я хотел проверить свои догадки. Во вторую – это наша подстраховка.
– От чего подстраховка? – спросил Вэл.
– От обвинения в изнасиловании, – Мика откинулся на спинку стула, скрестив локти на груди.
– Так, стопэ! Позвольте мне как меньше всех помнящему трезво взглянуть на ситуацию, – деловито сказал Вэл.
– Какой-то оксюморон, – невесело усмехнулся Мика, кивнув на вторую опустошенную литровую кружку.
Но Вэл продолжил, не обращая на него внимания:
– Мы пришли в закрытое заведение, где продается секс. Законно это или нет – другой вопрос. Даже если бизнес подпольный и запрещен в стране – это не дает никому права обвинять в насилии каждого, кто развлекся со шлюшкой за деньги. Мы вели себя, как примерные гости, мы безропотно пили их пойло и так же безропотно отдали свои кровные. Случился закономерный контакт, и мы ушли. Единственный, кому стоит сейчас краснеть, – это наш женатый Дэн. И то я бы на его месте не стал жалеть о небольшом невинном приключении.
– Ты, мне кажется, действительно ни хрена не помнишь. Почему мы оказались на улице?
– Сложно сказать, – Вэл почесал густую бороду. – Предположим, что мы не наскребли на койко-место.
– Да хрена с два! – прикрикнул в несвойственной себе манере Мика. – Мои воспоминания – лишь череда ускользающих вспышек, но и этого достаточно, чтобы понять, что все было жестко! Мы совершили акт насилия, парни!
– Поэтому я и подстраховался, – Дэн поправил очки на переносице (не те, что были вчера) и утер рукавом чистой рубашки проступившие на лбу капли пота, продолжая смотреть в одну точку перед собой.
– Да бросьте! Невозможно изнасиловать проститутку! – в сердцах воскликнул Вэл. Хорошо, что в баре было еще мало народу. К тому же включили приглушенную музыку.
