скачать книгу бесплатно
Но нет, я чувствую! Чувствую касание его ледяных рук, чувствую его дыхание на обнаженных ключицах, от которого вздрагиваю и непроизвольно дергаюсь в сторону, но совершаю непростительную ошибку, ведь своим резким движением я его только раззадориваю. Ответная реакция мгновенна: он хватает меня и с силой впечатывает лопатками в стену, вышибая из лёгких воздух, почти полностью обхватывая мою тонкую шею своими пальцами.
– Я еще не поборол желание задушить тебя, – зло шипит мне, склонившись к моему лицу, задевая мою щеку своими жесткими губами. – Нужно было это сделать еще в тот первый раз… – проводит ими по моей скуле к уху, оставляя на коже след из колючих мурашек, – но тогда я решил ненадолго продлить себе удовольствие…
Сколько нужно секунд, чтобы задушить человека?
Отсчитываю живой пульс моей сонной артерии под его ледяными пальцами…
От нехватки воздуха мое сознание уже плывет, но он, неожиданно, ослабляет свою ладонь и резко разворачивает меня лицом к стене, продолжая плотно фиксировать шею. Горло зудит от придушенного хрипа, который пытается вырваться наружу, но это бесполезно… Он разжал железную хватку ровно настолько, чтобы позволить мне не задохнуться раньше отпущенного им срока.
Мой страх, как нечто материальное – как крупные частицы пыли, парящие в воздухе, которые можно увидеть в приглушенном свете луны, попадающий сюда сквозь большие незанавешенные окна.
Чувствую, как он свободной рукой задирает мне платье и пальцами скользит по бёдрам, а вслед за ними по моим ногам ползет холодный панический ужас. Пытаюсь сделать хоть что-то и сдвинуться в сторону, вывернуться так, чтобы хоть немного видеть его, не сломав себе челюсть, но Марк очень чуткий к движениям, словно хищник, сразу же ощутимо сдавливает моё горло, ровно до тех пор, пока я снова не перестаю вырываться…
– Я хотел, чтобы все было по-другому, но ты заставила меня быть таким! Теперь думай о том, что ты сама меня вынудила!
Отпускает, но тут же подцепляет жемчужное ожерелье на моей шее, дергая меня к себе с такой силой, что крупные гладкие бусины больно вжимаются в мою кожу, стягивая ее так сильно, что вот-вот могут порвать ее, в угоду их владельцу. Интуитивно поднимаю свои руки к ним, пытаясь сорвать с себя прочное украшение, но это бесполезно, переливающаяся перламутровая драгоценность сделана ювелиром на совесть.
С моих приоткрытых губ слетает отчаянный сдавленный хрип, и я слышу в ответ мужской прерывистый выдох полный безумия, от которого холодеют и выворачиваются внутренности…
В мёртвой тишине слышно только наше рваное дыхание, отражаемое от стен, бьющее по барабанным перепонкам, а еще, резкий звук вжикнувшей молнии на мужских брюках…
* * *
События за несколько часов до произошедшего…
Я считала, что цвет этого платья мне жутко не идёт ровно до тех пор, пока не увидела в нем же её.
Даша выглядела абсолютно сногсшибательно: словно изящная черная лебедь с муаровым отливом; с длинной открытой шеей и выступающими, трогательными ключицами; с почти прозрачной кожей, словно с примесью жемчужной пыли; тоненькая, с великолепной осанкой и перламутровыми волосами, незатейливо уложенными в высокую причёску.
Великолепная. В своей стихии.
Ни одного неверного движения или неуклюжего поворота головы – отточенная до деталей идеальная жизнь, отточенные до мелочей царственные позы.
Мы были одеты абсолютно одинаково: вечернее платье в пол с небольшим шлейфом, спереди имело довольно скромный женственный вырез-лодочку; казалось бы, подчеркнуто простое и лаконичное, оно полностью открывало спину, нескромно обнажая кожу; образ дополняли закрытые туфли-лодочки на головокружительно высоком каблуке, и дамская сумочка с черной шёлковой лентой-петлей для запястья.
Аристократически элегантно держа в одной руке бокал с дорогим шампанским, а в другой – крошечный клатч, она стояла ко мне вполоборота, щедро раздаривая приклеенные полуулыбки своим собеседникам. А рядом с ней – Марк Беркутов. Не просто стоял. Он обнимал ее за талию, всем видом показывая окружающим, что все семейные разногласия улажены, и она все так же близка ему – вопросы неуместны.
Закрываю глаза, в надежде, что вся эта тонкая мелодрама о взаимной любви и доверии мне лишь мерещится, но, открыв их, понимаю, что это никакой не обман зрения – все реально. И эту реальность надо пережить.
Он оборачивается.
Моё появление удивляет его ровно в той мере, как удивило бы появление любого человека на пороге твоего дома без приглашения, но не больше.
Спустя недели наши глаза вновь соприкасаются друг с другом. В его взгляде даже обычной заинтересованности нет, лишь пустота. Страшная, болезненная пустота. Это наш первый «разговор», хоть и безмолвный, и нам нечего друг другу сказать…
Мне вдруг так обидно стало. Как же так то?!
При виде меня, Даша расплывается в улыбке. Не дослушав своего собеседника, не глядя ставит свой бокал шампанского на поднос мимо проходящего официанта и поспешно идет мне навстречу.
– Рада, что ты пришла, сестренка! Пойдем. Я тебя представлю. Но сначала кое-что поправим…
Достает из миниатюрной сумочки заколку и ловко собирает мои распущенные волосы в высокую, как у себя прическу, выпустив пару прядей у лица. Чувствую, словно только что меня раздели на глазах у всех.
– Вот так-то лучше!
Тогда я не обратила внимания на эту сущую мелочь, не придала значения столь, казалось бы, незначительной детали, а зря.
* * *
С высоко поднятой головой Даша ловко развернулась на шпильках, легонько качнула бёдрами и пошла обратно. А следом за ней, словно тень, попятам поплелась я.
Зал для приёмов был просто огромен. Здесь умещалось не менее сотни гостей. А, может быть, и гораздо больше. Со всех сторон, благодаря хорошей акустике, звучал изящный звук скрипки. Янтарный свет лился откуда-то с потолка, рассеивался в пространстве почти как дневной, и пока я искала глазами его источник, до меня начинала доходить неправдоподобная, кошмарная истина: я настолько вжилась в чужой образ, что стала им!
Я больше не чувствовала себя здесь неуместной, а даже скорее наоборот.
Стены оказались обтянуты какой-то бархатной нежно-розовой тканью и декорированы золотыми гвоздиками, будто это и не стены вовсе, а какое-нибудь кресло. Но выглядело все просто великолепно.
Со всех сторон по периметру помещения располагались стеклянные витрины для лотов и драгоценностей, фуршетные столы с высокими горками из бокалов шампанского, а элегантный фарфор вместе с дорогим хрусталем горделиво посверкивал среди этого изобилия на тонком полотне скатертей в компании золотых столовых приборов. Убранство зала было разбавлено нежными пионами в больших вазах: раскрывшиеся, или тугие и плотные, пышные, необузданные бутоны с тонким опьяняющим ароматом – невероятная роскошь зимой.
Словом, всё на этом мероприятии было дорогостоящим, изысканным и подходящим для богатейших людей со всего мира – элиты общества, пришедшей потешить собственное тщеславие.
Количество закусок тоже приводило в полный восторг. Да, наверное, стоило бы уделить больше внимания чужим нарядам, прическам и ювелирным украшениям, но мне гораздо сильнее хотелось попробовать каждое выставленное блюдо. Ведь я никогда не ела ничего подобного.
* * *
Улыбнуться и кивнуть. Улыбнуться и кивнуть.
Этот вечер стал одним из самых тяжелых испытаний в моей жизни. Несколько часов я чувствовала себя куклой. Реквизитом. Спустя время я уже искренне не понимала, зачем вообще на таких мероприятиях необходимо присутствие живых сторонних наблюдателей, таких же несчастных, как я – оказавшихся здесь с чьей-то легкой руки. Вполне достаточно было бы обряженного манекена в красивом платье, который стоял бы с приклеенной улыбкой и очень прямой спиной, как палка.
И манекен не страдал бы от голода, как я.
Даша категорически запретила мне есть. Это была какая-то чудовищная жестокость. Совсем рядом со мной стояло блюдо крохотных бутербродов с чёрной икрой, тарталетки с омарами и маленькие слоеные пирожки, тающие во рту. То есть я предполагала, что они тают во рту, именно это рисовало моё воображение. Но убедиться в этом на практике мне не довелось. Даша в своей наставительной речи заявила, что она знает, какой у детдомовцев хороший аппетит, но этот благотворительный вечер – совсем не то мероприятие, на котором его можно демонстрировать. Так же мне было разрешено не более двух глотков шампанского, поэтому я, уставшая, голодная и злая, улыбалась, принимала стандартные обязательные приветствия и с завистью смотрела, как еще полсотни незнакомых мне людей едят, разговаривают, обсуждая закрытые показы и премьеры спектаклей, а еще смеются, позволяя себе расслабиться.
Правда, среди оставшейся полсотни попадались и знакомые лица: тот же пожилой представительный мужчина, который как раз и был устроителем благотворительного аукциона в Санкт-Петербурге; уже знакомая мне мулатка – Ливия в кругу своих одинаковых хихикающих подружек, а еще очень привлекательный светловолосый незнакомец, который тогда так поспешно перепутал меня с сестрой.
Но все мои мысли были только об одном – вернуться домой, снять орудие пыток под названием «дизайнерские туфли», принять ванну и поесть уже наконец.
– Сколько еще нужно это терпеть? – тихо процедила я, не снимая с лица улыбку.
Даша медленно обернулась ко мне. Хотела что-то ответить, но, видимо, не посчитала нужным объяснять очевидное, поэтому снова обратила внимание на своего собеседника, продолжала сиять улыбкой и кивать тем, кто улыбался ей.
Спина ныла, ноги болели, а желудок готов был вот-вот заурчать на весь зал, перекрывая музыку и светские разговоры.
Мне уже все равно. У меня сейчас лицо судорогой сведет! А если кивну еще пару раз – голова отвалится.
Сделала шаг назад. А потом еще один, еще, и еще. Пятилась до тех пор, пока не наткнулась спиной на самую дальнюю стеклянную витрину для драгоценностей, и с размаху чуть не свалила ее.
– Осторожнее, – в последнюю секунду, чья-то сильная рука вдруг поддержала меня за локоть, – сзади вас целое состояние!
Оттого, что это было сказано вкрадчиво, соблазнительным бархатным баритоном, я чуть не завалилась на нее снова. Однако, у мужчины отличная реакция: подхватил и развернул к себе лицом.
– Все нормально… – начала было говорить я, но забыла, что хотела сказать, глядя на него – того самого знакомого незнакомца.
А блондин хорош, очень хорош!
Но вот что еще больше впечатляет, так это жемчужное ожерелье на сверкающей центральной витрине рядом с ним. И это было поистине великолепное зрелище.
– Ювелиры De Beers Berkut своей новой коллекцией превзошли все самые смелые ожидания, – видя моё восхищение мужчина завел разговор. – Что-то подобное уже было. Красота ожерелья Cowdry до сих пор продолжает впечатлять весь мир настолько, что оно побило собственный рекорд: за последние три года его продали дважды, а последний раз – на 2 миллиона долларов дороже. Те бусы в один ряд состоят из 42 таитянских морских жемчужин, которые считаются одними из самых дорогих в мире. На аукционе Sotheby’s в Гонконге оно ушло с молотка за 5,3 миллионов долларов.
Он неожиданно замолчал, словно прислушиваясь к эху собственных слов, но быстро продолжил:
– Представленное здесь ожерелье не уступает ему, и, по-моему, даже превосходит его. Покупатель, сделавший сегодня вечером самую высокую ставку, станет героем. Так что это потрясающая возможность каждому доказать, что именно он – покровитель искусств с настоящими яйцами. Купивший будет иметь удовольствие участвовать в художественном процессе, сделав заявку на бессмертие, и – кто знает – возможно, через 10 лет эта работа будет стоить больше, чем он заплатит сейчас.
Сделал точно рассчитанную на эффект паузу, и, вдруг задал мне вопрос:
– Интересно, кто или что вдохновило Марка Беркутова на эту впечатляющую коллекцию? Прошу прощения, забыл представиться. Я Гордон, Кристиан Гордон.
Глава 5
Марк.
Все прошедшие недели я пытался убедить себя, что взрослые отношения без инфантильной влюблённости на грани безумия ритму моей жизни подойдут лучше. Убеждал себя, что сам так захотел, что так оно и есть, тем не менее, вечерами, я сидел в машине, наблюдая за ней сквозь тонированные автомобильные стёкла…
Каждый раз обещал себе, что это последний, и каждый раз опять отбрасывал свои же обещания на завтра.
Я ненавидел себя за то, что невыносимо скучал по ней, казалось, с каждым днем глупея и глупя до невозможности.
* * *
Со всех сторон давила тяжесть десятков, свалившихся на меня взглядов. До ушей эхом доносился шёпот, рассыпавшийся между остальными присутствующими:
– Сможете отличить одну от другой?
– С первого взгляда это трудно, да?
Трудно. Да, я и сам так считал, но это оказалось просто невозможно!
Все равно, что невооружённым глазом искать отличия копии от оригинала, но только не простой подделки, а обладающей характеристиками, близкими к алмазам из графства Лоффа; их практически не могут различить даже те специалисты, которые имеют богатый опыт определения типичных характеристик алмазов, имеющихся на региональном рынке.
Я считал, что с легкостью отличаю одну сестру от другой до тех пор, пока не увидел их вместе.
Сегодня они были до абсурдного похожи. Я не мог понять, кто из них, кто. У обеих белые волосы одной длины, одинаковые прически, лёгкий макияж, каблы и одинаковые черные платья в облипку, в которых они отлично выглядели, чёрт возьми, обе.
Их можно было бы различать только по цветным ленточкам, повязанным на тонких запястьях, если бы они у них были!
К моему удивлению, собираясь на сегодняшний вечер, Даша отказалась от любимых ювелирных изделий с бриллиантами, без которых выглядела еще более хрупкой – в точности копирующей Катю. Обе они выглядят, как навязанная продуманная игра.
Кстати вспомнился вчерашний вечер, и окончание короткого разговора с женой, который я не забыл от начала до конца:
«– Я дважды не впускаю в свой дом тех, кто нагадил в нем.»
«– То есть, у людей в твоей жизни, нет шансов на ошибку?»
Будто намеренно захотела доказать мне, пока я разбирался в своих чувствах, что обе они абсолютно одинаковы, во всём, и нет смысла добровольно менять одну неидеальную на неидеальную другую.
– Ваша свояченица, Марк Эмильевич, просто потрясающая! Только кто из них, кто – так и не пойму!
Но я уже видел, скорее не увидел, а испытал, что вернее и точнее на различия между ними двумя мне указывает неожиданно проснувшаяся ревность. Чувствую, что быстро приближаюсь к внезапной её вспышке, поэтому не обращаю внимания на заговорившего со мной, и решительным шагом направляюсь к ряду витрин с выставленными в них на торги лотами. Туда, где рядом с Катей остановился Гордон, несколько дольше необходимого задержав в своей руке её маленькую ладошку.
Мне казалось, что он позволял себе слишком многое: стоять слишком близко, слишком жадно на нее смотреть, допуская больше вольностей, чем официальное представление незнакомых людей друг другу.
– Гордон.
– Беркутов.
Мы обмениваемся короткими преувеличенно спокойными приветствиями, придерживаясь формальностей, но обходясь без рукопожатия.
– Эта, определенно, одна из лучших твоих работ! Знаешь, я готов побороться за неё на сегодняшнем аукционе.
Создает некую двусмысленность. Он словно наслаждается всем этим. А ведь и правда, ему в кайф. Это я тут каждую лишнюю секунду от ревности подыхаю морально.
– Ожерелье не продается!
Отвечаю так, чтобы поставить точку в разговоре, и Гордон это понимает. С белозубой улыбкой кивает и уходит.
А я смотрю на его удаляющуюся широкую спину и думаю о смерти. О цветах пиона и его удушливом аромате, о бордовых, рассыпанных повсюду лепестках, словно брызгах крови. Я думаю о своем голоде и его силе. О контроле. Кровожадность растёт и пульсирует в венах, и я вот-вот позволю ей захватить себя, осознавая, что внезапную агрессивность через несколько часов сменят приступы сожаления, но это уже не изменит содеянного.
Дышать, дышать.
Иначе я просто сорвусь. Иначе фантазия о наказании в виде асфиксии станет сладостной реальностью.
– Какого черта ты тут делаешь? – рявкаю я, гуляя раздраженным взглядом по белой Катиной коже на которой тут же выступили мурашки. – Кто пригласил?
Бросаюсь вопросами, хотя сам знаю на них ответы.
Делаю знак рукой, и рядом с нами мгновенно появляется кто-то из моей невидимой охраны. Лишь лёгкое движение бровью, мне не нужно просить дважды – и центральная витрина с жемчужным ожерельем открыта. Когда я беру его в руки, рядом с нами реагируют восторженным: «Ах!»
– Марк, – шепчет Катя одними лишь губами, разгадав мои намерения. – Не надо… Даше это не понравится.
Она ещё несколько секунд смотрит на меня, но, чувствуя мою непреклонность, безропотно склоняет голову, и вздрагивает, когда холодные крупные жемчужины касаются ее обнажённой кожи.
Уязвимая покорность бьёт под дых посильнее кулака, и я снова ощущаю это: будто под ребрами стискивает внутренности. Закрываю глаза и медленно выдыхаю. Ревность, что царапала душу мгновенно пропадает, словно я сам себе ее придумал.
Жемчуг туго охватывает тонкую шею, вступает во взаимодействие с бледной кожей, и, действительно, начинает выглядеть ещё более беспроигрышно: естественная текстура перламутрового органоминерала подчеркивает неповторимую индивидуальность его обладательницы.
Так, вот это, совсем не щедрость, чтоб вы понимали. Чтобы и дальше видеть различия между ними двумя, и нужен этот контраст. Я сделал трусливую попытку скрыть свое собственное позорное замешательство, прикрывшись бездушной ниткой холодного жемчуга.
* * *
