скачать книгу бесплатно
Остап решил начать галантно с плавным переходом в витиеватость
– Видите ли, по решению общего собрания, в русле новейших тенденций направляющей линии, а проще – по требованию этой линии – билеты, к сожалению, именные.
– И? – ничего не понял дядя, но, на всякий случай, не ушел.
– Вы знаете – как мы гордимся нашей соседкой, наш… ваш…, нашей знаменитой сожительницей Лизой из третьего подъезда и мы, ну, просто не можем взять с нее деньги за отопительный билет. Но, билеты – именные! Вот в чем диссонанс и эскапада. Если Елизавета не подпишет – это выйдет наружу, а взять с нее деньги, а она даст, обязательно даст, вы же знаете – мы не можем себе позволить. Попросите несравненную – поставить свой автограф на билете. Я буду ждать вас здесь же через два часа.
– Все? – спросил дядя.
– Да. – ответил Остап.
Через два часа дядя вышел из подъезда, где уже дежурил Остап, молча протянул подписанный Лизой билет, сел в машину и уехал. Остап направился в домком, по такому случаю взял не карандаш, а перо и снизу дописал: СДАНО: V/15 (25).
Слухи распространяются быстро, обгоняя друг друга. В личной подписи Лизы никто не сомневался, хотя никто никогда ее не видел, а вот, что значит V и, что значит 15 (25)? Вопрос с V общими усилиями разрешился быстро: понятно, что это дядя, его два раза видели с дворником и они обменивались какими-то бумагами. Но что значит 15 (25)? Можно сдать 15, а запишут 25? Но кто же это скажет? Тем более всем подряд?
С утра в понедельник председатель домкома принимал жильцов дома №10 строго по одному, даже, если это был коллективный спор или коллективная жалоба. Первым послали Ивана Исаковича из 94-ой квартиры. Ему уже было 78 лет, и вряд ли ему что-то грозило, даже в случае чего. Иван Исакович вышел через десять минут с загадочным видом, выдержал паузу и сказал всем:
– ИМ… ХО.
Все поняли правильно: поменьше слов, молча сдать полтора червонца, поставить автограф, запишут – 25!
За три недели собрали 5205 рублей. Сдали не все, видимо, по объективным причинам. Тем не менее, разводку труб решили провести всем, сметно-подрядная организация на основании письма из домкома на бланке домкома с размашистой резолюцией «Упс/осметить и спроект.» за подписью: зам. пр. О Бен. – принялась за работу.
Колеса бюрократической машины завертелись. Материалы и комплектующие были завезены, смета и проект были подготовлены и отправлены в вышестоящие инстанции, там они были завизированы и спущены обратно вниз для исполнения. Работа закипела. Машина функционировала как часы. Через полгода центральное отопление было без торжеств и внутридомовых митингов запущено. Председатель Гарпищенко общедомовым собранием заочно был избран пожизненным председателем. Остался один вопрос! Кто получит главный приз облигационно-лотерейного займа?! Каждый надеялся, что это будет именно он! Отопление и так провели, а 15 рублей, т.е. 25 – это вам не шутки, которые на дороге валяются!
Деньги были на месте, Остап, максимум, потратил рублей триста на свои текущие нужды. В придомовом воздухе запахло грозой. Казалось бы – чего тут сложного, бери коробочку и адью! – А квартира на Шаболовке? Пусть и временная, но квартира! А репутация и уважение, хоть и сомнительного, но всего дома! А вошедшая в привычку московская жизнь, хоть она и та еще себе сладкая? А? Разменять на пять тысяч фантиков блестящую партию? Нет, господа присяжные заседатели! Матч состоится при любой погоде!
Надо было срочно что-то придумать. Деньги не имели ценности в стране Советов, хотя и не изжили себя, за них по-прежнему цеплялись как за ложную панацею, которую врачи издевательски называют «плацебо». Они имеют ценность там, за бугром, где культ золотого тельца – свят, а его беспрестанно растущее руно – и есть счастье. – Орден «Золотого Руна»! Он же есть у меня! У деда! В Бессарабии, в Валахии или в… черт их разберешь молдаван с румынами. Деньги есть, крыша есть, времени – мало, но есть. Второй раз через Днестр я не пойду. Нужен один из тридцати легальных способов перехода. Какой именно? Надо подумать.
Чтобы думалось продуктивнее, Остап решил прогуляться в Парк Культуры, благо, это рядом, да и погожий осенний денек располагал. В парке Остап доедал на ходу уже третью порцию знаменитого московского эскимо, но даже маломальскую тропинку Большого Пути так и не нащупал. Уже на площади, перед центральным входом, Остап увидел знак судьбы. Знак представлял из себя высокого темнокожего парня, ожидающего разрешения на переход на ту сторону Садового. – Он явно был оттуда! Откуда же еще! Остап заговаривать с ним не стал, а решил посмотреть куда он идет. Парень шел к зданию на Зубовском бульваре и Остап вспомнил! – Точно! Там то ли академия МИД, то ли филармония КИД, то ли посольство Чад, но что-то, крепко связанное с заграницей.
У входа людей было не много, Остап выбрал для получения справки маленького скромного китайца, задумчиво глядевшего в сторону далекой родины.
– Монгол шудан, камарад! – поздоровался Остап. Китаец грустно спросил:
– Доброволец?
– Как вам сказать. – напустил на себя загадочности Остап. – В некотором роде.
– Тогда вам в 17-й кабинет, но зря стараетесь, товарищ, там берут только бурятов и летчиков. Я вот – калмык, и то не взяли.
– Ничего, прорвемся! – уверил собрата Остап и решительно вошел в холл здания. – Главное, действовать стремительно!
Стремительно не получилось. Остап споткнулся о связку книг, лежавшую на полу рядом с горячо спорящими молодыми людьми и чертыхнулся, интуитивно на иностранном: – Бранзулетка, секуритатя! Карамба, дэчи мори!
Спор мгновенно прекратился. – Товарищ! – схватил Остапа за руку один из спорщиков. – Вы же подарок!
– Ну, подарок, я, предположим, тот еще. – А в чем дело?
– Ведь это же Румынский! Правда? Ну, чистейший Румынский!
Остап напрягся. – Не имею чести, то есть честь имею, но никого отношения. Стамбул.
– Стамбул охвачен, товарищ. После присоединения Баку к нашему великому делу, турецкая секция переполнена. А вот с румынской секцией – беда! Вся наша делегация уже третий месяц ловит несознательных цыганских пролетариев, ограбивших их на вокзале в Бухаресте. И не спорьте! Немедленно идем!
Они поднялись на второй этаж в комнату номер 21. Убранство секции было простое: обшарпанный стол и дюжина новеньких стульев вдоль стен. – Жаль не тех! – взгрустнул Остап. – Вот. Товарищ, располагайтесь и немедленно начинайте работать! Я – второй секретарь комкома, Радий Баров. Ваша фамилия? – достал блокнот и карандаш активист.
– Остап Бендер, сказал зачем-то правду Остап, что редко с ним случалось, но, впоследствии, это могло пригодиться при оформлении выездных документов.
– Ну вот, я же говорил! Бендер! А еще говорите, что не румын! Язык вас выдал, товарищ Бендер. А произношение?! У-у! – подытожил наставник. – Вот вам первое комсомольское поручение! К следующей среде вам следует сформировать секцию из 5—6 человек со знанием румынского языка. В четверг отчетное собрание по Европе, а с вами – вся Европа будет закрыта!
– Европа – это неплохо. – сказал Остап. – А нельзя ли возглавить секцию какой-нибудь Франции или, на худой конец, Британии?
– Нет, это очень тяжелые участки, на них работают только старые Кидовцы. Завтра зайдите в шестую комнату, сдайте карточку на удостоверение. А сейчас, немедленно поезжайте на Курский вокзал, там всегда очень много цыганско-румынских активистов, видимо, постоянно помогают железнодорожникам с ремонтом паровозов в депо. Все! В среду перед собранием, жду вас у себя в первом кабинете с отчетом. Будь готов.
– Всегда готов! – машинально ответил Остап.
В понедельник Остап получил красивейшее удостоверение, в котором значилось:
МИД РСФСР
КИД Москва
секция:
Румыния
руководитель:
Остап Бендер
– С таким, пожалуй, и на трамвае можно ездить. – подумалось Остапу. В среду утром Остап накидал список из пяти румынских фамилий, которые были на слуху: Ротару, Попеску, Гацкан, Додон, пятая фамилия не давалась, и Остап вписал: Боцман, по созвучию с Гацкан.
Собрание прошло торжественно и успешно, особенно отметили молодую румынскую секцию и ее подающего большие надежды идейного руководителя. Трамвай стал бесплатным, ни Остапу, ни кондукторам даже в голову не приходило узнать: дает ли красная книжица право на проезд. Это вам – не дворницкая бляха, это – удостоверение с фото! Все это было замечательно, но никак не приближало Остапа к цели: выезду на «замшелые участки» Европы с золотой бляхой, которая временно хранилась у деда в приграничном селе.
Зимой Остап съездил к деду в село, по официальной линии КИДа для проведения воспитательной работы в колеблющихся приграничных районах. Бляха была на месте. Дед еще строже стал хранить тайну, исполняя ответственное государственное задание, воодушевившись, что Остап вернул ему 50 рублей, а не 40, которые занимал. Отчет Остапа о поездке был признан ярким. Районы перестали колебаться. Остапа наградили зачислением в вечернюю спец. школу с углубленным изучением тревожной международной обстановки сроком на шесть месяцев. По окончании школы планировалось дипломная поездка в так называемое «поле» для практического закрепления теоретических знаний.
По этой причине Остап халявить не стал. Школу регулярно посещал. Но поездка в румынское «поле» – его, ну никак не устраивала, и он стал вне класса посещать занятия немецкой группы. Это был хоть и призрачный, но какой-никакой шанс попасть на «разложившиеся участки» континента. С профессором они сошлись дружески на воспоминаниях о Старгороде, откуда профессор был родом, его предки переехали в Старгород из Померании, когда там начались гонения на жителей, говоривших на непатриотичном померанском диалекте. И хотя Гольдберг, была очень благозвучной немецкой фамилией, лучше было уехать. Ювелиры везде нужны! В Старгороде местечковый померанский диалект идиш, оказался литературным немецким, и сын ювелира стал давать частные уроки немецкого, а после революции и подавления последнего мятежа в Малиновке – его и вовсе в университет отрядили, так как старая профессура поехала кататься на пароходе, да так и не вернулась. Чем богаты, как говорится…
После того как Тельман со своими знакомыми дамами подхватил знамя революционной борьбы в Германии, старгородские красные студенты написали ему пламенное письмо. Гольдберг его перевел, а сосед Костя-моряк через знакомых контрабандистов переправил письмо в Германию. Удивительно, но ответ старгородским студентам и лично партайгеноссе Гольдбергу пришел за подписью Тельмана в МИД, в Москву. Профессора срочно вызвали в столицу, тщательно проверили на «шкурность» и направили на особо важный участок, в школу с углубленным погружением революционной молодежи.
Подготовка молодежи в школе откровенно хромала, так как часть молодежи во время прохождения практики в «поле» – бесследно исчезала вместе с карманными командировочными, а вторая часть – в порыве рвения тут же выходила на центральную площадь «поля» с красным флагом и кричала на заученном немецком: «Вся власть Советам» и «Долой», после чего начинала петь «Интернационал» на русском и также бесследно исчезала где-то в Моабитских застенках.
С приходом Гольдберга ситуация в школе с выпускниками слегка улучшилась, некоторые даже просто работали и руководство профессора за это ценило. Помимо языка, Гольдберг учил своих студентов быть незаметными, чтоб по морде за акцент не получить, а если что – всегда можно сдаться! Как бы понарошку, для дела. Вопрос о членстве Остапа в выпускной группе, которая направлялась в Дрезден решился на внеклассном занятии, когда Остап молча положил на стол профессора 200 рублей и максимально трагично произнес: – Сберегите это для священного дела светлой борьбы! Путь мой тернист, а потомкам это пригодится. Гольдберг заверил Остапа, что потомки, с которыми он знаком, свято верят в благополучное возвращение Остапа с победой и никогда его не забудут.
До отправления голубого экспресса Москва-Варшава, до Дрездена прямых поездов не было, оставалось еще несколько месяцев.
Остап в доме №10 расклеил объявления, что главный приз «облигационно-лотерейного займа» будет торжественно разыгран и вручен Первого Мая, в день солидарности трудящихся всего мира до седьмого пота. Главный приз – интертурпутевка в «Нью-Йорк – город контрастов» с питанием и проживанием на целый месяц, на комфортабельном круизном лайнере «Михаил Светлов». Программа круиза была насыщенной: 14 дней из Старгорода до Нью-Йорка, 14 дней из Нью-Йорка обратно в Старгород, один день из Москвы в Старгород, один день из Старгорода в Москву и – один незабываемый день в Нью-Йорке с экскурсией на бронированном автобусе в Гарлем, которая называлась: «Так жить нельзя!». Счастливчик также награждался субботней лекцией в летнем театре в Парке Культуры: «Империализм – путь в никуда!». Обязательным условием, помимо именного билета, участники должны были предоставить в Оргкомитет в домком следующие документы:
– Справка о проверке на педикулез.
– Справка об отсутствии задолженности по профсоюзным взносам.
– Аттестат зрелости.
– Рекомендательное письмо горкома.
– Справка о владении иностранным языком (любым).
– Характеристика из домкома.
– Отчет об участии в первомайском субботнике.
Субботник был назначен на восемь утра по дружескому межведобмену на Пресненском ипподроме, в конюшнях, под праздничным девизом: «Нас не догонят!». Все разрешилось иначе. На ближайшем общем собрании было решено единогласно поддержать высокогуманный поступок Лизы из третьего подъезда, которая подарила свой именной билет голодающему мальчику из Самары, который уже пешком направился в Москву для сбора справок. И чтобы было все по-честному, и какой-нибудь разложенец не схитрил, все сдали свои именные билеты в домком под роспись. Первого мая победил голодающий мальчик из Поволжья, и уехал в Старгород готовиться к трансатлантическому путешествию. Облигационно-лотерейный «отопительный» заем стал историей и домовой легендой.
Отопление исправно функционировало. Это было не сложно. Такие задачки Остап еще в третьем классе решал, когда прочел «Приключения Тома Сойера» и реализовал его идеи на другом континенте. Остап выменял у мальчика из своего класса ослепительного майского жука, наколотого на булавку с шикарной никелированной головкой на старые очки деда мальчика в золотой оправе. Мальчик на целый месяц стал медиа-звездой класса: ему два раза дали покататься на велосипеде, ни разу не обозвали, а одноклассницы его специально поджидали после уроков, чтобы разрешить донести ранец до дома.
– Это все так. – размышлял Остап. – Но, золотая бляха… – Остап даже не заметил, когда он стал называть Орден «Золотого Руна» – бляхой. – Бляха – это тебе не майский жук, а пограничная стража трех государств – не лопоухий мальчик на велосипеде!
Решение не давалось. Остап машинально крутнул тумблер радио, висевшего на стене. Что ж, когда своих мыслей нет, вам их бесплатно подарит ящик на стене, гениальное изобретение Попова, поверившего в него инженера Шухова и примазавшегося к ним Маркони. Радио вещало о крайне напряженных отношениях молодой советской республики с Германией, свернувшей куда-то не туда и что, всем нам – крайне нужен пакт, другого выхода нет. Именно наш пакт, а не сговор, чужой сговор себя не оправдал. Но немцы пакт заключать не хотели и надо было их как-то переубедить или облапошить. Над тем как облапошить немцев думал товарищ Молотов, согласно своим служебным обязанностям, а все остальные должны были отвлекать немцев, чтоб они ни о чем не догадались раньше времени. Отвлекать их надо было культурными связями, промышленной кооперацией, проверенным балетом и авангардной спартакиадой, чем угодно, главное, отвлекать. И Остап придумал.
– Выставка в Дрезденской галерее!
– Золото скифов!
– Бронзовый век!
– Только подлинные копии знаменитой коллекции!
– Вода камень точит!
– Маленький кирпичик в дело пакта!
Золото, конечно, никто не даст вывезти из страны. – Но век-то был бронзовый! Сами скифы до Менделеева толком не знали, что у них: Золото скифов или Бронза скифов! Бронзу, пожалуй, разрешат на месяц-другой вывезти, все-таки пакт на кону. Да и кому сейчас эта бронза нужна? Из нее разве что дворницкие бляхи делать, да и те сейчас не в моде.
За 20 рублей Остап купил бронзовый канделябр на остатках развалин уходящего в прошлое рынка на Хитровке. Но этого было недостаточно. Нужен был мастер, который смог бы изготовить из подсвечника бляху, то есть орден на цепи. Он то и должен был вернуться на родину, после окончания выставки.
– Только без спешки! – сам себя предостерег кавалер. – Обидно будет погореть на нулевом цикле проекта.
Предложение об организации выставки с подачи КИДа было довольно легко одобрено в МИДе. В приложении к формуляру было расписано включение в сопровождающую делегацию трех человек из КИДа. Но вот отбор коллекции был поручен Минкультпросвету и его подопечным музеям, и это несколько осложняло дело массовостью необходимых резолюций, но выглядело логично. От КИДа в группу включили Радия Барова, как идейного вожака, Остапа, как автора идеи и третьего делегата: срочно принятого в КИД активиста, откомандированного из другого ведомства. По его строгому серому костюму, такому же как у Шуховских дворников, Остап понял, что он из Наркомата ЖКХ. Коллекцию отобрали из артефактов, хранящихся в Эрмитаже, изготовили бронзовые копии, сделали золотое напыление для блеска, в общем подготовка шла своим чередом. Дрезденская галерея выделила отдельный зал для выставки и ждала согласования даты открытия-закрытия экспозиции.
Все бы ничего, но испанский Орден «Золотого Руна», учрежденный в 13-ом веке Филипом Добрым, ну никак не лез в скифскую коллекцию. Да и по сравнению с золотом скифов он выглядел как-то убого: маленькая шкура барана в обрамлении полудрагоценных камней (цена которым рупь в базарный день) и безвкусная массивная золотая цепь. А надо, чтобы «Золотая бляха дворника» – была в списках. Остап уже в который раз рассматривал картинки сокровищ, часть из которых должна была быть включена в окончательный список. Больше всего на бляху дворника смахивала тоже бляха из кургана Куль-Оба в виде лежащего оленя, но даже такому археологу как Остап было очевидно – подмена не прокатит. Вот такой вот получается Нью-Йорк – город контрастов, он же Большое Яблоко, он же … – Стоп! Если есть город контрастов, почему бы не быть выставке контрастов! Грубые и слабо-орнаментальные новоделы средневековой и поздней Европы – просто меркли перед тем же оленем, чашей из Солохи, ножнами из Чертомлыка или как его там.
– Да, скифы мы! Но посмотрите в одном зале, как меркнет ваш баран перед нашим изящным оленем, кубки ваших рыцарей – просто серийные пивные кружки по сравнению с нашей чашей, про колчан для лука и стрел я, вообще, не говорю! Рядом с каждым нашим артефактом должно стоять, висеть, лежать что-то похожее, чем ложно и напыщенно гордятся буржуи. – Свой позор они, конечно, не выдадут, но еще раз подумают: может все-таки заключить этот чертов пакт, а то эти варвары еще что-нибудь эдакое сварганят, костей потом не соберешь.
На ближайшем научном Совете предложение было оценено как дальновидное, политически грамотное, патриотичное и, вообще, пусть знают наших и свое место. Орден «Золотого Руна» с цепью, а именно его Остап упомянул пять раз в докладе на Совете, сравнивая шкуру барана с нашим оленем в красках – тоже был включен в «Позорную коллекцию №2». Буржуям название коллекции сообщать не стали, чтобы они раньше времени не обиделись, а просто предложили концепцию выставки и новое название: «Золото скифов» и «Рыцарская эпоха Европы». Респонденты в Дрездене пытались было втолковать незаконнорожденным потомкам скифов, что про рыцарскую эпоху они и так все знают, имеют богатейшие и редкие коллекции, но рисковать громкой выставкой «Золото скифов» из Красной России не решились, так как она сулила немалые барыши, а газетная шумиха была уже запущена. То есть, как обычно, у них победили деньги, а у нас – генеральная линия, но каждая из сторон себя считала победителем.
Дубликат бронзовой бляхи дворника то ли отлил, то ли выковал бывший кузнец, а теперь литейщик на Втором шарико-подшипниковском заводе. Настоящую копию, как и остальные изготовили мастера из Эрмитажа. А Остапу надо было еще найти того, кто сможет вставить в обрамление шкуры фианиты и прочие лжекарбункулы. Готовясь тщательно, Остап аккуратненько навел справки, и оказалось, что на подлинном ордене тоже фианиты и красивые стекляшки, а не драгоценные камни. Не на его ордене, а на всех орденах. – Вот гады! – выразился по этому поводу Остап. – А еще, по слухам, этот ширпотреб нашему императору зажали! – из-за чего точно Остап не разобрался, понял только, что, как обычно, ксендзы намутили.
Вариантов было мало, надо было лично поговорить с Гольдбергом, а это опасно. Остап всю неделю мучал профессора разговорами про выставку, но это было объяснимо. Командор все-таки был идейным вдохновителем и участником мероприятия. И вот как-то, он прокинул профессору: – А скажите, маэстро, а вот наши мастера смогли бы такие камни изготовить? Это вам не подковы и колеса, а?
– Ну, во-первых – это не камни – а бутафория, ответил Гольдберг. – Их намного легче гранить, а что касается алмазов и прочих настоящих камней – у нас, молодой человек, были такие мастера, что их Брюгге просто Конотоп какой-то, а не Жмеринка, тем более Старгород. Вот, например, мой двоюродный брат Марк, который пошел по стопам родителей наших, а не как я отщепенец, это же – поэт, не ювелир! Да и кому сейчас нужно это искусство? Теперь он обувь на заказ делает дамочкам. – взгрустнул профессор.
– Скажите, а вот смог бы Марк утереть нос буржуям и посоревноваться с нашими мастерами из Эрмитажа? Вы знаете, что для выставки сделана бронзовая копия, которая ценности не имеет, ну и стекляшки должны быть сделаны, да вот мастер-огранщик Эрмитажа заболел коварным вирусом, работать может, но в Эрмитаж в мастерскую его не пускают. Может Марк сможет сделать? А бронзовую железяку мне без проблем дадут на пару недель. Что с ней станется, да и кому она нужна, кроме выставки.
Гольдберг написал родственное письмо двоюродному брату, и Остап отправился в Старгород. Пока Марк, необычайно одухотворенно трудился над огранкой стекляшек, инкрустированием их в «Копию» (он так и называл изделие – «Копия», неизменно шепотом и с придыханием), вояжер съездил к деду, забрал золотую бляху дворника, вручил ему еще десять рублей, сообщил о секретном награждении деда Орденом Почетного Легиона и Красного Знамени, с вручением оных в разных местах, в разное время в режиме строжайшей секретности, в узком кругу, после окончательной победы высшей справедливости. В этот раз дед даже глазом не моргнул, закалился, не то, что в прошлый раз – чуть не прослезился.
Вернувшись в Старгород, Остап упаковал бронзовую бляху дворника в коробку из-под ботинок «Мореман», отыскал Костю-моряка и за сто рублей договорился переправить коробку через Переи в Дрезден. Товар должен был быть на месте в сапожной мастерской Арно, что возле собора Фрауэнкирхе. Золотая же бляха вернулась вместе с Остапом в Москву на Шаболовку.
Провожали выставочный экспресс помпезно! Поскольку везли железяки, надобности в конспирации не было, а идеологическая составляющая была – колоссальной! Митинг на перроне продолжался два часа, график движения поездов был сбит напрочь, но событие того требовало! Для делегации было выделено два вагона, один спальный, второй – товарный, для ящиков с артефактами. Ящики даже не были опечатаны. Чего их пломбировать, на границе все равно вскроют несколько раз, а спереть там нечего, даже цыганско-румынские пролетарии всех вокзалов, всех городов маршрута следования – знали, что везут подделки. Заранее это было неизвестно, поэтому Остап подменил бронзовую бляху на золотую еще во время прощального выставочного мероприятия в актовом зале КИДа, где экспонаты, после завершения, разложили по ящикам и отправили грузиться в депо. Риск, конечно, был, но: информационный вакуум – лучшая гарантия безопасности. На границах товарный вагон пограничники и таможенники вскрывали, артефакты рассматривали, но больше из любопытства, членов делегации вообще не досматривали из-за статуса. – Знать бы, что так будет! Но после встречи на Днестре, Остап это вариант даже не рассматривал. До Дрездена добрались буднично. Складировались в пока еще пустующем спец. зале галереи. Открытие выставки было запланировано на субботу в двенадцать ноль-ноль. Впереди предстояла тяжелая неделя по концептуальному и выигрышному размещению экспонатов в выставочном зале. Время было.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
