скачать книгу бесплатно
Воспоминания немецкого генерала. Танковые войска Германии во Второй мировой войне. 1939–1945
Гейнц Гудериан
За линией фронта. Мемуары
В своих мемуарах Гейнц Гудериан, стоявший у истоков создания танковых войск и принадлежавший к элите высшего военного руководства нацистской Германии, рассказывает о планировании и подготовке крупнейших операций в штабе Верховного командования сухопутных сил Германии. Книга является интереснейшим историческим документом, где знаменитый немецкий генерал делится своими знаниями и опытом.
Гейнц Гудериан
Воспоминания немецкого генерала. Танковые войска Германии во Второй мировой войне. 1939–1945
Эти блестящие мемуары просто гипнотизируют… Это великая книга великого солдата.
Стивен А. Амброз
Знаменитые мемуары Гудериана остаются одним из самых честных и откровенных рассказов о том, что происходило в решающие моменты Второй мировой войны в штабе немецкого Верховного командования. Он описывает также и свою роль в создании бронетанковых войск, которые наряду с авиацией люфтваффе составляли ядро блицкрига. Эта книга знакомит нас с личностными качествами Гудериана, с его идеями, а также с операциями бронетанковых войск против превосходящих сил противника.
Кеннет Макси, автор биографии Гудериана
Предисловие
Один из людей, творивших историю – в мировом масштабе! – предлагает нам ознакомиться в этой книге со своим представлением о том, как его действия влияли на события истории и к каким совершенно неожиданным для него результатам это привело. Гудериан оказал огромное воздействие на ход войны своего времени. Без него воинственные настроения Гитлера могли бы оказаться очень быстро пресеченными при первой же попытке развязать войну. Ведь в 1939—1940 годах вооруженные силы Германии были еще не в состоянии одолеть войска какой-либо из крупных держав. Триумфальные победы, с которых началась для Германии Вторая мировая война, стали возможными только благодаря наличию бронетанковых войск, которые создал и обучил Гудериан, и его смелому командованию этими войсками вопреки осторожности вышестоящего командования и страхам Гитлера. Прорыв Гудериана в Седане и молниеносный бросок к Ла-Маншу практически решили исход войны с Францией.
Год спустя его натиск на востоке чуть было не привел к разгрому русских армий, но снова нерешительность вышестоящих лиц привела к торможению кампании вплоть до наступления зимы, которая дала русским передышку. Сталин смог подвести новые армии и возвести новые военные заводы взамен захваченных. Россия принялась набирать силу, а вот Германия уже не была так сильна, как в первую кампанию. Вторая попытка Гитлера, в 1942 году, хотя и представляла для России опасность, но имела более ограниченные масштабы. После поражения под Сталинградом всему миру стало ясно, что мощь Германии ослабевает, а вступление в войну Америки окончательно ускорило исход войны.
Таким образом, одержанные Гудерианом победы принесли его стране больше вреда, чем если бы он потерпел поражение. Ранний цвет принес горькие плоды.
Он и сам успел распробовать этот горький вкус, будучи отправленным в отставку еще в конце 1941 года за то, что осуществил временное отступление, вместо того чтобы потворствовать иллюзиям Гитлера. Он был вновь призван на службу лишь тогда, когда положение Германии стало уже отчаянным, и стал в конце концов начальником Генерального штаба, когда оно превратилось в безнадежное. Так что эту горечь он испил до дна.
Однако плачевные последствия его работы нисколько не умаляют ее исторического значения – сотворения истории посредством новой идеи, выразителем и исполнителем которой он был. Германия не сохранила своих завоеваний, но эти завоевания перекроили карту Европы и повлияли на будущее всего мира.
Книга Гудериана представляет собой большой интерес еще и с точки зрения познания того, как работает мозг специалиста. Сильно развитое воображение Гудериана работало только в рамках профессиональной тематики, причем силу его концентрации многократно увеличивал горячий энтузиазм.
Гудериан был профессиональным солдатом в самом высоком смысле этого слова. Он, как и подобает мастеру, полностью посвятил себя техническому прогрессу. Он не думал ни о карьерных амбициях, ни о необходимом для их осуществления такте, ни о том, каким целям послужат технические нововведения. Понять его – значит понять страсть к идее в ее чистом виде. В этом лежит и объяснение его отношения к Гитлеру – более благосклонное, чем у большинства генералов старой закалки. Гитлер заявлял о своей приверженности новым военным идеям, в том числе идее оснащения танковых войск, так что Гудериану он не мог не понравиться. Гитлер конфликтовал с Генеральным штабом и существующей военной системой, и Гудериан, по своим причинам, тоже, и это вначале сблизило их, хотя по мере развития дальнейших отношений с фюрером Гудериан лишился своих иллюзий.
Читателям его мемуаров станет ясно, что он не задавался вопросом, кому и чему служит он сам и его солдаты. Для него достаточно было того, что страна воюет, а значит – находится в опасности. Выполнение долга было для него несовместимо с сомнениями. Как дисциплинированный солдат, он молча признавал, что его страна вправе защищаться от потенциальных противников. Читателей по всему миру, осведомленных о том, какую опасность несла Германия их странам, такая позиция может, конечно, привести в раздражение. Но установки Гудериана соответствуют установкам любого солдата любой страны в любое время. В мемуарах британских и американских командиров XIX века тоже редко когда мелькают тени сомнения по поводу участия их стран в войнах по довольно спорным поводам. Ход мыслей и способ их выражения носят у Гудериана довольно «викторианский» оттенок.
Более того, солдаты во всем мире привыкли принимать на веру, что «нападение – это лучшая защита», так что разницу между нападением и обороной они считают тактическим различием между двумя альтернативными действиями, и вопрос об агрессии в этом случае не встает. Крупнейшие специалисты в области международного права затрудняются дать безошибочное определение агрессии, а агрессивно настроенные государственные деятели всегда умело сваливают вину на плечи своих иностранных оппонентов. Самые ясные случаи всегда можно затуманить призывами к патриотизму, и чем больше в людях чувства долга перед своей родиной, тем легче обмануть их и заставить замолчать. Солдат не учат расследовать, кто прав в международных спорах, а если они позволят себе увязнуть в этом вопросе, то окажутся неспособными выполнить свой долг. Для военного философа есть место при разработке стратегии войны, но слишком уж вдумчивый ум не годится для самой военной службы.
Из соображений практической необходимости командир на поле боя должен действовать без размышлений, и, даже если у него есть на это время, он не должен каждый раз просчитывать отдаленные последствия выполнения полученного приказа, иначе его действия будут парализованы. Это правило не касается лишь самых высокопоставленных военачальников (Веллингтон тому примером). Так что пока продолжается бой, для выполнения своих задач военные обязаны ограничить сферу своего мышления обдумыванием того, как эффективнее выполнить приказ. «Их дело – не размышлять, а действовать и умирать!» Ни одна страна, имеющая собственную армию, не может позволить себе пренебрегать этим правилом. Там, где солдаты начинают задумываться о том, за правое ли дело они сражаются, армии терпят сокрушительное поражение.
Легко считать Гудериана упорствующим милитаристом, но лучше признать, что его базовые воззрения – необходимые установки военного. То, что он не отказывается от них при написании мемуаров, дабы снискать одобрение судей, говорит лишь о его непоколебимой честности, которая так часто приводила его к конфликту с вышестоящими командирами и с Гитлером, да еще, пожалуй, о боевитости характера, которая сделала его таким выдающимся военным реформатором и командиром.
Не следует отказываться от ознакомления с мемуарами Гудериана из-за неприятия его стиля – это так же неразумно, как если бы его вышестоящие командиры игнорировали его военные предложения из-за нелюбви к нему лично. Эта книга – самый полный фактологический отчет о войне со стороны немцев из всех изданных до сих пор. Подробнейшая картина, делающая книгу ценным источником, хорошо дополняется энергичными и точными комментариями.
Откровения первых глав книги, которые свидетельствуют о том, какое сопротивление Гудериан испытывал при внедрении идеи развития бронетанковой техники и обеспечении методики блицкрига, могут удивить многих читателей, представляющих себе немецкий Генеральный штаб как единый прозорливый организм, состоящий из мыслителей, только и думающих, как бы им получше подготовиться к новой войне. (То, что он рассказывает, не будет таким уж откровением для тех, кто знает, что такое армия и как консервативна она по своей природе.)
Его рассказ о кампании 1940 года не только вскрывает все проблемы форсирования Мёза под Седаном, но и описывает всю гонку последующего броска на побережье Ла-Манша. Вы как будто сидите в автомобиле Гудериана во время этого безостановочного движения и видите, как он управляет своими танковыми дивизиями. Для меня это было как сон с продолжением, потому что до войны я так и представлял себе правильно организованный танковый бросок, но тогда меня уверяли, что я мечтатель. Когда Хобарт на учениях в 1934 году продемонстрировал возможности такого броска, солдаты старой школы заявили, что на настоящей войне такое не пройдет.
Рассказ Гудериана о наступлении на Россию в 1941 году дает нам самую подробную картину этого вторжения, какая вообще доступна на данный момент. Если кажется, что подробности замедляют темп повествования, то должен сказать, что оно очень оживляется историями о конфликтах в немецком командовании, а его описания страшного последнего этапа – зимнего броска на Москву по грязи и снегу – чрезвычайно живописны. Затем следует рассказ о смещении его самого и о повторном вызове на службу в 1943 году с целью реорганизации танковых войск после поражения под Сталинградом. В последних главах он по-новому освещает провал планов по отражению высадки союзников в Нормандии.
Когда ситуация стала отчаянной, Гудериану приказано было заступить на пост начальника Генерального штаба, на должность, полномочия которой были в тот момент ограничены Восточным фронтом и еще более ограничены – стремлением Гитлера контролировать все самому. Такие рамки оставляли Гудериану не много свободы действий, но зато новое назначение предоставило ему прекрасную возможность непосредственно наблюдать за процессом мышления и эмоциями Гитлера на последних этапах войны. Вряд ли можно представить себе более удручающую картину деградации больного диктатора и его деморализованного окружения. Завершает Гудериан свои мемуары набросками-описаниями характерных черт личности Гитлера и прочих вершителей судеб Третьего рейха, – и эта глава кажется мне самой интересной.
Острота и объективность этих описаний крайне примечательны. В этой главе чуть приоткрывается одно из качеств самого Гудериана, не проявляющееся в книге напрямую, но поражающее каждого, кто общался с ним лично, – его чувство юмора. Юмор тем более приятно отметить в данном случае, что для людей его круга это не типичное явление.
Однако Гудериану не удалось исправить то положение, которому он сам ранее и поспособствовал, находясь на более низких должностях. Когда речь заходит о людях действия, то их место в истории определяется тем, насколько они эту историю изменили. Достижения Гудериана – его влияние на ход Второй мировой войны и на способ ведения войны вообще – говорят о нем как о военачальнике высочайшего класса. Он настолько новаторски и решительно применял разработанную им идею независимого использования бронетанковых войск, что это приносило ему несравнимые ни с чем в анналах военной истории победы.
Ясно, что он в полной мере обладал качествами, отличающими «великих капитанов» истории, – острой наблюдательностью, уверенной интуицией, быстротой мысли и действия, не оставлявшей противнику шанса оправиться, даром тактического и стратегического мышления, способностью завоевывать сердца своих солдат и добиваться от них выполнения задуманных им задач. Непонятно только, в какой мере обладал он классическим чувством реализма. Впрочем, он умел делать нереальное реальным.
Помимо этих качеств, у Гудериана имелось и творческое воображение – главная черта гения как в военной сфере, так и во всех остальных. Большинство признанных мастеров военного дела использовали, как правило, традиционные средства и методы. Лишь немногие разрабатывали что-то новое. Изобретения в области вооружений приходили, как правило, извне, обычно от кого-то из гражданских. Изобретения в области тактики принадлежали, как правило, кому-нибудь из военных мыслителей и постепенно распространялись через прогрессивно мыслящих офицеров нового поколения. Редко кому из изобретателей удавалось самим воплотить в жизнь разработанные ими теории. Гудериану, однако, представилась такая возможность. И он воспользовался этой возможностью с революционными результатами.
Капитан Б.Х. Лиддел Харт
Глава 1
Семья, юнОСТЬ
Я появился на свет воскресным утром 17 июня 1888 года в городе Кульм (Хелмно) на берегу Вислы. Мой отец, Фридрих Гудериан, был в то время обер-лейтенантом во II Померанском егерском батальоне. Он родился в 1858 году, 3 августа, в Гросс-Клоне, под Тухелем. Моя мать, в девичестве Клара Киргофф, родилась 26 февраля 1865 года в Немчике, под Кульмом. Оба моих деда были помещиками-землевладельцами. И все мои предки, о которых я смог что-нибудь узнать, были помещиками или адвокатами и жили либо в Варте, либо в Восточной или Западной Пруссии. И только мой отец, единственный из всех близких родственников, был офицером регулярной армии.
2 октября 1890 года родился мой брат Фриц.
В 1891 году мой отец по долгу службы переехал в Кольмар, в Эльзас. Там я пошел в школу, когда мне исполнилось шесть лет, и учился до 1900 года, когда отца перевели в Лотарингию – в Санкт-Авольд. Санкт-Авольд был слишком маленьким городком, и в нем не было средней школы, поэтому родителям пришлось отправить нас в пансион, в другой город. Стесненность нашего отца в средствах и страстное желание его обоих сыновей стать офицерами предопределили выбор учебного заведения – и мы продолжили обучение в кадетском корпусе. 1 апреля 1901 года нас с братом послали в кадетский корпус в Карлсруэ, в Бадене, где я и учился вплоть до 1 апреля 1903 года, когда меня отправили в старший кадетский корпус в Гросс-Лихтерфельд, что под Берлином. А через два года за мной последовал и брат. В феврале 1907 года я сдал итоговые экзамены – райферпрюфунг. До сих пор, когда я вспоминаю своих учителей и наставников тех лет, меня переполняют глубокая благодарность и уважение. Наше обучение в кадетских корпусах было, конечно, по-военному строгим и простым. Но оно строилось на принципах доброты и справедливости. Учебный курс основывался на предметах гражданских школ того времени. Как и в реальной гимназии, большое внимание уделялось языкам, математике и истории. Эти знания очень пригодились нам в жизни, причем они давались нам в том же объеме, что и студентам гражданских учебных заведений.
В феврале 1907 года меня, в ту пору курсанта второго курса – фенриха, распределили в 10-й Ганноверский егерский батальон, располагавшийся в Биче, в Лотарингии. До декабря 1908 года батальоном командовал мой отец. Это был настоящий подарок судьбы, потому что мне снова представилась счастливая возможность пожить в семье своих родителей после шестилетнего обучения в пансионе. Окончив военную школу в Меце (где проходил обучение с апреля по декабрь 1907 года), я был произведен в чин младшего лейтенанта 27 января 1908 года – за выслугой лет, начиная с 22 июня 1906 года.
С этого момента и вплоть до начала Первой мировой войны я наслаждался счастливой жизнью младшего офицера. 1 октября 1909 года наш егерский батальон получил назначение в свой родной район – провинцию Ганновер. Там мы встали гарнизоном в Госларе, в горах Гарц. Именно там я обручился с Маргаритой Гёрне, ставшей моей дорогой женой. Мы поженились 1 октября 1913 года, и с тех пор она была моей постоянной подругой, делила со мной все радости и печали разнообразной и, конечно, нелегкой военной жизни.
Но не успели мы насладиться нашим счастьем, как его грубо оборвала вспыхнувшая 2 августа 1914 года война. И следующие четыре года мне редко выпадала счастливая случайность побыть с семьей.
23 августа 1914 года Бог послал нам сына, Хайнца Гюнтера, а 17 сентября 1918 года – второго сына, Курта. Мой дорогой отец умер в начале войны, через год после тяжелой операции, которую ему сделали в мае 1913 года и из-за которой ему пришлось оставить службу по состоянию здоровья. Эта смерть унесла человека, который был для меня примером как военной, так и просто человеческой доблести. Мать пережила его на 16 лет. Она ушла из жизни в марте 1931 года, завершив свою жизнь, полную любви и доброты.
В 1918 году, когда было подписано перемирие, я поступил на службу в пограничные войска на востоке, сначала в Силезии, а потом – в Прибалтике. В конце этой книги вы найдете подробный послужной список, с необходимыми комментариями о личной жизни. Из него видно, что до 1922 года я оставался пехотным офицером и выполнял то полевые, то штабные обязанности. Но прикрепление к 3-му телеграфному батальону в Кобленце и работа с радиотехникой в первые месяцы Первой мировой войны дали мне возможность приобрести некоторые знания о системе передачи сигналов, что сослужило мне добрую службу в дальнейшем, когда я стал у истоков создания совершенно нового рода войск.
Глава 2
Становление танковых войск Германии
Весь период от одной войны до другой я был занят созданием бронетанковых войск Германии. Хотя я был егерским офицером (легкая пехота) и технического образования у меня не было, мне пришлось вплотную заняться проблемой моторизации.
Вернувшись из Прибалтики осенью 1919 года, я некоторое время служил в 10-й бригаде рейхсвера в Ганновере. В январе 1920 года мне поручили командование моим родным егерским батальоном в Госларе. В то время я еще не думал о возвращении к работе в Генеральном штабе, которой занимался до января 1920 года. Во-первых, мое возвращение из Прибалтики было обусловлено не самыми приятными обстоятельствами, а во-вторых, в столь маленькой армии, вся численность которой была сокращена до ста тысяч человек, оставалось крайне мало надежд на то, чтобы сделать быструю карьеру. Поэтому я очень удивился, когда осенью 1921 года мой батальонный командир, очень уважаемый мной человек, полковник фон Амсберг, осведомился о моем желании вернуться к работе в Генеральном штабе. Я ответил, что желание такое есть, и больше эта тема не поднималась. Лишь в январе 1922 года мне вдруг позвонил подполковник Йоахим фон Штюльпнагель из Труппенампта (Генерального штаба армии) министерства обороны (РВМ) и спросил, почему я до сих пор не прибыл в Мюнхен. От него я узнал, что меня должны перевести в отделение моторизованного транспорта в инспекторате транспортных войск, поскольку инспектору, генералу фон Чишвицу, потребовался на службу офицер из Генерального штаба. Официально я должен был вступить в эту должность 1 апреля, но было решено, что перед тем, как приступать к штабной работе, мне стоит набраться опыта на полевой работе в автомобильных войсках, для чего меня направили в 7-й (Баварский) моторизованный транспортный батальон в Мюнхене, куда я и должен был отбыть немедленно.
Новая работа заинтересовала меня, и я тут же отправился в путь и прибыл в Мюнхен, к батальонному командиру майору Лутцу. С этим офицером мне предстояло проработать плечом к плечу несколько лет, и этот добрый и отзывчивый человек всегда вызывал у меня чувство глубокого уважения. Мне было предписано остановиться в Мюнхене и записаться в 1-ю роту, которой в то время командовал Виммер, бывший офицер воздушных войск, который впоследствии еще вернется к полетам. Майор Лутц объяснил мне по прибытии, что я буду заниматься в министерстве организацией и эксплуатацией войск моторизованного транспорта. Деятельность, которой я посвятил себя в Мюнхене, стала подготовкой к основной работе в этой области. Майор Лутц и капитан Виммер сделали все, чтобы я узнал как можно больше об особенностях моторизованных войск, и я приобрел много нужных знаний.
1 апреля 1922 года я приехал к генералу фон Чишвицу в Берлин, ожидая получить указания по работе в Генеральном штабе. Он сообщил, что первоначально намеревался поручить мне решение вопросов эксплуатации автомобильных войск. Однако начальник штаба, майор Петтер, отдал иное распоряжение: мне поручили техническое обеспечение ремонтных станций, оснащение запасами топлива, ведение строительных работ и заботу о техническом персонале. Помимо этого в сферу моей деятельности включались дорожные и другие виды сообщения. Я был ошеломлен и ответил генералу, что учился совсем другому, что мне незнакома техническая сторона дела и вряд ли моих знаний хватит, чтобы справляться с обязанностями работы в министерстве. Генерал фон Чишвиц ответил на это, что первоначально хотел поручить мне те обязанности, о которых говорил со мной майор Лутц. Но начальник штаба представил приказ о производстве дел, составленный в императорском военном министерстве Пруссии в 1873 году, – дополненный, разумеется, некоторым количеством исправлений и добавлений. Согласно этому документу, именно начальник штаба, а не инспектор, обладает правом определять круг должностных обязанностей офицеров. Инспектор выразил сожаление по поводу того, что не может повлиять на решение начальника штаба, но обещал, что постарается добиться, чтобы я мог заниматься и тем, к чему изначально готовился. Я подал прошение о возвращении в егерскую роту, но получил отказ.
В общем, я вплотную занялся технической стороной дела, с которой мне предстояло связать свою карьеру. Если не считать нескольких документов, находящихся в состоянии разработки, мой предшественник не оставил ничего достойного внимания. Я мог положиться лишь на нескольких старых сотрудников министерства, которые хорошо знали бумажную сторону дела и весь процесс нашей работы – они помогали мне изо всех сил. Эта деятельность оказалась для меня чрезвычайно полезной с точки зрения обучения – приобретенный на ней опыт в дальнейшем мне очень пригодился. Самым же ценным стало для меня порученное генералом фон Чишвицем изучение вопроса транспортировки войск на автомашинах. В результате этой работы, к которой я приступил сразу же после недолгой практики в Гарце, я впервые узнал о тех возможностях, которые открывало использование моторизованных войск, и смог самостоятельно судить об их особенностях. Генерал фон Чишвиц оказался очень строгим начальником. Он замечал малейшую мою ошибку и придавал огромное значение аккуратности в работе. Работа с ним многому меня научила.
Первая мировая война дала уже множество примеров того, как для переброски войск использовалась моторизованная техника. Передвижения воинских подразделений таким образом осуществлялись чаще всего в тылу, за более или менее фиксированной линией фронта, и никогда – в сторону противника. Теперь же Германия оказалась беззащитной, и было маловероятно, что война будет позиционной, с фиксированной линией фронта. Мы должны были полагаться на мобильную оборону в случае войны. Проблема транспортировки моторизованных войск во время маневренной войны в конечном счете свелась к вопросу о защите транспортных средств. Надежной защитой могли служить только бронированные машины. Поэтому я занялся изучением прецедентов того, какие эксперименты с бронетехникой проводились ранее. Так я сошелся с лейтенантом Фолькхаймом, который собирал и изучал немногочисленные сведения об использовании Германией бронемашин, а также более богатый опыт использования во время войны вражеских танковых частей, который тоже мог пригодиться нашей маленькой армии. Лейтенант предоставил мне достаточно литературы по этому предмету. Теория в этих книгах была разработана слабо, но мне, по крайней мере, было от чего оттолкнуться. Англичане и французы имели более богатый опыт, и именно ими была написана основная часть книг. С этих книг я и начал изучение вопроса.
Я читал в основном книги и статьи англичан – Фуллера, Лиддела Харта и Мартела. Они подогрели мой интерес и дали пищу для размышлений. Авторы, дальновидные солдаты, уже тогда видели в танках нечто большее, чем просто вспомогательные средства для действий пехоты. Они рассматривали танк как элемент стремительной моторизации нашего века, став, таким образом, пионерами нового способа ведения крупномасштабных военных действий.
Из их книг я узнал о концентрации бронетехники в битве при Камбре. Именно Лиддел Харт делал упор на применении бронетанковых войск в наступлениях на большие расстояния, в операциях, направленных на разрушение коммуникаций вражеской армии, и именно он предложил формировать дивизии бронетехники из сочетания танков и бронированных машин пехоты. Находясь глубоко под впечатлением этих идей, я пытался адаптировать их для нашей собственной армии. Поэтому многими идеями, определившими наше дальнейшее развитие, я обязан капитану Лидделу Харту.
Среди слепых и одноглазый – король. Так как больше этой темой не занимался никто, я очень скоро оказался единственным специалистом. Несколько небольших статей, которые я писал в газету «Милитер вохенблат» («Военный еженедельник»), укрепили за мной эту репутацию. Редактор газеты, генерал фон Альтрок, часто навещал меня и просил писать еще и еще. Это был солдат высшего класса, и он был озабочен тем, чтобы материалы газеты освещали самые современные проблемы.
В ходе этой деятельности я познакомился с Фрицем Хайглем, австрийцем, автором «Справочного пособия по танкам». Я смог предоставить ему некоторую информацию по тактическим вопросам, а он произвел на меня впечатление истинного немца.
Зимой 1923/24 года подполковник фон Браухич, который позже станет главнокомандующим армией, устроил маневры с целью проверки возможностей моторизованных войск в части координации их действий с авиацией; эти упражнения привлекли внимание управления военной подготовки, и в итоге мне предложили должность преподавателя тактики и военной истории. Успешно пройдя тесты, я был отправлен на так называемую «инструкторскую стажировку». В рамках этой стажировки осенью 1924 года я попал в штаб 2-й дивизии в Штеттине (Щецин), которой командовал в то время генерал фон Чишвиц, снова ставший таким образом моим непосредственным командиром.
Однако перед тем, как попасть туда, я нес ответственность, под командованием преемника Чишвица на посту инспектора полковника фон Натцмера, за ряд занятий, как теоретических, так и полевых, целью которых являлось изучение возможностей применения танков, особенно по части разведывательных действий – во взаимодействии с кавалерией. Все, что у нас для этих целей имелось, были «бронетранспортеры пехоты», неуклюжие машины, дозволенные нам по Версальскому мирному договору. Они имели полноприводный двигатель, но ввиду большого веса использовать их на бездорожье было проблематично. Я результатами занятий остался доволен и в своем заключительном слове выразил надежду, что в наших силах превратить моторизованные части из вспомогательных в боевые. Правда, мой инспектор придерживался прямо противоположного мнения, заявив мне: «Какие к черту боевые? Они муку должны возить!» Да, так и было.
Итак, я отправился в Штеттин, чтобы обучать офицеров, которым предстояла штабная работа, тактике и военной истории. Новая должность подразумевала массу работы; аудитория была такая, что палец в рот не клади, поэтому все занятия надо было продумывать очень тщательно, принимая только взвешенные решения, а материал лекций должен был быть четким и ясным. Что касается военной истории, то я особое внимание уделял наполеоновской кампании 1806 года, которая в Германии незаслуженно игнорируется, несомненно, только из-за того болезненного поражения немцев, которым она завершилась; однако что касается командования войсками в условиях мобильной войны, это была очень поучительная кампания. Затрагивал я также и историю немецкой и французской кавалерии осенью 1914 года. Это тщательное изучение кавалерийской тактики 1914-го впоследствии оказалось полезным для развития моих теорий, в которых большое внимание уделялось тактическому и оперативному аспектам перемещений.
Поскольку я часто имел возможность выносить свои идеи на тактические учения и военные игры, мой непосредственный командир, майор Хёринг, упомянул об этом в моей характеристике. В результате после трех лет работы инструктором меня перевели обратно в военное министерство, в транспортное управление Труппенампта, под командование полковника Хальма, позже – подполковников Вегера и Кюне, являвшееся на тот момент частью оперативного управления. Моя должность была новой: я отвечал за перевозку солдат грузовиками. В общем, это и были все возможности наших военных машин на тот период. Мои работы над темой вскоре вскрыли ряд проблем, возникающих при такого рода транспортировке. Да, действительно, французы, особенно во время Первой мировой войны, достигли на этом поприще больших успехов, например в Вердене, но они при этом осуществляли переброску войск за линией более или менее статичного фронта, когда не требовалась одновременная переброска всей дивизии, включая конный транспорт и в первую очередь артиллерию. А в условиях мобильной войны, когда на грузовики пришлось бы грузить все имущество дивизии, включая артиллерию, их потребовалось бы огромное количество. На эту тему вспыхивало немало жарких споров, и скептиков было больше, чем тех, кто верил в разумное рабочее решение.
Осенью 1928-го ко мне подошел полковник Штоттмайстер из учебного отдела моторизованных войск с просьбой прочесть его людям что-нибудь по танковой тактике. Мое начальство не возражало против такой дополнительной нагрузки. И я вернулся к своим танкам, пусть и в чисто теоретическом аспекте. Мне очень не хватало практического опыта обращения с танками; на тот момент я еще ни одного танка не видел изнутри. А теперь вот мне приходилось учить. Это в первую очередь требовало от меня тщательной подготовки и подробного изучения доступных материалов. Литература о последней войне была теперь доступна в огромных количествах, а в иностранных армиях материал ее был уже достаточно разработан и отражен в соответствующих руководствах[1 - Английское учебное пособие того времени по бронированным боевым машинам было переведено на немецкий и много лет служило теоретическим руководством для развития наших идей.]. Это облегчило мне изучение теории танкового дела по сравнению с тем временем, когда я впервые попал в военное министерство. Что же касается практики, то полагаться приходилось в первую очередь на учебные упражнения с макетами. Сначала это были тряпичные макеты на каркасах, которые переносили пешие солдаты, но теперь это были уже макеты на колесах, с мотором, из листового металла. Так мы смогли проводить учения с макетами, спасибо подполковникам Бушу и Лизе и III (Шпандаускому) батальону 9-го пехотного полка, которым они командовали. Именно на таких учениях я и познакомился с человеком, с которым впоследствии мне предстояло очень тесно сотрудничать, – с Венком, который был тогда адъютантом III батальона 9-го пехотного полка. Мы приступили к систематической работе по изучению возможностей танка как отдельно действующей машины, возможностей танкового взвода, роты и батальона.
Как бы ограниченны ни были наши возможности практического обучения, но мы все равно получали все более ясное представление о роли танка в современной войне. Особенно меня порадовала возможность съездить на четыре недели в Швецию и увидеть там в действии последний немецкий танк, «LK-II», и даже самому поуправлять им. (Немецкий танк «LK-II» производился в конце Первой мировой войны, но на фронт до конца войны попасть не успел. Его по частям продали в Швецию, где из этих частей и был собран в 1918 году первый шведский танк.)
В Швецию мы с женой ехали через Данию, где провели несколько захватывающих дней в Копенгагене и его прекрасных окрестностях. Большое впечатление на нас произвела красота скульптур Торвальдсена. А стоя на террасе в Эльсиноре, мы не могли не вспомнить гамлетовское «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам!». Мы стояли на террасе, солнце золотило окрестности и рождало зеленоватый отсвет на бронзовых стволах старинных пушек. А призрак так и не появился.
Отчалив от Мотала на корабле, мы пересекли канал Гота и шведские озера. Вечером мы сошли с палубы, чтобы осмотреть красивый древний монастырь Врета Чирка. На следующий день нас встречала гордая архитектура Северной Венеции – Стокгольма.
Я был откомандирован в Стриджсваньский батальон. II батальон гвардейцев Гота, командир которого, полковник Бурен, был чрезвычайно дружелюбен. Я попал в роту капитана Клингспора, офицера, с которым у меня вскоре завязалась тесная дружба, продолжавшаяся до самой его смерти. Все шведские офицеры, с которыми я познакомился, относились к немецким гостям открыто и дружелюбно. Похоже, от нас ожидали, что их гостеприимство мы воспримем как должное. На полевых учениях нас всегда самым дружеским образом приглашали на постой.
С удовольствием и благодарностью я всегда буду вспоминать то приятное и полезное время, которое мне посчастливилось провести в Швеции.
В это же время, в 1929 году, я пришел к убеждению, что, действуя сами по себе или совместно с пехотой, танки никогда не приобретут решающего значения. Изучение военной истории, проводимые в это время в Англии учения и наши собственные тренировки с муляжами убедили меня, что танки не смогут в полной мере проявить всех своих достоинств, пока той же скоростью и проходимостью не начнут обладать и другие виды оружия, на поддержку которых танки могли бы полагаться. Танки играли бы в этих соединениях главную роль, а все прочие подчинялись бы их требованиям. Включать танки в пехотные дивизии было бы неправильно; требовалось создание бронетанковых дивизий, в которые входили бы и все вспомогательные части, необходимые для полноценного действия танков.
Во время летних учений без войск в 1929 году одно из упражнений я провел на тему применения такой воображаемой бронетанковой дивизии. Упражнение было выполнено успешно, я убедился, что стою на верном пути. Однако инспектор транспортных войск – в ту пору это был генерал Отто фон Штюльпнагель – запретил мне теоретизировать на тему бронетанковых соединений крупнее полка. По его мнению, танковые дивизии – это утопия.
Осенью 1929 года начальник штаба инспекции моторизованных войск, мой старый друг по Мюнхену полковник Лутц спросил, не хочу ли я стать командиром моторизованного батальона. Я согласился и 1 февраля 1931 года получил под командование 3-й Прусский моторизованный батальон в Берлин-Ланквитце. Этот батальон состоял из четырех рот: 1-я и 4-я находились там же, где и штаб батальона – в Берлин-Ланквитце, 2-я – в учебном округе Дёбериц – Эльсгрунд, а 3-я – на Нейссе (Ниса). 4-я рота была сформирована на базе эскадрона 3-го конно-транспортного батальона. Как только я заступил на должность, полковник Лутц помог мне с переоснащением: 1-я рота получила разведывательные бронеавтомобили, а 4-я – мотоциклы, так что вместе они составили ядро разведывательного батальона бронетехники. 2-я рота получила муляжи танков, а 3-я, на Нейссе, была реорганизована в противотанковую, причем в роли вооружения на этот раз снова выступали муляжи – деревянные орудия. 1-я рота обладала настоящими старыми бронемашинами, дозволенными нам по условиям Версальского договора, но во избежание износа на учениях мы использовали муляжи. Только мотоциклетная рота пользовалась реальной техникой и была вооружена пулеметами.
Вот с таким импровизированным подразделением я и занялся полевыми упражнениями. Я был рад действовать самостоятельно, пусть даже и командуя столь малым соединением. И солдаты и офицеры с энтузиазмом отнеслись к своим новым задачам – несомненно, это внесло приятное разнообразие в их жизнь после ежедневной монотонной службы по снабжению стотысячной армии. А вот мое руководство таким энтузиазмом не пылало. Инспектор транспортных войск настолько не верил в возможности нового соединения, что запретил нам проводить совместные учения с другими размещенными поблизости батальонами. На маневрах 3-й дивизии, в которую мы входили, нам не разрешалось действовать подразделениями более взвода. Единственным исключением был командир 3-й дивизии генерал Йоахим фон Штюльпнагель, который несколько лет назад звонил мне по поводу перевода меня в Мюнхен. Этого выдающегося офицера интересовали наши занятия, и он был к нам расположен. Он нам во многом помог. По окончании учений он настаивал на том, чтобы критика наших действий была конструктивной. К сожалению, весной 1931-го генерал Йоахим фон Штюльпнагель по собственной воле ушел в отставку из-за разногласий с военным министерством.
Той же весной нас покинул и наш инспектор, генерал Отто фон Штюльпнагель. На прощание он сказал мне:
– Вы слишком спешите. Поверьте, нам с вами немецких танков в действии не увидеть.
Он был умный человек, но слишком уж скептически настроенный. Он мог разглядеть проблему, но оказался не способен найти отправную точку, чтобы ее решить.
Его сменил бывший начальник его штаба генерал Лутц. Это тоже был умный человек с хорошим знанием тактики и блестящими организаторскими способностями. Он признал преимущества тех тактических новшеств, которые я отстаивал, и всецело встал на мою сторону. Он назначил меня начальником своего штаба, и осенью 1931-го я вступил в новую должность. За этим последовали годы тяжкой работы, иногда в стрессовых условиях, но годы эти оказались чрезвычайно плодотворными. Именно в эти годы появились наши бронетанковые войска.
Мы были абсолютно убеждены, что развивать бронетанковые войска следует в направлении создания из них решающего оружия. Соответственно, они должны составлять бронетанковые дивизии, а впоследствии и бронетанковые корпуса. Теперь проблема заключалась в том, чтобы убедить в верности нашего пути представителей других родов войск и главнокомандующего армией. Это было трудно, поскольку никто не верил, что моторизованные войска – которые выполняли служебные функции, и не более того! – способны играть серьезную роль в тактическом и даже оперативном отношении. Более старые рода войск, особенно пехота и кавалерия, оценивались как самые важные составляющие армии. Пехота все еще считалась «царицей полей». Нашей стотысячной армии не позволено было иметь танков, поэтому никто этого вида оружия, о котором было столько разговоров, не видел. А когда мы появились на маневрах со своими муляжами, они произвели на опытных бойцов столь убогое впечатление, что нас просто жалели и не принимали всерьез. В результате наши танки готовы были принять лишь как элемент поддержки пехоты, а не как новый полноценный род войск.
Основным нашим противником выступала инспекция кавалерии. Мой генерал осведомился, каким кавалеристы видят свое будущее – в роли разведывательных войск для других частей или в роли тяжелой кавалерии, сражающейся самостоятельно. Инспектор кавалерии, генерал фон Хиршберг, ответил, что планирует организацию тяжелой кавалерии. А вот оперативную разведку он явно хотел перепоручить моторизованным войскам. Поэтому для выполнения именно этой задачи мы и стали тренировать наш разведывательный бронетанковый батальон. А параллельно с этим мы боролись за создание танковых дивизий. В конце концов мы потребовали создания противотанкового батальона в каждой из пехотных дивизий, исходя из того, что если будет создаваться противотанковое оружие, то ему придется не уступать танкам в скорости и мобильности.
Однако генерала фон Хиршберга сменил генерал Кнохенхауэр, в прошлом пехотинец, и он явно не считал те уступки, на которые пошел по отношению к нам его предшественник, неисправимым шагом. Он создал кавалерийский корпус из трех кавалерийских дивизий стотысячной армии и попытался вернуть ведение оперативной разведки в сферу компетенции кавалерии, прибрав при этом к рукам наши технические нововведения. В ходе этого в наши подразделения должно было внедриться множество кавалерийских офицеров. Споры между нами иногда доходили до точки кипения. Но в конце концов новаторы победили реакционеров, двигатель внутреннего сгорания – лошадь, а пушка – пику.
Не меньшую важность представляла собой проблема материального оснащения, что позволило бы сменить теорию на практику. С технической стороны была проведена большая подготовительная работа. Начиная с 1926 года за рубежом существовал испытательный полигон, где можно было испытывать новые немецкие танки. Управление по делам вооружений армии заключило контракты с различными фирмами на производство двух типов средних и трех типов легких танков по тогдашней классификации. Было произведено по два образца каждого типа, так что всего мы имели десять танков. Средние танки имели в качестве вооружения 75-миллиметровые орудия, легкие – 37-миллиметровые. Эти образцы были выполнены не из броневого листа, а из малоуглеродистой стали. Максимальная скорость этих машин составляла 20 километров в час.
Ответственный за производство танков офицер, капитан Пирнер, немало вытерпел, чтобы добиться соответствия этих новых моделей современным требованиям, таким, как газонепроницаемость, эффективность работы двигателя, возможность кругового обстрела как для орудия в башне, так и для пулеметов, достаточно высокая посадка и хорошая маневренность. И в этом он по большей части преуспел. С другой стороны, плохо было то, что командиру танка приходилось сидеть рядом с водителем, откуда он не имел обзора назад, да и по бокам обзор частично закрывали передние траки: сиденье было расположено слишком низко. Радиосвязи тогда еще не было. В общем, хотя, с одной стороны, танки, построенные в 20-х годах, сильно отличались по техническим характеристикам от используемых в Первую мировую, но пока еще не соответствовали тактическим требованиям, предъявляемым к танкам для успешного выполнения предназначенной для них роли. Поэтому было нецелесообразно начинать массовое производство существовавших на тот момент моделей; требовалась разработка новых.
По нашему мнению, для оснащения танковых дивизий нам нужны были танки двух типов: легкие танки с бронебойной пушкой и двумя пулеметами, одним в башне и одним в корпусе, и средние танки с орудием большого калибра и двумя пулеметами, такими, как у легких танков. Легкие танки составляли бы три роты танкового батальона; средние – одну роту и выполняли бы двойную роль: поддержки легких танков в бою и расстреливания целей, находящихся вне досягаемости орудий легких танков. По поводу калибра орудий мы расходились во мнениях и с начальником управления по делам вооружений армии, и с инспектором артиллерии. И тот и другой считали, что 37-миллиметрового орудия вполне достаточно для легких танков, а я хотел, чтобы они укомплектовывались хотя бы 50-миллиметровым, потому что в ближайшем будущем можно было ожидать появления более тяжелой бронезащиты у иностранных танков. Однако, поскольку пехота уже укомплектовывалась 37-миллиметровыми противотанковыми орудиями, а выпускать два типа противотанковых орудий и снарядов было бы нежелательно с производственной точки зрения, нам с генералом Лутцем пришлось уступить. Для средних танков сошлись на 75-миллиметровом орудии. Полный вес этого танка не должен был превышать двадцати четырех тонн. Фактором ограничения в данном случае служила грузоподъемность мостов в Германии. Скорость, заложенная в технических характеристиках, составляла 40 километров в час. Экипаж танков обоих типов состоял из пяти человек: стрелок, заряжающий и командир – в башне (причем командир должен был сидеть над стрелком и иметь специальную командирскую башенку с круговым обзором), водитель и радист – в корпусе танка. Отдача команд экипажу должна была осуществляться посредством ларингофона. Планировалось также обеспечение радиосвязи между танками на ходу. Если сравнить эти требования с теми предыдущими, в соответствии с которыми были созданы вышеописанные модели, становится ясно, что необходимость этих серьезных конструктивных перемен была вызвана новым осмыслением тактической и оперативной роли танков.
Выдвигая эти долгосрочные планы, мы прекрасно понимали, что на то, чтобы получить боеспособные танки, потребуются годы. А пока нам нужен был учебный танк. Для этой цели нам послужили закупленные в Англии шасси «Карден-Ллойд», изначально предназначенные для установки на них 20-миллиметрового зенитного орудия. На башню, которую могла выдержать эта машина, ничего тяжелее пулемета установить нельзя было. Но зато уже в 1934 году мы имели бы готовый танк, хотя бы для того, чтобы было на чем тренироваться, пока не появятся настоящие танки. Поэтому был отдан приказ о поточном производстве этих машин, получивших название «T-I». Никто и не думал в 1932 году, что когда-нибудь нам придется воевать силами этих маленьких учебных танков.
Трудности с производством основных типов танков, которые мы заказали, затянулись дольше, чем мы на то рассчитывали. В конце концов генерал Лутц согласился на промежуточный вариант – танк «Т-П» с 20-миллиметровой пушкой и одним пулеметом, производства компании «MAN».
Летом 1932 года генерал Лутц впервые организовал учения с участием как усиленных пехотных полков, так и танковых батальонов (укомплектованных конечно же муляжами) в учебных округах Графенвёр и Ютербог. Впервые после подписания Версальского договора на маневрах того года появились немецкие разведывательные бронеавтомобили, построенные, согласно нашим спецификациям, из стального броневого листа на шасси от трехосного грузовика. Школьников, привыкших уже протыкать брезентовые стенки наших макетов карандашами, чтобы посмотреть, что там внутри, на этот раз постигло разочарование, впрочем, как и пехотинцев, которые для обороны от наших предыдущих «танков» уже наловчились использовать палки и камни, а теперь почувствовали на себе, как презираемые ими машины вытесняют их с поля боя. Против бронированных машин бессильными оказались даже штыки.
Эти маневры стали испытанием готовности бронированных и моторизованных частей к оперативным действиям. Со стороны кавалеристов было много необоснованной критики, но в целом наш успех был столь очевиден, что ей не придали значения. Да и среди кавалеристов многие из тех, кто помоложе и подальновиднее, стали проявлять интерес к нашему нововведению и принимать нашу сторону, понимая, что в наше время старые добрые принципы ведения кавалерийских сражений применимы лишь в том случае, если кавалерия примет новое вооружение и новые методики.
Маневры 1932 года оказались последними, на которых присутствовал престарелый фельдмаршал фон Гинденбург. На окончательном разборе он произнес короткую речь, и я был поражен той точностью, с которой старик указал на все совершенные ошибки. Когда речь зашла о кавалерийском корпусе, Гинденбург сказал так:
– На войне побеждает простота. Я был в штабе кавалерийского корпуса – простотой там и не пахнет.
И он был совершенно прав.
В 1933 году Гитлер стал канцлером, и в политике рейха, как внешней, так и внутренней, наступили перемены. Впервые я увидел и услышал Гитлера на открытии Берлинской автомобильной выставки в начале февраля. Странно было, что канцлер лично открывал выставку. И слова его шокировали непохожестью на привычные речи министров и канцлеров по подобным поводам. Он объявил об отмене налога на автомобили, говорил о новых автострадах и о «фольксвагене» – будущем дешевом массовом «народном автомобиле».
Назначение военным министром генерала фон Бломберга, а начальником министерского управления генерала фон Рейхенау тотчас же сказалось на моей работе. Оба этих генерала благоволили нововведениям, так что идея создания бронетанковых сил была встречена с симпатией, по крайней мере в высших кругах вермахта. Кроме того, вскоре стало ясно, что и самого Гитлера интересуют вопросы моторизации и бронетехники. Первое тому подтверждение я получил в Куммерсдорфе, где проводилось собрание под эгидой управления по делам вооружений армии с целью продемонстрировать новинки вооружения; мне предоставили полчаса для описания канцлеру положения дел с моторизованными частями. Я показал мотоциклетный взвод, противотанковый взвод, экспериментальный на то время взвод танков «T-I» и по одному взводу легких и тяжелых бронеавтомобилей разведки. На Гитлера скорость и точность передвижения наших частей произвели большое впечатление, и он все повторял: «Вот что мне нужно!» По итогам этой демонстрации я был убежден, что глава правительства одобрит мои предложения по организации современного вермахта, если мне только дадут возможность изложить ему свои взгляды. Препятствовали этому главным образом жесткость армейских протоколов и противодействие высших армейских чинов – стоявших между мной и Бломбергом офицеров Генерального штаба.
Кстати, о немецких политиках: примечательно, что последним канцлером, у которого имелось достаточно интереса к вопросам развития военной техники, чтобы приехать в Куммерсдорф, был князь Бисмарк в 1890 году. С тех пор до Гитлера ни один канцлер вообще не появлялся здесь. Это подтвердили и записи в книге посетителей управления по делам вооружений армии, когда глава управления, генерал Бекер, попросил Гитлера расписаться в ней. Да, «милитаристской» политика Германии явно не была.
21 марта 1933 года рейхстаг открылся церковной службой в Потсдамской гарнизонной церкви.
23 марта за службой последовал знаменитый Акт о власти, принятый с одобрения Национального фронта и Партии Центра, по которому новый канцлер получал все права диктатора. С похвальной храбростью депутаты от социал-демократов голосовали против; не многие понимали тогда, какие несчастья принесет впоследствии этот акт. На тех же, кто голосовал за Акт о власти, лежит полная ответственность за все, что произошло впоследствии.
Летом 1933-го глава моторизованного корпуса национал-социалистов Адольф Хюнлейн пригласил меня на праздничную встречу лидеров его организации, на которой ожидался сам Адольф Гитлер. Мне показалось интересным увидеть Гитлера в кругу поклонников. Поскольку сам Хюнлейн был достойным человеком, с которым легко было работать, я принял его приглашение. Гитлер произнес речь об истории революций, блеснув при этом неплохим знанием истории, и в своей речи, длившейся несколько часов, наглядно показал, что каждая революция, по достижении своих целей и прошествии времени, должна смениться процессом эволюции. Именно сейчас, утверждал он, и настал такой момент для революции национал-социалистов. Он призвал своих последователей иметь это в виду. Оставалось только надеяться, что его указания будут приняты к выполнению.
Процесс создания бронетанковых войск уже пошел, и за 1933 год был достигнут значительный прогресс. Экспериментальные и тренировочные учения с муляжами в большой степени прояснили вопросы взаимодействия между различными видами вооружений и укрепили меня в убеждении, что танки только в том случае смогут полностью выполнить свою роль в современной армии, если их рассматривать как часть главного оружия и снабдить полной поддержкой вспомогательных моторизованных частей.
Если тактическое развитие было налицо, то ситуация с техническим оснащением беспокоила все больше. Одним из последствий нашего разоружения по Версальскому договору стал тот факт, что наша промышленность вот уже много лет не производила военной продукции; в результате не хватало не только опытных рабочих, но и производственного оборудования, чтобы воплотить наши намерения. Особенно большой проблемой было производство достаточно прочного броневого листа. Те, что были выпущены, сразу разлетались, как стекло.
Немало времени заняло и выполнение наших требований по части радиосвязи и оптики – надо признать, самых технически сложных областей. Однако я никогда не пожалею об усилиях, затраченных на то, чтобы обеспечить нашим танкам качественный визуальный обзор и радиосвязь. В отношении последней мы до конца превосходили противника, и это в некоторой степени компенсировало наше отставание по другим аспектам.
Осенью 1933 года командующим сухопутными войсками был назначен генерал барон фон Фрич. Во главе армии встал человек, которому полностью доверял офицерский корпус. Это был человек благородной, рыцарской души и вместе с тем умный, осторожный солдат с основательными тактическими и оперативными взглядами. Он не очень хорошо разбирался в технике, но всегда был готов без предрассудков воспринимать свежие идеи и принимать их, если они казались ему правильными. В результате мне было легче обсуждать с ним вопросы развития бронетанковых войск, нежели с кем-либо еще из Верховного командования армии. В бытность начальником 1-го управления Труппенамта стотысячной армии, он уже проявлял интерес к бронетехнике и моторизации и посвятил некоторое время изучению танковых дивизий. На той высокой должности, которую он занимал теперь, он продолжал выказывать не меньшую заинтересованность в нашем деле. Вот показательный эпизод, говорящий о его манере вести дела. Я изложил ему некоторые технические проблемы производства танков. Он недоверчиво сказал мне:
– Вы ведь должны знать, что техники всегда врут.
Я ответил:
– Вполне возможно, но, когда они врут, это обнаруживается уже через год-два – после провала попыток реализовать их идеи. А тактики тоже врут, только вот их ложь обнаруживается после поражения в войне, когда уже слишком поздно.
Фрич покрутил в руках монокль, как он это часто делал, и ответил:
– Может быть, вы и правы…
На больших собраниях он был чрезвычайно сдержан и даже застенчив, но, будучи среди друзей, которым он полностью доверял, Фрич был открыт и доступен. У него было замечательное чувство юмора, когда он того хотел, и очаровательная манера поведения.
