скачать книгу бесплатно
когда души отверстый краник
тепло своё сполна расточит.
Гуляки, выветрясь в руины,
полезны миру даже старыми,
служа прогрессу медицины
симптомами и гонорарами.
Плетусь, сутулый и несвежий,
струю мораль и книжный дух,
вокруг плечистые невежи
влекут прелестных потаскух.
Чадит окурок дней моих
всё глуше и темней,
и тонким дымом вьётся стих
с испепелённых дней.
Пел и горланил, как петух,
крылами бил, кипел, как кочет;
устал, остыл, совсем потух,
теперь он учит и пророчит.
Когда, заметно делая добрее,
уже несёт по устью нас река,
черты ветхозаветного еврея
являются в морщинах старика.
Увы нашей бренной природе:
стареем, ветшая, как платье,
и даже пороки проходят,
и надо спешить потакать им.
Ещё не чужды мы греху,
но песни главные отпеты,
и у детей горит в паху
огонь бессмертной эстафеты.
Чем ближе мы к земле и праху,
тем умудрённей наш покой;
где юность ломится с размаху,
там старость пробует клюкой.
Конечно, дважды два – всегда четыре,
конечно, неизменны расстояния,
но всё, что мы любили в этом мире,
прекраснеет в кануны расставания.
Случайно встретившись в аду
с отпетой шлюхой, мной воспетой,
вернусь я на сковороду
уже, возможно, с сигаретой.
С годами дни становятся короче,
несбывшееся вяжется узлом,
и полнятся томительные ночи
пленительными снами о былом.
Нет, я не жалею, как я прожил
годы искушений и подъёма,
жаль, что население умножил
меньше, чем какой-нибудь Ерёма.
Чужую беду ощущая своей,
вживаясь в чужие печали,
мы старимся раньше и гибнем быстрей,
чем те, кто пожал бы плечами.
Увы, когда от вечного огня
приспичит закурить какой из дам —
надеяться не стоит на меня,
но друга телефон я мигом дам.
Вконец устав от резвых граций,
слегка печалясь о былом,
теперь учусь я наслаждаться
погодой, стулом и столом.
Когда родник уже иссяк
и слышно гулкое молчание,
пусты потуги так и сяк
возобновить его журчание.
Нам жёны учиняют годовщины,
устраивая пиршество народное,
и грузные усталые мужчины,
мы пьём за наше счастье безысходное.
В нас много раскрывается у края
и нового мы много узнаём
в года, когда является вторая
граница бытия с небытиём.
Ещё я имею секреты
и глазом скольжу по ногам,
но дым от моей сигареты
уже безопасен для дам.
Никто не знает час, когда
Господь подует на огарок;
живи сегодня – а тогда
и завтра примешь как подарок.
Старость не заметить мы стараемся:
не страшась, не злясь, не уповая,
просто постепенно растворяемся,
грань свою с природой размывая.
Бессильны согрешить, мы фарисействуем,
сияя чистотой и прозорливостью;
из молодости бес выходит действием,
из старости – густой благочестивостью.
Стирая всё болевшее и пошлое,
по канувшему льётся мягкий свет;
чем радужнее делается прошлое,
тем явственней, что будущего нет.
Помилуй, Господи, меня,
освободи из тьмы и лени,
пошли хоть капельку огня
золе остывших вожделений.
А может быть, и к лучшему, мой друг,
что мы идём к закату с пониманием,
и смерть нам открывается не вдруг,
а лёгким каждый день напоминанием.
Я не люблю певцов печали,
жизнь благодатна и права,
покуда держится плечами
и варит глупость голова.
Не будет ни ада, ни рая,
ни рюмки какой-никакой,
а только без срока и края
глухой и кромешный покой.
Своей судьбы актёр и зритель,
я рад и смеху, и слезам,
а старость – краткий вытрезвитель
перед гастролью в новый зал.
Всё ближе к зимним холодам
года меня метут,
одной ногой уже я там,
другой – ни там, ни тут.
С лицом не льстивы зеркала:
с годами красят лик стекольный
истлевших замыслов зола
и возлияний цвет свекольный.
Давно я дал себе обет,
и я блюду его давно:
какой бы я ни съел обед,
а ужин ем я всё равно.
Душа улетит и рассыпется тело,
сотрутся следы, не оставив следа,
а всё, что внутри клокотало и пело,
неслышно прольётся ничем в никуда.
Стали мы с поры, как пыл угас, —
тихие седые алкоголики,
даже и во снах теперь у нас
нету поебательской символики.
За то, что жизнь провёл в пирах,
пускай земля мне будет пухом,
и в ней покоясь, бедный прах
благоухает винным духом.
У старости есть мания страдать
в томительном полночном наваждении,
что попусту избыта благодать,
полученная свыше при рождении.
Вот и кости ломит в непогоду,
хрипы в лёгких чаще и угарней;
возвращаясь в мёртвую природу,
мы к живой добрей и благодарней.
Чуть пожил, и нет меня на свете —
как это диковинно, однако;
воздух пахнет сыростью, и ветер
воет над могилой, как собака.
Когда, убогие калеки,
мы устаём ловить туман,
какое счастье знать, что реки
впадут однажды в океан.
Весной я думаю о смерти.
Уже нигде. Уже никто.
Как будто был в большом концерте
и время брать внизу пальто.
Увы, когда с годами стал я старше, со мною стали суше секретарши
