скачать книгу бесплатно
Если бы не Гришка, у нас не было бы Екатерины, а изгилялся бы на троне голштинский ублюдок Петрушка,– откровенничал Зиновьев.
А в сердце кавалера больно вонзалась игла. Почему он не приехал сюда раньше? Чем он был занят три года назад, когда здесь совершались великие события? Перерождал старуху д’Юрфэ? Воевал с чертовкой Кортичелли, убил на дуэли д’Ашэ? Он мог бы перерождать великую княгиню в императрицу. Вот где кипела жизнь, вот где шла настоящая игра! Не все еще потеряно. Если бы только добраться до Екатерины! Ему не страшен никакой Орлов, ибо не родился еще на свет мужчина, равный в амурных делах Казанове.
– Осматривал ли господин де Сенгальт город? – осведомился Зиновьев; он явно старался подружиться с иностранцем.
– Да,– рассеянно кивнул кавалер.– Я еще не побывал на Васильевском острове. Говорят, там недавно производилась публичная казнь важного государственного преступника.
Зиновьев вмиг отрезвел:
– А вот про это молчок. Я про это знать не знаю. Кавалера удивил такой отпор – впрочем, не надолго. Вскоре ему стало известно о заговоре Мировича и гибели несчастного Иоанна: еще один законный император был умерщвлен ради того, чтобы в России царствовала захудалая Ангальт-Цербтская принцесса.
В тот раз они доехали до Красного Кабака, ограничившись городскими заведениями. Впрочем, кавалер соблюдал везде умеренность, заботясь о сохранении своей репутации, которая могла ему еще пригодиться. Он предпочел стать постоянным посетителем дома генерала Мелиссимо, предпочитая блистать не за игорным, а за обеденным столом респектабельного семейства. Желание понравиться завело его так далеко, что он даже рассказал обществу о своем побеге из-под «Пломб» – однако не произведя ожидаемого впечатления. Слушателей шокировало то, что он сидел в тюрьме и считался государственным преступником. Быстро усвоив урок, он решил помалкивать о кое-каких подробностях из своего прошлого.
ГОСПОЖИ РОКОЛИНИ И ПРОТ
«Смотри: глубоким снегом засыпанный,
Соракт белеет, и отягченные
Леса с трудом стоят, а реки
Скованы прочно морозом лютым…» —меланхолично повторял кавалер строки Горация, созерцая каждое утро заснеженную пустыню Невы. Настало и прошло с запозданием почти в две недели русское Рождество, вызвав его недоуменные вопросы о календаре московитов. Священник в костеле св. Петра и Павла объяснил ему разницу летоисчисления по юлианскому и григорианскому календарям, что вызвало новый взрыв его негодования.
«Что за страна! – размышлял он.– У них все не как у людей. Столицу они строят на самом краю огромного государства, на обледенелом восемь месяцев в году болоте. Своих императоров погребают в тюрьме. При письме используют какой-то непонятный алфавит. В то время как весь мир, весело встретив Новый год, живет в январе, московиты продолжают существовать в декабре. Закоснелые, невежественные, вечно отстающие от Европы, они изо всех сил стараются казаться такими же, как мы, хотя римско-католическая культура этим порождениям азиатских степей совершенно чужда!»
После Рождества у московитов кончился пост, и столичная жизнь заметно оживилась. Зиновьев обещал большую игру. Разжившись деньгами у банкира по векселю, данному ему бароном Труделем, кавалер с нетерпением стал ждать, когда Зиновьев введет его в избранный круг высокопоставленных картежников. Тот рассказывал что-то про английского посланника, про дом графа Чернышева, но в конце концов объявил, что самая крупная игра идет в пресловутом Красном Кабаке, где собираются все гвардейские офицеры. О намерении представить иностранца родственнику своему Орлову он упорно помалкивал.
Чтобы укрепить дружбу, кавалер свозил Зиновьева и его приятеля Брауна к своей чулочнице Барэ, но оказалось, что Зиновьев давно и коротко ее знал. Впрочем, второй офицер был сразу же пленен парижанкой, тем более что она просила недорого. Оставив его у дамы, кавалер повез Зиновьева к некоей венецианке Роколини, к которой имел рекомендательное письмо.
Едва узрев землячку, он признал в ней давнюю свою знакомую, миловидную брюнетку, с которой имел в юности связь. Быстро вычислив ее возраст, он потерял к ней интерес: хорошо сохранившись, она могла еще вызвать мимолетное желание, но и только. Роколини предпочла его не узнавать; он не настаивал, несколько обескураженный обилием в Петербурге своих давних подружек. Догадавшись, что не заинтересовала гостей своими сорокалетними прелестями, Роколини пообещала познакомить их с красавицей-подругой, что и сделала во время ужина. К ней пожаловала истинная красотка. Кавалер был ослеплен; ему даже показалось, что никогда в жизни он не встречал женщины, подобной г-же Прот, француженке, содержанке некоего сановника. Его любвеобильное, легко воспламенявшееся сердце было свободно, ибо не чулочница могла его надолго удержать. Но обладание Прот должно было стоить немалых денег, а он ими не располагал, и эта мысль отрезвила его.
КРАСНЫЙ КАБАК
Наконец Зиновьев повез иностранца в Красный Кабак. Причиной его промедления был неоплаченный карточный должок и то, что некий невежа пообещал непозволительным образом коснуться ладонью его щеки. Впрочем, кавалеру знать все это было необязательно.
– Васька, ты? – удивился первый же встреченный офицер.
– Я с иностранцем,– осадил его Зиновьев,– по поручению самого Григория Григорьевича.
Кавалер не владел местным наречием, иначе слова веселого спутника заставили бы его, возможно, задуматься.
Имя Орлова произвело немедленное действие: их тотчас оставили в покое. В одной комнате шла довольно крупная игра, но ставки были сделаны, и со стороны никого больше не принимали. Понаблюдав досадливо за игрой, да к тому же потеряв Зиновьева, который, позабыв Орлова, юркнул куда-то, избегая своего неприятеля, кавалер прошел в другую комнату и присел невдалеке от группы офицеров, оживленно беседовавших между собой, сгрудившись у стола и перемежая болтовню громким смехом. Карт тут не было. Они курили глиняные голландские трубки с кнастером и прихлебывали пиво, из чего кавалер заключил, что это не московиты: он уже знал, что любое сборище московитов не обходится без обильного потребления продуктов Бахусовых.
Разговор шел по-немецки; как понял кавалер, гусары отмечали встречу с сослуживцем, вернувшимся после нескольких лет отсутствия снова наниматься на русскую службу. Тема заинтересовала кавалера. Он проделал сотни миль по трескучему морозу не только из-за мечтаний о Екатерине; на первых порах не худо было бы получить какое-нибудь место, приносящее твердый доход,– например, стать офицером. Однажды он уже побывал военным; двадцать лет назад служил Венецианской республике в чине прапорщика. Как шел ему мундир! А какая игра шла на Корфу, где стоял его полк! Не продай он тогда патент, нынче дослужился бы до генерала. Что ж, время не упущено: он сейчас как раз в генеральской поре. И кавалер вежливо обратился к поблизости сидевшему гусару с вопросом, как нанимаются в офицеры. Тот несколько удивился, но, оглядев могучего, красивого мужчину, дал нужные разъяснения. Его пригласили к общему столу. Назвавшись, он счел долгом рассказать о себе. Бойкий говорун, привыкший блистать в обществе, он несколько злоупотребил вниманием гусар, однако слушали его достаточно внимательно. Ганноверец, разливавшийся до того соловьем, тоже притих, поглядывая на кавалера маленькими сонными глазками.
– Я выехал в самую глухую пору, в трескучий мороз,– рассказывал кавалер,– и путь от Риги до Петербурга проделал за 60 часов. Борода моего возницы замерзла сосульками, лошади покрылись инеем; дыхание, и то застывало в воздухе…
– Это что! – подал голос ганноверец.– А вот когда я ехал в Петербург, мороз был такой, что замерзли звуки.
Слушатели с веселым оживлением повернулись к нему.
– Как так? – изумился кавалер.– Неужели в России и такое возможно?
– Представьте, колокольчики звенели, возница всю дорогу дудел в рожок, и ничего не было слышно. А ночью на постоялом дворе внезапно рожок начал издавать громкую музыку. Мы вскочили, ничего не понимая. И лишь когда услышали ругань нашего кучера, догадались, что замерзшие звуки оттаяли.
Кавалер молчал, не в силах понять, шутит ли рассказчик или говорит правду. Ганноверец хлопал сонными глазками, лицо его дышало правдивостью. Желая снова привлечь к себе внимание, кавалер продолжал рассказ о собственных приключениях.
– Всю дорогу вокруг нас завывали волки, так что я не выпускал из рук пистолета. Иногда вдалеке мелькали их оскаленные морды…
Тут кавалер немного приукрасил пережитое и с неприязнью покосился на ганноверца. Тот, мужчина средних лет, холеный и упитанный, с младенчески простодушным лицом, невинно моргал глазками.
– Со мною было не такое,– изрек он, едва кавалер замолчал.– Однажды я ехал в одноконных санях из Гатчины в Петербург. Вдруг вижу, что меня настигает чудовищной величины волк…
И болтун поведал восхищенным слушателям, будто волк перепрыгнул через его голову, набросился на лошадь, вгрызся в нее и сам оказался в упряжке.
– Так я и въехал в город на волке,– невозмутимо заключил враль.
Гусары восторженно гоготали.
– Правильно ли я вас понял, сударь? – попросил уточнить кавалер, не совсем свободно владевший немецким.– Вы утверждаете, будто въехали в Петербург на волке, который съел вашу лошадь?
– Совершенно верно.
– Но, позвольте, как же это возможно?
– Сам удивляюсь. Вся Литейная часть видела это. Перед ним был лжец, и кавалер решил его изобличить:
– Тогда где же волчья шкура? Ганноверец ничуть не смутился:
– Ужасное чудовище вывалило меня в сугроб и умчалось по льду на правый берег Невы.
Над ним смеялись. Кавалер уже подумывал, не схватиться ли за шпагу и не продемонстрировать ли господам гусарам свой неотразимый удар справа, но, вспомнив о намерении сохранять в Петербурге доброе имя, отвернулся, полный негодования, бормоча строки Горация:
Дерзко рвется изведать все род людской
И грешит, став на запретный путь…
У гусар в ход пошли охотничьи истории, одна невероятнее другой. Кавалер молчал, насупившись. Зачем он в этом Кабаке? Играть офицеры не собирались, предпочитая развлекаться чудовищными небылицами вроде истории о том, как, попав где-то под Петербургом в болото, враль вытащил себя за волосы. Противный, пухлый ганноверец с пальцами-колбасками, которые, наверно, и шпагу-то держать не умели, торжествовал победу, а на пренебрежительное замечание кавалера об охотничьих побасенках дерзко ответил:
