скачать книгу бесплатно
– Что угодно почудится на хмельную голову.
– И то правда. Но здесь иной случай.
– Почему же? – насторожился я.
– Видение гласит, что через фляжку гетмана Дорошенко ему или его потомкам раскроется тайна захоронения военной казны Запорожского войска. С тех пор из поколения в поколение вместе с фляжкой это предание передавалось в нашей семье.
– Когда же тайна раскроется?
– Кабы я знал. По преданию, в час Икс, фляжка станет наполняться рюмкой водки, а поскольку ничто не возникает и не исчезает бесследно, она будет переливаться из бутылки человека, выбранного для оглашения завещание Мазепы и раскрытия места захоронения клада. Вот то, что я знаю. За двести восемьдесят семь лет, прошедших после смерти Мазепы, ничто не происходило. А когда вдруг фляжка забулькала, мне оставалось только выпивать водку. Затем в моём сознании появился ваш адрес. Вот я и приехал…
– Откуда? – перебил я.
– Из Полтавы.
– А дальше? Что из того, что на столе лежит карта, которой нельзя воспользоваться?
– Ждите, – пожал плечами Гриша. – Днями прояснится. – С этими словами он поставил на стол пустую фляжку.
Моя бутылка тут же проделала известную процедуру, Гришина фляжка наполнилась ещё одной рюмкой, которую он, виновато на меня посмотрев, залпом выпил.
– Ну, как? Есть что-нибудь новенькое? – ошарашенный чудесами, спросил я, внимательно наблюдая за Гришей, и начиная верить ему. – Дать чего-нибудь закусить?
– Пока ничего, – неожиданно смутился Гриша и извиняющимся голосом попросил. – А от бутербродика я бы не отказался.
– Да, да, конечно. – Я рванул на кухню, на скорую руку соорудил хлеб с остатками «докторской» колбасы, поверх положил срез луковицы, капнул кетчуп и вернулся в комнату, неся на блюдце произведение кулинарного искусства.
Гриша, пока я был на кухне, отложил в сторону газету и перерисовывал карту. Не отвлекаясь от «государственных дел», он в три приёма проглотил бутерброд, благодарно улыбнулся и попросил повторить. Пришлось его огорчить:
– Ты съел последний кусок хлеба. Могу предложить чай.
– Спасибо, попозже, – поблагодарил Гриша и продолжил работу. Завершив деяние государственной важности, он слегка витиевато заговорил:
– Я с вашего позволения, – он запнулся, – но если вы возражаете по причине неприятия идеи незалежности… – в ожидании ответа Гриша пытливо сверлил меня взглядом.
Опровергая внезапно возникшее подозрение в крамоле, я пылко воскликнул:
– Как любой гражданин Украины, родившийся здесь и выросший после провозглашения Верховной Радой «Акта независимости Украины», подтверждённого первого декабря всеукраинским референдумом, я полностью…
Гришино лицо просветлело. Распахнув объятия и не позволив завершить фразу, он радостно огласил новую просьбу: «Тогда я немного у вас поживу».
Инстинктивно я резко выставил ладонь, предостерегая гостя от чрезмерного проявления чувств, и подтверждая патриотичность, согласился взять на постой с оговоркой: «разве что, ненадолго», – затем, осознав оплошность, принялся лихорадочно искать повод, ограничивающий гостеприимство разумными сроками: «у меня э-э…», – я запнулся, подыскивая нужные слова, – «имеются личные планы… женщины».
Радостными ужимками Гриша изобразил на лице ответ: «Что за вопрос?» – и, чтобы не возникло сомнений в его порядочности, приложил обе руки к груди и, расплывшись в улыбке, сладко пропел: «Мы же джентльмены. Как-нибудь уживёмся».
– Ты меня не так понял. Никаких «уживёмся».
Гриша посерьёзнел и клятвенно положил руку на сердце.
– Не волнуйся, в плане женщин я не побеспокою. Перед появлением дамы моментально ретируюсь.
Возражения замерли на губах. Считая вопрос решённым, Гриша воспрянул духом и деловито поинтересовался:
– Час-два на всё про всё, вам ведь хватит? Что долго церемониться? Вытащил саблю из ножен, погарцевал, азартно помахал ею, а затем аккуратненько протёр и вложил в ножны. Всего-то. Кому-то и пяти минут достаточно на все подвиги.
Я тяжело вздохнул, осознав, что так быстро от него не отделаюсь.
– Неделя. Максимум, – исправляя промашку, скрепя сердцем, оговорил я срок Гришиного пребывания, и безоговорочно добавил. – Опосля, извините.
– Спасибо! – Гриша оживился. – Я знал, вы человек благородный! – Он прищурил глаза и стал что-то подсчитывать, сгибая пальцы рук, и беззвучно шевеля губами.
Я внимательно следил за его лицом. Морщины – следствие глубинных мыслительных процессов, происходящих в его мозгу, – плавно скользили по лбу. Волны перемещались к губам, вызывая непроизвольное дёрганье щёк. Я терпеливо ждал. Наконец, подсчёты закончились. На лбу установился штиль, и Гриша объявил результат:
– Считай, договорились. Думаю, за неделю справлюсь.
Гриша помялся, вытащил из внутреннего кармана пиджака целлофановый кулёк, оттуда – газетный свёрток, развернул его, продемонстрировав стопку новеньких стокупонных банкнот в банковской упаковке, разорвал ленту, отсчитал пять купюр и решительно протянул руку.
– Купите на благое дело перцовку. Потребуется для работы, – и, смутившись наглой просьбе, – прежде, казалось, ему неведомо чувство стыда, – извинительным тоном сказал: – Вы лучше меня знаете, где в ваших краях она продаётся.
– Гриша, но почему всё-таки «я»? Согласись, в этом какая-то есть нелепица, нонсенс.
– Понятия не имею, – хмыкнул Гриша. – Дело хитрое, справа тонкая. Рядом с твоим домом находилось афонское подворье, принимавшее паломников, отправляющихся на пароходах в Святую Землю. Подворье стояло на катакомбах. Там воинские старшины могли припрятать казну для отправки за море для устройства новой Сечи. Тело тленно, дух вечен. Направился дух гетмана к подворью, а его советская власть ликвидировала. Вот он и сбился с пути. Это я так миркую сейчас, – рассудительно предположил Гриша. В его речь вплетались слова на украинском языке, и это легко воспринималось в Одессе, где прежде идиш изящно вплетался в украинский, русский, французский, создавая пёструю косичку, яркий живой язык, называемый суржиком, пока не придумали ему имя, одесский. – Посмотрим, что дальше будет, – философствовал Гриша, – какое направление выберет дух Мазепы, покрутившись вокруг да около несуществующего Пантелеймоновского подворья.
…Легко сидеть в тёплой квартире – «у английских каминов» – с бокалом шотландского виски, и как доктор Ватсон, в непринуждённой обстановке советовать Шерлоку Холмсу, как ему действовать при тех или иных обстоятельствах. Времена изменились – решение следует принимать быстро и, главное, безошибочно. Слишком правдиво и убедительно жулик объяснил невообразимые чудеса, связал их с утерянным кладом и поведал о воскресшем духе давно умершего гетмана. Но ведь не в цирке, и не в иллюзионе, а в моей собственной квартире, на моих глазах, бутылка самостоятельно наливала и выпивала водку, и скатерть превращалась в карту.
Пока я предавался раздумьям, оправдывая своё легкомысленное согласие предоставить гостю крышу над головой, его глаза от изумления полезли на лоб. Зажав левой ладошкой рот, указательным пальцем правой руки он настойчиво указывал на стену, чуть ли не подпрыгивая на месте, и надрывал грудь «смотри, смотри!» Я послушно перевёл взгляд. В настенном календаре вместо жизнерадостной репродукции Клода Моне «Пруд с водяными лилиями» появилась картина, изображающая Петра Первого на поле Полтавской битвы. Как завороженный, я всматривался в несусветное чудо, поначалу, как зритель, увлечённо наблюдающий цирковое шоу, пока конь Петра Первого, принявшийся вдруг мочиться прямо на поле битвы, не отрезвил компаньонов, заставив испуганно отскочить к противоположной стене. Мерзкий фонтан мощной дугой струился со стены на пол. Брызги разлетались во все стороны. Отвратно пахнущее вещественное доказательство стремительно растекалось по полу, убеждая маловеров в реальность происходящего: это не галюники, не мираж, и не брюссельский писающий мальчик, в праздничные дни заливающий гуляющую публику вином или пивом, а оживший конь царя-завоевателя, пометивший мочой Балтийское, Азовское и Каспийское море, и назло врагам и недоброжелателям Царя Всея Руси, добравшийся до моря Чёрного, до турецкой крепости Хаджибей! А коль крепости басурманской давно уже нет, то куда царскому коню на чужбине податься? На Пантелеймоновское подворье! А коль нет и подворья… Страшно подумать… Неужто ко мне?
Позднее я пытался сам себе объяснить: почему, будучи по природе скептиком, подался Гришиным байкам и согласился выполнить его просьбу. Начитался статей о пришельцах с других Галактик, летающих тарелках и контактах с иными мирами? Или тому виной подслушанный разговор двух солидных мужчин о реинкарнации и переселении душ, заставивший уверовать в бессмертие духа гетмана? Астрологи и составители гороскопов утверждают, что Весы до безумия любопытны. Это не так, – Весы подозрительны и полны скептицизма, но за неимением иного пояснения, только любознательностью можно объяснить то, что я пренебрёг присущей Весам осторожностью, и на следующий день выполнил Гришину просьбу, позволив ему проделывать невиданные досель чудеса.
…На пятые сутки, выпив литровую бутылку, Гриша прочёл выступившие на карте буквы: «Миссури».
В ожидании вердикта, я настороженно глядел на него. Гриша тяжело вздохнул – расшифровка далась ему нелегко – и, медленно выговаривая слова, озвучил значение, поданного сигнала.
– Евгений… тебе надо ехать… Я так и знал, а теперь получил точное подтверждение: клад в Америке… на реке Миссури…
– Чего вдруг? Мне и здесь хорошо, – решительно отказался я. – Тебе больно надо – ты и езжай.
– Женя, – взмолился он, сложив для убедительности ладони, и вознеся глаза к потолку. – Надо. Это твоя судьба. Не будет нам прощения, пока не выполним мы завещание гетмана и не поставим памятник всем жертвам Богдана Хмельницкого.
– А ты?! Чего ты не едешь?!
Гриша опустил руки и сухо проинформировал.
– Меня не пропустят иммиграционные службы. В Америке нет прямых родственников.
– Да и у меня никого там нет, – разочаровал я Гришу. Но, увидев, как у него задрожали веки, поторопился утешить. – Кроме тёти… Но это родство не считается.
Гриша заплакал.
– Из-за такой мелочи не сбудется завещание гетмана…
– Гриня, – положил я ему на плечо руку, тронутый его искренностью, – дело твоё – святое. Я согласен. Но нужен третий.
– Ты это о ком? – насторожился Гриня.
– Нужна женщина. Незамужняя. Едущая на ПМЖ. Во-первых, это самый быстрый способ попадания в Штаты, а во-вторых, – многозначительно поднял я указательный палец, – кто будет копать яму?
– Ты прав, – возликовал Гриня, – я лично займусь поиском для тебя невесты.
– Двух, – уточнил я, и чтобы не возникло сомнений в предназначении второй невесты, указал пальцем на Гришу.
И прежде чем ударить по рукам и заснуть счастливым сном, компаньоны провозгласили тост за мудрого гетмана, закопавшего клад в низовьях Миссури.
Дело его было в надёжных руках.
Женщины, казаки и последняя тайна французской империи
Пока я нежился в постели, Гриша пробежался по газетным киоскам.
– Смотри! – с порога закричал он и, не раздеваясь, влетел в комнату. – Мы на коне!
Он швырнул на журнальный столик стопку рекламных газет и с чувством победителя раскинулся в кресле.
– Читай брачные объявления! – незамедлительно потребовал он и безапелляционно добавил: – Приступай! Дело теперь за тобой!
Я и не думал сопротивляться – завещание Мазепы и военная казна Запорожского войска стоят того, чтобы принести в жертву личную независимость – пролистал газету «Вариант», отыскал рубрику «Она» и зачитал вслух жирно выделенное объявление, бросившееся в глаза: «Девушка, 25 лет, приглашает провести время в интимной обстановке милых дам, которые неравнодушны к этому! Мужчины, прежде чем написать – сделайте операцию по смене пола!» – Гриша никак не отреагировал. Следующее объявление показалось привлекательнее: «Молодая, бисексуальная и свободная (во всех понятиях этого слова) девушка ищет сексуально раскрепощенную подругу для души и секса. Желающие завести знакомство с нежной и ласковой кошечкой, пишите, а телефон ускорит встречу».
– Что ты читаешь?! – раздражённо выкрикнул Гриша и вырвал из рук газету. Он внимательно изучал её, цокая время от времени языком, пока не нашёл нужный текст и с выражением зачитал: «Девушка с высшим гуманитарным образованием заключит брак, можно коммерческий, с мужчиной, выезжающим на ПМЖ в одну из англоязычных стран».
– Это же не то!
– Знаю! Зато не порнография! – отрезал Гриша.
– Просыпаться надо на пустой желудок! – завопил его подельник, почувствовав, как забурлили в животе остатки вчерашнего ужина, и он поспешил вовремя от них избавиться, предоставив Грише время в одиночестве насладиться эпистолярным творчеством одиноких одесских женщин.
Зря время он не терял, обнаружил трёх мужчин, рвущихся за океан; двух девушек, стремящихся туда же, и женщину средних лет, выезжающую на историческую родину с двумя детьми школьного возраста. Крик души женщины средних лет возбудил Гришино сердце. Её готовность отдать «достойному во всех отношениях попутчику нерастраченные тепло, нежность души и богатство тела» – по просьбе подательницы объявления, текст, начинающийся со слов «нерастраченные тепло», был подчёркнут и выделен жирным шрифтом. Гриша сладостно повторил: «богатство тела», – блаженно закрыл глаза и замечтался. Я его не торопил. Потосковав о несбыточном счастье, он без энтузиазма дочитал: «Дополнительное требование к претенденту, разумная разница в возрасте».
– Указала бы точку отсчёта, – резонно отметил я. – А то, теряйся в догадках. Может, она уже бабушка.
– Юная бабушка, – не сдавался Гриша.
– Юная бабушка во всех отношениях привлекательнее невостребованной и необученной старой девушки.
– Логично, – ухмыльнулся Гриша. – Сорокапятки, дамы бальзаковского возраста из кожи вон лезут, желая утаить возраст! Знал я одну кралю, полтинник с плюсом, клятвенно уверявшую, что ей около сорока, пока украдкой не заглянул в её паспорт. Вот так! Бьюсь о заклад, милашке, как минимум, сорок. Твой случай. Дерзай.
– Не совсем. На историческую родину я не собираюсь, и должен тебя поправить, Бальзак писал о тридцатилетней женщине. Его роман, породивший выражение «бальзаковский возраст», назывался «Тридцатилетняя женщина».
– Даже так, – слегка покачал головой Гриша. – Как меняется мир! Скоро о шестидесятилетних бабушках гутарить станут «яка гарна дивчина».
– А что в этом удивительного? Сто пятьдесят лет назад дочерей выдавали замуж в шестнадцатилетнем возрасте, двадцатипятилетняя незамужняя считалась уже старой девой, сорокалетняя женщина – пожилой дамой, даже старухой. Знаешь ли ты, что в конце девятнадцатого века средняя продолжительность жизни женщин и мужчин была чуть более тридцати. А теперь, друг мой, поскольку ты приуныл: рюмка оптимизма. С появлением антибиотиков и победой над инфекционными заболеваниями продолжительность жизни увеличилась, а с ней и граница верхнего порога женского счастья.
