скачать книгу бесплатно
– Но если это я, то как же я могу смотреть за Элис?
– Вполне возможно, что сон как раз об этом.
Лили признала, что ей действительно было трудно концентрироваться на Элис, пока она гостила у родителей.
За время этого визита она регрессировала. Она чувствовала, как из нее выветривается ее взрослое «я», куда-то исчезает мать, которой она была только что.
– Знаете, это было как у заложников, когда они забывают про внешний мир и начинают мыслить точно так же, как их похитители. Стокгольмский синдром.
У меня возникла мысль, что Лили пытается трансформировать свой визит к родителям в серию комических скетчей. На каждом шагу повествования, как раз в те моменты, когда я ждал от нее рассказа, как она была обижена или расстроена, она вставляла какую-нибудь ударную смешную концовку – «будто у меня блохи» или «она что, считает, я умею взглядом, как рентгеном, комоды просвечивать?».
Через приоткрытое окно с улицы донеслись крики и хохот детей, направлявшихся на расположенную по соседству детскую площадку. Пока мы с Лили молчали, пережидая этот шум, я невольно задумался о самом термине «ударная концовка», в котором присутствовал явный намек на насилие. А потом вдруг вспомнил представление про Панча и Джуди[1 - Панч – персонаж театра кукол, британский аналог нашего Петрушки, все приключения которого происходят, как правило, в кругу семьи. В оригинале идет игра слов: punchline (ударная концовка) и кукольный персонаж Punch. – Здесь и далее прим. перев.].
Несколько месяцев назад, прямо перед Рождеством, хозяева одного из местных магазинов наняли актеров, которые играли сценки из жизни этих персонажей. Я привел детей, и мы смотрели спектакль: Джуди куда-то ушла из дома, оставив малыша под присмотром Панча. Вечно безалаберный и бестолковый мистер Панч сначала забыл про ребенка, потом сел на ребенка, а потом даже еще и покусал ребенка. Вернувшаяся домой Джуди, как всегда, вытащила дубинку и задала своему непутевому мужу хорошую трепку. Я замерз и мечтал как можно скорее отправиться домой, но детей от спектакля было не оторвать. Мы досмотрели до самого конца.
– Одна из проблем с вашими шутками заключается в том, что после них у нас с вами создается впечатление, что мы поговорили о чем-то, что вас беспокоит… Скажем, о случае в аэропорту, об упрятанной в комод фотографии Элис… И мы действительно говорили обо всем этом, но таким образом, что никакого решения этим проблемам найдено не было, – сказал я Лили.
– Если бы я не высмеивала все эти их выкрутасы, я бы постоянно ходила злая.
– Вы мстите родителям своими агрессивными шутками, и вам становится немного легче. У вас создается ощущение, что юмор работает, ведь он облегчает боль. Но вместе с тем вы теряете стремление лучше разобраться в ситуации.
– То есть в шутках я изливаю свою злость, но она рассасывается только до уровня, позволяющего мне терпеть поведение своих родителей. Я просто перестаю о нем думать.
– Точно, – сказал я.
Лили помолчала, а потом сказала, что не очень уверена, что все именно так:
– Да, я размышляла о ситуации с родителями… И ситуация действительно – полный кошмар. Но как-то изменить ее не было никакой возможности.
Услышав слово «кошмар», я вспомнил о ее сне. Я сказал, что был поражен тем, как она предварила собственно описание сна: «…Это был кошмар. Все произошедшее в нем должно было меня расстроить, но я почему-то не расстроилась».
– Возможно, – сказал я, – этим сном вы хотели убедить себя, что можете находиться внутри кошмара, но не чувствовать его. Не только держать голову над водой, но еще и «анестезировать» себя, чтобы не чувствовать боли от безразличия своих родителей.
– Да вы представьте только, что будет, если я не стану себя «анестезировать»! – воскликнула Лили. – Если бы родители узнали, что у меня в мыслях, то и от таких взаимоотношений у нас с ними камня на камне не осталось бы. Я совсем не умею говорить с ними о том, что меня беспокоит, потому что любой разговор пойдет наперекосяк. Мама сразу же заявит, что ничего агрессивного не делала. «Подумаешь, это же просто фотка, солнышко», – скажет она.
Конец фразы Лили произнесла совсем тихо:
– Мой метод работает, мистер Гроц. Работает…
Еще во время самых первых наших сеансов психоанализа я заметил, что концовки фраз Лили произносит громче, даже когда не задает вопрос. Таким образом она интонационно заставляла меня говорить что-то в ответ. В тот момент мы пришли к выводу, что она делает это, потому что ее обескураживает мое молчание. Она вынуждала меня говорить, чтобы по тону моего голоса понимать, соглашаюсь я с ней или нет.
Я сказал Лили, что, возможно, по аналогичным причинам она хочет слышать и мой смех. Мой смех означал, что мы с ней заодно, что мы с ней «хорошие», а ее родители – «плохие». Мой смех избавлял ее от чувства вины, ей не нужно было корить себя за то, что она высмеивала своих родителей.
Лили сказала мне, что ей становилось легче, когда я смеялся, а потом замолчала. Некоторое время мы просидели в тишине. Я заметил, что она взглянула на свои часы, и решил закончить беседу, поскольку времени и впрямь оставалось уже совсем немного.
Но тут она вдруг заговорила:
– Я сейчас вспомнила, какой нервный срыв случился у меня в пансионе. Как я посреди ночи пошла звонить домой из таксофона, что за общежитием, как вокруг жужжали слетевшиеся на свет насекомые. У меня была истерика, я рыдала и кричала в трубку: «Можно я вернусь домой, можно я вернусь домой? Ну, пожалуйста!» А мне говорили: «Нет, тебе нельзя домой». Потом становилось все хуже и хуже, но я заставила себя остаться. И во мне что-то изменилось. Этот срыв был словно раскаленная печка, которая выжгла из меня любую веру в собственные чувства.
Слушая ее воспоминания, я слышал и слова из ее сна: «Девочка явно находилась в опасности, но никто не обращал на это никакого внимания. Где же были мать малышки, ее отец?»
– Мне до сих пор очень трудно доверять своим чувствам. Но ваш смех означает, что вы верите в мои чувства и мою реальность. Когда вы смеетесь, я понимаю, что вы видите ситуацию точно такой же, какой вижу ее я. Что вы не сказали бы «нет» и позволили бы мне вернуться домой.
Как похвалы могут лишить уверенности в себе
Однажды я пришел забирать дочь из садика и, завернув за угол коридора к двери их группы, подслушал, как одна из воспитательниц сказала ей: «Какое же красивое дерево ты нарисовала. Очень здорово получилось». Пару дней спустя она взяла другой рисунок моей дочки и заметила: «Ого, да ты у нас прямо настоящая художница!»
В обоих случаях я растерялся и не знал, что делать. Как прикажете объяснять воспитательнице, что я бы предпочел, чтобы мою дочь не хвалили?
Сегодня наши дети просто купаются в похвалах. В нынешние времена широко распространено мнение, что количество похвал, уровень уверенности в себе и школьная успеваемость ребенка повышаются и снижаются синхронно. Но современные исследования говорят об обратном. Многочисленные проведенные за последние десять лет исследования в области самооценки показали, что ребенок не обязательно будет учиться лучше, если хвалить его «за ум». В действительности эти похвалы могут, наоборот, заставить ребенка учиться вполсилы.
Дети нередко реагируют на похвалы именно таким образом – к чему работать над новым рисунком, когда и прошлый был уже «лучше всех»? Также ребенок может просто начать повторять все то, что уже делал, ведь зачем рисовать что-то новое или каким-то новым способом, если и старое проходит на ура?
В ставшем сегодня уже знаменитом исследовании детей возраста десяти-одиннадцати лет, проведенном в 1998 году, психологи Кэрол Двек и Клаудия Мюллер попросили 128 детей решить последовательность математических задач. По завершении работы над первым комплектом простеньких примеров исследователи похвалили каждого ребенка всего одной-единственной фразой. Некоторых хвалили за интеллект: «Ты замечательно справился, ты очень умен»; других они отметили за усидчивость и старание: «Ты замечательно справился, тебе, наверно, пришлось очень серьезно потрудиться».
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
