скачать книгу бесплатно
– Госпожа ведьма? – В щель просунулась кудлатая голова Колота. – Госпожа ведьма, где вы? Я вам поесть принес, ночью, поди, захочется перекусить чего-нито…
Его взгляд прошелся по помещению, безучастно скользнул по мне.
– Вышла куда-то, – заключил селянин, прикрывая дверь.
Я довольно ухмыльнулась. Заклинание работало, как положено.
Вот только удастся ли так легко провести ту зверюшку, на которую оно рассчитано?
Собаки все не унимались – вероятно, учуяли лису, крадущуюся к курятнику, либо в чьей-то избе, за плотно закрытыми ставнями, происходила медленная, мучительная смена дневной ипостаси волкодлака. Будь у меня побольше времени… и поменьше знакомых вроде Лукомира, я бы задержалась в Варокче еще на пару дней. Да, занятное местечко. Весь здешний воздух был, казалось, пропитан волшебством – не злобной некромантией, не сокрушительной мощью белой магии, а неким загадочным, снисходительным и добродушным, но определенно потусторонним духом, заставляющим с жадным любопытством вглядываться в извивы мрака за пределами круга из горящих свечей.
Ох, не туда надо было вглядываться… случайно бросив взгляд на миску, я беззвучно ахнула. Сметаны в ней осталось на донышке, да и та убывала с катастрофической скоростью, словно тая в воздухе.
У магов есть шутливая поговорка: не пойман – не бес. Действительно, пока ты не дотронулся до беса, он невидим – если сам этого хочет. Примерившись, я выбросила правую руку из круга и наугад схватила домовенка за шкирку.
Неизвестно, кто испугался больше – я, ставшая видимой с нарушением границ круга… или существо, на чью неприкосновенность я имела неосторожность покуситься.
В отличие от живых существ, размеры и внешний вид нечистиков зависят не от календарного возраста, а от силы, которой они обладают в нашем мире. Топляк подрастает с каждой заеденной им жертвой, при тех же условиях упырь обзаводится плотью, а кикимора обретает способность надолго оставаться без воды и совершать набеги по суше.
Но не всем тварям для роста требуется кого-нибудь загрызть, обескровить, разорвать на мелкие кусочки. Леший, например, питается человеческим испугом, чащобный заплут – отчаянием, ну а домовому достаточно почувствовать себя хозяином в доме, чтобы окрепнуть и вырасти прямо на глазах.
Я уже не раз охотилась на домовых бесенят и знала, что они могут достигать размеров трехмесячного ягненка. Поэтому, впервые в жизни обнаружив у себя в руке массивный загривок твари величиной с матерого волка, я была, мягко сказать, удивлена. Представьте, что вы обнаружили в мышеловке крысу размером с поросенка, и вы без труда поймете мое состояние.
К счастью, шушь – а это оказался именно он – исключительно травоядное существо, столь же безобидное, сколь и пугливое. Взвизгнув от ужаса, он сорвался с места и понесся по заводику, не разбирая дороги, одержимый одним-единственным желанием: спасти свою роскошную черную шкуру.
От неожиданности моя рука сорвалась со шкирки, скользнула по гладкому хребту, и уйти бы домовому-пивовому шкоднику безнаказанным, не сомкнись мои пальцы у самой кисточки длинного хвоста.
Отлично понимая, что в другой раз шушь так просто в руки не дастся, я впилась в его хвост мертвой хваткой.
Это было не самое разумное решение. Начать с того, что шушь, как и все бесы, не делал различий между полом и потолком, с равным успехом перемещаясь вверх и вниз головой. Это еще не все – вылетая из круга, я запуталась ногой в бечеве, и теперь за мной волочился хвост из заговоренных на совесть, немеркнущих свечек, припаянных к бечеве оплывшим воском. Проклятый бес подмел мною весь пол, вытер паутину с потолка, сбил несколько скамей и какую-то утварь с полок. Все вокруг крутилось и мельтешило, звенело, гремело и осыпалось черепками и щепками. Казалось, этой сумасшедшей гонке не будет конца. Болтаясь на хвосте у необъезженного домового, очень трудно сообразить что-нибудь путное, тем более сплести заклинание, так что мне оставалось только зажмурить глаза и молиться, чтобы эта глупейшая история поскорее закончилась, не став позорной точкой в моей биографии…
* * *
…Смекалистый племяш Бровыки, двенадцатилетний Гринька, не спал этой ночью. Как только набожное бормотание бабки, молившейся на ночь, сменилось куда менее благозвучным храпом, он кубарем скатился с полатей и выскочил в окно, не доверяя скрипучим дверным петлям. Ему очень хотелось посмотреть, как же ведьма будет ловить шкодника на дядькином заводе.
Под окном Гриньку встретил Кодка, закадычный друг и шкодник почище всех нечистых духов, вместе взятых.
– Заливает, поди, ведьма! – шепнул Кодка, когда мальчишки наперегонки мчались к заводику. – Упьется пивом задарма и будет дрыхнуть всю ночь, а утром скажет, мол, до того наколдовалась и уморилась, что упала замертво и едва к рассвету очухалась.
– Давай мы ей какую-нибудь пакость подстроим? – предложил Гринька.
– Эге! Вымажем, сонной, всю морду дегтем, да еще пером сверху присыплем. Вот веселья поутру будет!
– Где только их взять, перо да деготь? – вздохнул мальчишка.
– Экий ты чудила! Перо я загодя у тятьки из подушки надергал. А дегтя сейчас из ведерка у кузни зачерпнем.
– Ну ты даешь! – восхитился Гринька.
– А то! – важно откликнулся Кодка.
Хихикая, мальчишки приоткрыли дверь, просунули в нее свои хитрые чумазые мордашки… и оцепенели.
О ужас!
То, что они увидели, навсегда оставило след во впечатлительном детском разуме. Да привидься им подобный кошмар во сне, на теплой печи родной хаты, и то, обливаясь холодным потом, побежали бы прятаться к мамке под одеяло!
Ведьма, завывая и улюлюкая, как тот леший, носилась по потолку и стенам в обрамлении ярких огней!
Мальчишки хором завопили, развернулись и задали стрекача, подгоняемые свистом ветра в ушах.
Больше они никогда не смеялись над ведьмами. И даже говорили о них не иначе как шепотом и с оглядкой…
* * *
…Шушь начал уставать. Его движения замедлились, рывки ослабели, пока, вконец обессилев, он не свалился на пол. Мы полежали рядышком, с ненавистью глядя друг на друга и тяжело дыша.
Я так и не выпустила мохнатого хвоста, и он неожиданно стал таять в моей ладони – шушь окончательно пал духом и принял свой естественный облик. Кряхтя и потирая свободной рукой ушибленные места, я встала на колени, без труда удерживая на весу существо размером с кошку, покрытое черной шелковистой шерстью.
Висящий на хвосте шушь повел растопыренными лапками и жалобно, по-кошачьи противно завыл на одной ноте, тараща на меня непропорционально огромные желтые глаза с зеленым ободком вокруг зрачка.
– Ну что, негодник, допрыгался? – выдохнула я, поднося к носу бесенка свободный кулак.
– У-у-у… – безнадежно заскулил шушь, медленно вращаясь на хвосте. Меня разобрал смех. Позабыв о мести, я, прихрамывая, прошлась по заводику, небрежно помахивая шушем, как поп кадилом. Отыскав мешок, запихнула туда присмиревшего бесенка, стянула горловину веревкой и запечатала заклятием всеобщего повиновения.
…и до самого рассвета просидела на мешках с хмелем, залечивая синяки и ссадины целебной смесью из эликсиров, заклинаний и сочных выражений, не имевших ни малейшего отношения к колдовским наукам…
* * *
Я клятвенно заверила пивоваров, что ни один чан с солодом больше не подвергнется осквернению со стороны нечистых сил. Не без удовольствия прослушав хвалебную речь в свой адрес, я откланялась, вежливо отказавшись от «посошка на дорожку».
Лукомир, как я и предполагала (но надеялась ошибиться), поджидал меня у калитки своего дома. Конечно, я могла бы выехать с другой стороны села, но он прекрасно знал, что я так не поступлю – если не хочу обещанных неприятностей.
– Принесла? – с вызывающей наглостью осведомился он.
– А как же… Сначала действительно собиралась отдать вам половину, но потом передумала (лицо сборщика налогов начало складываться в злобную гримасу)… и решила отдать все (гримаса приобрела удивленно-настороженный оттенок).
Лукомир развязал веревку и пытливо заглянул в мешок. Оттуда пахнуло ветром, словно кто-то юркий и пушистый проскочил мимо его лица. Узенькой цепочкой, ведущей к подвальному окошку, примялась трава под маленькими лапками.
– Но здесь ничего нет! – воскликнул он после короткого замешательства.
– Да, здесь уже ничего нет, – с притворным сочувствием заметила я. – Видите ли, и в наше жестокое время существует такое понятие, как альтруизм, – дескать, помогай своему ближнему и далее по тексту… Не верите? Можете поднять ведомости! По накладным расходам пивоваренного заводика Варокчи проходит мешок холщовый, одна штука, номинальная стоимость медяк. Вещь ценная и в хозяйстве незаменимая, можно сказать, от сердца отрываю…
Но Лукомир не оценил моей жертвы. Он грязно выругался и захлопнул калитку, не обременив себя последним «прости». Мешок, впрочем, унес с собой. Даже веревкой не побрезговал.
…подвальное окошко тихонько поскрипывало, покачиваясь на петлях из стороны в сторону…
* * *
Насчет альтруизма я, конечно, пошутила. Честные пивовары не успокоились, пока не всучили-таки мне небольшой кошель с деньгами. Мы оформили это как «безвозмездный дар, не подлежащий налогообложению»…
Хозяин
Утро выдалось тяжелое. Быть может, в этом повинны были трескучие морозы, первые в этом году, хотя дело уже шло к середине зимы, или серое небо, затянутое тучами и пылившее колючей снежной крупкой; не поднимал настроения и мрачный вороний крик, доносившийся с кладбища, поскрипывавшего суставами старых берез.
Староста глухой, затерянной среди лесов и болот деревеньки Замшаны был склонен приписывать свое угнетенное состояние чему угодно, только не бутыли самогона, распитой на ночь глядя. Лежа в кровати и с усилием щурясь на тусклый холодный рассвет за окном, староста пытался унять головную боль, с нажимом массируя виски. Жена тихо посапывала на закопченной печи, детишки, сынишка и дочка, спали валетом на высокой кровати. Басисто мурлыкал толстый рыжий кот, примостившийся под боком у девочки. В подполе деловито шуршали и попискивали мыши.
Староста приподнялся на локтях, отбросил одеяло, встал, нащупывая ногами лапти. Подошел к окну. По дороге, затирая следы, клубилась поземка. Ветер посвистывал в печной трубе, шелестел голыми прутьями малинника. Пес дремал в будке, свернувшись калачиком и укутав нос пушистым хвостом. Из трубы на соседской крыше медленно сочился белый дымок. На дубу сидела черная длиннохвостая и короткогривая лошадь. Снегопад высеребрил ей круп и холку.
Лошадь?! Староста протер глаза и прижался носом к холодной слюде окошка.
Дуб был высокий, локтей сто в высоту и не меньше двух обхватов у комля. Лошадь стояла на нижней ветке, на три человеческих роста от земли, и задумчиво смотрела вниз, время от времени встряхивая головой и досадливо фыркая. Ноги лошади казались кривыми из-за неестественно вывернутых вбок суставов, чтобы удобнее было держаться за ветку когтями… Загнутыми книзу копытами?
Староста торопливо перекрестился и начал бормотать первую пришедшую на ум молитву, как позже сообразил – заздравную. Белая горячка в лице черной лошади осторожно переставила сначала левую заднюю, потом правую переднюю ногу, задом пятясь к стволу.
Отпрянув от окна, староста с шелестом задернул занавески, осел на стул, прижимая левую руку к груди и безумно оглядываясь по сторонам.
Лавка. Кровать. Печь. Стол с вымытой и перевернутой донцами вверх посудой. Ларь для хлеба и прибитая к стене деревянная солонка. Жена, такая реальная и привычная, перевернулась во сне, пробормотав что-то неразборчивое.
Отдернул занавески.
Черная лошадь на дубу задумчиво чесала холку правой задней ногой.
Снова задернул.
– Ты чего там с занавесями возишься, спать не даешь? – Сонный голос жены звучал хрипло и грозно. – Опять вчера нажрался с дружками своими, чтоб им пусто было, приполз на бровях заполночь? Ночью спать не давал, и утром от тебя покою нет! Чего ты на меня уставился? Не протрезвел ишшо? Так я тебя быстро сковородником оприходую!
– Там… – Староста беспомощно ткнул рукой в сторону занавешенного окна. – Лошадь…
– Ну?
– Лошадь… на дереве!
– Ну? – все так же недовольно допытывалась жена.
– Ты чего, не понимаешь? На дереве!!! Сидит на ветке, чисто ворона!
– Делов-то! Нашел чем удивить! Вечор, пока ты с дружками пьянствовал, ведьма в деревню приехала! У вдовы Манюшиной остановилась, та ей ужин справила и комнату выделила. Ничего, говорит, ведьма, молодая и симпатишная, и не страшная нисколечки. Спину ей вылечила и курей от мора заговорила. Сходил бы ты к ней, купил, что ли, молодильного зелья какого. А то пользы от тебя, хрыча старого…
Староста облегченно откинулся на спинку стула.
Слава богу… с трезвым образом жизни еще можно было повременить…
* * *
Меня разбудила Линка, младшая дочка вдовы. Под одеялом было тепло, чего не скажешь о прохудившейся, источенной ненастьем и временем вдовьей хатке с выстывшей за ночь печью. Мороз ударил внезапно, утром лошадь брезгливо трусила вдоль вязкой каши, стоявшей вровень с краями колеи разбухших от осенних дождей дорог, но уже к обеду лужи затянуло ледком, повалил снег, и, когда я наконец завидела вдали тусклые отблески тлеющих в домах лучин, у меня зуб на зуб не попадал, а меховой воротник оброс льдинками от клубящегося изо рта пара.
– Тетя ведьма! – Шестилетняя малышка в длинной ночной сорочке вскарабкалась на кровать и со всего размаху плюхнулась мне на живот поверх одеяла. – Тетя ведьма, а вы сегодня колдовать будете?
– Буду… – процедила я сквозь зубы, из последних сил цепляясь за ускользающий сон.
– А меня научите?
– Нет.
– Почему?
– Потому что первым делом я превращу тебя в мышку, а мышки колдовать не умеют…
– А я расколдуюсь и сама превращу вас в мышку! – после секундного замешательства выпалила девочка, подскакивая на моем животе, как пружина. Бесподобные ощущения.
– Ребенок, дай тете ведьме поспать! – простонала я, натягивая одеяло на голову.
– А разве ведьмы спят?
– Спят. Когда им не мешают.
– Преврати меня в мышку! Я хочу жить в норке!
Я отчаялась заснуть и села, откинув одеяло вместе с Линкой.
– Мама спит еще?
– Ага. Разбудить?!
– Не надо, – торопливо сказала я, протягивая руку за висящей на стуле одеждой. – Одевайся, простудишься.
– Не простудюсь! – убежденно заверила меня девочка. – А ваша лошадка не простудится?
– Смолка? Нет, она мороза не боится, у нее шубка теплая. Хочешь, пойдем ее проведаем?
– Хочу. А она к нам спустится или мы к ней полетим?
– Что? – Я выглянула в окно.
Смолка, словно почувствовав мой взгляд, повернула морду в нашу сторону и хрипло заржала.
– Вот леший… – выругалась я.
– Где?
– Что – «где»?
– Леший! – уточнила Линка, натягивая штанишки явно задом наперед, так что вытертые пузыри над коленками оказались под ними.
– Испугался меня и убежал. Пошли.
На улице шел снег, мелкий и редкий. Порывистый ветер обращал его в тонкие иглы, впивавшиеся в лицо. Линка в своем коротком сером полушубке походила на упитанного зайца, пропустившего осеннюю линьку.
