скачать книгу бесплатно
Первое, что я хотел бы отметить, это то, что самым убедительным языком для Павлова был язык фактов; он никогда не доверял одним суждениям, предположениям, выводам без подтверждения их фактами. Поэтому самым красноречивым для него был показ препаратов и микрофотограмм; он верил тому, что видел собственными глазами. В основе его воззрений, его научных теорий всегда лежало обширное количество многократно проверенных фактов. В основе его высказываний, его научных концепций, всегда в какой-то мере лежал его личный опыт. Вместе с тем, относясь с наибольшим уважением к фактическому материалу, он был и глубоко мыслящим естествоиспытателем и был свободен от ограниченности эмпиризма. Его наблюдения опирались на точные факты и всегда вырастали в глубокие обобщения, смелые заключения, открывавшие необычайные перспективы. Дело в том, что отдельные частные факты он всегда связывал с основными закономерностями, с более общими законами природы, теоретически осмысливал их с точки зрения передовых естественнонаучных идей. Отсюда проистекало то, что он видел дальше и глубже, чем другие естествоиспытатели. Отсюда возникали его казавшиеся порой смелыми умозаключения. Павлов выделялся ясностью, строгой последовательностью и глубиной теоретического рассмотрения явлений. Приведу как пример его высказывания на «среде» 31 октября 1934 года после имевшей место за день до того детальной беседы со мной: «Вчера в лабораторию приходил гистолог мозга из Института им. Бехтерева Л. Я. Пинес. Ему И. С. [Розенталь] дал для гистологического анализа мозги собак, которых он оперировал. Получены интересные факты. Я остановлюсь на одном факте, который имеет, очевидно, физиологическое значение и который нужно постоянно иметь в голове, когда мы говорим о деятельности коры. Это собака «Ночка», у которой были перерезаны оптикусы и которая жила после этого в лаборатории год четыре месяца… При гистологическом анализе мозга оказалась в высшей степени странная вещь, что у собаки в низшей инстанции, в соответствующей части corpora geniculata оказалось отчетливое разрушение как результат атрофии, в силу полуторагодичной недеятельности соответствующих рецепторов, между тем как в затылочных долях больших полушарий, т. е. в центральной высшей инстанции, никаких отклонений не обнаружилось. Это чрезвычайно интересный и на первых порах сложный факт, но его, однако, можно понять так, что в коре этот центр, пусть он не получал раздражения через оба рецептора, но он мог ассоциационно раздражаться сколько угодно, следовательно, его рабочее состояние поддерживалось. Этого не было в низшей инстанции. Думаю, что это единственное объяснение, никакого другого не придумаешь.
«Когда речь идет о слепых, глухих и т. д., нужно постоянно помнить, что деятельность центра коры поддерживается ассоциированными раздражителями и вместе с тем зависит от количества всех раздражений и иррадиации их».
Здесь, таким образом, мы видим, что Павлов прежде всего фиксирует свое внимание на фактах, которые ему представляются интересными и которые нужно «постоянно иметь в голове». Факты эти не впервые были нами установлены, а до нас были детально описаны Минковским. Хотя факты эти представляются ему сложными, но он дает им совершенно правильное объяснение как с точки зрения физиологии, так и морфологии. Не ограничиваясь объяснением фактов, он делает из них важные дальнейшие выводы в отношении слепых и глухих. В развернувшейся дискуссии Н. А. Подкопаев отметил, что Бергер у щенят зашивал веки и получал отклонения в зрительном корковом анализаторе. Позволим себе здесь добавить, что наблюдения Бергера были получены им на новорожденных незрячих щенятах. И. П. Павлов в ответ ему указал: «Я целиком полагаюсь на компетентность профессора Пинеса. Разница в изображениях совершенно очевидна». Причиной такого ответа является, конечно, не моя «компетентность», а то, что Иван Петрович имел возможность на демонстрированном материале убедиться в резких морфологических различиях, о чем он и говорит в ответе.
В начале 1932 года ко мне от имени И. П. Павлова обратились его сотрудники с просьбой исследовать мозг одного душевнобольного, погибшего в психиатрической клинике ВИЭМ, которым интересовался И. П. Павлов.
2 ноября 1932 года на заседании Психиатрической клиники я сообщал результаты проведенного мною исследования мозга этого больного А-дта, который находился в клинике с диагнозом «раннее слабоумие» (кататоническая форма). Больной этот был демонстрирован Павлову. Он болел всего 6 месяцев, болезнь протекала остро и бурно. Жизнь этого больного неожиданно прервалась – он покончил с собой. Ввиду того, что это был случай раннего заболевания, то его изучение представляло большой интерес; вместе с тем имелись и трудности в отношении трактовки гистологической картины. Вскрытие было произведено через 12 часов после смерти. Как известно, ряд авторов считает, что описываемые при «раннем слабоумии» изменения вообще не специфичны, не имеют отношения к сущности самого заболевания и объясняются тем, что больные погибают от побочных причин. Был применен ряд гистологических методов для исследования этого случая, причем исследованию подвергались многочисленные архитектонические поля: 1, 2, 3, 4, 6, 7, 9, 10, 17, 19, 21, 38, 40, 41, 42, 43, 44 и др.
Для иллюстрации доклада были выставлены микроскопические препараты ряда корковых полей. Иван Петрович проявил большую заинтересованность; сам осматривал все препараты и просил изложить ему современные представления о функциях каждого из этих полей. Поразительно для меня было то, что Иван Петрович тут же живо вспомнил все те конкретные расстройства моторики, речи и более глубокие изменения психической деятельности, которые обнаруживал больной при жизни, тогда, когда он был показан Павлову Это свидетельствовало об исключительной памяти, которую он сохранял еще после 80 лет. Иван Петрович был весьма доволен осмотром микроскопических препаратов: «Очень хорошее совпадение клинических данных с морфологическим материалом», – повторял Иван Петрович. Когда после доклада и демонстрации начался обмен мнениями, И. П. Павлов прежде всего скромно заявил: «В этом отношении меньше всех могу сказать я, так как я этой частью очень мало занимался». Однако после того как в дискуссии приняли участие профессора А. Г. Иванов-Смоленский, А. К. Ленц, Ф. П. Майоров, Б. И. Бирман, П. А. Останков, Иван Петрович, который очень внимательно прислушивался к говорящим, сам выступил с рядом вопросов и замечаний по поводу доклада и обсуждения. Вопросы его касались локализации гистологических изменений как ареально, так и послойно в коре, связи корковых изменений с подкорковыми, значения ранней смерти. «В отношении локализации функций по слоям нужно сказать, что это такая тонкая штука, что до определения физиологического еще далеко». Возник спор по вопросу о том, как объяснить стереотипию, коркового или подкоркового она происхождения. Павлов подчеркнул, что стереотипии «наблюдаются в очень ранних фазах гипнотизации, когда еще до подкорки дело не дошло», что «это непременно корковое явление, негативизм и стереотипия идут рядом». Стереотипия «относится к двигательной области, обозначает слабость этой области. Так как тут кора больна, то и причину следует искать именно здесь».
Особенно настойчиво Иван Петрович возвращался к одному и тому же вопросу об обратимости гистопатологических изменений. «Я хочу Вам задать вопрос: мы знаем много случаев, когда кататоники выздоравливают; так вот, если взять такого выздоровевшего кататоника и потом умершего совсем от другой причины, так могли бы и у него констатировать такие изменения или у него в мозгу уже никаких изменений не было бы? С точки зрения гистопатологической и клинической выздоровевший и умерший от другой причины кататоник представляет эти отклонения или нет?».
Не удовлетворившись словами Останкова о том, что «даже более тяжелые случаи, например при прогрессивном параличе леченные лихорадкой, обратимы», Павлов заметил, что «на основании массы прежних материалов мы должны сказать, что изменения должны быть». Дальше он еще три раза возвращается к тому же вопросу, настойчиво спрашивая: «Установленные в данном случае микроскопические изменения могут идти назад или даже исчезнуть?». «Если говорить об этом случае, то можно ли с уверенностью сказать, что если бы этот больной поправился, то эта картина у него совершенно бы исчезла? Есть ли какие-нибудь доказательства в этом отношении?». «… Взять хотя бы случай с К-ным, 20 лет был кататоником, а потом поправился. Остается вопрос: ушли эти изменения или остались?». Своими оригинальными вопросами он ставил меня в тупик, но одновременно заставлял думать, выдвигая новые темы.
Не получив определенного ответа на свой вопрос, Павлов закончил это заседание следующими словами: «А все-таки этот материал насчет слоев еще долго будет разрабатываться. Жаль, что не представляется возможным перенести эти опыты в лабораторию».
С 1933 года Пинес заведовал лабораторией по изучению мозга в ИЭМ: «В 1933 году с «благословения» Ивана Петровича и сотрудников его по физиологической лаборатории ВИЭМ была организована под моим руководством лаборатория архитектоники коры мозга, которая работала в контакте с руководимым Иваном Петровичем Отделом физиологии ВИЭМ. Организацией этого мы обязаны директору ВИЭМ Л. И. Федорову и сотрудникам Павлова – И. С. Розенталю и Ф. П. Майорову.
В 1935 году в связи с переводом Отдела морфологии ВИЭМ в Москву Иван Петрович предложил мне включиться в работу в качестве заведующего гистологической лабораторией Физиологического института Академии наук. По его поручению в конце 1935 года ко мне приезжал И. А. Подкопаев с соответствующим предложением. Я дал свое согласие Ивану Петровичу».
С 1936 по 1950 год Пинес – заведующий гистологической лабораторией Института физиологии им. И. П. Павлова Академии наук СССР.
Профессор, заслуженный деятель пауки РСФСР (1949).
Пинес был клиницистом-невропатологом и нейроморфологом и проводил исследования по морфологии и физиологии нервной системы, в том числе иннервации эндокринных желез, локализации вегетативных центров в спинном и головном мозге. Выдвинул концепцию о путях корковой регуляции функций внутренних органов.
САМОЙЛОВ Александр Филиппович (1867–1930)
Военно-медицинская академия
1892–1894
Совместная работа
Родился в Одессе. После окончания гимназии поступил в 1884 году на естественное отделение физико-математического факультета Новороссийского университета, но с 3-го курса перевелся на медицинский факультет Дерптского университета. После получения врачебного диплома около года работал по ликвидации заболеваний холерой в Тобольске. В декабре 1891 году защитил диссертацию на степень доктора медицины по вопросу о превращениях железа в организме.
С осени 1892 года в продолжение двух с лишним лет Самойлов (в качестве младшего медицинского чиновника) работал практикантом в Физиологическом отделе ИЭМ в Петербурге. Под руководством Павлова он занимался изучением влияния длительных режимов питания на желудочную секрецию, а в особенности определением расщепляющей силы желудочного сока по способу С. Г. Метта (1893).
Вот какие впечатления о стиле научной работы Павлова и его приемах эксперимента оставил Самойлов: «30 лет тому назад я, совсем еще молодой человек, впервые вступил в лабораторию И. П. Павлова в Институте экспериментальной медицины, где провел больше трех лет, часть этого времени выполняя обязанности ассистента. Об Иване Петровиче тогда уже начали говорить. Уже было сделано мнимое кормление, произведено усовершенствование экковского свища. На моих глазах было достигнуто в лаборатории несколько крупных завоеваний: доказано действие кислоты на отделение поджелудочного сока и осуществлена операция маленького желудка, или «желудка-свидетеля».
На первых же порах моего знакомства я был поражен императивным темпераментом, силой и мощью научного облика Ивана Петровича. В задачах, которые он себе ставил, и в ухватках при их выполнении чувствовалась какая-то отвага, и если бы я не опасался, что меня могут неправильно понять, то я сказал бы – удаль. Когда он утром входил или, вернее, вбегал в лабораторию, то вместе с ним вливалась сила и бодрость, лаборатория буквально оживала, и этот повышенный деловитый тонус и темп работы держались на той же высоте вплоть до позднего вечера, когда он уходил; но и тогда еще, у дверей, он быстро давал иногда наставления, что еще следует непременно сегодня же сделать и с чего начать завтрашний день. Он вносил в лабораторию всего себя, и свои мысли, и свои настроения. Все, что им было вновь надумано, обсуждалось совместно со всеми сотрудниками. Он любил споры, он любил спорщиков, он подзадоривал их. Он любил споры потому, что во время дебатов ему самому нередко еще лучше вырисовывалась какая-нибудь новая, еще только замеченная идея, острее оттачивалась новая мысль, отшлифовывался какой-либо новый изгиб ее. Для молодых же ученых лучшей школы, чем эти дебаты и споры, вероятно, и не придумать.
Однажды, вскоре после моего вступления в эту лабораторию, я сидел в библиотеке Института и читал какую-то статью. Вошел Иван Петрович. Он начал быстро перебирать новые журналы. Я видел, что он остался чем-то недоволен. Держа в руках книжку журнала, он перечитывал заголовки статей и сказал в сердцах: «Да, если работать над такими вопросами и над такими объектами, то далеко не уедешь». Он бросил книжку на стол и, уходя, еще добавил: «Не смотрели бы мои глаза на все это».
Я был очень озадачен. Сейчас же я взял брошенную книжку и стал рассматривать ее содержание. Там излагались исследования над отдельными клетками, мышцами, нервами, трактовались вопросы о природе возбуждения, о проводимости. Мне все это казалось тогда в высшей степени интересным и ценным. Признаюсь, что и теперь, через 30 лет, я смотрю на это, как и тогда. Общая физиология возбудимых тканей оправдывает свое существование и не нуждается в специальной защите. Но мне кажется, я понимаю, что руководило Иваном Петровичем, когда он так неодобрительно и даже неприязненно относился к упомянутому направлению физиологических исследований.
Все эти исследования, которые касались уединенных частей тела, казались ему слишком оторванными от животного механизма в целом, от целого организма, они казались ему слишком абстрактными, отвлеченными, они казались ему несвоевременными, они не стояли в его представлении на очереди. Его талант увлекал его совсем в другую сторону, и это великое счастье для науки, что Иван Петрович умел и дерзал отметать многое из тех направлений в физиологии, которые были у него на пути. Он тем полнее мог отдаваться тому направлению, которое его влекло. Область явлений, где он чувствовал себя легко и свободно, охватывает все животное целиком, в его связи с окружающей и воздействующей на него средой, и в этом влечении сказывается сильный биологический уклон дарования Павлова. Он выше всего ставит эксперимент над целым ненаркотизованным животным, над животным с его нормальными реакциями на раздражение, над животным бодрым и жизнерадостным. Я помню, как он с удовольствием смотрел на собак с эзофаготомией и желудочным свищом, вбегавших радостно в комнату в предвкушении приятности мнимого кормления. Он гладил, ласкал собак и неоднократно говорил: «И где у людей головы, если они могут думать, что между нами и животными качественная разница. Разве у этой собаки глаза не блестят радостью? Почему не исследовать феномен радости на собаке; здесь все элементарнее и потому доступнее».
И в продолжительных беседах, спорах Иван Петрович неоднократно затрагивал тему о том, почему наиболее реальные жизненные результаты можно извлечь из опытов над целым животным, в котором все процессы протекают вполне нормально. По этому поводу он высказывался и печатно».
И дальше: «…все симпатии Ивана Петровича на стороне, как он выражается, органной физиологии. В этом влечении его одна из существенных сторон исследовательского облика Ивана Петровича. Понять причину этого влечения – значит, понять основные черты его таланта.
В сторону изучения функций животного в целом Павлова увлекал прежде всего особенный характер его экспериментального искусства. Иван Петрович, несомненно, гениальный хирург, но направивший свое хирургическое дарование не в сторону клиники, а в сторону физиологических изысканий. Он – гениальный хирург не только в смысле неподражаемой хирургической техники, но и в смысле изобретательности хирургических заданий и планов. Он, несомненно, создал и привил в физиологии новое, если можно так выразиться, хирургическое направление.
Для того чтобы исследовать физиологические особенности данного органа, можно идти прежде всего такими путями.
Можно, во-первых, удалить из тела данный орган и следить за тем, какие недочеты проявляет животная машина, лишенная данного органа. Этот прием применяется уже издавна в физиологии. Но Иван Петрович при помощи своей техники, хирургической изобретательности и физиологического умения осуществил при этом такие приемы, которые до него никому раньше не удавались. Операция экковского свища, достигающая выведения из строя печени, была настоящим образом впервые осуществлена им. В эту же категорию удаления частей тела я поставил бы и иссечение обоих блуждающих нервов – операция, которая манила многих, но удалась впервые И. П. Павлову, так как он знал на основании своих исследований некоторые особенные стороны функций блуждающего нерва, которые другим были неизвестны, и потому знал, как предостеречь животное от губительного влияния недочетов, связанных с устранением функций этого нерва. Его собака (знаменитый «Вагус») с перерезанными блуждающими нервами жила более Р/
лет и затем была убита для исследования перерезанных нервов.
Второй прием, практиковавшийся Иваном Петровичем еще более ревностно, – это, так сказать, прием просверливания отверстия в какой-либо полостной орган для того, чтобы следить за тем, что совершается в этом органе. Отсюда берет свое начало весь ряд фистул органов пищеварительного канала со всеми их сложнейшими комбинациями друг с другом, в производстве которых Павлов не имеет себе соперников. Я был свидетелем разработки операции так называемого маленького желудка. Я помню, как очаровывала меня смелость и вера Ивана Петровича в правильность надуманного им операционного плана. На первых порах операция не удавалась, было загублено около 30 больших собак, было затрачено без результата много трудов, много времени, почти полгода, и малодушные теряли уже бодрость. Мне припоминается, что некоторые профессора родственных физиологии дисциплин утверждали тогда, что эта операция не может и не будет иметь успеха, потому что расположение-де кровеносных сосудов желудка противоречит идее операции. Над такими заявлениями Иван Петрович смеялся и хохотал так, как умел хохотать один только он; еще несколько усилий, и операция стала удаваться.
…Влечение И. П. Павлова в сторону исследования цельного животного объясняется, однако, не одним только техническим его дарованием, давшим ему в этой области такой простор. Мы встречаемся здесь с соотношениями гораздо более серьезными. Мы теперь приближаемся, в сущности, к наиболее центральному пункту нашей темы.
В устройстве и в функциях организма, в приспособленности организма к окружающим условиям, в приспособленности его к восприятию раздражения со стороны внешнего мира, в приспособленности его реакции на эти раздражения существует ярко выраженная целесообразность. То, что составляет самую сильную сторону таланта Ивана Петровича, есть его совершенно непостижимая способность проникать во все тайники этой целесообразности. Дар его интуиции, дар нащупывания, отгадывания истин в области сложных реакций и соотношений организма совершенно исключителен и единствен в своем роде – кажется, что сама истина идет ему навстречу. Мы встречаемся здесь с даром непосредственного, как бы поэтического откровения».
С осени 1894 года по приглашению И. М. Сеченова Самойлов перешел старшим лаборантом на кафедру физиологии Московского университета. В 1896 году был избран там же приват-доцентом. В университете он смог заняться исследованиями в области физической физиологии. Им была выполнена вместе с известным физиком И. А. Умовым работа об электрических образах в поле трубок Гитторфа. Совершенствуя методические приемы профессора Л. 3. Мороховца, он опубликовал статью о фоторегистрации колебаний мениска ртути в капиллярном электрометре Липманна. Затем Самойлов дал ряд сообщений об акустических свойствах гласных звуков.
В годы работы на кафедре Сеченова Самойлов имел научные командировки в Германию в лаборатории известного электрофизиолога профессора Лудимара Германа (Ludimar Hermann, 1838–1914) (1896) и выдающегося знатока органов чувств И. Криса (1898). Из этих лабораторий вышло несколько работ Самойлова.
Как опытный и одаренный исследователь, в 1903 году Самойлов был избран заведующим кафедрой физиологии, зоологии и сравнительной анатомии физико-математического факультета Казанского университета, которую занимал до своей кончины. В конце 1924 года его избрали (по совместительству) заведующим кафедрой физиологии биологического отделения Московского университета. В связи с этим ему пришлось каждый семестр с 1925 года ездить один раз в Москву для чтения курса лекций по электрофизиологии. В 1929 году Самойлов (после смерти профессора Н. А. Миславского) возглавил кафедру физиологии медицинского факультета Казанского университета.
Самойлов в Казани энергично развивал физическое направление в физиологии. Блестяще владея инструментальной техникой, Самойлов проводил исследования на чрезвычайно высоком методическом уровне. В предреволюционные годы он, с помощью струнного гальванометра Эйнтховена, выполнил ряд превосходных исследований сердечных токов действия (1907–1917). Эти исследования дают право считать Самойлова одним из основателей электрокардиографии. Самойлова также интересовала физиология нервно-мышечного препарата: он открыл замедление проводимости в нерве в относительную рефрактерную фазу (1912), высказался (на основании экспериментов вместе с сотрудниками) против двойной иннервации волокон скелетных мышц (1924), измерил температурный коэффициент передачи импульса в нервно-мышечном синапсе и сделал заключение о вероятности химической природы процессов проведения в синапсе, сообщил материалы о структуре одиночного тетанизированного сокращения H. Е. Введенского (1930).
Важное значение имеют работы Самойлова по физиологии спинномозговых рефлексов, в частности в связи с проприоцепцией скелетных мышц. Им вместе с М. А. Киселевым была точно измерена длительность центрального торможения, порождаемого в рефлекторной дуге одиночным афферентным импульсом (1927).
Кроме экспериментальных тем, внимание Самойлова привлекали вопросы методологии науки и истории физиологии. Ему принадлежат работы в области теории музыки, в которых он пытался осветить связь физиологии органов чувств и теории музыкальных ладов.
Умер Самойлов скоропостижно от приступа стенокардии летом 1930 года.
Работы: Ueber das Schicksal des Eisens im thierischen Organismus. Spb., 1892; Определение ферментативной силы жидкостей, содержащих пепсин, по способу Метта. АБН, 2, 1893, 698; (с Н. А. Умовым) Электрические образы в поле трубки Гитторфа. Тр. физиол. инет. Моск, унив., 5, 1896, 1, 53; Ueber die eigentliche elektromotorische Kraft des muskul?ren Demarkations-Stromes. Pfl. Arch., 78, 1899, 38; Некоторые электрофизиологические опыты. АБН, II (дополн.) 1904, 175; Beitrage zur Elektrophysiologie des Herzens. Arch. Anat. u. Physiol. Physiol. Abt., Suppl. Bd., 1907, 207; Электрокардиограммы. Русск. врач, 1908, № 33, 1; Ueber die Vorhoferhebung des EKG bei Mitralstenose. Munch, med. Woch., 1909, № 38, 1; Ueber die Versp?tung des zweiten Aktionsstromes bei Doppelreizungen des quergestreiften Muskels. Pfl. Arch., 143, 1912, 453; Die Vagus und Muskarinwirkung auf die Stromkurve des Froschherzens, ibid., 155, 1914, 471; Положительные колебания тока покоя предсердия черепахи при раздражении блуждающего нерва. Изв. Росс. акад, наук, сер. VI, 1917, ч. 2, 1259; то же, Pfl. Arch., 199,1923,6,580; (с В. Васильевой и И. Линденбаум) Zur Frage der doppelten Innervation des Froschgastrocnemius, ibid., 204, 1924, 4–5, 691; О переходе возбуждения с нерва на мышцы. Сб., поев. 75-летию И. П. Павлова. Л., 1924, 75; Диалектика природы и естествознание. Под знаменем марксизма, 1926, № 4–5, 45; (с М. А. Киселевым) К характеристике центральных процессов угнетения. Ж. экспер. биол. и мед., 1927, № 15, 35; то же, Pfl. Arch., 215, 1927, H. 6, 699; Zur Frage der Muskelrezeptoren in Reflexen. Pfl. Arch., 224, 1929, H. 6, 807; Ueber den Uebergang der Erregung von einer Zelle zur anderen. In: Die Naturwissenschaften in der Sowjet Union. Berlin, 1929, 276; Кольцевой ритм возбуждения. Научное слово, 1930, № 2, 73; (с А. Т. Черновым) Reciproker Rhythmus beim Menschen. Ztschr. exp. Med., 71, 1930, 768; Die Aktivierung der unterschwelligen Reize durch einen maximalen Nervenreiz. Pfl. Arch., 225, 1930, 482; Ueber die reflektorische Plastizit?t des Muskels beim dezerebrierten Tiere, ibid., 225,1930, 782; Избранные статьи и речи. Изд. АН СССР, М.-Л., 1946.
О нем: Каз. мед. ж., 1931, № 4–5 (статьи Д. С. Воронцова, М. А. Киселева, Н. В. Пучкова, письмо И. П. Павлова); Н. А. Григорян. А. Ф. Самойлов. Изд. АН СССР, М., 1963, 203 с. (библиография трудов.); Григорян Н. А., Зефиров А. Л., Звездочкина Н. В., Плещинский И. Н. Александр Филиппович Самойлов. – Казань: Изд-во Казан, ун-та, 2001. – 24 с.
СТОЛЬНИКОВ Яков Яковлевич (1850–1894)
Медико-хирургическая академия
1879–1880
Совместная работа
Родился в Орловской губернии. Окончил Орловскую духовную семинарию и поступил на физико-математический факультет университета в Петербурге. В 1874 году с 3-го курса перешел в МХА, которую окончил с отличием в 1878 году. За представленные работы был награжден золотой медалью. Будучи оставлен на 3 года при академии для усовершенствования, работал ординатором в терапевтической клинике профессора С. П. Боткина. Здесь выполнил диссертационную работу по вопросу о деятельности поджелудочной железы при лихорадке, и в 1880 году получил степень доктора медицины. Стольников в лаборатории Боткина вызвал гипертрофию сердца, создавая временное малокровие почек животного (1880).
В этот же период (1879) Стольников выполнил совместно с Павловым, работавшим в то время в лаборатории при клинике С. П. Боткина, работу «К вопросу о теплотном раздражении нервов», в которой авторы доказали раздражающее действие локального согревания на сосудорасширяющие волокна п. lingualis. Еще одной работой, выполненной вместе с Павловым, явилось «Количественное определение белка в моче». Способ известен как метод Брандберга— Робертса – Стульникова, и его современные модификации используются до сих пор.
В 1882 году Стольников был командирован на 2 года за границу для подготовки к профессорской деятельности. Он работал у профессоров К. Людвига, Р. Коха и Э. Баумана (Е. Baumann) и выполнил ряд ценных работ.
В 1885 году Стольников избран приват-доцентом по кафедре клиники внутренних болезней ВМА, а в 1886 году экстраординарным профессором по кафедре диагностики внутренних болезней Варшавского университета, в котором и протекала вся его последующая жизнь и работа. В 1890 году, когда профессор Л. В. Попов оставил Варшавский университет, Стольников был избран на его место заведующим кафедрой терапевтической клиники.
Следует напомнить, что Стольников еще в 1883 году сказал (как писал Р. Тигерштедт, 1904), что «Россия имеет большого, высокоодаренного физиолога»; «этот физиолог – Павлов; он сделает что-то очень значительное».
Умер от туберкулеза легких 26 июля 1894 года в Ялте, в возрасте 44 лет.
Работы: О влиянии раздражения электрическим током nn. ischiadici на отделение слюны. Тр. Общ. русск. вр. в СПб, 1875–1876, в. 1, 271 (протоколы); Об изменении чувствительности кожи у здорового человека под влиянием общих теплых и холодных ванн. ВМЖ, 1878, ч. CXXXI, разд. VI, 173; (с И. П. Павловым) Количественное определение белка в моче, СПб – 1880; см. также: SPb. Med. Wschr., 1878, № 25, 209; Ueber das Ferment in den Sputis. ibid., № 19, 160; (с И. П. Павловым) О теплотном раздражении нервов. Арх. кл. вн. бол. Ботк., VI, 1879–1880, 298; Материалы к вопросу о функции поджелудочной железы при лихорадке. Дисс., СПб, 1880; см. также: Арх. кл. вн. бол. Ботк., VI, 1879–1880, 209; Роль v. v. hepaticae в печеночном и общем кровообращении. Еженед. кл. газ., 1882; №№ 8, 9 и 10, ИЗ, 131, 151; Die Eilung dos Blutstromes in der Aorta des Hundes. Arch. Physiol., Physiol. Abt., Jhrg. 1886, 1; Vorg?nge in der Leberzellen insbesondere bei der Phosporvergiftung. Arcb. Anat. u. Physiol., Physiol. Abt., 1887, Suppl. Bd. 1. Прочие: ВМЖ, 1878, ч. СХХХ, в. 4, аир… 105; SPb. Med. Wschr., 1878, № 19, 160; Еженед. кл. газ., 1882, №№ 37, 39, 609 и сл.; 1883, №№ 1 и 2, 9 и 25; Прот. Общ. народи, здравия в СПб, 1889.
О нем: ФЦГВИА, ф. 749, оп. 43, дд. 1115 и 2599; Врач, № 32, 1894, 900 и 928; газ. «Новое время» от 3 VIII 1894; Р. Тигерштедт. АБН, XI, 1904, прилож. 111.
ТУР Федор Евдокимович (1866–1942)
Физиологическая лаборатория Академии наук
1903–1912
Совместная работа
Сын крестьянина, родился в Новгород-Северске Черниговской губернии. В 1884 году сдал экзамены экстерном в Черниговской гимназии и поступил (1884) в Санкт-Петербургский университет на естественное отделение физико-математического факультета. В 1887 году при чистке университета от «неблагонадежного» элемента в связи с покушением на Александра III, был исключен на 2 года с лишением права въезда в университетские города и находился под надзором полиции. По ходатайству H. Е. Введенского был принят в 1888 году в тот же университет, который и окончил в 1889 году с ученой степенью кандидата естественных наук по защите дипломной работы, посвященной изучению оплодотворения подпороговой тетанизации мышцы одиночной волной возбуждения. Экспериментальные данные Ф. Е. Тура (и Л. Корчанова, изучавшего аналогичный вопрос) подтверждали и развивали наблюдения H. Е. Введенского о тетанизированном одиночном сокращении.
Избран в 1891 году прозектором по кафедре физиологии университета. В 1895 году сдал экзамен на степень магистра зоологии. В эти годы выполнил важную работу (по оценке академика А. А. Ухтомского) по физиологии нервов, показав, что непрерывно раздражаемый нерв переживает не меньшее время, чем нерв покоящийся (1899). Тур также описал пессимум стимуляции сосудодвигательных нервов и выполнил другие исследования.
В 1900 году получил звание приват-доцента в университете и с 1901 года стал читать лекции по обмену веществ и физиологической химии. В 1902 году был командирован за границу на шесть месяцев. По возвращении из командировки приступил к организации работ по физиологической химии и обмену веществ и к устройству лаборатории физиологической химии.
В январе 1903 года физико-математическим отделением Академии наук был избран физиологом Физиологической лаборатории академии. Тур пришел в лабораторию на смену А. А. Кулябко. Пребывание Тура в лаборатории (1903–1912) совпало со сменой подряд всех трех директоров лаборатории: в 1906 году умер Ф. В. Овсянников и его временно сменил на посту директора академик И. П. Бородин, по специальности ботаник, в связи с чем в 1906 году Тур отказался от прозектуры в университете, чтобы уделять необходимое время лаборатории. Когда 1 декабря 1907 года пришел в лабораторию И. П. Павлов (с ним вместе пришли его сотрудник Г. П. Зеленый и ряд практикантов), в лаборатории началась работа по условным рефлексам. По этой тематике Тур выполнял отдельные поручения И. П. Павлова.
После пяти лет совместной работы Тур оставил академическую лабораторию. Место его занял С. С. Чахотин. В 1904 году Тур был приглашен преподавателем физиологии в Женский педагогичский институт (впоследствии Педагогический институт им. А. И. Герцена), а в 1912 году назначен ординарным профессором по кафедре анатомии и физиологии этого института. В 1919 году избран профессором по кафедре физиологии Государственного института медицинских знаний (позже 2-й Ленинградский медицинский институт). Чтение лекций в университете прекратил в 1924 году, а в Педагогическом институте им. А. И. Герцена в 1931 году. С 1931 года работал только во 2-м Ленинградском медицинском интституте. В 1935 году утвержден в степени доктора медицинских наук.
Работами Тура установлены: 1) неутомляемость нерва теплокровного при длительном, до 14 часов, непрерывном раздражении максимальной силы электрическими раздражениями, 2) возможность исследования влияния блуждающего нерва на переживающем сердце теплокровного и особенности его деятельности но сравнению с нормой, 3) неодинаковое отношение к силе и частоте раздражения сосудосуживающих и сосудорасширяющих волокон, 4) тормозящее действие п. depressor на сосудосуживающий центр, а существование сосудорасширяющего центра поставлено под сомнение.
Особо должна быть отмечена огромная учебно-научная деятельность Тура, его организаторский талант и большая общественная активность.
С осени 1940 года оставил кафедру и перешел на пенсию. Скончался в блокадном Ленинграде 19 июля 1942 года.
Работы: (с Н. Е. Введенским и А. Корчановым) Об изменениях эффектов тетанизации мышцы от прохождения волны возбуждения. Зап. Акад, наук, 58, 1888, 51; см. также: Н. Е. Введенский. Поли. собр. соч., III, 1952, 17; К вопросу о влиянии тяжести на силу мышечного сокращения. Зап. Акад, наук, 67, 1891, 1; О действии электрического раздражения, различной частоты и силы на сосудорасширяющие нервы. Дневн. X съезда естествоисп. и вр. в Киеве, 1898, 459; Сравнительные опыты над переживанием нерва раздражаемого и нерва покоящегося. К учению о неутомляемости нерва. Тр. СПб общ. естествоисп., 30, 1899, в. 2, 117; Zur Physiologie des n. depressor. Зап. Акад, наук, V сер., XVIII, 1903, № 5, 213; Наблюдения над переживающим сердцем теплокровных. Тр. СПб общ. естествоисп., 35, 1904, в. 1, 262; Несколько замечаний по поводу статьи С. И. Чирьева «Ошибочно исследовать нервное возбуждение телефоном». Там же, 471; Влияние добавочного отягощения на кривую мышечного сокращения. Физиол. ж. СССР, 24, 1932, в. 1–2, 372.
О нем: А. А. Ухтомский. Собр. соч., V, 1954, 133–134; Сообщ. сына Тура профессора А. Ф. Тура (1958).
ЧАХОТИН Сергей Степанович (1883–1973)
Физиологическая лаборатория Академии наук
1912
Совместная работа
Чахотин был одновременно русским революционером, гейдельбергским биофизиком, отечественным физиологом, корсиканским художником, немецким антифашистом, деятелем белого движения, участником французского сопротивления, и, наконец, советским гражданином.
Родился в семье русского консула в Константинополе, где провел детство. Учился в гимназии в Одессе, окончил ее с золотой медалью в 1901 году. Поступил в том же году на медицинский факультет Московского университета, принял участие в революционном движении, был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму. После освобождения был исключен из университета. Русскую революции 1905 года Чахотин встретил за границей, потому что был замешан в заговор с целью свержения монархии. Учился на медицинских и естественно-научных факультетах университетов в разных городах Германии. В частности, как биофизик он учился у первого Нобелевского лауреата по физике В. Рентгена. Получил в 1907 году степень доктора биологии при Гейдельбергском университете.
Затем работал ассистентом Института фармакологии в Мессине (Сицилия). Во время землетрясения в ночь на 28 декабря 1908 года был тяжело ранен и пролежал 12 часов под развалинами дома. Занимался научными исследованиями на морских зоологических станциях (в Неаполе, Вилла-Франке, Триесте и др.), а также в разных институтах Италии, Франции и Германии. Находясь на Корсике вместе с тогдашней женой Ниной (всего Чахотин был женат 6 раз) где он занимался живописью, стал заложником бандитов и за деньги, вырученные от продажи в Париже картин, написанных им на Корсике, выкупил жену и себя из плена.
Книга С. Чахотина «Насилие над масс сами путем политической пропаганды»
Чахотин в 1911 году изобрел и построил микроманипулятор (микрооператор) для локального воздействия на клетку пучком ультрафиолетовых лучей и в 1912 году впервые использовал его в методе ультрафиолетового микроукола для клеточных операций. Тем самым он стал основоположником клеточной микрохирургии.
В 1912 году Павлов пригласил Чахотина на вакантное после ухода Ф. Е. Тура место ассистента по физиологической лаборатории Академии наук, где он продолжал начатые работы по физиологии клетки со своим методом микролучевого укола. Чахотин разработал способ пересылки яиц морских ежей в анабиотическом состоянии в охлажденном растворе цианистого калия из Вилла-Франки в Петроград. Павлов первоначально отнесся недоверчиво к предложению Чахотина, но когда опыты с пересылкой этого ценного для целей экспериментальной цитологии материала удались, был доволен. В 1912 году Академия наук присудила Чахотину малую премию им. К. М. Бэра за его докторскую работу по физиологии органов равновесия (статоцист) у киленогих моллюсков.
Во время Первой мировой войны Чахотин участвовал в организации вместе с академиком А. Е. Ферсманом Комитета военно-технической помощи, секретарем которого он стал.
Во время Гражданской войны Чахотин входил в отдел осведомления, сформированный в апреле 1919 года при правительстве Области Всевеликого войска Донского. В 1919 году эмигрировал в Хорватию. В 1920 году сделался профессором кафедры общей патологии и фармакологии университета в Загребе (Югославия).
С 1920 года он в Берлине, участник Белого движения, член группы «Смена вех» (с 1921 года), соредактор газеты «Накануне» (1923–1924). Ленину понравилась статья Чахотина «В Каноссу!» в этой газете, и в 1922 году он получил советское гражданство. На недолгое время он приехал в Россию и побывал у Павлова, и тот отсоветовал ему оставаться здесь. В 1923 году Чахотин принимал участие в Генуэзской конференции, а затем стал сотрудником советского торгпредства в Берлине. Активно участвовал в борьбе с фашизмом в Германии, будучи одним из руководителей движения «Железный фронт против Гитлера». Поддерживал товарищеские отношения с А. Эйнштейном. Чахотин написал на немецком языке книгу «Три стрелы против свастики», после чего принужден был бежать в 1933 году сначала в Данию, затем во Францию.
В Париже возобновил работу по цитологии и по проблеме рака, продолжил прежние исследования по методике микролучевого укола на инфузориях, разработал способ «микроклиники» и наблюдал условные реакции – «рефлексы» у одноклеточных. Одновременно занимался общественной деятельностью, написал и издал книгу «Насилие над массами путем политической пропаганды», которая переиздана в наше время на нескольких языках.
В годы Второй мировой войны Чахотин – участник французского Сопротивления, с 1944 член Союза русских патриотов. Был арестован немцами в Париже и заключен в концентрационный лагерь. По окончании войны явился одним из организаторов борьбы против военной опасности, развернув широкую пропаганду в печати (Париж).
Весной 1958 года Чахотин вернулся на родину в СССР и работал старшим научным сотрудником Института цитологии АН СССР в Ленинграде.
После поездки Н. С. Хрущева в США написал книгу «Шахматная партия Никиты Хрущева против американского империализма», которая не была опубликована.
Выступал с научной демонстрацией оптических микроуколов на IX Всесоюзном съезде физиологов в Минске (1959). Открыватель микрохирургии клетки, Чахотин не был в 1962 году выпущен на конгресс в Англию, на симпозиум, посвященный пятидесятилетию этого его научного открытия. Автор 140 работ, опубликованных на 7 языках.
Чахотин умер в Москве в 1973 году, отметив незадолго до этого 90-летие. Он завещал похоронить себя на Корсике, где когда-то террористы взяли его с женой в заложники. Его жизни посвящен полнометражный документальный фильм «Sergej in the Urn».
Работы: Uber die bioelektrischen Strome bei Wirbellosen und deren Vergleich mit analogen Erscheinungen bei Wirbeltieren. Pfl. Arch. ges. Physiol., 120, 1907, 565; Die Statocyste der Heteropoden. Leipzig, 1908; These du doctorat. Ztschr. wiss. Zool., XC, 1907, 343; О доставке половых продуктов морских ежей живыми в Петербург для экспериментально-биологических целей. Изв. имп. Акад, наук, VII, 1904, № 10, 737; Sur le mechanisme de l’action des rayons ultraviolets sur la cellule. Ann. Inst. Pasteur, 35, 1921, 321; Los changements de permеabilitе de l’oeuf d’oursin. C. R. Soc. biol., Paris, 84,1921,464; Recherches physiologiques sur les protozoaires faites au moyen de la micropuncture ultraviolette. C. R. Acad. Sei., Paris, 200, 1935, 2217; Reactions conditionnеes par micropuncture ultraviolette dans le comportement d'une cellule isolee (Paramecium caudatum). Arch. l’Inst. Prophyl., X, Paris, 1937, 119; Le Viol des Foules. 2-eme edition, Paris, Gallimard, 1952.
О нем: Автобиографическое сообщ. C. C. Чахотина (1960); Albrecht Richard, «Sergej Tschachotin oder «Dreipfeil gegen Hakenkreuz»: Eine biographisch-historische Skizze», Bd. 4/1986, S. 208–228.
1.2. Ученики Павлова
Все мы стоим на плечах наших предшественников, разве удивительно в таком случае, что мы видим дальше, чем они?
А. Кекуле
Прежде чем обратиться к конкретному анализу павловской школы следует обсудить вкратце вопрос, что следует понимать под научной школой. Отметим, что этот вопрос уже неоднократно обсуждался в отечественной литературе [1–4].
До сих пор бытующее представление о научной школе, как направлении в науке неверно. Это понятие предполагает, что в своих исследованиях ученые различных научных групп руководствуются некой общей парадигмой – совокупностью предшествующих научных достижений, которые в течение некоторого времени признаются научным сообществом в качестве основы для развития дальнейшей практической деятельности. Данный взгляд на научную школу в принципе не требует существования понятий «учитель – ученик» и тем самым противоречит самому понятию «школа».
С другой стороны, часто научной школой принято считать коллектив исследователей, работающий длительное время в определенном научном направлении, исповедующий одну и ту же научную идеологию и использующий определенные методические подходы к исследованию.
Следует помнить, что не всякую научную группу, которая работает в конкретном направлении и использует определенный набор методических подходов к исследованию, следует считать научной школой. Такая ситуация типична для многих научно-исследовательских институтов и лабораторий, имеющих руководителя с хорошими организаторскими качествами и выполняющих исследования по предложенной «сверху» общей для всех сотрудников тематике.
Для функционирования научной школы этого недостаточно. Чтобы некая кафедра или лаборатория приобрела черты научно-образовательной школы, должна быть специальная ориентировка на подготовку исследователя. В нее входит выработка исследовательского типа мышления и подготовка к самостоятельной способности решать научные проблемы.
Внутри научно-образовательной школы должна находиться исследовательская школа, которая разрабатывает конкретную научно-исследовательскую программу, выдвинутую учителем и выполняемую под его непосредственным руководством. Это наиболее типичная ситуация, хотя в некоторых исследовательских школах руководители свои программы разрабатывали индивидуально, а их ученики выполняли собственные программы, однако в рамках идей, выдвинутых главами научных школ.
Научная школа всегда имеет своего лидера – учителя и его последователей – учеников. Руководитель школы должен обладать определенным набором интеллектуальных и нравственных качеств.
