скачать книгу бесплатно
Он едва касается пальцами моей руки, но даже это прикосновение кажется обжигающим.
– Мне ты можешь рассказать.
Все события последнего дня рвут меня изнутри. Слова слетают с губ:
– Одна из девушек… она пыталась сбежать. Хозяин наказал её.
– И ты из-за этого расстроилась?
Я киваю. Вопрос кажется глупым, но он же не знает, его там не было. Он не слышал криков Синь. Не смывал запёкшуюся кровь.
– Не нужно переживать. Ты хорошая девочка. Примерная девочка. Лонгвею не за что тебя наказывать. – Посол ближе притягивает меня к себе, и наши бёдра соприкасаются. – Я скучал по тебе, – говорит он.
– Я тоже скучала, – отвечаю я, потому что знаю: он хочет это услышать. Но на самом деле последние недели я скучала только по аромату свежих цветов, которые он приносит.
Посол склоняется ко мне. Так близко, что я чувствую его дыхание. Тяжёлое, с ароматом имбиря, кунжута и мёда. Желудок мой урчит, но он, кажется, этого не слышит. Слишком увлечен прикосновениями, запутываясь пальцами в волосах, прижимая меня к своей груди.
Вот по этому я не скучала.
Широко открытыми глазами я смотрю мимо его посеребрённого сединой виска. Там, на стене, висит полка с книгами, которые я не умею читать, и искусственная орхидея с жёсткими вечнозелёными листьями. На самом краю полки стоит статэтка золотого кота. Я смотрю в его зелёные глаза, на иероглифы на его груди – по словам Синь они приносят удачу. И считаю усы, вновь и вновь. Их двенадцать.
Двенадцать. Двенадцать. Двенадцать.
Число крутится в голове. Снова, и снова, и снова, пока не становится единственным рокочущим в мыслях словом, всеми силами пытающимся меня отвлечь.
Двенадцатьдвенадцатьдвенадцатьдвенадцатьдвенадцать.
Закончив, посол откидывается на кровать, дыша, как загнанная лошадь, галопом промчавшая пять сотен ли. Его грудь – пупырчатая и упругая, как у ощипанного цыплёнка – вздымается и опадает в бешеном ритме. А щёки такие же красные, какими были увядшие розы.
Я лежу, не двигаясь, и смотрю на потолочные плитки. Девушка, которая жила здесь до меня, разрисовала потолок крошечными золотыми звёздочками. После долгих месяцев разглядывания я вижу их даже с закрытыми глазами. Знаю искусственные созвездия лучше настоящих звёзд, которыми мы с Цзин Линь всегда любовались в окно спальни. Звёзд, которые венчали горы и орошали светом рисовые поля. Которые действительно сияли.
Я смотрела на них ради этого сияния. Небесные драгоценные камни, серебристые, мерцающие и прекрасные. Цзин Линь смотрела на них ради названий, историй. В детстве мама рассказывала нам о звёздах всё, что знала сама. О Белом западном Тигре, показывающемся на небе, когда листья на деревьях гинкго желтеют и опадают. О Лазурном восточном Драконе, встречающем первые весенние побеги.
Но Цзин Линь было мало маминых историй. Она продолжала любоваться на звёзды, интересоваться ими с бесконечной жаждой, которую я никогда не могла понять. Задавала вопросы, на которые у нас не было ответов.
Ближе всего мы с сестрой были, когда наши восторги сталкивались и на небе появлялись падающие звёзды. Цзин Линь всегда замечала их первой. Её взгляд был острее, быстрее замечал мерцающий в темноте свет. Дыхание ускорялось, становясь порывистым и восторженным, и она указывала туда, где небо сливалось с землёй. Дёргала меня за руку.
– Скорей, Мэй Йи! Загадывай желание!
Я всякий раз хмурилась и всматривалась во тьму. В душе моей таилось столько разных желаний. Невозможно было выбрать какое-то одно.
– Я не знаю.
Моя маленькая сестрёнка вздыхала, резко, остро, как умела только она.
– Чего тебе хочется больше всего на свете?
Я не знала. Никогда не знала. И вместо ответа задавала тот же вопрос ей. Пальцы сестры, полные удивительной силы, сжимали мои.
– Хочу, чтобы мы с тобой всегда были вместе. Подальше отсюда. Подальше от боли.
Посол кладёт на меня руку, спугивая воспоминания о голосе сестры, словно дикую кошку. Жар его больше меня не пугает. Он повсюду, обволакивает меня своей тяжестью, словно одеяло.
Мы лежим так долгое время. Кожа к коже, под фальшивыми звёздами. Звёздами, ни одна из которых никогда не упадёт.
16 дней
ДЭЙ
Я не верю в призраков, как бабушка, которая каждое утро на рассвете стояла на коленях в зале предков с дымящейся палочкой благовоний в руках и подношениями в виде апельсинов и рисовой водки. Я всегда считал, что глупо напрасно тратить фрукты и хорошее пойло на мертвецов. На тех, кто молчалив, кто давно уже мёртв.
Но его дух преследует меня.
Брат приходит ко мне во снах. В одном и том же кошмаре, который я вижу каждый раз, закрывая глаза. «Ночь, которая изменила всё» крутится на повторе. Голос брата громыхает и жалит, ничуть не изменившись за годы смерти.
– Не делай этого, Дэй. Ты не такой. – Он всегда настигает меня, вцепляется в край толстовки. Пытается остановить. – Ты хороший человек.
А потом появляется кровь.
Очень много крови. На моих руках. На его теле. Она льётся, хлещет абсолютно невероятным образом. Как в старых мультфильмах, которые мы смотрели в детстве, где красная волна плещет фонтаном. Я пытаюсь остановить её, держу брата за руку. Тепло его последнего вздоха закручивается в зимнем небе подобно вопросу. Неправильный знак. Жизнь должна завершаться иначе. Твёрдой точкой. Не так…
Я просыпаюсь, сердце дико стучит, а грудную клетку сдавливает болью. На старом белом кафеле нет ни капли крови. Лишь нарисованные мной линии, ровные и угольно-чёрные. Линии, которые я день за днём стираю, размазывая пальцами.
Сажусь, смаргивая остатки кошмара.
Ничего не изменилось. Шрам по-прежнему на месте. Брат мёртв. Я заперт в ловушке Хак Нама, а на стене осталось шестнадцать линий, намекающих, что скоро – ох, как скоро – время моё выйдет.
В глубине души мне не верится, что пацан придёт. Прислонившись к стене, я стою напротив борделя Лонгвея и нервно барабаню пальцами, отсчитывая секунды. Йетиподобный громила-охранник заслоняет вход, следя за мной сквозь щёлочки глаз.
Пытаюсь его игнорировать, сосредоточенно рассматривая бумажные фонарики, висящие над входом. Их алое свечение сливается с драконом, вырезанным на двери. Символ Братства: зверь цвета судьбы и крови, нарисованный на стене каждого здания в Хак Нам. Напоминание, что всё здесь принадлежит им. И все.
Минуты всё тянутся, и я начинаю подозревать, что пацан оказался слишком умён. Должно быть, унюхал опасность. Пальцы мои отбивают дробь быстрее праздничных барабанов, когда Цзин, наконец, выскакивает из теней.
Возможно, всему виной дрожащий свет фонарей. Или остатки кошмара, ещё застилающие глаза. Как бы то ни было, лицо мальчишки поражает меня. Тревожное, с резкими чертами. Идеальный коктейль волнения и жестокости.
Прямо как у брата.
– Что-то не так? – Цзин ступает в одинокое пятно света, и наваждение пропадает. Сходство с братом растворяется, сминается, как калька. Передо мной стоит простой уличный мальчишка. Взгляд его тяжёлый и недоверчивый. Руки крепко скрещены на груди.
– Нет, ничего. – Я сглатываю воспоминания (сижу на стабильной диете насильственной амнезии) и отлепляюсь от стены. – Идём. Не стоит опаздывать.
Охранник-йети отходит в сторону, и дверь в логово дракона распахивается, пропуская нас. Клубы опиумного дыма – сладкого, землистого, терпкого и удушливого – плывут по коридору мимо запертых дверей.
Я задерживаю дыхание и скидываю обувь, добавляя её к ровному ряду тапочек и кожаных туфель на мраморном крыльце. Цзин замирает у меня за спиной, рот его кривится, когда пацан опускает взгляд на свои ботинки.
– Ничего с ними не случится. В ином случае я куплю тебе новые за свой счёт. – Обещания легко срываются с губ, лишь бы заставить пацана пошевеливаться. Мы и так почти опоздали, нельзя, чтобы Лонгвей что-то заподозрил. – По размеру.
Наконец-то мальчишка разувается. Мы идём по коридору в сторону салона.
Здесь дым становится гуще. Вокруг ковра расставлены длинные диваны, которые сейчас занимают лучшие бизнесмены Сенг Нгои. Костюмы их мяты, невидимая опиумная тяжесть придавливает руки к полу. Уверен, место это не настолько шикарно, каким пытается выставить его Лонгвей. Всё здесь отдаёт позёрством, кажется выцветшим. Один уголок ковра истрепался. Обивка диванов покрылась пятнами от дыма. На алых с золотом гобеленах полно дыр. До той ночи, которая изменила всё, я бы назвал это место дырой. После двух лет гигантских крыс и заляпанных дерьмом улиц бордель похож на императорский дворец.
Один из мужчин бросает на нас быстрый изучающий взгляд. На нём шёлковый халат с вышитым красной нитью большим драконом, обвивающим рукав. Челюсть его украшает неровный багровый шрам. Животик слегка выступает – брюхлый и мягкий от долгих лет раздавания приказов.
Лонгвей, главарь Братства, бог ножей и игл, правитель этого маленького ада.
– Значит, вот какого мальчишку ты нашёл для этой работы? – Голос наркобарона похож на лай сторожевой собаки. Хриплый. Рычащий. – Выглядит не очень.
Я бросаю взгляд на пацана. Костлявый, одни глазищи, ссутуленные плечи и скрещенные на груди руки. Осматривает опиумный притон. Кровавый свет бордельных ламп очерчивает лицо Цзина, и становится заметно, как часто ему приходится голодать. Кажется, мальчишку может снести ветром.
Живот сводит спазмом, но я стараюсь не обращать внимания. Мне некогда сомневаться и гадать. Или он, или прямая дорога на плаху.
– Он лучший, – уверяю наркобарона. – Даю вам слово.
– Не стоит. – Усмешка Лонгвея напоминает оскал дракона, хищный и острый. Очерченный золотыми коронками зубов. – Твоя жизнь – лучшая гарантия.
Жжение в животе превращается в жар. Но затем я думаю о ботинках, стоящих в коридоре. Вспоминаю мертвенную свирепость в глазах пацана.
Со мной ничего не случится.
Логвей кивком указывает на дальний угол комнаты. За плечом его появляется мужчина в опрятном чёрном костюме и с сумкой белого порошка, спрессованного в форме кирпича. Лонгвей берёт брикет и взвешивает его в руке.
– Знаешь, где находится ночной рынок, мальчик?
– Во Внешнем городе? – Цзину удаётся избавиться от дрожи в голосе, но его выдают плечи.
– Да. В Сенг Нгои. – Он морщится от использованного пацаном названия. – Отнеси пакет в последнюю палатку на западном углу. Там будет старик, торгующий нефритовыми статуэтками. Передай ему пакет, забери плату и возвращайся сюда. Мои люди проследят за тем, что сделка состоялась. Твой напарник останется здесь, пока не вернёшься. Если не явишься, его ждёт долгая и приятная встреча с моим ножом.
Пацан бледнеет. Я вновь принимаюсь барабанить пальцами. Они отбивают бешеное стаккато, пока я наблюдаю, как Цзин засовывает свёрток под тунику и бежит к двери.
– Присаживайся. – Золотые зубы Лонгвея вновь обнажаются в оскале, когда он указывает на пустой диван.
Я делаю глубокий вздох и плюхаюсь на продавленные подушки.
Пора приниматься за работу.
ЦЗИН ЛИНЬ
Вылазки во Внешний город опасны. В Город-крепость полиция не лезет, она сторожит снаружи. Выжидает. Немало бродяжек попало в тюрьму из-за подобных наркосделок.
Но сейчас я спокойно бегу по широким чистым улицам. Полиции нет. Лишь мерцающие неоновые вывески, гладкий блеск машин и тёмное, дождливое небо над головой. До ночного рынка я добираюсь вся промокшая до нитки. С одежды и волос течёт вода, единственное, что остаётся сухим, – это свёрток. Он плотно прижат к повязкам на груди и прикрыт рубашкой.
Чем скорее я с этим разделаюсь, тем скорее вернусь в бордель. Смогу заглянуть в накрашенные лица в поисках единственного важного мне человека.
Старик, продающий статуэтки, старается не пялиться, когда я подбегаю к его палатке. Он увлечённо полирует длинный ряд крошечных фигурок животных.
– Клади сюда, – шепчет торговец и подталкивает ногой корзину. Практически незаметная, она стоит под прилавком с товаром.
Я осматриваюсь. Здесь, в дальнем краю рынка, покупателей мало. У соседней палатки стоит молодая пара и разглядывает украшения, пока продавец подсчитывает что-то на калькуляторе. Рука парня покоится на плечах девушки. Они смеются. Вместе. Такой странный, счастливый звук. Напоминающий, сколь многого я лишена.
Просовываю руку под тунику и кладу свёрток на дно старой потрёпанной корзины. Я стою близко к прилавку, достаточно близко, чтобы успеть схватить свёрток, если понадобится.
– Где ответная посылка? – спрашиваю я.
Торговец нефритом впервые поднимает взгляд, и я понимаю, как жалко, должно быть, выгляжу со стороны: тонкая, как бамбук, промокшая и заляпанная грязью. Мне не место здесь, рядом с этими счастливыми, смеющимися людьми, с жалкими, но дорогущими статуэтками и шарфами.
– Скажи своему… другу… что у нас небольшая задержка. Заплачу через несколько дней. Передай, что я отправлю своего человека.
Я не двигаюсь. Сделка должна проходить иначе. Мне должны передать плату… деньги… за товар. Если не заберу их, не выполню задание. Провалю – и Дэй умрёт.
Последняя мысль пронзает меня. Острая, как рыболовный крючок. С чего вдруг я беспокоюсь о Дэе? Я борюсь не ради него. Если Дэй напорется на нож, сам будет виноват. Он знал, во что ввязывается, переступая порог борделя Лонгвея.
Упорно повторяю себе эти слова, но не могу избавиться от мерзкого ощущения. Ответственность за жизнь Дэя давит на грудь.
– Ты кажешься умным мальчиком, – улыбается торговец, щеголяя кривыми жёлтыми зубами. – Уверен, твой друг всё поймёт. Он и я, мы давно работаем вместе. Моему слову можно верить.
Он прав. Я умна. Достаточно, чтобы чтить правила. Достаточно, чтобы выжить в Городе-крепости.
Никому не доверяй. Второе правило вспыхивает в голове, предостерегающее и яркое, как полицейские огни. Возможно, старик говорит правду, но я не готова возвращаться в бордель Лонгвея с пустыми руками.
– Мой друг поймёт? – спрашиваю я. Этой уловке я научилась на улицах Города: притворяйся дурачком, и тебя не будут принимать во внимание. Не будут ожидать подвоха.
– О, да. – Улыбка старика становится шире. – Он знает, где меня искать. Разве нет?
– Вроде бы, да…
Выждав подходящего момента, я делаю выпад. Слепо бросаюсь под стол. От торопливого, неловкого движения корзина переворачивается; свёрток выскальзывает из неё. Тянусь за ним, но руку мою перехватывают пальцы торговца. Он плюётся ругательствами, пытаясь вытащить меня из-под стола. Держит старик крепко, пальцы его так сильно впиваются в запястье, что на глаза накатывают слёзы.
Под туникой у меня спрятан нож, до которого легко дотянуться. Хватаю его и целюсь лезвием в руку торговца.
Он ужасно кричит. Отшатывается. Красная, густая кровь хлещет во все стороны. Я хватаю свёрток и делаю то, что умею лучше всего. Бегу.
ДЭЙ
Пацан ушёл, и с тех пор Лонгвей практически не обращает на меня внимания. Развалившись в кресле, он делает долгие затяжки из тонкой трубки. Опиумный дым вырывается в воздух подобно чернилам, призрачным кольцом повисая вокруг его головы. Слежу за дымом и стараюсь выглядеть безразличным, хотя сам отчаянно перебираю мысли. Краем глаза я вижу охранника, он весь в чёрном, горой высится в коридоре.
Того, что мне нужно, в этой комнате нет. Впрочем, я и не ожидал, что оно будет здесь. Мало кто стал бы хранить ценные вещи прямо посреди опиумного притона.
Из комнаты ведут четыре проёма. Широкие и арочные, выходящие в длинные коридоры. Четыре пути. Взгляд мой мечется между ними, пытаясь уловить в тенях хоть проблеск, возможную зацепку.
Но даже зацепки не помогут, если я не найду способ выбраться с этого дивана.
Смотрю на Лонгвея. Глаза его закрыты, лицо расслаблено, словно у кота, нежащегося на солнышке.
– Мне надо отлить. – Стараюсь, чтобы голос звучал ровно, сухо.
Он не отвечает. Даже не открывает глаз. Но он слышит, я замечаю это по поджатым, изогнувшимся губам.
– У вас есть туалет? – спрашиваю уже громче.
