скачать книгу бесплатно
Джейк практиковал в одиночку с того самого 1979 года. И это было ему по душе, тем более что в Клэнтоне достойных конкурентов себе он не находил. В городке было несколько неплохих адвокатов, однако почти все они работали в фирме Салливана, располагавшейся в здании четырехэтажного банка. Фирму Салливана Джейк презирал. К ней с отвращением относился каждый юрист в городе, кроме тех, само собой, что в ней служили. Их насчитывалось восемь – восемь самых чванливых и высокомерных стряпчих, которых Джейку приходилось встречать на своем веку. Двое были с гарвардскими дипломами. Клиентами Салливана были богатые фермеры, банки, страховые компании, железные дороги – словом, круги наиболее состоятельные. Практиковавшие в округе четырнадцать других юристов довольствовались, так сказать, тем, что оставалось, – они представляли интересы людей – просто людей, у большинства из которых денег было очень немного. Их называли уличными юристами. Именно они приходили на помощь человеку, когда тот попадал в беду. Осознание своей принадлежности к этим «уличным» коллегам служило для Джейка источником профессиональной гордости.
Помещение офиса было весьма просторным. Джейк использовал только пять комнат из десяти имевшихся в здании. Внизу располагались приемная, довольно большой зал для заседаний, кухонька, небольшая комнатка для хранения юридической литературы и документов и кладовка. На втором этаже находились огромный кабинет Джейка и комната размерами поменьше, которую он называл блиндажом. Там не было ни окон, ни телефонов – ничего такого, что отвлекало бы внимание. Тут же, на втором этаже, разместились еще три пустых кабинета плюс еще два – на первом. В прошлые годы все здание было занято престижной фирмой Уилбэнкса, до тех пор пока его не попросили из коллегии адвокатов.
Кабинет Джейка, собственно, его офис, выглядел очень солидно. Размерами тридцать на тридцать футов при десяти футах в высоту, пол и потолок из ценных пород древесины, массивный камин, три стола: его рабочий стол, небольшой стол для заседаний в углу, в другом – бюро с откидывающейся вверх крышкой; над бюро – портрет Уильяма Фолкнера. Сработанной из дуба уникальной мебели было уже не меньше ста лет, так же, впрочем, как и книгам и полкам, на которых они стояли, полностью скрывая под собой одну из стен. Из кабинета открывался великолепный вид на площадь и здание суда, а если еще распахнуть высокие французские окна и выйти на маленький балкончик, нависающий над тротуаром, то от представавшей перед взором картины просто дух захватывало. Офис Джейка, без всяких сомнений, был лучшим в Клэнтоне. Даже фирма Салливана, его злейший враг, не могла с этим не согласиться.
За весь этот простор и роскошь, которые его окружали, Джейк платил четыреста долларов в месяц владельцу здания и своему бывшему боссу Люсьену Уилбэнксу, исключенному из коллегии адвокатов в 1979 году.
Семейство Уилбэнксов десятилетиями правило округом Форд. Это были гордые состоятельные люди, знавшие толк в фермерстве, банковском деле, политике, но прежде всего – в юриспруденции. Мужчины все как один получали юридическое образование в лучших частных школах. Потом они становились учредителями банков, основателями церквей, школ, некоторые шли на службу. В течение многих лет фирма «Уилбэнкс энд Уилбэнкс» была в штате Миссисипи одной из самых влиятельных и престижных.
Потом на свет появился Люсьен. Он оказался единственным представителем сильной половины человечества в своем поколении семьи. Там были еще сестры и кузины, но все, что от них ожидалось, – это удачно выйти замуж. На Люсьена же с самого детства возлагались весьма честолюбивые надежды, однако он, еще будучи третьеклассником, дал родне понять, что из него выйдет Уилбэнкс, мягко говоря, несколько отличный от прежних. Юридическую контору он унаследовал в шестьдесят пятом, когда его отец и дядя погибли в авиакатастрофе. Хотя в то время Люсьену было уже сорок, он только что, за несколько месяцев до их гибели, окончив заочные курсы, получил диплом юриста. Каким-то чудом сдал экзамен, открывавший ему дорогу к адвокатской практике. После того как он взял руководство фирмой в свои руки, клиентура начала медленно исчезать. Страховые компании, банки, фермеры – все они подались к недавно открывшемуся Салливану. До этого Салливан был младшим партнером в фирме Уилбэнкса; Люсьен вышвырнул его вон, не поделившись даже малой долей имущества. Салливан ушел, прихватив с собой и других младших партнеров, а также и большую часть клиентов. Взбешенный Люсьен уволил всех оставшихся сотрудников, секретарш, клерков – за исключением Этель Туитти, любимой секретарши отца.
Годы совместной работы способствовали сближению Джона Уилбэнкса и его секретарши. В конце концов у нее родился сын, до удивления похожий на Люсьена. Бедному мальчишке пришлось почти все детство провести в различных домах ребенка под надзором нянек. В шутку Люсьен называл его своим поздним братом. После авиакатастрофы поздний брат внезапно объявился в Клэнтоне и начал налево и направо рассказывать людям о том, что он является незаконным сыном Джона Уилбэнкса. Этель чувствовала себя оскорбленной, но удержать сына не могла. В городе жили в предвкушении скандала. В суд был представлен составленный Салливаном иск, в котором поздний брат отстаивал свое право на часть имущества Уилбэнксов. Люсьен чуть было не рехнулся от бешенства. Вызванный в судебное присутствие, он мужественно отстаивал свою честь, гордость и доброе имя семьи. С не меньшей отвагой защищал он и целостность отцовского поместья, согласно завещанию, целиком перешедшего в собственность самого Люсьена и его сестры. Присяжные обратили внимание на потрясающее сходство между ответчиком и истцом, который был на несколько лет моложе. Поздний брат умышленно сел как можно ближе к Люсьену. Салливановские адвокаты специально проинструктировали его, что надо ходить, говорить, сидеть так, как это делает сам Люсьен. Копировать его во всем. Его даже одели, как Люсьена, – в точно такой же костюм. Этель и ее муж отрицали всякое родство своего мальчика с Уилбэнксами, но жюри присяжных придерживалось противоположного мнения. Поздний брат был признан законным наследником сэра Джона Уилбэнкса, имевшим право на треть всего наследства, в том числе, значит, и на часть поместья с домом. Люсьен, не выдержав, обложил присяжных, ударом кулака поверг выигравшего иск позднего брата на пол и истошно вопящим был вынесен из зала суда и препровожден в камеру городской тюрьмы. Подав апелляцию, он добился пересмотра и отмены решения присяжных, но никак не смог отделаться от страха перед возможностью новых судебных разбирательств, взбреди только Этель в голову изменить свои показания. Кончилось все это тем, что Этель Туитти продолжала работать в фирме Уилбэнкса.
Потеряв всю клиентуру, Люсьен был только доволен. Никогда в жизни он не собирался стать, подобно своим предкам, практикующим юристом. Больше всего на свете его привлекало уголовное право, так что мало-помалу старая фирма начала обрастать новыми, специфическими клиентами. Люсьену требовались дела об изнасилованиях, убийствах, похищениях детей – словом, нечто такое, от чего все другие с радостью отказались бы. Ему нужно было чувствовать себя защитником гражданских прав и свобод. Но вершиной его честолюбивых устремлений было стать юристом-радикалом, пламенным радикалом, берущимся за самые гиблые и непопулярные дела, с блеском выигрывающим их и находящимся на гребне славы.
Он отрастил бороду, развелся с женой, сменил конфессию, продал кому-то свое членство в местном клубе, зато вступил в ассоциацию юристов, специализирующихся по уголовному праву, вышел из правления банка и в течение очень короткого времени стал для Клэнтона олицетворением всех небесных кар. Он вел изнурительные тяжбы со школами по вопросам сегрегации, с губернатором – из-за местной тюрьмы, с городскими властями – потому что они отказывались подметать улицы в той части города, где проживало темнокожее население, с банком – почему это среди кассиров нет ни одного негра, с судейскими чиновниками штата – полагая, что они склонны к ужесточению приговоров, с фабриками – они, видите ли, не признают организованного труда. Ему и на самом деле удалось выиграть немало уголовных дел, и не только в своем округе. Ширилась его известность среди черного населения, беднейших белых слоев, к нему обращались некоторые профсоюзы из северных районов штата. Репутация упрочивалась. Он провел несколько дел, связанных с нанесением увечий и смертью в результате несчастного случая на производстве. Семьи пострадавших получили очень неплохие компенсации. Фирма, он сам и Этель процветали. Самому Люсьену, однако, деньги были не нужны: он родился с ними и никогда всерьез о них не думал. Всеми финансовыми вопросами ведала Этель.
Борьба за законность стала смыслом его жизни. Не будучи обременен семьей, Люсьен превратился в настоящего трудоголика. Он без остатка отдавал себя своей страсти по пятнадцать часов в день, семь дней в неделю. Других интересов у него не было. Кроме выпивки. В конце шестидесятых он заметил, что более всего ему по вкусу виски «Джек Дэниэлс». К началу семидесятых он стал настоящим пьяницей, а когда в 1978 году взял на работу Джейка, то представлял собой уже законченного пропойцу. Тем не менее он ни разу не позволил зеленому змию вмешаться в ведение какого-нибудь дела. Нет, Люсьен научился работать и пить одновременно. Он постоянно пребывал в подпитии, являя собой адвоката, опасного во всех смыслах. Резкий и неуживчивый по натуре, выпив, Люсьен просто пугал окружающих. В ходе судебного заседания он мог запросто смутить своих коллег, оскорбить судью, наброситься с криками и кулаками на свидетеля, а потом за все это просить прощения у жюри присяжных. Он не уважал ровным счетом никого, и было невозможно ни запугать его, ни шантажировать. Его опасались, потому что он мог сказать или сделать абсолютно все, что ему взбредет в голову. В его присутствии люди предпочитали ходить на цыпочках. Люсьену было это известно. Ему это нравилось. Он становился все более эксцентричным. Чем больше он пил, тем более чудные трюки выкидывал и тем больше о нем говорили, а это, в свою очередь, давало ему новый повод выпить.
С 1966 по 1978 год Люсьен нанял и уволил одиннадцать сотрудников. Он пробовал черных, евреев, испанцев, женщин, однако никто из них не смог с ним сработаться. В офисе Люсьен был настоящим тираном, вечно осыпающим проклятиями своих молодых сотрудников. Некоторые не выдерживали и месяца. Был, правда, один – его хватило на два года. Чудачества делали Люсьена невыносимым. Это нетрудно понять: с такими деньгами он мог себе позволить быть эксцентричным. Его же подчиненные – нет.
Джейка он нанял в 1978 году, когда тот только что окончил колледж. Родом Джейк был из Кэрауэя, расположенного в восемнадцати милях к западу от Клэнтона, городка с населением в две с половиной тысячи человек. У молодого юриста были приятная внешность, консервативные взгляды, искренняя вера в Бога и хорошенькая жена, которой не терпелось завести детишек. Люсьену было интересно, сможет ли он выпестовать из новичка то, что ему нужно. Джейк согласился на его предложение, однако с целым рядом оговорок: просто в тот момент он не мог найти более подходящей работы ближе к дому.
А через год Люсьена лишили права заниматься адвокатской деятельностью. Для тех немногих, кто любил его, это стало настоящей трагедией. Профсоюз обувной фабрики призвал к забастовке. Профсоюз этот был создан самим Люсьеном, он же представлял и его интересы во всех судебных процессах. Руководство фабрики начало нанимать новых рабочих взамен бастующих, пришлось прибегнуть к насилию. Люсьен отправился к пикетчикам, чтобы не дать упасть их боевому духу, выпив перед этим больше обычного. Группа штрейкбрехеров попыталась прорваться через линию пикетов, началась жестокая уличная драка. Люсьена, наиболее рьяного и последовательного защитника интересов рабочих, арестовали и вновь препроводили в тюрьму. В суде его обвинили в нарушении общественного порядка, организации драки и появлении на улице в виде, оскорбляющем достоинство гражданина. Люсьен подал апелляцию, но впустую, подал вторую – с тем же успехом.
За прошедшие годы ассоциация юристов штата уже достаточно устала от выходок Люсьена Уилбэнкса. Ни у какого другого адвоката в штате не было такого количества нареканий, как у него. Ему делали замечания – как в приватном порядке, так и перед лицом коллег, – его на время лишали права работать, но все это не принесло никакого результата. Дисциплинарная комиссия ассоциации уже не могла больше с ним мириться. В конце концов Люсьен «отвратительным поведением, позорящим доброе имя ассоциации, сделал невозможным свое дальнейшее пребывание в ее рядах». Его лишили права заниматься адвокатской деятельностью. И вновь он подал апелляцию – и опять зря. Его не захотели слушать.
Он почувствовал себя совершенно опустошенным. Джейк сидел в кабинете Люсьена на втором этаже, когда до него дошла весть о том, что Верховный суд поддержал решение ассоциации. Об этом Люсьену сообщил по телефону Джонсон. Положив трубку, Люсьен подошел к французскому окну, выходившему на площадь. Джейк не спускал с него внимательного взгляда, ожидая, что босс вот-вот разразится тирадой. Однако Люсьен молчал. Он смотрел некоторое время на плакавшую Этель, а затем поднял голову к вставшему со своего места Джейку.
– Присматривай здесь за порядком. Увидимся позже.
Они бросились к окну, только для того чтобы увидеть, как Люсьен, сев в свой старенький, битый «порше», резко берет с места и скрывается в перспективе улицы. В течение нескольких месяцев о нем ничего не было слышно. Джейк прилежно работал над неоконченными делами, а Этель следила за тем, чтобы здание не производило впечатления, что хозяин его покинул. Кое-какие проблемы Джейк решил к обоюдному согласию клиентов, некоторые передал на решение своим коллегам, а несколько дел рекомендовал нести прямо в суд.
Через полгода, когда Джейк вернулся в свой кабинет после долгого и утомительного дня в суде, он увидел там спящего Люсьена, растянувшегося на персидском ковре.
– Люсьен! – воскликнул он с порога. – С вами все в порядке?
Люсьен бодро вскочил на ноги, прошествовал к большому кожаному креслу, стоявшему за столом, уселся в него. Выглядел он трезвым, загоревшим, успокоившимся.
– Джейк, мальчик мой, – тепло проговорил он, – как у тебя дела?
– Отлично, просто замечательно. А где были вы?
– На Каймановых островах.
– Чем занимались?
– Пил ром, валялся на пляже и заигрывал с местными девчонками.
– Звучит заманчиво. Зачем же было возвращаться?
– Надоело.
Джейк уселся напротив.
– Рад видеть вас, Люсьен, – просто сказал он.
– Я тоже рад встрече, Джейк. Как тут у вас?
– Настоящая карусель. Но в общем, неплохо, по-моему.
– Дело Медли уладил?
– Да. Они заплатили восемьдесят тысяч.
– Недурно. Он остался доволен?
– Да, выглядел, во всяком случае, довольным.
– А Крюгер обратился в суд?
– Нет. – Джейк опустил голову. – Он нанял Фредрикса. По-моему, суд назначен на следующий месяц.
– Мне бы следовало поговорить с ним, перед тем как уехать.
– Он же виновен, разве нет?
– Еще как. Вовсе не важно, кто его представляет. Запомни, тот, кто защищается, почти всегда виновен. – Люсьен подошел к окну, уставился на здание суда. – У тебя есть какие-нибудь планы, Джейк?
– Я бы хотел остаться здесь. А у вас?
– Ты хороший парень, Джейк, и мне бы тоже хотелось, чтобы ты здесь остался. А сам я еще не решил. Подумывал перебраться куда-нибудь в Карибское море, на острова, но потом сказал: нет. Туда хорошо приезжать время от времени, но уж слишком много там стариков. В общем-то, у меня нет никаких планов. Может, проедусь куда-нибудь, чтобы посорить деньгами. Ты же знаешь: я не из бедных.
Джейк согласно кивнул. Повернувшись к окну спиной, Люсьен широким жестом обвел кабинет:
– Я хочу оставить все это тебе, Джейк. Пусть у людей будет впечатление, что старая фирма продолжает жить. Ты переберешься сюда, в этот кабинет, будешь сидеть за этим столом, который мой дед привез из Виргинии после Гражданской войны. Сохранишь архив, дела, клиентов, мои книги – в общем, все.
– Это слишком большая щедрость, Люсьен.
– Клиентура наверняка почти вся разбежится. Но на тебе это никак не скажется – со временем ты станешь весьма преуспевающим юристом. Просто большинство моих клиентов на протяжении долгих лет слишком уж привыкли ко мне.
Большинство его клиентов Джейка и не интересовали.
– А как насчет арендной платы?
– Плати мне столько, сколько в состоянии. Поначалу с деньгами у тебя будет довольно туго, но с этим ты справишься. Мне и моих хватает, а вот тебе они еще понадобятся.
– Вы очень добры, Люсьен.
– Я вообще-то неплохой мужик.
Оба рассмеялись, чуть неловко.
– Как быть с Этель? – оборвал смех Джейк.
– Как хочешь. Секретарь она великолепный. Этель успела забыть законов больше, чем ты когда-либо вызубривал. Я знаю, ты от нее не в восторге, но заменить ее будет довольно трудно. Рассчитай ее, если хочешь. Мне все равно. – Он направился к двери. – Звони мне, если понадоблюсь. Я буду где-нибудь рядом. Я хочу, чтобы ты перебрался в этот кабинет. Здесь работали мой отец и мой дед. Сложи все мое хозяйство в коробки – как-нибудь зайду заберу.
…Когда Кобб и Уиллард проснулись в своей камере, головы их гудели, глаза были опухшими. Разбудили их крики Оззи. В крошечной камере, кроме них двоих, никого не было. За решеткой справа, в соседней камере, сидели осужденные, числившиеся за судом штата и ждавшие своей очереди на отправку в Парчмэн. Дюжина черномазых глазели через прутья решетки на двух белых, протиравших заспанные глаза. Камера слева, тоже отгороженная от них решеткой, была битком набита ниггерами.
– Подъем! – орал Оззи. – И ведите себя потише, не то придется развести вас по соседним камерам.
Самым приятным временем рабочего дня для Джейка были полтора часа: с семи до половины девятого утра, когда в контору приходила Этель. В течение девяноста минут Джейк был сам себе хозяин. Он закрывал центральную входную дверь, не обращал внимания на телефонные звонки и никогда не назначал на это время деловых встреч. Он сидел за столом и тщательно планировал предстоящий день. К половине девятого на диктофон уже бывало записано достаточно распоряжений, чтобы занять Этель работой до полудня. К девяти Джейк либо сидел в суде, либо начинал прием клиентов. До одиннадцати утра он не подходил к телефону. Закончив с посетителями, он сначала отвечал на сделанные ему ранее звонки – на каждый из них, это было очередным его правилом. Работал он систематично, времени впустую почти не тратил. Конечно, он позаимствовал эти привычки не у Люсьена.
В восемь тридцать с присущим ей шумом появлялась Этель. Внизу хлопала дверь, потом она принималась варить кофе и просматривать корреспонденцию, чем занималась изо дня в день на протяжении вот уже сорока одного года. Этель было шестьдесят четыре, но выглядела она на пятьдесят. Пухленькая, однако вовсе не толстушка, хорошо сохранившаяся, хотя и далеко не красавица. Поглощая бутерброды с жирной колбасой, прихваченные из дома, она перечитывала почту Джейка.
Сидя у себя наверху, Джейк услышал два голоса: Этель разговаривала с какой-то женщиной. Он тут же сверился с календарем – раньше десяти сегодня никого не ожидалось.
– Доброе утро, мистер Брайгенс, – приветствовала его по интеркому Этель.
– Доброе утро, Этель.
Она предпочитала, чтобы к ней обращались «миссис Туитти». Ее называли так все, включая Люсьена. Но Джейк, уволив ее вскоре после того, как его босса изгнали из адвокатского сословия, а потом вновь приняв на работу, звал ее исключительно Этель.
– Здесь дама, которая хочет, чтобы вы ее приняли.
– Но ей не назначено.
– Да, сэр, я знаю.
– Пусть приходит завтра, после половины одиннадцатого, сейчас я занят.
– Да, сэр. Но она говорит, что у нее срочное дело.
– Кто она? – рявкнул Джейк. – Всегда у них что-то срочное, когда являются без предварительной договоренности. Как будто здесь похоронное бюро или прачечная-автомат. Наверняка какой-нибудь спешный вопрос по поводу завещания дядюшки Люка или же по делу, назначенному к слушанию через три месяца.
– Некая миссис Уиллард.
– Зовут?
– Эрнестина Уиллард. Вы не знаете ее. Ее сын сейчас в тюрьме.
Джейк всегда принимал своих клиентов вовремя. Пришельцы с улицы – это совсем другое дело. Этель либо отсылала их, либо предлагала прийти на следующий день, а то и через день. Мистер Брайгенс, объясняла она, чрезвычайно занят, но сможет уделить вам время послезавтра. Это производило впечатление.
– Скажите ей, что меня ее дело не заинтересует.
– Но она говорит, что ей совершенно необходим адвокат. Ее сын должен предстать перед судом сегодня, в час дня.
– Посоветуйте ей обратиться к Дрю Джеку Тиндэйлу, общественному защитнику. Он неплохой профессионал и сейчас как раз свободен.
Он слышал, как Этель повторила его слова посетительнице.
– Но, мистер Брайгенс, она хочет, чтобы ее делом занялись именно вы. Ей говорили, что вы лучший в округе адвокат по уголовным делам.
В голосе Этель Джейк услышал явное удивление.
– Скажите ей, что это правда, тем не менее ее дело меня не заинтересует.
Надев на Уилларда наручники, Оззи провел его по коридору в свой кабинет, расположенный у центрального входа в окружную тюрьму. Когда они вошли в комнату, шериф снял с арестованного наручники и усадил его на стоявший в центре тесного кабинета деревянный стул. Устроившись в просторном кресле за рабочим столом, он вперил свой взгляд в обвиняемого.
– Мистер Уиллард, здесь перед вами лейтенант Гриффин из дорожной полиции штата, рядом с ним следователь Рэди, эти двое – мои заместители Луни и Празер, вы познакомились с ними этой ночью, но вряд ли запомнили их имена. Я – шериф Уоллс.
Уиллард в страхе крутил головой. Его окружили. Дверь закрыта. У шерифа на краю стола бок о бок стоят два магнитофона.
– Вы не будете против, если мы попросим вас ответить на несколько вопросов?
– Не знаю.
– Прежде чем начать, хочу быть до конца уверен, что вы полностью осознаете свои права. Прежде всего вы имеете право молчать. Это ясно?
– Угу.
– Вы можете не говорить, если не хотите, но уж если вы заговорите, то все произнесенное вами может быть использовано против вас в суде. Поняли?
– Угу.
– Умеете ли вы читать и писать?
– Да.
– Отлично, в таком случае прочтите это и распишитесь вот здесь. Тут говорится о том, что вы ознакомлены со своими правами.
Уиллард поставил свою подпись внизу листа. Оззи тут же нажал красную кнопку на магнитофоне.
– Вам ясно, что магнитофон включен на запись?
– Угу.
– И вы знаете, что сегодня среда, пятнадцатое мая, восемь сорок три утра?
– Если вам так будет угодно.
– Как ваше полное имя?
– Джеймс Луис Уиллард.
– А кличка?
– Пит. Пит Уиллард.
