скачать книгу бесплатно
Он умел разговаривать с жюри присяжных – о, как он умел это делать! Руфус умел наставлять, умолять, давить, ходатайствовать, требовать. Своей речью он мог так воспламенить присяжных, что те готовы были опрометью броситься в совещательную комнату, со слезами на глазах обсудить там решение, проголосовать и вернуться в зал, чтобы протянуть обвиняемому веревку для повешения. Он умел говорить так, как говорят ниггеры, умел подражать говору деревенщины, а этого было достаточно для того, чтобы ублажить большинство присяжных в двадцать втором округе. И жюри всегда относилось к нему с пониманием. Руфус Бакли любил Клэнтон.
Приближаясь к своему кабинету, расположенному в здании суда округа Полк, прокурор был приятно удивлен при виде заполнивших его приемную журналистов. Посмотрев на часы, Бакли на ходу бросил им, что он очень занят, но, возможно, уделит прессе минутку-другую.
Пригласив их в свой офис, он величественно уселся в стоявшее за столом вращающееся кожаное кресло. Вперед выступил репортер из Джексона:
– Мистер Бакли, испытываете ли вы сочувствие к обвиняемому мистеру Хейли?
Явно погруженный в глубокую задумчивость, прокурор улыбнулся:
– Да, испытываю. Мне всегда жаль родителей, чьи дети подверглись насилию. Конечно, испытываю. Однако я не могу смотреть сквозь пальцы, да и вся наша система не может смириться с попытками самовольно вершить правосудие.
– У вас есть дети?
– Да. Сын, он совсем маленький, и две дочери, одна ровесница дочки Хейли. Я не нахожу себе места при одной мысли о том, что моих девочек может кто-то изнасиловать. Однако я уверен: наша правоохранительная система в состоянии справедливо покарать преступника. Я непоколебимо верю в это.
– Значит, вы рассчитываете на то, что суд согласится с вашим обвинением?
– Безусловно. Присяжные, как правило, соглашаются с моими заключениями, и я намереваюсь убедить их и на этот раз.
– Вы будете требовать смертного приговора?
– Да, похоже, мы имеем дело с классическим случаем преднамеренного убийства. Думаю, что смерть в газовой камере будет заслуженной карой.
– Вы уверены, что вердикт присяжных будет именно таков?
– Полностью. Жюри присяжных округа Форд всегда с пониманием относилось к требованию смертной казни, если оно было достаточно обоснованным и исходило от меня. У меня там очень добросовестные присяжные.
– Мистер Брайгенс, адвокат обвиняемого, утверждает, что жюри вполне может и не предъявить никакого обвинения.
Бакли усмехнулся:
– Ну, видимо, мистеру Брайгенсу не стоило торопиться с выводами. Дело будет представлено большому жюри в понедельник, и во второй половине дня обвинение уже огласят. Обещаю вам это. Но ему, конечно же, виднее.
– Как по-вашему, дело будет слушаться в округе Форд?
– Мне все равно, где оно будет слушаться. Обвинение за мной.
– Вы ожидаете, что защита попробует сыграть на невменяемости Хейли?
– Я ожидаю чего угодно. Мистер Брайгенс – весьма талантливый адвокат по уголовным процессам. Не представляю, к каким хитростям он прибегнет, но штат Миссисипи в моем лице готов ко всему.
– А как насчет возможной попытки отвести состав суда?
– Я не очень-то верю в такие словопрения. Как, кстати, и Брайгенс. Нет, подобного я не предвижу.
– Он сказал, что еще ни разу не проиграл вам дела, по которому вы требовали смертной казни.
Улыбка тут же исчезла с лица прокурора. Навалившись грудью на стол, Бакли с неприязнью посмотрел на журналиста.
– Это так, но я готов держать пари, он и словом не обмолвился о делах по грабежам и кражам, а? Я тоже своего не упустил. Девяносто процентов в них мои, если уж говорить честно.
Журналисты начали собираться, парень из Джексона поблагодарил Бакли за интервью.
– Без проблем, – ответил ему Руфус, – в любое время рад буду видеть вас.
С трудом передвигая ноги, Этель поднялась по лестнице и, войдя в кабинет Джейка, подошла к его огромному столу.
– Мистер Брайгенс, вчера вечером нам с мужем наговорили по телефону кучу мерзостей, и только что был еще один такой же звонок уже сюда, в офис. Мне это не нравится.
Джейк указал ей на стул:
– Садитесь, Этель. И что же эти люди говорят?
– Грубостью это, в общем-то, не назовешь. Скорее, запугиванием. Они угрожают мне, потому что я работаю на вас. Говорят, я еще пожалею, что служу у такого любителя черномазых. А когда позвонили сюда, то раздались угрозы вам и вашей семье. Я просто боюсь.
Джейк тоже испытывал тревогу, но старался не показывать это Этель. Еще в среду он связался с Оззи и рассказал ему о звонках.
– Смените номер, Этель. Я заплачу за это.
– Я не хочу менять свой номер. Он у меня уже семнадцать лет.
– Хорошо, не меняйте. А я свой заменил, не такая уж это сложная штука.
– Я этого делать не буду.
– Отлично. Что-нибудь еще?
– Н-ну, я думаю, вам не стоило браться за это дело. Я…
– Меня абсолютно не интересует ваше мнение на этот счет. Я плачу вам вовсе не за то, чтобы вы размышляли о моих клиентах и их делах. Если мне захочется узнать, что вы думаете, я спрошу вас сам. Но пока я этого не делаю, держите язык за зубами.
Обиженно надувшись, Этель вышла. Джейк начал набирать номер Оззи.
Примерно через час он услышал по интеркому голос Этель:
– Сегодня утром звонил Люсьен. Он попросил меня сделать копии нескольких последних дел и добавил, что ему было бы приятно, если бы вы подъехали с ними к нему сегодня, после обеда. Сказал, что после вашей предыдущей встречи прошло уже пять недель.
– Четыре. Займитесь копиями, я отвезу их ему сегодня.
Раз в месяц Люсьен обязательно заглядывал в офис или, по крайней мере, звонил. Он любил почитать отчеты о делах, старался быть в курсе последних новостей в законодательстве. Других занятий у него почти не было, разве что коротать время в компании «Джека Дэниэлса» или играть на рынке ценных бумаг. От двух этих развлечений Люсьен никогда не уставал. Большую часть времени он привык проводить в кресле на крыльце просторного, выкрашенного белой краской дома, стоявшего на вершине холма, в восьми кварталах от центральной площади, прихлебывая из стакана виски и вчитываясь в детали какого-нибудь дела.
После того как адвокатское сословие отторгло его, Люсьен здорово сдал. Он пригласил в дом прислугу, которую к тому же сделал и сиделкой, чтобы та подавала ему на крыльцо выпивку с полудня и до полуночи. На еду и сон он почти не тратил времени, предпочитая часами раскачиваться в кресле.
Предполагалось, что Джейк должен навещать его не реже раза в месяц. Так оно и было на самом деле, только эти визиты Джейка заставляло наносить какое-то странное чувство долга. Люсьен превратился в желчного больного старика, проклинавшего на чем свет стоит юристов, судей и особенно ассоциацию адвокатов штата. Джейк был его единственным другом, единственным слушателем, которого он мог найти и заставить в течение довольно-таки изрядного промежутка времени слушать свои излияния. Помимо чтения обличительных проповедей, Люсьен считал себя вправе давать Джейку юридические советы, которых тот и не думал просить. Эта его привычка была особенно раздражающей. Ему было известно все о тех делах, которые вел Джейк, хотя для самого Джейка оставалось загадкой то, откуда Люсьен черпает информацию. В Клэнтоне его видели на улицах весьма нечасто, да и то главным образом у магазина в квартале, где торговали спиртным навынос.
«Сааб» остановился позади грязного, видавшего виды «порше». Поднявшись по ступенькам крыльца, Джейк подал Люсьену копии дел. Не было произнесено ни слова приветствия, просто он протянул Люсьену пачку листов, и тот, не проронив ни звука, принял ее. Они сидели в креслах-качалках бок о бок на просторном крыльце и смотрели на город. Вдалеке над крышами домов и верхушками деревьев виднелся верхний этаж здания городского суда.
Наконец Люсьен раскрыл рот, для того чтобы предложить Джейку сначала виски, затем – вина, а после него – пива. Джейк на все отвечал отказом. Карла была против спиртного, и Люсьен это знал.
– Поздравляю.
– С чем? – удивленно спросил Джейк.
– С делом Хейли.
– И с чем же тут поздравлять?
– У меня никогда не было такого большого дела, а уж я-то знаю, что говорю.
– В каком смысле большого?
– Известность, популярность – вот название игры для настоящего юриста, Джейк. Если о тебе не знают, ты умрешь от голода. Когда люди попадают в переплет, они идут к юристу, но выбирают того, о котором хоть что-то слышали. Ты должен уметь подать себя публике, если уж ты называешь себя уличным юристом. Конечно, если ты работаешь на солидную корпорацию или страховую компанию, это – совсем другое дело: отсиживая задницу, сдирать с клиента по сотне долларов в час, и так десять часов в день, доить какого-нибудь беднягу и…
– Люсьен, – негромко перебил его Джейк, – мы уже столько раз об этом говорили. Не лучше ли вспомнить о деле Хейли?
– Согласен-согласен. Готов поспорить, что Нуз откажется сменить место проведения процесса.
– А кто сказал, что я потребую этого?
– Ты будешь последним дураком, если поступишь иначе.
– Почему?
– Примитивнейшая статистика! Наш округ на двадцать шесть процентов черный. А любой другой будет черным по крайней мере на тридцать. Ван-Бюрен – на сорок процентов. Это значит: больше черных присяжных, потенциальных присяжных. Так что если тебе удастся перевод дела, ты обеспечишь себе более благоприятную атмосферу в совещательной комнате. Если же дело будет слушаться здесь, ты рискуешь тем, что все жюри окажется белым. Поверь, таких случаев было здесь немало. У нас достаточно присутствия в жюри одного ниггера, чтобы присяжные не пришли к единогласному решению.
– Но тогда назначат новое заседание.
– И все повторится сначала. А после третьего раза они сдадутся. Если жюри не сможет прийти к единому мнению, это будет лишним щелчком по самолюбию Бакли. Но после третьей попытки успокоится и он.
– В таком случае не проще ли прямо сказать Нузу, что я хочу перенести суд в другой округ, чтобы дело рассматривалось иным жюри, более черным?
– Можешь так и сделать, если хочешь, но я бы не стал. Я запел бы старую песню о необходимости привлечь к суду внимание широких кругов общественности, о предвзятом отношении к обвиняемому в родном городе и так далее.
– Но ты же сам говоришь, что Нуз не согласится.
– Конечно, не согласится. Дело слишком уж громкое, а станет еще громче. После вмешательства прессы суд фактически начался. О нем узнали все, и не только в округе Форд. В целом штате ты не найдешь человека, у которого бы на сегодняшний день не сложилось еще убеждения в виновности либо невиновности Хейли. А раз так, то какой смысл переносить суд в другое место?
– Тогда с какой стати мне требовать этого?
– Чтобы, когда этого беднягу признают виновным, иметь возможность подать обоснованную апелляцию. Ты сможешь утверждать, что суд был несправедливым потому, что не сменили место его проведения.
– Спасибо, что не дал совсем упасть духом. Каковы, интересно, шансы на то, что слушание все же перенесут в другой район, ну, скажем, куда-нибудь в дельту?
– Выбрось это из головы. Ты можешь потребовать переноса в другое место, но настаивать на каком-то конкретном месте у тебя права нет.
Этого Джейк не знал. Во время своих визитов к Люсьену он всегда узнавал нечто новое. Понимающе кивая, он не отрываясь смотрел на сидящего рядом пожилого мужчину с длинной седой бородой. Ни разу еще ему не удалось поставить Люсьена в тупик каким-нибудь вопросом из области уголовного права.
– Салли! – заорал вдруг Люсьен, резким движением руки посылая кубики льда из стакана в кусты.
– Кто такая Салли?
– Моя прислуга, – ответил он как раз в тот момент, когда на пороге появилась высокая и привлекательная негритянка и улыбнулась Джейку.
– Да, Люсьен?
– Мой стакан пуст.
Скользящей походкой она подошла, чтобы взять у него стакан. Ей не было еще и тридцати. Безукоризненная фигура, приятное лицо и очень темная кожа. Джейк попросил себе чаю со льдом.
– Где ты ее нашел? – спросил он, когда негритянка ушла.
Люсьен не отрывал взгляда от крыши здания суда.
– Где ты ее нашел?
– Не знаю.
– Сколько ей лет?
Люсьен не раскрыл рта.
– Она и живет здесь?
Никакого ответа.
– Сколько ты ей платишь?
– Неужели и это тебя касается? Уж побольше, чем ты платишь Этель. К тому же она еще и сиделка, чтоб ты знал.
«Ну еще бы», – ухмыльнувшись, подумал Джейк.
– Держу пари, забот ей хватает.
– Это не твои проблемы.
– Как я понимаю, ты не в восторге от моих шансов на оправдательный приговор.
На мгновение Люсьен задумался. Грациозная прислуга (или сиделка) вернулась с виски и чаем.
– В общем-то, нет. Это будет весьма непросто.
– Почему?
– Все выглядит как умышленное, хорошо спланированное убийство. У меня, во всяком случае, такая информация. Я не прав?
– Прав.
– Уверен, ты будешь настаивать на том, что он действовал в состоянии помешательства.
