скачать книгу бесплатно
– Рабий труд!
Загрузились в машину и отбыли восвояси.
Через месяц, появившись в родном институте, я увидел на доске объявлений приказ – мне подняли зарплату аж на пять рублей. И стал я получать сто двадцать пять рублей в месяц.
Знаешь, о чем мы мечтали тогда со Славкой?
Просчитать всё.
Приехать в Азию… Сесть в этой обжаренной солнцем пустыне на землю, на песок этот раскаленный, гребанный. Поставить перед собой бутылку теплого портвейна и ждать. И знать! Что вот сейчас, вот еще чуть-чуть и тряхнет! Упадет бутылка. Мы её вскроем, нальем в стаканы мутного пойла, выпьем и почувствуем – победили!
Мы сделали то, что хотели!
***
Мы тогда под Краснодаром стояли. Километрах в восьмидесяти от Горячего Ключа. Всё лето. Жарища! Палаточный лагерь в заросшем лесом предгорье. Это тебе не Средняя Азия – здесь влажность…
Для начала нам выдали новые хэбэшные робы – штаны, куртка и шапочка-пидорка – абсолютно черного цвета, аж блестит. Зэки – один в один! Мы радостно нацепили.
Приходишь из леса, мокрый весь, потный, сдираешь эту униформу и начинаешь чесаться и снимать с себя клещей, по пятнадцать штук за раз. Они, оказывается, на тепло реагируют – форма-то черная, на солнце разогревается, вот они с листьев на тебя и скачут.
Ну, естественно, как только сообразили, так в старье переоделись.
Вообще, интересная была поездка. Было нас человек сорок. Люди разные, но уживались мирно. И все-таки разделились на два условных лагеря. Сейчас расскажу.
Пруд в лесу был… Озером назвать – язык не поворачивается. Маленький, грязный, заросший – метров двадцать в диаметре. Вода мутная, коричневая. Откуда он там взялся – бог его знает. А жара, духота, я уже говорил… Помыться-то негде.
Вот из-за этого пруда разделение и произошло. Часть народа радостно после работы бежала купаться. С мылом, с лежанием на бережку. Остальные крутили пальцем у виска – мол, идиоты, – там же сплошная зараза! Были и центристы. Один паренёк – Сашкой звали – так он целлофановый пакет на голову надевал, чтобы волосы не замочить, и только после этого лез в воду. Вот тебе пожалуйста – столкновение субъективных взглядов на чистоту и гигиену.
***
Ну и ещё вдогон… Интересный был случай, там же. Это уже под осень, народ разъезжаться по домам начал.
У шофера, что на «шестьдесят шестой», пассия в соседнем посёлке объявилась, он и зачастил туда ночевать.
Да какая там дисциплина, брось ты! Я же говорю, конец сезона.
Возвращается как-то утром, то ли с похмелья был, то ли просто зазевался, но в поворот не вписался – машина плавно ушла в кусты и встала там аккуратненько. Он на попутках до лагеря добрался – и в ноги к начальнику. А начальник у нас хоть и опытный был, но нервный. Засуетились, отрядили две машины, понеслись с начальством во главе. Успели. Милиция ещё не подъехала.
Подцепили, дернули… а все на нервах, всё скорее! Неприятности, огласка никому не нужны. Выдернули, поставили на дорогу. Шофер – за руль. Начальник в крик: «Уйди! Я сам!» – и прыг в кабину, дверью в сердцах – хлоп!
Покатил, а дорога под горку. И только он вроде как разогнался, так начала подниматься кабина. Ну, знаешь? Она у “шестьдесят шестой” вперед опрокидывается. Наверное, не защелкнули впопыхах. Начальник, на ходу, из кабины, на асфальт. Машина опять через кювет и в лес, но уже не так удачно – помяло.
Вот он – конец сезона. Машину на жесткую сцепку – и в Москву, начальника в гипс – и на поезд. Ногу он сломал, когда прыгал.
***
Вот представь себе. Север. Солнечно. Утро. Редкие облачка на небе. Настроение изумительное. Вертолет тарахтит на холостых. Летчики весёлые, что довольно редко случается, – лететь недалеко, что-то там забрать и вернуться. Расслабуха, одним словом.
Загрузились, полетели. А жарко… Пилот рубашку свою, выцветшую, застиранную, скинул, через плечо развернулся, повесил на крючок, за спину. Всё равно жарко! Раз – на себя окошко, шум и ветер по кабине. Рубашка из-за плеча, раз – и в окно!
Как он за ней не спикировал – я не знаю! В рубашке, в нагрудном кармашке – лётная книжка, партбилет, паспорт – вся жизнь в этом нагрудном кармашке на пуговку застёгнута.
Два дня мы искали его рубашку.
Он прилетел к нам в отряд белый, как мел, поговорил с начальством. Надо людям помогать… Прочесывали тайгу, хорошо еще, что он на карте место отметил, задирали головы вверх – осматривали верхушки деревьев, да разве в тайге найдешь…
История, конечно, смешная, а вот результат плачевный – списали мужика из авиации вчистую.
***
Вот смотрю я на этот снег… – за окнами седьмого этажа университетской высотки мотался белый занавес первых снежных зарядов, ударивших по Москве, – а перед глазами аэропорт в Анадыре.
Мы тогда еще на Ан-ах летали… Вместо шасси – лыжи. Полосу там тракторами укатывают.
Ночь. Идём на посадку, полоса блестит, лоснится в свете прожекторов. Белая, высвеченная, и мороз, прямо чувствуется, висит в воздухе.
Посадка на лыжи жесткая – сначала тряхнет хорошенько, борт подпрыгнет и только потом побежит, поскользит по снежной полосе.
Выходишь – темно, и только в свете прожекторов воздух искрится.
***
Сам знаешь, в деревнях сейчас, особенно в глубинке, мужиков раз-два и обчелся, да и те пьют в мертвую. А тут случилась незадача – помер кормилец, хоронить надо, могилу копать, на кладбище везти. А кому? На своих надежды никакой. Пошли люди к геологам, что рядом лагерем стояли. Так, мол, и так… помогите.
Ну это святое помочь в таком скорбном деле. Договорились на завтра.
А вечером в лагере гулянка, дым коромыслом до утра – то ли чей-то день рождения, то ли конец сезона, я уже сейчас и не помню. Но состояние с утра было волшебным – голову от подушки не оторвать, язык от нёба не отлепить, куда уж там ехать могилу рыть. И жара, как назло, ни ветерка.
Собрались с силами, обливаясь потом, могилу вырыли. Двое, радостно отдуваясь, побрели к лагерю, а вот третьему – Вовке, он у нас еще и за шофера был, – на грузовике, с гробом, на кладбище ехать. А солнце припекает… голова раскалывается.
И вот, представляешь, пустынная шоссейка в лесу, медленно и печально движется скорбная процессия. Солнце пробивается сквозь листву. Теневые пятна разбросаны по дороге. Тишина и умиротворение. Впереди медленно едет грузовик. Гроб в открытом кузове. Следом – жидкая процессия из односельчан, в основном женщины в черном. За рулем Вовка, облизывая сухие губы, рядом какой-то сильно подвыпивший мужичонка – дальний родственник покойного.
И только дорога чуть пошла под уклон, как из-за поворота навстречу газик, а в нем вся команда – в соседнюю деревню в магазин ездили, за портвейном. Увидели процессию, притормозили. Стоят на обочине, пропускают. Вовку заметили, бутылку в окно показывают.
И вот тут он не выдержал. Ну сил никаких нет, мутит его, потом обливается, а до кладбища еще километра полтора. Поставил рычаг передач на первую скорость, бешено рыкнул на мужика, чтоб ничего не трогал, и прыг на ходу из кабины.
В следующей за грузовиком процессии недоуменно завертели головами.
Вовка подскочил к газику и рванул на себя дверцу.
Следует отметить, что сидящие в газике его маневр поняли однозначно – мгновенно с бутылки была сорвана пробка, портвейн, пробулькивая, полился в стакан.
Единым махом Вовка опрокинул его в себя, сунул обратно в руки разливающему и получил взамен яблоко с коричневым лежалым бочком. Впился зубами. Мотнул головой, показывая, что полный наливать не надо, и так же молча влил в себя еще полстакана, после чего нелепыми скачками помчался вдоль скорбно бредущих догонять грузовик.
Обошлось… Нагнал, залез, довез. Никаких претензий – русский народ понимает, что такое «трубы горят».
Вернулся в лагерь вечером, одаренный за работу пятью бутылками водки.
***
Как-то лося подстрелили… Целая история.
Поначалу подранили крепко. Загнали в болото, там и достреливали.
Почему случайно?
Изначально была задача завалить, чтобы мяса на весь сезон хватило.
Мы в четыре лодки шли. Первый – Генка. На него этот лосяра и вышел. Они же любопытные страшно – обязательно надо поглядеть, что за шум на реке. Генка говорит: «Плыву, вдруг шум, треск, повернулся, а из прибрежного месива зелёнки, чуть ли не над лодкой, – морда здоровенная, рога как лопаты, и смотрит – интересно ему!» Бабахнул с ходу. Видел, что попал.
Лосяра – вверх по склону, кроша мелкие деревца. Генка причалил и за ним. Тут остальные подплывать начали – лодки бросают, ружья в руки и следом.
Он в болото ломанулся и встал без сил – Генка его хорошо зацепил.
Там и добили. А как вытаскивать? Болото, а он здоровый, как две коровы.
Жара! Ни ветерка. Мошка, комар – жуть! Оводы ещё… Пот в три ручья.
Освежевали, порубили и на слегах по частям к лодкам вынесли.
Мы с Пашкой ногу тащили – насилу подняли. Бредём, слега прогибается, нас от тяжести из стороны в сторону мотает. Целый день возились – умучились, ты не представляешь!
Зато вечером – свежая печень на костре, только чуть обжаренная – чудо, за уши не оттянешь! Натрескались от пуза. Утром просыпаюсь, ну и пописать… От страха чуть не обделался – струя зелёная! Не зеленоватая, а ярко зелёная, как зелёнка! Жуть!
Это мне уже потом рассказали, что свежая лосиная печень дает такой эффект.
А черт его знает, почему такое действие…
С лосем-то? Вертолет вызвали, загрузили лосятину, тушенки наделали. Так не только этот полевой сезон с мясом были, но и почти весь следующий. Здоровый был лосяра!
***
Чернобыль… Про это надо говорить отдельно…
Самому не довелось, а вот ребятишки из нашего отдела съездили.
Я поехал уже осенью, на машине, в район Гомеля, недалеко от Припяти. Поразили совершенно темные без единого огонька деревни, мимо которых проезжали, и колодцы, полностью замотанные зловещей черной полиэтиленовой пленкой. Наш водила по вечерам, пока мы копались в вечно барахлящей аппаратуре, усаживался у нас за спиной на свернутый спальник и планомерно выпивал бутылку водки, твердо веря, что спирт спасет его от излишков радиации.
Сейсмостанция, на которой была установлена наша аппаратура, обслуживалась молодыми ребятами. Вот им-то как раз и досталось. Майские праздники выдались жаркими, все повалили на берег Припяти – загорать. Девочки, шашлыки… Как результат – у всех серьезные проблемы с щитовидкой.
На этой станции у нас проводились долговременные наблюдения – ездили туда летом, из года в год. В мае вклинился Чернобыль – плюнул радиацией, и она неравномерно растеклась, размазалась, проникая и заражая всё и вся.
Мы к тому времени уже обзавелись счетчиками, поэтому поначалу мерили, где только можно, потом бросили – бессмысленно. Почему? Ну например, ставим палатки на поляне, предварительно замерив фон – в пределах допустимого. Я, как ярый индивидуалист, отодвигаю свою палатку под деревья на краю леса – расстояние от остальных двадцать метров, не больше. Совершенно случайно замеряю фон – уже намного выше.
Или идем на Припять купаться, счетчик, естественно, с собой. На берегу – пощелкивает, но если недолго, то ничего страшного. Опять же случайно, кто-то из нас измеряет «бечевник» – самый край берега возле воды, там, где река вынесла водоросли и разный мусор. Полоска-то шириной всего в полметра… Мама родная! Зашкаливает!
Ну ладно, это всё прелюдия, я сейчас не про это хочу рассказать.
Сразу предупреждаю – за что купил, за то и продаю. Как услышал… От себя ничего не сочиняю, а уж правда или нет – с меня взятки гладки.
Так вот… Грянул Чернобыль. Страна вздыбилась, поднялась на борьбу с бедою. Засуетились и у нас в институте. Собрали команду…
А теперь небольшое отступление. Экскурс, так сказать, – краткое субъективное восприятие того времени.
Серый тягучий застой – годы и годы. Жизнь скучна до оскомины. А взращены-то с детства на подвигах отцов и дедов – уши все прожужжали об их героическом прошлом, как строили они для нас это «прекрасное далёко». Я хочу сказать, что предпосылки для подвига были налицо. И стоило только начальству выкрикнуть: «Кто? Добровольцы?» Многие сделали шаг вперед не раздумывая. Да и раздумывать было нечего – информации-то никакой. А где-то в кулуарах невнятно шептали что-то про ордена и денежные премии… Но уверяю вас, не это было главным. Надо было что-то сделать, доказать самому себе да и всем, что жил и живу не зря, что если надо, то готов собственной грудью…
От нашего отдела поехало человек десять. От членкора до техника. Задача была простая – поставить как можно ближе к реактору сейсмоприемники, для того чтобы регистрировать продолжавшиеся там мелкие взрывы.
Приехали, рассказывают, бардак там был страшный… Штаб – все бегают, генералы в погонах щеки надувают, орут друг на друга, кто за что отвечает – не поймешь. Общего руководства нет – каждый суетится сам по себе.
Наконец, выделили им какой-то угол. С грехом пополам оборудовали себе рабочее место – расставили аккумуляторы, самописцы, разложили и прозвонили «косы».
Ранним утром команда во главе с начальством на выделенной машине с сопровождающим отправилась к реактору. Эдакий наскок – краткий по времени – быстро забетонировать сейсмоприемники, раскинуть провода и назад. На базе, на самописцах, остался Рафик. Раций, естественно, нет, связи никакой, но договорились, что он будет отслеживать их по подключающимся сейсмоприемникам.
Что-то, всегда так и бывает в подобных случаях, не заладилось. Как оказалось позднее, обыкновенная «сопля» – контакт где-то полетел.
Проходят три часа – сейсмоприемники молчат, пять часов – молчат. Рафик начинает нервничать, постоянно выходит на улицу, ожидая, что команда вот-вот появится и наконец-то прояснится, почему работы срываются. Шесть часов – никого!
И вот тогда Рафик не выдерживает. Этого человека надо знать… Южная непосредственность способствует принятию нетривиальных решений.
Выйдя на середину улицы, он начальственным взмахом руки нагло останавливает катящийся на него БТР. Тот замирает, и из люка высовывается перепуганный сержант-срочник.
Рафик, приняв грозный вид, орет:
– Куда? Доложить!
Царящая вокруг неразбериха, общая нервозность, доходящая порой до истерии, способствовала полному ступору мыслительного процесса в голове сержанта. Срывающимся голосом он отрапортовал.
Рафик сменил гнев на милость.
– Отставить. Дорогу к третьему блоку знаешь?
Сержант знал.
Рафик полез внутрь машины.
– Гони!
Вконец обезумевший сержант развернул БТР и втопил педаль газа в пол.
Их никто не остановил.
Получая бешеную дозу радиации, они побродили по пустынному помещению блока и вернулись назад.
На базе произошла радостная встреча с пропавшими. Оказалось, разминулись по дороге. Совместными усилиями нашли неполадку – аппаратура заработала.
Эпилогом к этой истории могла бы послужить реплика жены Максимова – инженера, технаря от Бога, классного прибориста – «просыпаюсь я ночью, а мой стоит у окна, курит и… весь светится».
