скачать книгу бесплатно
– Чего?
– Авторотация! – кричит, а ни фига не слышно. – Это когда всё отказывает, вертушка падает, а винты сами собой начинают раскручиваться. Ну? Соображай! Лень кричать.
– А-а-а…
– Есть только один минус, – кричит, – если с маленькой высоты будем ёбаться, то сразу насмерть – винты раскрутиться не успеют.
Тут нужно высоту набрать.
Повернулся к иллюминатору, посмотрел вниз и снова:
– А если с высоты… То всё нормально. Винты раскрутятся, потом отлетят и такой… ёб будет! Мало не покажется. Но! – тянет палец вверх. – Некоторые утверждают, что шанец есть.
– Пошёл ты!
Повернулся, уткнулся в иллюминатор.
Вдруг накатил фатализм – спокойствие – пусть будет как будет. Уже всё. Уже лечу. Не думать. Не думать, что страшно.
Сначала смотрел в пол – не видеть этой высоты. Тревожно прислушивался к работе двигателей, потом надоело и, как все, прилип к иллюминатору.
Солнце и синь разлились по небу, лишь вдали, у самого горизонта – белые пятна облаков. Внизу – бесконечная тайга – деревья тянутся вверх, поломанные стволы белеют разбросанными спичками. Болота, болота – округлые, похожие на блюдца – даже не рыжие, а какие-то грязно-оранжевые. И тень от вертолёта – маленьким серым пятнышком – быстро так, по кронам деревьев, через болота – вперёд куда-то…
Два часа лёта – и всё стало привычным, как будто не первый раз, а в сотый. Колька вон вообще на вещах растянулся, спит.
Гул двигателей – монотонный, обнадёживающий.
Лететь предстояло далеко и долго, с дозаправкой на какой-то затерянной в тайге буровой и дальше – в сторону Нарьян-Мара.
Дремал. Думал. Сон и явь причудливым образом смешивались, и в голове ворочался какой-то ворсистый ком из обрывков воспоминаний, невнятных рассуждений, фантазий.
Мутно всплывало…
Почему у меня не так, как у всех? Почему я такой? А может… почему меня таким сделали? Кто? Бог? Родители? Гены или цепочка ДНК? Почему мне не нужно то, что нужно всем? Они же вот знают – как надо, к чему стремиться, что хотеть…
А мне вот ничего не хочется. Живу, и всё. Почему я должен рваться в начальники, что-то создавать, карьеру эту дурацкую делать? Я никого не трогаю, никуда не лезу, и меня пусть не трогают. Хорошо мне.
Зачем мне эта заграница, эти поездки, спорт этот? Есть дача, я ковыряюсь на ней в своё удовольствие – что они все заладили: надо, надо! Никому я ничего не должен. Я вам жить не мешаю, и от меня отвалите.
Деньги? Помешались все на этих деньгах. Мне хватает, не нужно больше. Девчонок вырастил, дача, машина – есть, что ещё нужно?
Бабы эти… молодые. Вон Андрюха с Колькой всё не угомонятся. Чего ищут? Любви небывалой? Так любовь – это ягода скороспелка, неужели не понятно? Созрела – вкуснотища, не оторваться, а чуть время прошло – кислинка появилась, а там, глядишь, уже и горечью рот вяжет. Всё же ясно – влюбился, женился, семья – расти детей. Не дёргайся, не найдёшь ничего нового.
Хотя… Папаша-то вторую семью поднял. Может, дело в количестве выращенных детей? Как огород. Не знаю. Сам чёрт ногу сломит.
Вон Анька – сеструха по отцу – она же совсем другая. Может, возраст? Младше меня на пятнадцать лет. Хиппи заделалась. Ну, не хиппи, не знаю, как это у них сейчас называется.
Ведь она другая, совсем по-другому живёт. Мотается по миру – Таиланд, Гоа – дома только мелькает. Танцы, йога, хной вся разрисована, кольца в пупке и в бровях. Где живёт? С кем живёт? Зачем?
И хренью какой-то голова забита – живёт так, словно в лифте едет. Уверенно объясняет, что настоящая жизнь – там, на другом этаже, куда лифт привезёт, а сейчас просто поднимаемся, просто переждать надо. И улыбается, смеётся всё время. Радостно ей. Бред какой-то!
Ну хорошо, если вы считаете, что я живу неправильно – что же вы все ко мне лезете? Вот поездка эта… Нужна она мне? Отказался сначала – так уговорили. Нет, чего греха таить, интересно в тайге побывать, ни разу не был. Да и вообще нигде не был. Даже на самолёте не летал… только поезд. Но ведь не рвался, не хотел. И не завидовал бы, и локти не кусал, если бы не поехал.
Открыл глаза. Андрюха тряс за колено, подзывая к себе.
Показывает на иллюминатор.
Пересел. Вадим рядом, на лавке, на коленях стоит – согнулся, смотрит.
– Лоси! – кричит.
Внизу – деревья редко – два лося и ещё один чуть в стороне. Тень от вертолёта чуть сбоку от них. Побежали. Разом. Лоси медленно, а тень обогнала быстро.
Вернулся на место. Глаза прикрыл.
Вот и с Вадимом тоже… Почему Андрюха ко мне с этой проблемой подкатил? Почему – ни сам, ни Колька? Они же крутые авторитеты для парня-то девятнадцатилетнего. Так нет, давай ты – Виталик – с парнем поговори, не станет он никого больше слушать. А тебя он любит.
Да… как ни странно, а меня всё же послушал.
Вон сидит здоровый балбес, в иллюминатор пялится. Даже глаза не надо открывать, чтобы увидеть.
Вадим сидел напротив – худой, длинный, коротко стриженный. Энцефалитка новая на нём болтается, а ручищи-то из рукавов – вон какие! Лопаты! И размер ноги, поди, сорок четвёртый – кроссовки как лыжи.
Нет, не похож он всё-таки на Андрюху. Другой…
Андрюха – как лезвие острый, сжатый весь, словно к прыжку готовится. Лицом застыл, закостенел. А Вадька – открытый ещё пока… Не изжил в себе детское. И обижается на отца, как ребёнок, которого несправедливо наказали.
Что же такое с Андрюхой приключилось – даже собственного сына уговорить поехать не может? Вот и разберись тут – кто правильно живёт, а кто нет?
Нагорело у них в семье. Разбежались. Не собрать. Но общаться-то по-человечески можно? С женой не хочешь или не можешь… но с сыном-то? Всегда можно общий язык найти. Захотеть только надо. Через свою гордыню переступить.
Никто не хочет. Все памятники самому себе. А дети растут с тоской в глазах.
Мерный гул двигателей. Сон обволакивал, забирался за пазуху, звал к себе, за собой…
Вдруг всплыл желанный, тревожно-ласковый…
Один и снег.
Снег бесконечный – валом. Шагаешь, словно плывёшь, а обернёшься – следы на глазах засыпает – ровно, неизбежно.
Остановиться, замереть.
Берёзы не видны. Ветви, что свисали, – помнишь, знаешь – исчезли. Только стволы проступают сквозь белую муть еле-еле, словно и нет их, словно придуманы или потому что знаешь – должны быть здесь.
Застыть, не двигаться, не дышать под этим снегопадом – тёплым, не прекращающимся.
Смотреть на занавес падающих снежинок перед лицом, на закрывающийся занавес.
Гул двигателей изменился. Появился надрыв. Борт заходил на посадку.
Огромная поляна. На краю буровая вышка. Три жилых балка. Чуть в стороне – громадная цистерна, накрытая кое-как сколоченным навесом.
Человек возле балков – стоит, смотрит, рукою глаза прикрывает от солнца.
Вертолёт мягко коснулся земли, словно присел на корточки.
Механик распахнул дверцу, выставил дюралевую лесенку о трёх ступеньках.
– Погуляйте полчасика, пока дозаправимся.
Трава пожелтевшая – выше колена – гуляет, колышется под ветром.
– Пойдём на буровую поглазеем, – Колька, доставая на ходу сигареты, первым двинулся в сторону буровой. Остальные потянулись следом, приминая высокую траву.
Буровая не впечатлила. Голый остов из ржавых труб, уходящий высоко в небо. Болтается буровой квадрат на тросе. Дощатый помост вокруг скважины переходит в такую же дощатую тропинку, что, теряясь в траве, ведёт к балкам. Трубы, сложенные штабелем, застывшие глинистые потёки и отвалы керна.
Ощущение брошенности и ненужности этого железного монстра, оставленного умирать здесь – среди буйства зелени и щебета птиц. Лес по краю поляны стоял, словно выжидая, когда можно будет надвинуться, навалиться и смять это уродливое создание, возведённое людьми.
Лежали на помосте. Доски – серые, вымытые дождём, прогретые солнцем. Пахло деревом и травой. Комары чёрными точками носились в воздухе.
– Нефть, что ли, искали? – подал голос Вадим.
– Может, и нефть. Чёрт его знает, – отозвался Андрей. – Но над природой поиздевались – дай Бог! Вон как засрали всё.
– Да сколько же здесь этой дряни! – Колька, отгоняя комаров от лица, перевернулся на живот. – А ты чего, Андрюх, против прогресса, что ли? К «зелёным» тяготеешь?
– А чем тебе «зелёные» не по душе?
– Да враньё всё потому что. Клоуны! Ты посмотри на них – пляшут с плакатами вокруг атомных станций – закрыть! – орут. Вот бы этих клоунов без света и тепла на год оставить.
– Как-то ты очень примитивно…
– Что примитивно? Ты посмотри на них. Но моторных лодках в жёлтых плащах вокруг танкера мечутся, бутылки с краской в борт швыряют, а сами как экипированы? Лодки, плащи, краска – химическая промышленность, против которой они тоже выступают; мотор – он на бензине работает. Что же они, суки, пользуются тем, против чего и выступают? Почему не на вёслах?
– Ладно, хватит вам собачиться. Пора. Вон, машут, – Вадим поднялся первым. – Пошли!
– А тебе, Вадька, я гляжу, всё по барабану. – Колька никак не мог успокоиться.
Вадим промолчал.
Шли к вертолёту, заплетаясь ногами в высокой траве.
– Интересно, здесь змеи есть? – спросил Виталик, обращаясь в спину Андрюхи, шедшего впереди. И вдруг неожиданно понял, что уже не боится.
Он идёт к вертолёту, и ему не страшно, а, скорее, даже хочется оказаться внутри этой тарахтящей машины, среди наваленных грудой вещей, отстранённых лётчиков в кабине, дремлющего механика и усыпляющего гула запущенных двигателей.
Почему? Почему три часа полёта сделали эту железную коробку, висящую в воздухе, не страшной, а привычной, словно легковая машина?
Может, потому что все вместе? – мы, лётчики, железо, плывущее по воздуху. Все на виду, мы чувствуем друг друга. Подобие единого организма.
Это не самолёт, где тебя посадили в железную трубу, разогнали и запустили в воздух. Кто пилотирует? Люди ли? Какие они? Что там происходит в кабине? Всё ли в порядке? Разобщённость. Страх и фатализм – будь что будет.
Борт приподнялся, чуть клюнул носом и неожиданно пошёл низко над землёй прямо на деревья. И вверх. Казалось, заденут шасси верхушки.
Крошечный жёлтый вертолёт завис в бездонном небе среди редких и тяжёлых белых облаков. Винты мерно месили податливый воздух. Казалось, всё замерло – ничто никуда не движется.
Внизу тайга разливалась, затапливала пространство, обтекая рыжие проплешины болот.
Механик приподнялся и тронул Андрея за плечо. Прокричал: «Командир зовёт». Указал рукой в сторону кабины.
Первое, что бросилось в глаза, – приборная панель со множеством тумблеров, глазков лампочек и маленьких экранов с замершими стрелками. Над приборной панелью – смотровой фонарь и… распах пространства до горизонта.
Пилот – тот, что сидел справа – оглянулся, сдвинул наушник с уха, протянул аэрофотоснимок, наклеенный на картон, и прокричал: «Возьми булавку, наколи место высадки».
Андрей озадаченно смотрел на аэрофотоснимок. Ничего подобного видеть раньше не доводилось.
– Сейчас, я только с картой сверю.
Пилот, не оборачиваясь, кивнул и поправил наушники.
– Вот, – Андрей вернул квадратную картонку с фотоснимком.
Заговорила рация:
– Борт 536-й, я – Вышка, ответьте, приём.
– Я борт 536-й, вас слышу, приём.
– Грозовой фронт по вашему маршруту. Предлагаю возвращаться на базу. Как поняли? Приём.
Второй пилот тянул руку, указывая куда-то вправо. Там небо уже не было синим. Тёмно-серая полоса вставала на горизонте.
Командир оглянулся, словно проверяя, здесь ли ещё Андрей. Спросил:
– Ну что? Летим дальше или возвращаемся? Полчаса лёта осталось…
Андрей растерянно пожал плечами:
– Я… Откуда я знаю? Это вам решать.
Командир щёлкнул тумблером.
– Вышка! Я 536-й. Никакого фронта не наблюдаю. Видимость – сто процентов. Иду заданным маршрутом. Как поняли? Приём.
– Я – Вышка. Вас понял. Отбой.
Андрей вернулся на своё место.
