скачать книгу бесплатно
Когда я увидел наш двухэтажный дом, я тут же обрадовался, я очень хотел попробовать то, что приготовила нам мама.
Когда мы подошли к крыльцу, отец положил руку мне на плечо, и остановил меня. Он снова задал мне этот вопрос. Это меня испугало ещё больше, и я закрыл глаза.
Я их так крепко стиснул, что они аж заболели. А ещё я закрыл руками свои уши. Мне кажется, что через минуту я стал кричать. А потом, когда я открыл глаза, я почему-то стоял на самом краю обрыва. Мой отец висел на краю, – он держался за какую-то высокую траву, что вскоре вылезла с корнями. И с тех пор я постоянно задаю себе вопрос: «Много ли во мне зла?».
16 апреля, 2018
СОСЕДСТВО
Шторка была поддернута левей, чем надо. Солнце уже садилось. Но это не было чем-то красивым. Небо было затянуто тучами, и холодный серый цвет весь день заползал ему в душу. Шторка по-прежнему была не на своём месте, и он не мог отвести от неё глаз. Ему стоило сделать два шага, протянуть руку, и он убрал бы её в нужное положение. Но это было бессмысленно. Он знал, что уже ничто не может вернуть всё на круги своя. Уже никогда не будет так, как было.
Сразу за окном начиналась земля. Пыль скапливалась толстым слоем, и когда начинался дождь, он превращал всё в коричневую кашу. Сверчки, начиная с вечера, крутили свою волынку, и он по привычке начинал ждать, когда они проснутся. Ближе к вечеру они так и делали, и не было повода ему сокрушаться на этот счёт. Ночи были тёмные, звёзд почти не было видно. С большой уверенностью можно сказать – он просто знал, что они есть, но с ними что-то не так. Собака, живущая не так далеко, иногда давала о себе знать. Он знал, что её специально морили голодом, чтобы она была злой. Чтобы она лучше охраняла. Это животное – кости, обтянутые кожей – ещё могло двигаться и издавать звуки. Но между ними накапливалась тишина. Иногда она разрешалась грозой. И когда капли молотили в окно, ему казалось, что так лучше. Теперь он не один. Он игрался с светильником. Включая и выключая свет, он пытался понять, как ему лучше. Он мог делать так целых полчаса подряд. Иногда через день перегорала лампочка, и он ставил новую. Он сделал хорошие запасы лампочек, и всего у него было припасено вдоволь. Горючее, спички, продукты, соль – всё лежало на своих местах. Аккуратно, как он их положил в самом начале.
Иногда по утрам поздней осенью в дом доносились крики чаек. Он жил там, где они обитают. Если птицам предстояло зимовать в других краях, они пролетали над его домом. «Что же вы делаете» говорил он, когда выйдя из дому, он находил птичий помёт разбросанный по всей округе.
Он любил ночь. Но ночи становились холодные. Приходилось надевать всё больше одежды. Огонь в доме горел в этом году как никогда ярко. На столе иногда оставались крошки, он устал заставлять себя делать бессмысленную работу – всё равно никто ничего не увидит. Но желоба и водосток приходилось держать в исправности. Тут никто не поможет, если дом придёт в негодность. Все запасы денег он потратил на бывшую жену, поэтому делать ремонт было ему не по карману. Он её очень любил. Она тоже его любила, во всяком случае, так ему казалось. Это длилось три или четыре года, но как-то в один день всё оборвалось. Он почувствовал, что она больше ему не принадлежит.
Они расстались тихо, без скандалов. Он иногда вспоминал о ней, но это было не часто. Чаще он выходил из дому, чтобы прислониться спиной к закрытой двери, и смотреть вдаль.
Здесь мало людей, но если вы вздумаете сюда приехать, то вам предстоит сесть в поезд. За окном вы увидите высокую траву, и редкие деревья, где-то вдалеке переходящие в лес. Дорога сюда займёт часов четырнадцать. При себе надо иметь всё, что вам будет необходимо. Купить здесь это негде. Здесь нет ни аптек, ни магазинов, ни кафе. Зато есть небо, тишина, и вы со своими мыслями. Иногда они опаснее, чем всё остальное. Но здесь, всё же, красиво. Чтобы дойти сюда, вам предстоит после поезда идти часа два или три, прежде чем увидите небольшой городок среди пустынной местности, увитый цветами, и погрязший долгими годами в тоску и однообразие. Где-то вдалеке отсюда видны горы, не очень большие, и снега там нет. По утрам из-за левой горы (Гран) встаёт солнце, и лучи его падают на старые крыши старых домов. Почти все люди с этой округи живут здесь. Но он решил уйти дальше. Сюда он приходил только раз в одну-две недели, чтобы кое-что подкупить, из того, что здесь можно было найти – смотря, когда у него заканчивались запасы. Там, где он жил стояло поодаль друг от друга четыре дома. Все они были построены лет тридцать-сорок назад. Вряд ли много больше. Здесь до неба было далеко, будто на самом дне высохшего моря находилось это место. Небо чаще всего было чистым, изредка по нему тянулись тонкие облака.
Там, где были горы, там была и трава. Если припасть к земле ухом, можно было услышать, как она шумит. Здесь почти никто не жил. В полумили от дома находилась река. Воды в ней были всегда холодными, и он часто выходил на лодке рыбачить на несколько часов, пока руки не отяжелеют от усталости. Другой раз соседи заходили в гости. Что-то близкое видели они в глазах друг друга, хоть и не имели большую симпатию, но то, что их привело сюда, выдавало себя сразу.
Он пил чёрный кофе и смотрел в окно. Небо сегодня было чистым. Солнце покрыло собой всё. Он помнил про ту часть окна, которая его раздражала, хоть уже и не смотрел в её сторону, он думал, что сегодня вечером достанет сигареты и бутылку виски, сядет возле двери, и будет дышать чистым, беспамятным воздухом.
На следующий день к нему пришёл сосед. Он был с ружьём наперевес, так как собирался отправиться в лес, чтобы подстрелить что-нибудь себе на ужин.
– Утро доброе. Уже с бутылкой?
– Это чтоб быстрее проснуться.
– Ну-ну…
– Ты что, пришёл посмотреть, что я делаю с самого утра?
– Нет. Хотел спросить: идёшь ли ты со мной?
– Снова подстрелить кого-то вздумал?
– Да. Думаю сегодня хорошенько поужинать. Так ты со мной, нет?
– Погоди, только возьму ружьё и патроны.
Он зашёл в дом, достал из коробки два десятка патронов, сухих, как раз для охоты, надел тёплую куртку, и на плечо повесил старое ружьё. Он допил стоявший на столе, почти остывший кофе, сунул пачку сигарет в наружный карман куртки, оглядел всё, выключил свет и запер дверь.
Они вышли на ту дорогу, которая вела к горам, а затем дальше, в лес, солнце ещё не успело подняться высоко, многие в городах были ещё в постели, а тем, кто встал – казалось, что они ранние пташки. Воздух был сухой и ясный, идти быстро не было смысла. Утро только начиналось. Он потянулся за второй сигаретой, и остановился прикурить. Когда он обернулся, его сосед уже лежал на земле. Он подошёл к нему, положил руку на шею, там, где была артерия, и пощупал пульс.
– Чёрт бы вас побрал… – сказал он.
Вечером его сосед находился дома, за ним ухаживала жена, а Верджил ушёл за час до того, как потерявший сознание пришёл в себя. Вечером здесь находился и доктор.
На следующий день Верджил сидел за кухонным столом и обедал запечённой говядиной и бобами. Он то и дело посматривал в окна, где матовый свет разлился по всей земле и молочная дымка каким-то образом успокаивала, стоило лишь взглянуть в окно. Он ничего не ждал, он даже сам не знал, почему он это делает, должно быть, так происходит всегда, когда пустое любопытство овладевает человеком в минуты праздности. Там, куда он смотрел, ничего существенного не происходило. Лишь птицы светлыми пятнами проносились на юг, оставляя здесь самых неторопливых особей. Верджил сделал большой глоток, отодвинул металлическую чашку, и положил руки на стол вместе с локтями. Какая-то мысль появилась в его голове, – судя по его глубокому молчанию, это была значимая мысль. Внезапно он резко повернул голову в сторону, будто услышал какой-то шум, и прислушался. Но ничего не произошло, и он вернул голову в прежнее положение. Ход часов, висевших на кухонной стенке, стал нести совсем другой смысл. Он проверил всё, что находится в его карманах. Это были поиски не чего-то явного. Кажется, он просто боялся что-то упустить, или пытался что-то вспомнить. Не найдя ничего нового, и не обнаружив слишком важную ценность в тех предметах, которые были извлечены из карманов, он снова вернул руки на стол и задумался. Птиц уже не было видно, поэтому незаметно стало спокойнее.
Через секунду он услышал стук в дверь. Не став медлить, он покинул свой табурет, и направился к звуку.
– Доброе утро, Верджил.
– Доброе. Как там Джон?
– Ему лучше, он почти в порядке.
Это пришла Фэйт, жена Джона. Того, кто рухнул на землю днём ранее.
– Я могу как-то помочь?
– Он попросил, чтобы ты зашёл сегодня к нему, сможешь это сделать?
– Да, конечно. Хоть сейчас.
– Нет. Лучше вечером. Сейчас он ещё слабый. Ему лучше отдохнуть.
– Да, ты права. Тогда вечером я зайду. Стой, может, я могу ещё что-нибудь сделать?
– Нет. Нет, всё в порядке. Не беспокойся.
– Тогда до встречи.
Фэйт улыбнулась, и неспешно пошла к своему дому.
Верджил посмотрел на небо, птицы были видны где-то вдалеке, но их не было слышно.
Весь день Верджил ходил, как неприкаянный. Огрубевшие от работы руки в этот день не притрагивались ни к топору, ни к отвёртке, ни к тряпке для мытья посуды. Любому сразу становилось понятно, что его что-то гложет, то, что невозможно поймать, то, что ускользает прямо из-под носа. В четвёртом часу Верджил сел за стол с банкой консервов, и принялся обедать. Очерствевший хлеб был как раз кстати. В его голове пронеслась мысль: будь этот хлеб чуточку получше, – таким к которому он привык – он бы не выдержал…
Доев всё, он выбросил банку в мусорное ведро, выпил чай, и в седьмом часу надел пальто, затем посмотрел в своё зеркало, и, не найдя отражение чересчур привлекательным, захлопнул за собой дверь.
Птицы всё ещё продолжали лететь на юг. В свете луны были видны чёрные точки с подвижными линиями возле туловища – пожалуй, это были крылья. Ощущение, что небо было живым так долго уже начинало давить.
Верджил покинул участок своего дома, и через две минуты оказался возле Джона. В доме горел свет, и Верджил постучал в старую деревянную дверь, которая уже давно потемнела от дождей и ветра. Он постучал сильно, словно нуждался, чтобы его тут же впустили, но выражение его лица почему-то было абсолютно спокойным, глаза были холодными. Через несколько секунд возле двери послышался шорох, и дверь приоткрылась. Полоска света тут же упала ему на ноги. Он опустил глаза, и увидел, как внизу образовалась маленькая тень, её отбрасывали сапоги, – его большие и грязные сапоги NN размера.
– Здравствуй, Верджил. Проходи, не стой на холоде. Джон тебя уже ждёт. Кстати, ему уже лучше, не волнуйся.
Верджил вошёл в дом. В доме было тепло и уютно. В прихожей горел приглушённый свет. Он снял пальто, и направился дальше. Фэйт сказала, что Джон ждёт его в кабинете.
– Может, выпьешь чего-нибудь?
– Нет. Я стараюсь пить меньше, иначе я теряю контроль.
– Только прошу тебя, не говори с ним про рыбалку ладно? Даже, если он сам начнёт, смени тему.
– Рыбалка – это не моё любимое занятие.
Они подошли к кабинету. Дверь была плотно закрыта.
– Ну, я вас оставлю, – сказала Фэйт и тихо удалилась куда-то в темноту.
Верджил открыл дверь, и в полутёмном кабинете на диване увидел Джона. Он полулежал на старом кожаном диване. Его лицо выражало мучения. Но эти мучения с силой подавлялись.
– Входи, – тихо сказал Джон, и немного приподнялся
– Вхожу, вхожу, – Верджил закрыл за собой дверь.
– Тебе Фэйт ничего не предложила выпить?
– Я отказался. Не хочу мешать наш разговор с выпивкой.
– Ну, как знаешь. Садись, хватит стоять над душой.
Верджил сел на зелёное кресло, повёрнутое в сторону дивана.
– Ты бы, может, выпил чего?
– Я уже сказал Фэйт, что не хочу.
– Как там твоя нога, не беспокоит больше?
– Нет, всё отлично.
– Не надо было мне заходить за тобой вчера. Может, и обошлось бы. Что-то не тот я, каким был прежде.
Верджил ничего не ответил, Джон помолчал, и продолжил:
– Погода стала меняться, тебе не кажется?
– О чём ты хотел поговорить?
Джон будто осёкся и замолчал, лицо его стало серьёзным. Маска боли исчезла, только холодное лицо и сфокусированные глаза виднелись в темноте.
– О детях.
– Какие-то проблемы?
– Нет, пока всё в порядке. Сейчас каникулы и они у бабушки. Но скоро они должны вернуться. Ты не хотел бы отсюда уехать?
– Почему я должен отсюда уезжать?
– Я не хотел бы, чтоб ты с ними виделся. Тебе давно пора было это сделать. Сделай это, и всем будет спокойней.
– Ты хотел меня увидеть, чтобы сказать это?
– Да, больше мне добавить тебе нечего. В этом доме тебе не очень рады. Ты должен это понимать.
– Я это понимаю.
– Тогда наш разговор может быть окончен.
– Хорошо, Джон, я тебя понял.
Верджил встал, и, подойдя к двери, оглянулся. Джон всё ещё сидел на диване в той же позе.
– Счастливо, – сказал Верджил, и вышел.
Он встретил Фэйт почти у входной двери, как раз, когда надевал пальто. На теле Фэйт Верджил снова заметил синяки, они часто на ней появлялись с тех пор, как она его покинула. Фэйт подошла почти вплотную, и тихо заговорила с ним.
– Дорогой. Ты должен его понять. Он не хочет, чтобы дети росли и видели тебя. Он чувствует, что они начинают любить тебя больше.
– Наверно, это потому, что я их отец.
– Как бы там ни было, тебе лучше уехать.
Верджил ничего не ответил. Он тихо открыл дверь, и вышел. Снаружи было темно, холодно и дул сильный ветер. Он поднял голову, но птиц больше не было. Был только ветер.
26 февраля, 2019
ТО, ЧТО БЫВАЕТ В СЕРДЦЕ
Я совершал обыкновенную свою прогулку, которую делаю каждый вечер. В этот день было прохладнее всего, я это заметил, когда домой возвращаться было уже лень.
Многие этим вечером оказались глупее меня, или не знаю, как и сказать. Они были в шортах и майках. Мне хотя бы в последнюю минуту хватило ума надеть джинсовую куртку. И то, она не делала этот вечер слишком уютным. Ветер каждую секунду хотел доказать мне (и не только), что он сильнее. «Чёрт, не знаю, может, это и так, парень, но, скорее, где-то выше зданий», думал я про себя, застегивая все пуговицы до верху. С моим настроением идти быстро было просто нельзя. Наверно, поэтому я и простудился. Но тогда мне ещё слишком хотелось посидеть на моей любимой скамье, и посмотреть на всех этих проходящих мимо людей. «Праздник жизни!» было написано на их лицах. А я знал, что это просто очередной день, и на тебя, такую красивую, может быть, и обернутся, но это максимум, что произойдёт этим вечером. Я знал, что у всех этих счастливых парочек всё не так гладко, и когда они вернутся домой их улыбки сотрут их родные стены, и они вспомнят, что хотят от жизни чего-то большего, чем просто щеголять в своих лучших нарядах. Тогда-то они и припомнят друг другу всё, что накопилось в них за этот час, два, день. А может быть, и за всю вечность? Но сейчас они об этом не думают.
Без движения, на скамейке, стало довольно холодно, и я понял, что пора собираться домой. Конец моей одинокой прогулки был близок. Оставшийся отрезок я знал назубок.
Я шёл вдоль главной дороги, и здесь всё ещё толпились люди. И мне кажется, что все они куда-то спешили. Многие спешили просто так, без особой причины, скорее, от волнения, от подступившей к красным глазам эйфории. И в этой почти прекрасной воскресной суматохе я заметил одну стройную девичью фигурку. Она стояла у дороги. Я, было, подумал, что это одна из жриц любви, как их принято теперь называть. Но было ещё достаточно светло, и она была ещё уж очень юна для этого, как мне показалось.
У меня возникло такое чувство, будто она высматривает и поджидает меня. Но затем она внезапно завернула за угол и скрылась. «Значит, я ошибся», подумал я, когда она исчезла с поля моего зрения. Когда я поравнялся с угловым зданием, то заметил, что она всё ещё здесь. Стоит. Ждёт. Я шёл прямо, и впереди была дорога, которую следовало перейти. Эта девчонка сорвалась с места, и поравнялась со мной. «Неужели ты идёшь рядом из-за меня?», думал я, изредка поворачивая голову в её сторону. Она шла так близко, что я мог с ней заговорить. Но она была так молода, что я не знал, что ей сказать. Возможно, это было бы даже преступно. Но преступно было и то, как она была одета. Нет, не плохо. Ни в коем случае! Я не мог отвести от неё глаз. Особенно, когда она поняла, что ничего от меня не дождётся, и стала ускорять шаг. Когда она оказалась впереди, она стала ещё красивей, ещё прекрасней, чем секунду назад. Она была так легко одета, что мне следовало бы пригласить её на чай, чтобы согреть. Но в этот день, в этот чёртов глупый день я был абсолютно без денег. И с каждым метром, который отдалял от меня эту красотку, я думал: «Как жаль, малышка. Как жаль». Вскоре, она снова завернула за угол, и скрылась в узких, малолюдных улочках небольшого города. Возможно, она свернула, чтобы вернуться домой, и одеться потеплей, чтобы не заболеть. А я весь оставшийся вечер думал: «Как ты юна. Как ты красива. Как жаль, малышка, как жаль…».
16 апреля, 2018
ФРЕДДИ
В один из июльских дней, Фредди взглянул на солнце. Оно показалось ему ослепительно ярким. Он невольно прищурил глаза, и появилась улыбка, хоть на самом деле он не улыбался. Фредди стоял почти посередине леса, куда он ходил выбирать себе кусочки дерева для резьбы. Он научился вырезать несколько лет назад, когда его обучил этому его дед, ныне покойный, но всё ещё тепло любимый, и мало кто мог отозваться о нём плохим словом. Фредди всё ещё смотрел на солнце, и над ним пролетела хищная птица. Она издала крик, который разлетелся по всему предгорному хребту. Мальчик тут же обратил внимание на хищника. Но его глаза устали смотреть на столь яркое солнце, и он опустив голову, сильно их стиснул. Он не хотел задерживаться здесь слишком надолго. Солнце должно было садиться через три часа, а ему предстоял ещё долгий путь домой. Он взял найденные им толстые ветки, отломал лишние куски и отбросил. Те, что ему могли сгодиться, он сунул в мешок и надел шляпу. Снег под ногами был мокрый и рыхлый. Он начал таять ещё четыре дня назад. Когда погода взглянула на календарь. Тепло сильно запаздывало даже в эти края. Фредди шёл в джинсах, короткой куртке, и ковбойской шляпе, которая ему досталась от отца. Она была почти как новая, отец берег её, должно быть, чтобы передать сыну. Под снегом проступала мокрая земля, в которой тут же вязли ноги. Ходить здесь можно было только в сапогах, и Фредди это хорошо знал. На всякий случай он носил с собой длинный охотничий нож, чтобы можно было побороться за свою жизнь, в случае чего. Фредди шёл, прислушиваясь к каждому шуму. Он знал, что здесь водятся медведи. Кое-где были даже расставлены на них капканы. И Фредди знал эти места, и обходил их стороной. Это они с отцом их расставили в октябре прошлого года. Тогда Фредди было ещё пятнадцать. Он уже и тогда не чувствовал себя ребёнком, но теперь он стал настоящим мужчиной. В таких краях надеяться особо не на кого. Но в жилах этого мальчика текла кровь его отца, а он был мужественным человеком. Его отец с матерью бежали сюда лет двадцать назад от цивилизации. Им слишком не нравилось то, что стало происходить вокруг. Они решили, что природа бывает намного ближе человеку, чем сам человек. К сожалению, отец Фредди ещё не знал, что иногда она может вонзить свои клыки в грудную клетку.
Все эти сопки, укрытые густым лесом, пахли так, как не пахла ни одна женщина. На макушках самых высоких гор всегда лежал снег, который никогда не таял. Это особенно нравилось Фредди. Он хотел когда-нибудь забраться туда, и посмотреть, каково это птицам, что летают на этой высоте. Но только не сейчас. Он знал, что должен ещё поднабраться опыта, ведь должен он был сделать это в одиночку. Лишь рюкзак, нож, тёплая одежда, и провизия могли быть его спутниками.
Фредди никогда не ходил в школу, его обучала его мать, школьная учительница. Она привила ему хороший вкус к литературе; отец кое-что смыслил в математике, так что считать и писать он умел, а остальное, как полагали его родители, не сильно и требуется.
К этому времени Фредди успел немного подустать. Видать, он набрал слишком много веток, но расставаться ему с ними не хотелось. Он решил, что просто вернётся домой уже, когда сядет солнце, и ничего страшного в этом нет.
Пройдено две трети пути, но тут он заметил, что правый его ботинок порвался, вернее, стала отрываться подошва.
