скачать книгу бесплатно
Теперь из палаты выбежала Полина и вернулась с одеялом.
– Ложись, маленькая моя, – запричитала она, помогая соседке Кристины поудобнее устроиться на кровати. – Вот так, хорошо. Умничка. Вот увидишь, все будет хорошо. Завтра доктор тебя выпишет.
«Все-таки хорошо, что я не одна», – подумала Кристина, глядя на умиротворенное лицо соседки, когда они остались в палате вдвоем.
– Меня зовут Кристина Сергеевна, – представилась она.
– А меня Анастасия.
– Настя?
– Ася, – легкая улыбка преобразила безвольное лицо.
Говорить было не о чем. К тому же Кристина почувствовала, что Ася с трудом балансирует на грани, которая отделяет бодрствующего человека от спящего, и отвечает на вопросы только из вежливости, поэтому отвернулась к стене, чтобы продолжить прерванный сон.
Проснулась Кристина оттого, что кто-то требовательно тряс ее за плечо.
– Да что это за больница такая! – пробормотала она недовольно. – Ни минуты покоя! – Но взглянув в непроглядную тьму за окном, поняла, что проспала довольно долго. Только сообщать об этом нарушителю своего сна не собиралась.
– Температуру надо мерить, – донесся до нее голос Марины.
– Кому надо, тот пусть и меряет, – огрызнулась Кристина.
– Так вам же надо, – медсестра положила градусник на тумбочку возле Кристининой кровати, развернулась на пятках и подошла к кровати Аси. – Там к вам родственники пришли. Вы им скажите, что у нас больных разрешается навещать с шести до восьми. Всех без исключения.
– А я? Можно я к ним выйду? – промямлила Ася и попыталась встать.
– Сначала температура, а потом все остальное, – осадила ее Марина и, неодобрительно покосившись на градусник Кристины, по-прежнему сиротливо лежащий на тумбочке, вышла.
Ася покорно засунула градусник под мышку и застыла в томительном ожидании. Выдержки у нее хватило секунд на тридцать, не больше. Вытащив градусник, она, равнодушно скользнув по нему взглядом, хотела было положить на тумбочку, но, видно, передумала. Вновь посмотрела на градусник, глаза ее расширились, как у папуаса, наблюдающего старт космического корабля. Лицо вытянулось, излишне пухлая нижняя губа стала еще пухлее.
– Что там? – не выдержала Кристина.
– У меня температура… Тридцать восемь и шесть, – испуганно произнесла Ася и протянула градусник Кристине, будто та со своей кровати могла удостовериться в правдивости ее слов.
Никогда не болевшая Кристина имела определенные познания в медицине, почерпнутые из сериала «Доктор Хаус» – единственного сериала, пару сезонов которого она умудрилась посмотреть. Что бы сделал Хаус, имея пациента с таким набором симптомов? Сломанная рука, очень высокая температура… МРТ? КТ головного мозга? Тем временем Ася в изнеможении откинулась на подушку и закрыла глаза. Ее длинные ресницы создавали эффект глубоких теней под глазами. И хотя щеки соседки пылали лихорадочным румянцем, Кристина поняла: положение нешуточное. Поэтому, набрав в грудь побольше воздуха, она завопила:
– Марина!
– Ну что еще? – выражение лица медсестры было не из любезных. – Вы у меня не одни!
– Соседке моей плохо, температура очень высокая. Надо срочно позвать врача.
Медсестра подошла к Асе, дотронулась кончиками пальцев до ее лба.
– Не надо врача. Это у нее вирусное. Сейчас дам парацетамол…
– Какой парацетамол?! Какой вирус?! – возмутилась Кристина. – У нее же рука сломана!
– Вы считаете, что сломанная рука дает иммунитет от вирусных инфекций? – с самодовольной ухмылкой осадила ее Марина.
Крыть было нечем – Марина в медицине разбиралась лучше.
– И вы даже не позовете врача? – на всякий случай уточнила Кристина.
– Он сам придет. После ужина.
«А, ну да, конечно, после ужина. Война – войной, а ужин по распорядку, – подумала Кристина. – Странные тут у них нравы, не то что в Принстон-Плейнсборо[1 - Вымышленная клиническая больница в г. Принстоне, где работает доктор Хаус.]».
Марина вернулась с таблетками. Очевидно, глядя в несчастное лицо Аси, она решила слегка отступить от больничных правил.
– Хотите, я пропущу ваших родственников?
Ася с благодарностью кивнула.
Родственники Аси, муж и жена, улыбчивые, белозубые, словно с плаката, рекламирующего самую лучшую в мире зубную пасту, в палате для ветеранов войны и труда муниципальной больницы смотрелись не иначе как пришельцами с другой планеты. И никак не хотели укладываться в одну картинку с нервно дергающей бегунок молнии Асей.
Да, тут вопрос стакана воды явно не стоит. Асина тумбочка украсилась батареей разнообразных бутылок и бутылочек, банок и баночек.
– Куда мне столько, – растерянно улыбалась она, – Риточка, Стас!
Глаза ее опять наполнились слезами. Но она быстро взяла себя в руки и, кинув извиняющийся взгляд на соседку, тихо сказала:
– Пойдемте в коридор, а то мы Кристине Сергеевне мешаем.
Она, может быть, ждала, что Кристина вежливо скажет: нет, нет, не мешаете, куда вы с такой температурой, сидите на здоровье, сколько влезет. А может, и не ждала, но Кристина ничего подобного говорить не собиралась. Уж очень говорливыми оказались инопланетные родственнички. Создавалось впечатление, что в палате находится не два человека, а сотня, и что не виделись они года два, а то и больше.
Компания удалилась, а Кристина немного поизучала стену и снова заснула. Когда она пробудилась, Ася уже спала, с головой накрывшись одеялом, а бесконечный зимний день все не собирался кончаться.
Решив немного прогуляться, Кристина села на кровати, опустила ноги и снова ощутила синдром стакана воды, как она про себя назвала ощущение абсолютной беспомощности, с которым столкнулась впервые. Сколько Кристина себя помнила, она всегда была сильной, неуязвимой. А сейчас даже не представляла, как пройти несколько метров, отделявших ее от двери палаты. Хорошо, когда о тебе есть кому позаботиться, – у кровати Аси стояли симпатичные розовые тапочки, отороченные мехом, а у Кристины – сапоги. Пожалуй, лучше пойти босиком. Коснувшиеся пола пальцы свело от холода. «Завтра в палате будет два температурящих больных, – подумала Кристина. – Да ничего, завтра я уже буду дома, и все опять войдет в свою колею. Мне бы только пережить эту ночь». И тут она увидела нечто, отчего страхи и тревоги отступили на второй план. Это была коробочка ее любимых конфет, стоящая на подоконнике. Небольшая, штук на десять, но каких! Нежные белые шарики, посыпанные кокосовой крошкой, с сердечком из миндаля… Кристина очень редко покупала себе такие коробочки. И дело было не в цене. И даже не в том, что, съев одну конфету, она не успокаивалась, пока в коробке не закончится последний шарик, не переставая при этом осознавать, что сладкое удовольствие превышает калорийность ее дневного рациона. Просто как-то уж так сложилось, что конфеты эти покупались в исключительных случаях, в пиковые дни. Например, в день защиты диплома, в день, когда ее приняли на работу в «Апогей», в день, когда вирус уничтожил часть информации в ее рабочем компьютере…
Она понимала, что конфеты чужие, но разве Ася не угостит ее, когда проснется? Во всяком случае, она сама точно бы угостила. Наверное… Не в силах сопротивляться искушению, Кристина встала, опираясь на костыли. Резкая боль полоснула ногу, с непривычки заломили подмышки. Ничего. Она съест конфету… всего одну… и все будет по-прежнему.
Повиснув на костылях, чтобы освободить обе руки, Кристина стремительно вытащила шарик в хрустящей прозрачной обертке и засунула за чашечку бюстгальтера. Предвкушение праздника притупило неприятные ощущения. Пол уже не казался таким холодным, и больничный туалет выглядел вполне пристойно. Вымыв с мылом руки и лицо, Кристина вышла в коридор (ну не есть же конфету в туалете) и молниеносным движением вытащила шарик из обертки. Нежная, послушно-ласковая, ни с чем не сравнимая по вкусу субстанция коснулась языка, кокосовые крошки, чуть грубоватые, но упоительно ароматные, царапнули щеки. Кристина зажмурилась от удовольствия, а через мгновенье открыла глаза, чувствуя, как все тело наполняет уверенность: все будет хорошо. И не иначе. Напрасно поискав глазами урну, она сунула бумажку туда же, где недавно покоилась конфета.
– Вы куда-то выходили? – встретил ее встревоженный вопрос соседки.
– Да, – не стала вдаваться в подробности Кристина.
– Вы уж простите моих родных. Нашумели они тут…
– Да ничего, все нормально, – благодушно отмахнулась Кристина, все еще находясь под магическим влиянием конфеты.
– Мы ведь с ними почти три года не виделись.
«Надо же, – подумала Кристина, – я так и решила, что долго. Сейчас еще окажется, что они только прилетели с какой-нибудь альфы Центавра».
– Они только вчера прилетели из Америки… Из Нью-Йорка, – подтверждая ее мысли, сказала Ася.
«Ну, это почти одно и то же». Фантик неприятно колол грудь, и Кристина, поморщившись, осторожно, чтобы не видела соседка, достала его и сунула под подушку. Однако чувство дискомфорта в груди не исчезло.
– Смотрите, сколько всего принесли, угощайтесь, – Ася приглашающим жестом указала на бутылочно-баночное изобилие.
Отказываться было бы глупо. Кристина попыталась встать и вдруг почувствовала, что задыхается. Еще через мгновенье земля ушла из-под ног, а тишину палаты пронзил чей-то резкий крик.
«Как иерихонская труба», – подумала Кристина. Это бабушка так ее называла: ты моя иерихонская труба. А Кристина недоумевала – почему труба? Из-за роста? И представляла себя заводской трубой, той, которую видно из окна спальни. На праздники – День Победы и 1-е Мая – к ней прикрепляли флаг… А бабушка… И тут Кристина увидела бабушку. С аккуратной стрижкой, в своем любимом платье, она улыбалась. Только бабушка могла так улыбаться – она сияла, затопляя этим сиянием весь окружающий мир.
«Боже!» – Она протянула руки, чтобы заключить внучку в свои объятия.
С помощью этого самого «Боже» бабушка, подобно героине Ильфа и Петрова, выражала весь спектр своих эмоций.
«Накажет тебя Господь за то, что поминаешь имя Его всуе, – постоянно одергивала ее баба Маша, соседка по лестничной клетке, – нашлет смерть лютую».
Но Бог, судя по всему, бабушку любил. И смерть ей послал добрую. Кристине всегда хотелось умереть именно так: подстричься накануне у любимого мастера, надеть любимое платье с вологодскими кружевами (настоящая классика никогда не выйдет из моды), туфли (обязательно на каблучке не меньше четырех сантиметров), поставить на допотопный проигрыватель виниловую пластинку (альбом «Битлз»), сесть в кресло и со спокойной улыбкой на губах отчалить на ладье Харона в последнее путешествие.
Бабушка вдруг исчезла, и Кристина увидела море. Почему море, ведь сейчас зима? Когда-то в детстве бабушка приучила ее каждое летнее утро начинать с купания в море. Эта привычка со временем стала единственной отдушиной в ее мире, сосредоточенном вокруг рабочего стола и компьютера, чем-то вроде воздушного кармана на идущем ко дну судне, который помогает выжить попавшим в кораблекрушение.
Аккуратно сложив на пирсе одежду, Кристина поежилась от свежего утреннего бриза и подошла к ведущему в воду металлическому трапу. Ступенька… вторая… третья… Вперед! Тело мгновенно напрягается и тут же будто растворяется в воде. И уже нет ее, Кристины, а только эта теплая, бархатистая на ощупь вода, окрашенная восходящим солнцем в опалово-карминный цвет. Кристина набирает полные пригоршни этого сияющего великолепия. Вода лениво, будто нехотя, стекает по запястьям, ручейками просачивается между пальцев, а в ладонях остается бодрость, уверенность и радость – драгоценный подарок моря.
«Завидую я тебе, Кристинка, – сказала как-то соседка, – я вот никак не выкрою времени, чтобы сходить на море!»
Конечно, можно поспорить, рассказать, что при желании время выкроится всегда. Но спорить не хотелось – уж слишком ясно слышался в ее словах неприкрытый подтекст: конечно, ни семьи, ни детей. Можно плавать в свое удовольствие сколько хочешь…
Когда-то Кристина, может, и хотела завести семью и детей, но, похоже, желание это не было взаимным. В народе подобное невезение называют венцом безбрачия, но Кристина считала, что, скорее, дело в изначально завышенной планке.
«Падать – так с коня вороного» – так любила говорить бабушка, и Кристина ждала своего вороного, отметая все прочие масти. И однажды дождалась. Талантливого музыканта с волосами цвета воронова крыла до плеч и глазами, напоминающими предгрозовое небо. Кристина увидела его впервые здесь же, в парке, летним воскресным днем.
Она тогда заканчивала институт и, засидевшись допоздна над дипломом, смогла выбраться на море позже, чем обычно. Когда оно уже пахнет шашлыками, а его размеренное дыхание заглушают звуки музыки, несущиеся из ресторанчиков, подобно ласточкиным гнездам облепивших берег. Все эти неотъемлемые атрибуты курортного сезона раздражали, но Кристина принимала их как должное – не бороться же с ветряными мельницами. Ну, подумаешь, вместо СПА-салона по ошибке забрела в душевую в студенческой общаге. Сама виновата – в следующий раз надо спать поменьше.
Рассуждая так, Кристина дошла по центральной аллее парка почти до самого моря и вдруг услышала звуки, до такой степени не вяжущиеся в ее понятии с окружающим пейзажем, что она даже притормозила, а потом и вовсе остановилась, вслушиваясь в тягуче-пульсирующий ритм. Музыкантов было двое. Пианист на синтезаторе, подключенном к аккумулятору стоящей неподалеку «Волги», и саксофонист играли танго. В какой-то момент пианист оторвал взгляд от клавиш и, бросив на застывшую Кристину насмешливый взгляд, кивнул на раскрытый кофр, в котором ветер пересчитывал мелкие купюры. Денег с собой не было, и, опустив глаза, Кристина побрела дальше, жадно вслушиваясь в догонявшие ее звуки. Ритм ускорился, было в нем что-то интимное, предназначенное только для двоих, и казалось невероятным, что такое может происходить днем, в парке, где полно народу. Однако люди вокруг вели себя так, будто ничего из ряда вон выходящего не происходило, и только Кристина с трудом переставляла ноги, пытаясь справиться с охватившим ее волнением.
Когда она возвращалась, музыканты играли знаменитую джазовую композицию Пола Дезмонда «Take five». Кристина остановилась. Длинноволосый пианист, увидев ее, улыбнулся, словно старой знакомой, и она поняла, что это и есть тот самый конь…
Все произошло тут же, на пляже, через неделю, поздним вечером. Кусали комары, крупная галька больно впивалась в спину, но это были мелочи. Главное – она наконец-то встретила своего принца, самого-самого, единственного, который на всю жизнь. У него даже имя было самое что ни на есть королевское – Артур. Они встречались все лето, каждый вечер, и, глядя на августовские Персеиды, прошивавшие небо серебряными сполохами, Кристина грезила о черноволосом малютке с темно-синими, как у отца, глазами.
А через два дня рядом с музыкантами она увидела девушку. Стройная, дочерна загорелая, в белоснежном платье, больше похожем на майку, и торчащими в разные стороны дредами, она напоминала принцессу из африканской страны. Независимую и свободную от предрассудков. При виде Кристины Артур скорчил мученическую гримасу, и она поняла, что лучше сейчас к нему не подходить.
– Моя прискакала, – недовольно морщась, пояснил он позже на ее немой вопрос. – Почувствовала что-то, видно. Морса принесла, – он кивнул на бутылку, укрытую от солнечных лучей слегка подвяленными жарой лопухами.
– Кто – твоя?
– Не тупи, Кристина, ты все поняла.
Да. Она все поняла. Поняла, что лето кончилось, что она стала взрослой и что больше ничего не будет. Вот только как объяснить это второй Кристине, маленькой глупой девочке, которая плакала внутри нее, не давала заснуть по ночам, постоянно вызывая в памяти прикосновение сильных рук? Шли дни, а она никак не хотела успокаиваться, и тогда Кристина-большая выстроила внутри себя кладовку с толстыми стенами и мощной дверью.
«Больше никаких коней!» – пообещала она Кристине-маленькой, затолкала ее в кладовку и заперла дверь на замок.
Защита диплома и последующие поиски работы послужили амортизатором, смягчившим удар, но его отголоски еще долго бередили сознание Кристины, заставляя делать странные вещи. Например, однажды она сменила косу на дреды.
«Боже!» – только и смогла промолвить бабушка.
А потом как-то само собой получилось, что Кристина с головой ушла в работу. Она полностью оторвалась от обычной жизни, сведя на нет отношения со школьными подругами, но никогда об этом не жалела. Ей была интересна сама работа, а не ее результат. Не было каких-то планов – купить квартиру, поехать в отпуск в дальние страны. Ее любовь к работе стала болезнью, сродни алкоголизму. Как у алкоголика во время употребления спиртного, в процессе работы мозг ее вырабатывал гормоны счастья. Как алкоголик, она испытывала болезненные ощущения в дни, когда не могла работать. Например, в выходные. И тогда она стала приходить на работу по выходным, вызывая одобрение начальства и ропот подчиненных. Но она не обращала внимания ни на то, ни на другое. Работа спасала от жизненных реалий, давала уверенность в себе.
А семья… Ведь если рассудить здраво, что на самом деле есть семья, как не завуалированное рабство, когда человек вынужден делать то, чего ему сейчас делать абсолютно не хочется? Что такого особого может ей дать семья, чего она не в силах сделать для себя сама? Все тот же стакан воды? Она в состоянии заработать денег и, если заболеет, нанять человека, который будет за ней ухаживать и молить Бога, чтобы она жила как можно дольше и продолжала нуждаться в его услугах, а не вздыхать и думать про себя: «Когда же черт возьмет тебя!»
– Светлова, вы меня слышите? – донесся до Кристины мужской голос.
Ее уже давно никто не называл по фамилии – Светлова, все больше по имени-отчеству. На работе только менеджер по персоналу, Людмила, зовет ее просто Кристиной, и то кулуарно, чтобы никто не услышал. А по фамилии? Она попробовала ответить, но не смогла. Горло горело, на грудь будто положили бетонную плиту. С трудом открыв глаза, Кристина постаралась осмотреться. Вроде нет никакой плиты.
– Слышу, – прошелестела она.
Над ней склонилась фигура в маске, зеленом медицинском костюме и такой же шапочке.
Мужчина. Хотя почему она решила, что это мужчина? Вместо лица – сплошная белая полоса. Просто человек-невидимка какой-то. По голосу, что ли?
– Как самочувствие, Светлова? – спросил он искусственно-бодрым голосом.
– Больно, – ответила Кристина.
– Это ничего, – заверил ее врач, – сейчас мы сделаем укольчик…
Почему она решила, что это врач? Потому что ей хочется, чтобы в этой дурацкой больнице хоть кто-нибудь наконец-то занялся ее лечением?
Голова кружилась, и чтобы как-то остановить неспокойно вращающийся мир, Кристина попыталась сесть.
– Не надо двигаться! – врач сделал предупреждающий жест. – Вы были в очень тяжелом состоянии… остановка сердца… нам пришлось…
– Что? Это еще как? – перебила его Кристина. Слова давались с трудом, мысли разбегались, словно застигнутые врасплох тараканы. Ей, деловой и самостоятельной женщине, вдруг сделалось безумно страшно. Как никогда. А еще хотелось отделаться от этого страха, выплеснуть его на кого-нибудь. Хоть на этого самого доктора с лицом человека-невидимки.
– До вашей больницы я была абсолютно здоровым человеком! Слышите меня? Абсолютно! Да я в суд на вас подам! – собрав в кулак все силы, закричала она.
Голос врача сразу стал холодным и чужим.
– Это сколько угодно, – он сделал шаг в сторону и пропал из Кристининого поля зрения.
– Зря вы так, Светлова, – раздался женский голос справа от нее. Кристина повела глазами и увидела Марину. – Доктор вам, можно сказать, жизнь спас. Когда мы на крик вашей соседки прибежали, у вас уже пульса не было.
– Как это не было?! Куда же он, по-вашему, делся?
Говорить было больно и трудно, а еще безумно хотелось спать.
– Это вы завтра у доктора спросите.
Слова медсестры Кристина услышала уже сквозь сон.
Глава 2
Разыгравшаяся к ночи метель все бросала и бросала в стекло пригоршни снега. За окном стыли обнаженные тополя с нанизанными на хрупкие ветки шарами омелы. Сизо-серое неприветливое небо опустилось так низко, что казалось нахлобученным на крышу больницы. Стекло превратилось в ледяную глыбу, от окна безбожно дуло. Ася продрогла насквозь, но не могла заставить себя вернуться в постель. Вот как, значит, умирают люди. Совершенно здоровая, молодая, красивая женщина, такая энергичная – раз, и нет человека. Как будто кто-то наверху, кто распоряжается людскими судьбами, одним росчерком пера исключил ее из списков живых.
