скачать книгу бесплатно
– Ты, Джек!..
– Неужели ты действительно не подозревал этого? Этого я никак не мог предположить! Мне так плохо удавалось скрывать свои чувства… Когда твой отец явился моим соперником, я, конечно, вынужден был отойти на второй план. Я и теперь должен был бы молчать, но это трагическое событие совершенно лишило меня самообладания, и даже ради тебя…
– Замолчи, – прервал Стенхоп, – я пойду один.
Принужденный тон и странное выражение его лица должны были обратить на себя внимание друга, но Джек был слишком занят своими мыслями.
– Ведь то, что я сейчас сказал тебе, не помешает нашей дружбе, не правда ли, Стенхоп? – воскликнул он, сильно волнуясь. – Верь мне, я никогда не забуду, что она вдова твоего отца.
Тот безмолвно протянул ему руку, избегая, однако, встречаться с ним взглядом.
– Не думай больше об этом, Джек, – торопливо сказал он. – Мы оба попали в бурное море и должны показать себя искусными пловцами.
В комнате нижнего этажа, куда вошел Стенхоп, окна были плотно завешены, только слабый блеск огня в камине боролся с этим мраком. Какой-то призрачный вид получали благодаря этому находившиеся здесь предметы искусства и богатая мебель. Эта комната, священная для него по воспоминаниям о его покойной матери, показалась ему теперь такой чуждой, словно он не видел ее никогда раньше. Вместе с тем сладкий аромат цветов, наполнявший ее, отуманил его.
– Как мне благодарить вас за то, что вы пришли? – прозвучал тихий голос. – Я не позволила бы себе побеспокоить вас, но мне необходимо предложить вам несколько вопросов, прежде чем вернется мама. Я жду ее каждую минуту.
Стенхоп подошел ближе к вдове своего отца. Она полулежала на подушках дивана, и ее фигура неясно вырисовывалась в полумраке.
– Как здесь темно, – сказал он, – не приказать ли зажечь газ?
– О, ради бога, не надо света! – воскликнула она с испугом. – Я не в состоянии буду его вынести. Мне хотелось бы, чтобы темная ночь укрыла меня.
– Сударыня, – голос его зазвучал так жестко и холодно, что он сам испугался и продолжал более мягким тоном, – вы желали о чем-то меня спросить, вероятно, о чем-нибудь, касающемся похорон. Прошу вас высказать, чего бы вы желали, и я постараюсь по мере сил это исполнить.
Он услышал легкий шелест ее платья, но она ничего не ответила.
– Я понимаю, что вам нелегко найти слова, – начал он снова, – мы понесли такую внезапную, такую тяжелую утрату…
Вдруг он в испуге остановился. Она быстро поднялась с дивана и подошла к нему.
– Зажгите газ, – попросила она, – я хочу посмотреть на ваше лицо. В вашем голосе звучит что-то чуждое и странное… Или вам тоже пришла мысль, что он как-нибудь узнал…
– Тише, ни слова дальше! – воскликнул Стенхоп, быть может, более суровым тоном, чем желал. – Не будем высказывать громко наших опасений и сомнений. Присяжные признали, что это был несчастный случай. Сохрани бог… – У него перехватило дух от волнения.
– О, если бы это был только несчастный случай! – прерывистым голосом произнесла она. – Вы должны знать, что мучит меня, я не могу больше выносить этого ужаса. Какая-то перемена произошла с ним во время венчания, и таким же он остался во время поздравлений и нашего пребывания здесь, в доме. Как он ни старался казаться по отношению ко мне любезным, внимательным и заботливым, ему не удалось ввести меня в заблуждение хотя бы на одну минуту. Но как могла я думать, что он…
– Постойте, – прервал он, – этот момент ужасен и без искусственного мрака.
Когда он зажег газ, молодая женщина, как бы ослепленная светом, опустила голову.
– Как это ужасно, – едва внятно проговорила она, – быть свободной и в то же время не иметь никаких надежд в будущем.
Он хотел высказать ей свое сочувствие, но словно какая-то таинственная сила принудила его молчать. Она была так хороша в своем горе, которое придало ее обыкновенно гордым чертам выражение женственной кротости и, казалось, сделало ее боязливой и неуверенной в себе. Поверх своего дорогого дорожного костюма она набросила длинную черную шаль, что еще более подчеркивало красоту ее бледного лица, обрамленного пепельно-белокурыми локонами.
– Вы должны были бы молчать о ваших опасениях, – медленно и с усилием сказал он. – Для них нет причины, а наши разговоры только растравляют наши сердечные раны.
– Но я не могу молчать и таить ужас в глубине души. Поговорите со мной, Стенхоп, не оставляйте меня одну с моим страхом и с моим раскаянием. Вы одни только можете помочь мне, никто другой не поймет меня.
Он отрицательно покачал головой.
– Ах, вы не хотите моей откровенности, не хотите меня выслушать! Значит вы уверены, что он узнал мою тайну, которую я скрыла бы от него навсегда, и что это привело его к самоубийству в самый день свадьбы, почти у самого алтаря?
– Я знаю только одно, – возразил он. – Жестокая судьба лишила меня отца, а вас мужа. Не будем пытаться приподнимать покров над этой тайной, так как, что бы мы ни открыли, это только увеличило бы еще нашу скорбь.
Молодая женщина в отчаянии ломала свои белые руки.
– Так это правда, правда! – со стоном повторяла она. – Вечно будет звучать в моих ушах этот выстрел, никогда не изгладится из моего воспоминания вид крови…
Глубокие складки обозначились на лбу Стенхопа. В первый раз взглянул он на нее испытующим взором.
– Быть может, вы правы, – сказал он, – попытка накинуть покров на прошлое и искать утешение в обмане будет напрасной. Мы оба не найдем покоя, пока на сердце у нас останется ужасное сомнение. Будем надеяться, что нам удастся побороть его, если мы пойдем смело ему навстречу. Конечно, для этого нужно мужество, но ведь вы им владеете, не правда ли?
Она наклонила голову в знак согласия, но ее опущенный взор и робкие движения говорили об обратном.
– Вы говорите, что мой отец и вам показался сегодня изменившимся, – продолжал Стенхоп взволнованным, но не враждебным голосом, – а вчера он был таким, как всегда?
– Да, – тихо и почти смиренно прошептали ее гордые губы.
– И за завтраком сегодня утром я не заметил ничего необыкновенного, – подтвердил он. – Но, когда мы в половине двенадцатого поехали в церковь, с ним уже произошла какая-то перемена – я понял это только впоследствии. Что же могло произойти в этот промежуток времени? Может быть, от вас он получил какое-нибудь известие?
– Нет, о чем мне было писать ему? Я знала от вас…
Она остановилась. Что же помешало ей говорить дальше? Собственное ли сердце или холодный вид Стенхопа?
– Я хотела быть ему верной женой, – прерывающимся голосом продолжала она. – Покидая родительский дом, я дала себе клятву, что с этого времени только ему будут принадлежать все мои мысли, все мои мечты. С чистым сердцем шла я рядом с ним, но он был холоден как камень и так погружен в свои думы, что не слышал даже вопроса священника, желает ли он взять меня в жены… он ничего на это не ответил. Никто не обратил на это внимания, и обряд продолжался. Но у меня осталось чувство, что я не повенчана с ним, хотя и должна теперь носить его имя.
Последние слова она прошептала едва слышно.
Если она надеялась, что хотя бы взглядом Стенхоп выразит участие к ее сердечной муке, то ожидания ее не оправдались.
Стенхоп вспоминал теперь только о собственных чувствах в церкви в тот момент, когда новобрачные отошли от алтаря и взгляд отца перешел от жены на него, его сына. В этом взгляде было столько разочарования и отчаяния, что Стенхоп забыл все и едва мог справиться со своим волнением. Воспоминание о том, что могло быть причиной скорби отца, отравляло его сердце. Неужели отец считал его способным на нечестный поступок по отношению к нему?
В то же время в голове молодой вдовы проносились картины, которые не должны были бы в этот печальный день возникать в ее памяти. Не образ умершего мужа вспоминался ей, а юное лицо сына в тот момент, когда она в первый раз увидала его. С этого времени все сразу изменилось для нее; брак, на который она дала свое согласие, стал преступлением, но отступать было уже поздно. И теперь она с тоской смотрела на молодого человека, сознательно или бессознательно бывшего причиной мучительной борьбы, которую ей пришлось пережить. Она думала о своей страсти, о своем позоре, о напрасном старании противостоять властному чувству, которое влекло ее к нему. Наконец все отошло на задний план, осталось только одно воспоминание. Это случилось всего двадцать четыре часа назад, но ей казалось, что с тех пор прошла целая вечность. На одно мгновение они остались вдвоем – и вот тоска и страдание взяли верх над рассудком. Ее принудили к этому браку, и она захотела узнать, решена ли ее судьба безвозвратно. Она не призналась ему в своей любви – о нет! – а только спросила, должна ли она сдержать обещание, данное его отцу, и вступить в союз, к которому не чувствовала сердечного влечения. Когда, пораженный, он не нашел слов для ответа, она стала молить его сказать, что ей делать, потому что сама она совершенно не в силах обсудить свое положение. Пусть он решит ее судьбу, она подчинится его решению. И он сделал это, он сказал, что ее обязанность сдержать слово и дать счастье будущему мужу. Послушание ее повлекло за собой роковые последствия – муж умер, а перед ней стоял этот человек с каменным сердцем, стараясь отнестись к ней терпеливо и не показать своей ненависти. Бледная как полотно она смотрела на него.
– Неужели ваш отец слышал наш разговор?
Стенхоп вздрогнул, но тотчас же оправился.
– Нет, – сказал он, – несколько мгновений спустя мы отправились вместе на прогулку. Он был бодр, весел, с гордостью и нежностью говорил о вас и верил в свое будущее счастье.
На лице ее отразилось страдание, но в то же время у нее явилась новая надежда.
– Так мы, может быть, ошибаемся! Наши опасения преувеличены. Выстрел произошел случайно, и мы должны только оплакивать нашу утрату.
Она смотрела на него с таким боязливым ожиданием, что у него не хватило мужества противоречить ей.
– Верьте этому, – сказал он, – и пусть это послужит вам утешением.
– О да! – воскликнула она решительно. – Я поверю, что на меня не падает ответственность за несчастье. Иначе я не смогу жить.
Он замолчал и посмотрел на дверь. Губы ее дрогнули, когда она это увидела.
– Я уже наскучила вам своими жалобами, – прошептала она. – Скоро должна прийти моя мать, и вы торопитесь уйти. С моей стороны было глупо добиваться этого разговора. Я не имела права беспокоить вас в вашем горе.
– Не говорите так! – воскликнул он, овладев собой. – Я счастлив, если могу чем-нибудь быть вам полезен, и рад случаю выразить вам, как я вас уважаю. Мы теперь члены одной семьи. Я скоро оставлю этот дом, но надеюсь, что вы будете смотреть на него как на ваш собственный.
– Да, – с горечью ответила она, – здесь мой дом. Ради этой роскоши я вышла замуж и должна, по крайней мере, воспользоваться ею.
– Думайте лучше о том, что это положение дано вам покойным мужем, который горячо любил вас, – ответил строго и с достоинством Стенхоп.
– О, как вы великодушны, как благородны! – воскликнула она, заливаясь слезами. – Вернее, я буду делать все, что могу, чтобы заслужить уважение, каким должна пользоваться от всех вдова вашего отца.
Он вышел с почтительным поклоном.
Когда дверь за ним затворилась, она почувствовала, что между ними как бы выросла какая-то стена.
Глава VII
Два пакета
Джек Холлистер нетерпеливо ждал возвращения Стенхопа, у него было что рассказать ему.
– Я обдумал все основательно, пока тебя не было, – начал он, когда друг его вошел в комнату. – Ты должен выслушать мою исповедь до конца, чтобы между нами не оставалось никаких недоразумений. Претендентом на руку Флоры… то есть миссис Уайт, я не выступал никогда, и она не оказывала мне особенного внимания, но я полюбил ее с того дня, когда два года тому назад встретил ее в первый раз на благотворительном балу. Я с радостью отдал бы свою веселую холостую жизнь, скаковых лошадей, яхту, чтобы устроиться с нею вместе в тихом, скромном гнездышке! Но это не отвечало ее вкусам. В сравнении с твоим отцом мои шансы были, конечно, ничтожны. Не знаю, приходило ли ей когда-нибудь в голову, что внешние преимущества не могут вознаградить за разницу в возрасте, но в последнее время, мне казалось, нечто подобное было. Ее помолвка меня ужасно поразила, а сегодняшнее трагическое происшествие окончательно заставило потерять самообладание. Если на любимой тобой девушке женится кто-нибудь другой, в особенности друг, и умирает тотчас после свадьбы, то чувствуешь себя словно его убийцей. Теперь я страшно сожалею и стыжусь своей глупости и ревности, но еще недавно, когда мы все сидели за столом, я желал, чтобы громовой удар разрушил дом и похоронил нас всех под его развалинами.
– Джек!..
– Я должен быть с тобой вполне откровенным, Стенхоп, иначе я никогда не буду в состоянии смотреть тебе прямо в глаза. Я страстно хотел бы теперь пойти к ней, утешить ее, быть для нее всем в жизни, но если бы в моей воле было предупредить несчастье и видеть его снова среди нас полным надежд и горячей любви к ней, каким он был только вчера, я все сделал бы для этого. Веришь ты мне?
– Да-да, – рассеянно пробормотал Стенхоп, расхаживая взад и вперед по комнате. Он думал о том, в каком сложном и запутанном положении они очутились.
– Ты еще не знаешь любви и мук ревности, – продолжал с живостью Джек. – Но если ты когда-нибудь полюбишь, ты поймешь, до какого безрассудства они могут довести человека, даже когда он не встречает сочувствия, и, может быть, простишь меня, Стенхоп!
– Я не порицаю тебя, – был спокойный ответ Стенхопа, – ты всегда останешься добрым по натуре, хотя порывы страсти и могут довести тебя до озлобления.
– Значит, все между нами будет по-прежнему! – с видимым облегчением воскликнул Джек.
И они расстались, горячо пожав друг другу руки.
В то время, когда происходил этот разговор, миссис Гастингс старалась развлечь свою овдовевшую дочь. Эта дама была из тех крикливых, важничающих особ, которые, войдя в дом, совершенно овладевают им. Мир и покой были немыслимы в ее присутствии, даже горем и страданием она рисовалась до такой степени, что они утрачивали свой возвышающий душу характер. Для Стенхопа ее пребывание в доме было невыносимо, и он весь вечер оставался в своей комнате. Только на следующее утро, когда она уехала заказывать траурные наряды своей дочери, он пошел вниз, в рабочий кабинет своего отца. В его душе все еще таились неопределенные сомнения. Ему хотелось прежде всего выяснить, какие события могли произойти в короткий промежуток времени перед самым венчанием, настолько значительные, чтобы заставить такого жизнерадостного человека, как его отец, впасть в отчаяние. Поэтому он велел позвать к себе Феликса и Питера, которые оба давно служили в доме и были преданны семье.
– Вчера отцу должны были прислать письма, Феликс, требующие ответа, – обратился он к старому слуге, – но я не нахожу их ни на письменном столе, ни в кармане его сюртука. Вы принимали вчера почту?
– Конечно, я принес письма, когда вы завтракали. Вы стояли у окна, если вы припомните, когда хозяин читал их.
– Это не те, о которых я говорю, – возразил Стенхоп. Он видел, как отец со спокойным видом, без малейшего волнения отложил их в сторону.
– Со второй почтой пришли только газеты, – уверял Питер, – и я их положил на обычное место. Вот они, кажется… – Он указал на стол, где лежало много журналов и газет.
Стенхоп не ограничился этими расспросами.
– Не приходил ли к отцу какой-нибудь посетитель или посланный с письмом? Я убежден, что перед тем, как поехать в церковь, отец получил важное письмо, которое должно найтись.
Слуги посмотрели друг на друга.
– Мы ничего не знаем об этом, – повторил еще раз Феликс.
– Мистер Уайт написал несколько писем, когда ждал карету, – помедлив минуту, сказал Питер, словно неуверенный в том, что эти сведения пригодятся молодому хозяину. – Он передал их мне для отправки…
– Да-да, знаю, – перебил Стенхоп, – я не о них говорю. Где Жозефина? Быть может, она впускала кого-нибудь, когда вы были заняты?
Позвали горничную и спросили ее, не относила ли она писем и не впускала ли кого-нибудь в рабочий кабинет.
– Нет, – сказала Жозефина, сильно покраснев, потому что боялась молодого, красивого господина. – Правда, кто-то приходил, но он не поднимался наверх. Мистер Уайт не знал этого человека и сказал, что сегодня не может никого принять.
– А он назвал себя?
– Да, но я забыла его имя. Что-то вроде Стюарта, только немного иначе. В руках у него был небольшой пакет.
– Он его оставил?
– Нет, не думаю. Когда я сошла вниз, его уже не было. Вероятно, ему кто-нибудь сказал, что сегодня день свадьбы мистера Уайта.
Феликс и Питер покачали головой. Они не видели приходившего и ничего не слышали о нем.
– Я оставила его в передней, – робко продолжала Жозефина, – быть может, это было нехорошо, но он казался вполне приличным человеком.
Хотя Стенхоп не думал, чтобы этот случай мог иметь какое-нибудь значение, но все-таки хотел основательно разобраться в нем. Поэтому он спросил, в какое время приходил незнакомец. Девушка ответила, что вскоре после десяти часов. Вслед за этим мистер Уайт послал ее в отель «Вестминстер», чтобы передать небольшой пакет. Тогда, вероятно, было половина одиннадцатого. Стенхопу показалось странным, что человек, желавший говорить с мистером Уайтом, принес пакет и что полчаса спустя отец послал прислугу с пакетом же в отель. Может быть, пакет был тот же самый, который видела горничная у посетителя? Он не мог удержаться, чтобы не спросить ее об этом.
Жозефина посмотрела на него широко открытыми глазами. Вероятно, молодой хозяин не расслышал, как она говорила, что незнакомец унес пакет с собой. Но она ничем не выразила своего удивления, а только ответила, что это были совершенно разные пакеты: тот, который она относила, – маленький, завернутый в белую бумагу, а другой, находившейся в руках посетителя, – коричневый и большого размера. Стенхоп мысленно выбранил себя дураком; он решил больше ни о чем не спрашивать и отпустил слуг. Но его все больше и больше занимала мысль, что послал его отец в отель и с каким намерением мог приходить человек с коричневым пакетом. Вдруг он вскочил, пораженный. Как раз сверху в корзине для бумаг, около стола, за которым он сидел, виднелся зеленый шнурок с разрезанным узлом и коричневая оберточная бумага; она еще сохранила форму ящика, который был в нее завернут. Под ней он нашел письма, полученные отцом во время завтрака. Он рассмотрел внимательно коричневую бумагу. Надпись гласила: «Мистеру Уайту»; дальше была приписка: «Вскрыть собственноручно». Это придавало посылке особенную важность. Пораженный своим открытием, он уже собирался позвать Жозефину, чтобы спросить у нее дальнейших разъяснений, как легкий стук в дверь помешал ему привести свое намерение в исполнение. Вошла Флора Уайт, молодая вдова, в руках у нее был завернутый в белую бумагу пакет.
Глава VIII
Белый пакет
Дрожа, положила она его на стол.
– Это сейчас переслал мне владелец отеля «Вестминстер». На верхней обложке написан его адрес, но под ним… Посмотрите, Стенхоп!
Когда была снята верхняя бумага, он увидел хорошо знакомый почерк отца.
Надпись гласила: «Супруге Сэмюела Уайта. Отель «Вестминстер».
– Это он послал мне туда незадолго до свадьбы, в тот час, когда с ним произошла такая сильная перемена. У меня не хватает духа вскрыть этот пакет.
– Разве вы не собирались ехать на юг, а хотели остаться в «Вестминстере»?
– Только на время, необходимое для отдыха.
