скачать книгу бесплатно
Алые Паруса. Бегущая по волнам. Золотая цепь. Хроники Гринландии
Александр Степанович Грин
Коллекционное иллюстрированное издание
Гринландия – страна, созданная фантазий замечательного русского писателя Александра Грина. Впервые в одной книге собраны наиболее известные произведения о жителях этой загадочной сказочной страны. Гринландия – полуостров, почти все города которого являются морскими портами. Там можно увидеть автомобиль и кинематограф, встретить девушку Ассоль и, конечно, пуститься в плавание на парусном корабле. Гринландией называют синтетический мир прошлого… Мир, или миф будущего… Писатель Юрий Олеша с некоторой долей зависти говорил о Грине: «Он придумывает концепции, которые могли бы быть придуманы народом. Это человек, придумывающий самое удивительное, нежное и простое, что есть в литературе, – сказки».
Александр Грин
Алые паруса. Бегущая по волнам. Золотая цепь. Хроники Гринландии
Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
© Вострышев М.И., состав, предисловие, комментарии, 2020
© ООО «Детский книжный», 2020
© ООО «Издательство Родина», 2020
Певец Гринландии
В Вятской губернии, в уездном городке Слободской 11 (23 по новому стилю) августа 1880 года родился Александр Степанович Гриневский, известный в русской литературе под именем Александра Грина (псевдоним он взял от сокращения своей фамилии, так как во время первых публикаций жил по фальшивому паспорту и не мог пользоваться своей настоящей фамилией).
В младенчестве Саша был перевезен в Вятку, где и жил безвыездно до шестнадцати лет. Он рассказывал, что запомнил зимнюю дорогу из Слободского в Вятку, когда покоился на руках матери, внимательно разглядывал звездное небо, и ему казалось, что не он едет, а широкая звездная дорога плывет над ним; она и родила в нем сказку, задумчивость, любовь к прекрасному.
Согласно преданию, по материнской линии он – потомок взятого в плен во время похода императора Петра I шведа Лепке. Отец же его, согласно документам, – дворянин, сын польского помещика Виленской губернии, Стефан Евзибиевич (Степан Евсеевич) Гриневский, еще гимназистом за участие в польском восстании 1863 года был выслан из Витебска в Томскую губернию. Отсюда он перебрался в город Вятку, где проработал 35 лет счетоводом в земской больнице (скончался в 1914 году). Обвенчался он с Анной Стефановной (Степановной) Лепковой 15 сентября 1872 года, за восемь лет до рождения первенца Саши.
«Детство мое было не очень приятное, – писал Грин в автобиографии. – Маленького меня страшно баловали, а подросшего за живость характера и озорство – преследовали всячески, включительно до жестоких побоев и порки. Я научился читать с помощью отца 6-ти лет, и первая прочитанная мною книга была “Путешествие Гулливера в страну лилипутов и великанов” (в детском изложении). Мать тогда же научила писать. Мои игры носили характер сказочный и охотничий. Мои товарищи были мальчики-нелюдимы. Я рос без всякого воспитания».
Правда, одна из младших сестер уверяла, что брат врет – его и пальцем никто не трогал в семье. Может быть, она и права, ведь Грин – сказочник, ему удачная выдумка важнее реальности.
В 1889 году Саша поступил в Вятке в подготовительный класс Александровского реального училища. Хотя он оказался способным к учебе мальчиком, журнал инспектора пестрит замечаниями в его адрес: «Вел себя неприлично при выходе из училища», «Принес в класс игрушку», «Смеется и шалит за уроками»…
В 1891 году 11-летний Саша был исключен из респектабельного Александровского училища за сочинение и чтение товарищам стихов, зло высмеивающих преподавателей. Отец с трудом устроил сына продолжать образование в городское 4-классное училище. Шалить мальчик и здесь не перестал, но учился прилежно.
Грин вспоминал: «Городское училище было грязноватым двухэтажным каменным домом. Внутри тоже было грязно. Парты изрезаны, исчерчены, стены серы, в трещинах; пол деревянный, простой – не то, что паркет и картины реального училища. Здесь встретил я многих пострадавших реалистов, изгнанных за неуспешность и другие художества. Видеть товарища по несчастью всегда приятно… Вначале, как падший ангел, я грустил, а затем отсутствие языков[1 - В городском училище не изучали иностранные языки.], большая свобода и то, что учителя говорили нам “ты”, а не стеснительное “вы”, начали мне нравиться».
В январе 1895 году мать Саши скончалась от чахотки, и отец вскоре снова женился. Родительских отношений к уже подросшему первенцу Степан Евсеевич не изменил – оставался с ним добр и участлив. Но с мачехой Александр не поладил, и отцу пришлось снять для сына комнату в другой части города.
Закончив в 1896 году городское училище, 16-летний Александр Гриневский завершил свое регулярное образование. Он покинул отчий дом, надеясь поступить в Одесские мореходные классы. Но опоздал, прием документов уже был закончен. От дальнейших попыток учиться где-либо юноша отказался. Деньги, которые дал на дорогу отец, закончились. Он стал бродяжничать, нанялся матросом на пароход «Платон», курсировавший по маршруту между Одессой и Батуми. Но реальная жизнь в море не имела ничего общего с той, о которой он мечтал, в профессии «морского волка» не оказалось ничего романтичного – тяжелая однообразная работа по поддержанию судна в чистоте и строгая дисциплина. Александр разочаровался и спустя рукава выполнял свои служебные обязанности, ничему не научился на судне, даже вязать морские узлы.
Весной 1897 года он совершил свое единственное заграничное плавание, добравшись на судне «Цесаревич» до Александрии. В конце этого плавания Александр не выдержал тяжелой морской службы, разругался с капитаном и заканчивал рейс уже не членом команды, а пассажиром. Сойдя на берег, он решил вернуться домой.
Александр вспоминал: «По возвращении из Одессы я прожил дома до июля 1898 года. За это время я всячески пытался найти занятие: служил писцом в одной из местных канцелярий, переписывал роли (для театра), некоторое время посещал железнодорожные курсы, был банщиком на станции Мараши (шестьдесят верст от Вятки), переписывал по заказу отца ведомости годового отчета земства… Но не было в жизни мне ни места, ни занятия».
И тогда начались многолетние скитания Александра по России в поисках заработка и приключений. Некоторое время он трудился в рыболовецкой артели, работал на золотых приисках и лесосплаве на Урале. Пришлось испробовать профессии шпагоглотаталя в цирковом балагане, грузчика, землекопа… Но никакая работа не устраивала молодого Гриневского, ему было скучно в реальной повседневности.
В марте 1902 года Александр Степанович добровольно пошел в армию рядовым в 213-й Оровайский резервный пехотный батальон, расквартированный в Пензе (воинскому призыву он не подлежал как первенец в семье). «Моя служба прошла, – вспоминал он, – под знаком беспрерывного и неистового бунта против насилия. Мечты отца о том, что “дисциплина сделает меня человеком” не сбылись. При малейшей попытке заставить меня чистить фельдфебелю сапоги, или посыпать опилками пол казармы (кстати сказать – очень чистой), или не в очереди дневалить, я поднимал такие скандалы, что не однажды ставили вопрос о дисциплинарных взысканиях».
Солдат из Александра Гриневского вышел такой же никудышный, как и моряк. Из-за своих пререканий с командирами и недисциплинированности он то и дело попадал в карцер.
Не выдержав жесткой солдатской муштры, унижений и оскорблений, рядовой Гриневский в ноябре 1902 года совершил побег из батальона при участии эсеров, которые использовали его в армии как своего партийного связного и агитатора. Перейдя на нелегальное положение, Александр, получив партийную кличку Долговязый (хотя он был среднего роста – 177 см), разъезжает по России с пропагандой эсеровских взглядов, посещает Симбирск, Нижний Новгород, Тверь, Тамбов, Екатериновлав, Саратов, Киев.
Эсер Н.Я. Быховский вспоминал: «Долговязый оказался неоценимым подпольным работником. Будучи сам когда-то матросом и совершив однажды дальнее плавание, он великолепно умел подходить к матросам. Он превосходно знал быт и психологию матросской массы и умел говорить с ней ее языком. В работе среди матросов Черноморской эскадры он использовал все это с большим успехом и сразу же приобрел здесь значительную популярность. Для матросов он был ведь совсем свой человек, а это исключительно важно. В этом отношении конкурировать с ним никто из нас не мог».
В конце концов, в Севастополе в ноябре 1903 года за революционные призывы, с которыми выступал перед черноморскими моряками, Александр Гриневский был отправлен в тюрьму, где просидел в одиночной камере больше года. Петербургская тюрьма «Кресты» стала для него кошмаром, самым тяжелым испытание судьбы.
Еще до ареста Долговязый стал бросать любовные взгляды на эсерку Екатерину Бибергаль по прозвищу Киска. Профессиональная террористка с миловидным личиком не смутилась и объявила себя невестой Долговязого. Когда жених оказался в тюрьме, она подкупила тюремщика и подготовила побег, но нерасторопный жених не сумел в нужный момент выйти с тюремного двора.
В марте 1905 года Гриневский был приговорен военно-морским судом к ссылке в Сибирь на десять лет. Но 21 октября 1905 года в России была объявлена амнистия за политические преступления, и он был выпущен на свободу.
Долговязый напомнил Киске о старой помолвке, но она отвергла посягание на свою личную свободу и заявила протест любовным вздохам товарища по партии. Тогда Долговязый не нашел ничего лучшего, как выстрелить в нее. К счастью, пуля, пробившая грудную клетку бывшей невесты, засела неглубоко, и вскоре после операции Киска встала на ноги. С Долговязым за свое ранение она не расправилась, даже не донесла полиции, кто в нее стрелял. У Киски в это время была цель поважнее – подготовка покушения на великого князя Владимира Александровича, за что она и была вскоре отправлена на каторгу.
Проживая по фальшивому паспорту, Александр не утратил связи с эсерами, и в январе 1906 года в Петербурге вновь был арестован и отправлен в ссылку в городок Туринск Тобольской губернии, откуда сразу же сбежал и направился в родной город.
В Вятке Александр раздобыл новый чужой паспорт и вернулся на жительство в Петербург. Вскоре он женился на выпускнице Бестужевских курсов Вере Павловне Абрамовой, навещавшей его по линии Красного Креста, когда он сидел в петербургской тюрьме. С эсеровскими затеями было покончено.
За четыре последующих года жизни в столице Грин успешно занимался литературным творчеством, познакомился с петербургскими литературными кругами, вышел из-под опеки эсеров. Он сближается с писателем А.И. Куприным, с журналистами А.И. Свирским, Е. Венским.
Первые рассказы Грина появляются в 1906 году: «В Италию», «Заслуги рядового Пантелеева», «Слон и Моська».
В 1908 году вышел в свет первый сборник рассказов Александра Грина «Шапка-невидимка» с подзаголовком «Рассказы о революционерах». Писатель изобразил знакомых ему по политической борьбе эсеров как людей психологически надломленных, подверженных современному мировоззрению революционных декадентов и террористов. Сам же автор исповедует в это время жизнелюбие, гуманистическую заповедь «Не убий», воспевает красоту природы.
В 1910 году Грин издал свой второй сборник с немудрящим названием «Рассказы». Здесь прозаик еще робко нащупывает свой особенный художественный почерк, путешествуя по темным закоулкам человеческой души, пытается говорить о важном и главном, отметая бытовые подробности. Критики назовут его стиль «психологической фантастикой».
Однако 27 июля 1910 года за проживание по чужому паспорту и бегство из ссылки следует новый арест. Два года со своей первой женой Верой Гриневской (во втором замужестве Калицкая), с которой он обвенчался уже будучи арестованным, писатель проводит в ссылке в городе Пинега Архангельской губернии и (последние два месяца ссылки в Архангельске). Грин пишет в Пинеге несколько рассказов и отсылает их в столичные журналы (наиболее интересны из них «Позорный столб», «Жизнь Гнора», «Трагедия плоскогорья Суан»).
В середине мая 1912 года Грин возвратился в Петербург, где проживает уже на законных основаниях, но под негласным наружным наблюдением полиции. Иногда он уезжает на месяц-другой в Москву и в другие города. Из ссылки писатель привез с собой множество новых рассказов. Сотрудничал в дореволюционные годы с десятками периодических изданий разных политических направлений и даже вовсе не имевших этих направлений, где напечатал несколько сотен своих прозаических и поэтических произведений. Далеко не каждое из них было высокохудожественным, но лучшие отличились глубоким психологизмом и имели большое социальное звучание: «Зурбаганский стрелок», «Возвращенный ад», «Дьявол Оранжевых Вод»… Регулярно появлялись и книги писателя.
В прозе Александра Грина удивительно своеобразно сочетались реальность, подчас трагическая, с фантазией о человеческом счастье, с мужественными и свободными людьми, населяющими призрачные, выдуманные автором приморские города – Зарбаган, Лисс, Гель-Гью… Одно время литературные критики даже подозревали, что Грин не сам пишет, а ворует рассказы у зарубежных писателей. Успокоились лишь, узнав, что Александр Степанович никакими языками, кроме русского, не владеет.
Были у Грина немало и истинных почитателей. Один из самых горячих из них – литературовед, сотрудник журнала «Русское богатство» Аркадий Горнфельд. Он писал: «Нынешнего читателя трудно чем-нибудь удивить; и оттого он, пожалуй, и не удивился, когда, прочитав в журнале такие рассказы г. Грина, как “Остров Рено” или “Колония Ланфиер”, узнал, что это не переводы, а оригинальные произведения русского писателя. Что ж, – если другие стилизуют под Боккаччо или под 18 век, то почему Грина не подделывать под Брет Гарта. Но это поверхностное впечатление; у Грина это не подделка и не внешняя стилизация: это свое. Свое, потому что эти рассказы из жизни странных людей в далеких странах нужны самому автору; в них чувствуется какая-то органическая необходимость – и они тесно связаны с рассказами того же Грина из русской современности: и здесь он – тот же. Чужие люди ему свои, далекие страны ему близки… Грин по преимуществу поэт напряженной жизни. И те, которые живут так себе, изо дня в день, проходят у Грина пестрой вереницей печальных ничтожеств, почти карикатур. Он хочет говорить только о важном, о главном, о роковом: и не в быту, а в душе человеческой. И оттого как ни много крови льется в рассказах Грина, она незаметна, она не герой его произведений, как в бесконечном множестве русских рассказов последних лет; она – только неизбежная, необходимая подробность…»
Нелюдимый Грин крепко сдружился с уже известным писателем Александром Куприным. Отчасти их взаимопониманию служило обоюдное увлечение «зеленым змием». Но, конечно, не только эта слабость способствовала их крепкой дружбе. Приятелями Грина также числились поэт Михаил Кузьмин и прозаик Михаил Арцыбашев.
Большинство литературных критиков с оттенком презрения называли Грина иностранцем в русской литературе, о чем он болезненно переживал: «Мне трудно. Нехотя, против воли признают меня российские журналы и критики; чужд я им, странен и непривычен… Но так как для меня перед лицом искусства нет ничего большего (в литературе), чем оно, то я и не думаю уступать требованиям тенденциозным, жестким более, чем средневековая инквизиция».
Большим радостным событием для Грина стал выход в 1913–1914 годах в издательстве «Прометей» трехтомника его сочинений. Правда, газеты и журналы довольно пренебрежительно отзывались о его «экзотической фантастике». Но писатель уже имел своего собственного читателя, которого не смущали презрительные отзывы любителей «чистого искусства» или «либерального натурализма».
Живший в 1914 году Петрограде одном доме с Грином (на углу Пушкинской улицы и Невского проспекта) писатель И.С. Соколов-Микитов вспоминал: «Мы встретились в маленькой пивной на Рыбацкой улице Петроградской стороны. Грин был в старой круглой бобровой шапке, в потертом длинном пальто с меховым воротником. Сухощавый, некрасивый, довольно мрачный, он мало располагал к себе при первом знакомстве. У него было продолговатое вытянутое лицо, большой неровный, как будто перешибленный нос, жесткие усы. Сложная сетка морщин наложило на лицо отпечаток усталости, даже изможденности. Морщин было больше продольных. Ходил он уверенно, но слегка вразвалку. Помню, одной из первых была мысль, что человек этот не умеет улыбаться».
Отвечая на анкету «Что будет через 200 лет?» («Синий журнал», 1914, № 1), Грин представлял мир будущего гораздо менее романтичным того, о котором писал свои книги: «Я думаю, что появится усовершенствованная пишущая машинка. Это неизбежно. Человек же останется этим самым, неизменным. Вперед можно сказать, что он будет делиться на мужчину и женщину, влюбляться, рожать, умирать. Леса исчезнут, реки, изуродованные шлюзами, переменят течение, птицы еще будут жить на свободе, но зверей придется искать в зверинцах. Человечество огрубеет, женщины станут безобразными и крикливыми более, чем теперь. Наступит умная, скучная и сознательно жестокая жизнь, христианство (официально) сменится эгоизмом. Исчезнет скверная и хорошая ложь, потому что можно будет читать мысли других. И много будет разных других гадостей…»
В 1914 году Грин становится сотрудником журнала «Новый сатирикон», Он пишет ради заработка множество сатирических заметок и фельетонов. Аркадий Аверченко, возглавлявший журнал, снисходительно покровительствовал ему и называл его: «господин заядлый пессимист».
Отвечая в начале 1915 года на анкету «Журнала журналов» «Как мы работаем», Грин писал: «Как я работаю? Только со свежей головы, рано утром, после трех стаканов крепкого чая, могу я написать что-нибудь более или менее приличное. При первых признаках усталости или бешенства бросаю перо. Я желал бы писать только для искусства, но меня заставляют, меня насилуют… Мне хочется жрать».
Писательница и революционерка Лариса Рейснер, встречавшаяся с Грином в редакции созданного ею в 1915 году журнала «Рудин», вспоминала о нем с оттенком иронии: «Грин, трезвый, в невероятно высоком и чистом воротничке, который, впрочем, скоро снял и спрятал в карман, грел возле печки, полной трескучего пламени, свое веселое и безобразное лицо. Смелый путешественник, описавший жаркое небо и дикие леса юга из своей комнатки в желтых вонючих ротах[2 - Роты — так назывались окрестности Измайловского проспекта с расположенными вокруг него улицами.] и ни разу не видевший в жизни ни одного лица, действительно похожего на то, что ему снилось, – наконец чувствовал великое успокоение. Сумасшедший, он был среди своих. Целая куча, целый сноп безумцев окружал его так, как брызжущие искры окружали черное, покрытое трепещущим синим пламенем, медленно и неудержимо пылающее дерево. Никого не пугала смелая сжатость его слога. Никто не сомневался в роскошных видениях, которые ему доставляли странные музы – голод и алкоголь… Любовь и творчество сделали из агонии Грина дикий и великолепный закат. Косые лучи, падая из-за разорванных обезумевших туч, озаряли трагическим блеском его любимый пейзаж: море, острова и людей лучшей породы».
В охранном отделении Грин числился политически неблагонадежным, и с началом 1-й мировой войны за ним время от времени даже устраивали слежку. Донесения о нем скучны и однообразны: «купил булок», «вышел с покупкой», «посетил дачу», «около дачи сидел и прогуливался»…
За непочтительный отзыв в ресторане об императоре Николае II началось преследование писателя, и он от греха подальше в декабре 1916 года переехал из Петрограда в «тихую заснеженную Финляндию». Хотя, по правде говоря, в это время только ленивый разве не возмущался вслух последним российским императором.
Узнав о Февральской революции 1917 года, Грин пешком по шпалам (поезда тогда перестали ходить) вернулся назад. Революционный переворот Александр Степанович принял с восторгом. Но прошло несколько месяцев, и он заявляет в печати: «В моей голове никак не укладывается мысль, что насилие можно уничтожить насилием». В его статьях и фельетонах зазвучали контрреволюционные нотки.
Осенью 1918 года гражданской женой Грина становится Мария Долидзе. Но спустя несколько месяцев он с ней расстался. В январе 1919 году писатель, наконец, получил благоустроенную комнату в бывшем доме барона Гинцбурга на Васильевском острове.
Осенью 1919 года сорокалетнего уже известного литератора Александра Грина забирают в Красную Армию. Он служит в караульной команде по охране обоза и амуниции в Витебске и его окрестностях, затем в телефонной команде в городе Остров Псковской губернии. Пробыв в армии около полугода, Александр Степанович чуть было не погиб от крайнего истощения и туберкулеза. Самовольно вернулся в Петроград в марте 1920 года и сразу попал на больничную койку с сыпным тифом. Справившись с болезнью, он получает комнату в Доме искусств на Мойке, где продолжает жить отшельником, несмотря на обилие соседей-литераторов. Один из них, Вениамин Каверин, вспоминал: «В ленинградском литературном кругу был одинокой, оригинальной фигурой. Высокий, худощавый, немного горбившийся, он отличался от других обитателей Дома искусств уже тем, что все они куда-то стремились, к чему-то рвались. Он никуда не рвался».
В революционном красном Петрограде, где жители умирали от голода, холода и эпидемий, а сводки с фронтов были безрадостными, когда рушился привычный миропорядок, вечно мрачный, похожий на похоронного факельщика в своем длинном черном сюртуке Александр Грин пишет феерию «Алые паруса» – о надежде, о радости, которая бродит где-то рядом с человеком. В декабре 1920 года он уже читает почти законченный роман в кружке литераторов. Но вышли в свет «Алые паруса» лишь в январе 1923 года. На публикацию откликнулась «Красная газета»: «Милая сказка, глубокая и лазурная, как море, – специально для отдыха души. Грин любит музыку, маскарад, экзотику, все необычайное и непохожее на действительность, но в свои произведения он обязательно вносит душу, жизнь».
В предисловии к «Алым парусам», вышедшим в 1944 году в серии книг «Библиотека краснофлотца», Константин Паустовский писал: «Сейчас, в дни войны, когда наша победа и будущее зависят от нашего мужества, от преданности Родине, от нашей культурности и силы, книги Грина, помогающие нам воспитывать в себе эти качества, являются по сути своей подлинными оборонными и боевыми книгами».
В 1920 году был написан и один из лучших рассказов Грина об одиночестве в холодной пустыне – «Крысолов».
В декабре 1920 года Грин оформил в загсе развод с первой женой, с которой они разошлись еще семь лет назад и в мае 1921 года женился на 26-летней вдове Нине Николаевне Коротковой (в девичестве Миронова, во втором замужестве Гриневская), которая оставалась его верной спутницей до самой кончины писателя.
Поэт Всеволод Рождественский вспоминал о Грине начала 1920-х годов: «Внешность у него была в то время мало располагающая к себе. Худощавый, подсохший от недоедания, всегда мрачно молчаливый, он казался человеком совсем иного мира. Многие, знавшие его только внешне, отказывали ему даже в интеллигентности, говорили, что он похож на маркера из трактира, на подрядчика дровяного склада и т. д. Но таким был Грин для тех, кто знал его очень мало. Он словно сам заботился о том, чтобы окружить себя атмосферой неприязни, отгородиться нарочитой грубостью от всякого непрошенного вмешательства в его внутренний мир. Годы бесприютной скитальческой жизни и порою полуголодного существования даже в относительно благополучные для литераторской среды времени приучили его к настороженности и осторожности. И мало кто из знавших его в то время подозревал, сколько настоящего светлого лиризма было в его душе, сколько подлинной любви к человеку».
В годы нэпа возобновили работу частные издательства, была издана книга рассказов Грина «Белый огонь». Весной 1923 года журнал «Красная нива» напечатал новый роман Грина «Блистающий мир», над которым он работал с осени 1921 года. Его главным героем стал летающий человек. Получив солидный гонорар, Грин с женою отправился в поездку по местам своей юности – в Севастополь и Ялту. В Гражданскую войну эти места были окрашены алой кровью Белой и Красной армий, но об этом Грин не размышлял, он погружался только в свой мир сновидений.
В мае 1924 года, продав в Петрограде, уже ставшим Ленинградом, недавно приобретенную и отремонтированную квартиру, Грин с женою переезжают жить в Крым – в Феодосию. К осени 1924 года они купили собственное жилье – квартиру на Галерейной улице (ныне в ней музей Грина). С ними вместе поселилась мать жены.
О. Воронова вспоминала: «Его квартира в Феодосии была увешана иллюстрациями к старинному французскому изданию плавания Дюмона Дервиля. Вообще, увлекался всем таинственным».
Здесь были написаны романы «Золотая цепь» (1925), «Бегущая по волнам» (1926), «Джесси и Моргиана» (1929), а также несколько новых сборников рассказов.
В послереволюционном периоде творчества Грина заметна рука зрелого мастера, предпринята попытка соединить мечту с действительностью. Так в «Бегущей по волнам» органично слились воедино черты авантюрного романа и фантастики, романтики и мистики, всего того, что было лишь намечено в прежних произведениях.
Пессимистические настроения писателя в полной мере отразились в последнем романе «Дорога никуда» (1930).
Тематика произведений Грина, где нет и намека на коммунистическое воспитание, возмущают как советских литературных деятелей, так и партийных чиновников. Его редко публикуют, отговариваясь, что это «несвоевременно», он влачит с женой полуголодное существование.
В 1927 году частный издатель Л.В. Вольфсон начал издавать 15-томное собрание сочинений Грина, но вышли только 8 томов – нэп закончился, Вольфсон был арестован.
В октябре 1927 года Грин ответил на анкету «Писатели дома» журнала «30 дней»:
«Я опишу один день. Встал в 6 ч. утра, пил чай, пошел в купальню, после купанья писал роман “Обвеваемый холм”, читал газеты, книги, а потом позавтракал. После этого бродил по квартире, курил и фантазировал до обеда, который был в 4 дня. После того я немного заснул. В семь часов вечера, после чая, я катался с женой на парусной лодке; приехав, еще пил чай и уснул в 9 ч. вечера. Перед сном немного писал. Так я живу с малыми изменениями, вроде поездки в Кисловодск. Когда сплю, я вижу много снов, которые есть как бы вторая жизнь».
Дополняют картину распорядка дня в Феодосии воспоминания жены: «Так вот, проснувшись рано, я первым делом иду в комнату Александра Степановича. Вчера он писал или размышлял допоздна. По полу и по столу раскиданы окурки, пепел. Воздух кисло-застоявшийся. Распахиваю окно, собираю окурки и пепел, мою пол и, вымыв, снова разбрасываю окурки по полу, но в меньшем количестве, чем прежде. Александр Степанович не разрешает, чтобы его комната убиралась, чтобы в ней мылся пол. Не потому, что он неопрятен, внутренне он ничего не имеет против чистоты и порядка, как в жилье, так и во внешнем виде, но он жалеет меня. Ему кажется, что мыть пол – труд для меня непосильный. А мне нетрудно. Но зато, когда он придет в комнату, пол будет сух, воздух чист, в окно веет запахом моря. Он войдет в свою комнату, и дух его возрадуется, а моей работы он не заметит, так как внимание его не въедливо на такие мелочи».
В 1930 году Грин продал просторную квартиру в Феодосии и вынужден был из-за нищеты поселиться в тесной мазанке в небольшом городке Старый Крым.
Юрий Олеша рассказывал: «Его комната была выбелена известью, и в ней не было ничего, кроме кровати и стола. Был только еще один предмет… На стене комнаты – на той стене, которую, лежа в кровати, видел перед собой хозяин, – был укреплен кусок корабля. Слушайте, он украсил свою комнату той деревянной статуей, которая иногда подпирает бушприт! Разумеется, это был только обломок статуи, только голова, – будь она вся, эта деревянная дева, она заняла бы всю комнату, может быть весь дом, и достала бы до сада, – но и того достаточно: на стену, где у других висит зеркало или фотографии, этот человек плеснул морем».
В ленинградском журнале «Звезда» в 1931 году была напечатана «Автобиографическая повесть» Грина. В ней только чуточка правды и никакой искренности, никакого раскаяния писателя за мученическую жизнь рядом с ним самых близких ему женщин. Более правдив он был в своих художественных произведениях, о чем говорил: «Если потомки захотят меня хорошо узнать, пусть внимательно меня читают, я всего себя вложил в свои произведения».
Последние два-три года Грин почти ничего не писал. Часто наведывается в Москву, реже в Ленинград, выпрашивая гонорары или авансы. И везде – губящий его алкоголь, богемные компании. Он писал о радости жизни, но повсюду притягивал к себе горе. Все, что можно было продать, он продал.
Скончался писатель на 52-м году жизни от рака желудка 8 июля 1932 года. За полгода до своей кончины, вспоминая пройденный 25-летний творческий путь, он говорил: «Когда я осознал, понял, что я художник, хочу и могу им быть, то всю свою последующую жизнь я никогда не изменял искусству, творчеству: ни деньги, ни карьера, ни тщеславие не столкнули меня с истинного моего пути; я был писателем, им и умру…»
После смерти книги Грина появлялись все реже и реже, а в 1945 году их издание и вовсе прекратилось.
В 1956 году имя Александра Грина вновь зазвучало в положительном ракурсе. Литературовед Марк Щеглов в статье «Корабли Александра Грина (журнал «Новый мир», 1956, № 10) писал: «Судьба произведений А. Грина сложна и неустойчива. Его творчество имеет и влюбленных поклонников, и брюзгливых отрицателей. Последним удалось сделать то, то книги А. Грина сейчас почти неизвестны широкому читателю, а идеологическая репутация этого давно умершего художника до сих пор колеблется где-то на опасной грани… Корабли, бегущие по волнам в рассказах А. Грина, бегут неведомо куда и неведомо зачем, но ведь всегда в этом мире добрым и могучим людям найдется, что делать и куда направить парус. Излюбленные герои А. Грина – добрые и немного таинственные капитаны, в душе которых патриархальное благородство соседствует с современной утонченностью чувств и естественным демократизмом».
С начала 1960-х годов начинается расцвет популярности изрядно подзабытого писателя Александра Грина.
Грин – создатель вымышленной страны, которая благодаря критику Корнелию Зелинскому в 1934 году получила название «Гринландия» (сам Грин это слово не использовал, оно состоит из его фамилии и части названия разных стран – Гренландия, Ирландия, Голландия). В этой стране происходит действие многих его произведений, в том числе самых известных его романтических книг – «Бегущая по волнам», «Алые паруса», «Золотая цепь». Первым произведением о Гринландии считается рассказ «Остров Рено», появившийся в 1909 году. Море для Грина не деталь пейзажа, а метафора сложных человеческих страстей. Он говорил: «До конца дней своих я хотел бы бродить по светлым странам моего воображения».
Гринландия – полуостров, почти все города которого являются морскими портами. Может быть, он находится где-то на морском побережье Китая, или, может быть, Австралии. Там можно увидеть автомобиль и кинематограф, встретить девушку Ассоль и, конечно, пустится в плавание на парусном корабле. Там много городов – Аламбо, Гель-Гью, Зурбаган, там можно подняться на Солнечные горы, искупаться в реке Адара, прокатиться по Синнигамской железной дороге, спуститься в Западной пирамиды рудники…
Писатель Андрей Платонов утверждал: «Грин придумывает целые страны, города, проливы, моря, имена людей и самих людей не ради пустой игры, не ради освобождения своего перенапряженного поэзией воображения. Грину необходимо, чтобы его люди жили в “специальной” стране, омываемой вечным океаном, освещенной полуденным солнцем, потому что автор, обремененный заботами о характеристике своих оригинальных героев, должен освободить их от всякой скверны конкретности окружающего мира».
Гринландией называют синтетический мир прошлого… Мир, или миф будущего… Условный миф ХХ века, который создал волшебник Грин.
В литературно-мемориальном музее Александра Грина в Феодосии находится рельефное панно, изображающее карту Гринландии. Карту создал художник и скульптор Савва Бродский, а расстояния между городами рассчитаны по произведениям Грина одним из создателей музея Геннадием Золотухиным.
Наверное, именно об этой сказочной стране говорил еще задолго до рождения Александра Гриневского поэт Михаил Лермонтов:
В уме своем я создал мир иной
И образов иных существованье;
Я цепью их связал между собой,
Я дал им вид, но не дал им названья…
Михаил Вострышев
Легендарные парусники
«Летучий голландец»
«Летучий голландец» – легендарный парусный корабль-призрак, который не может пристать к берегу и обречен вечно скитаться по океану. Уже несколько веков «Летучий голландец» вселяет страх в мореплавателей всего мира, встреча с ним – плохое предзнаменование. Об этом вечном морском скитальце рассказывают множество легенд. Все они сходны в том, что корабль и экипаж были прокляты за грехи своего капитана. Моряки других судов видят корабль-призрак только издалека и, кроме того, что это большой безмолвный парусник, ничего о нем сказать не могут.
«Герцогиня Цецилия»
Винджаммер (буквально «выжиматель ветра») – последнее поколение крупных коммерческих парусников, появившихся в конце XIX века (их длина достигала 100–140 м). Стальные мачты позволили выше поднять паруса и увеличить парусность. Резко возросло их грузоподъемность, возросла скорость. Перевозили винджаммеры чаще всего недорогие насыпные грузы (селитру, гуано и руду). Одним из специфических грузов, которые перевозили только парусные суда, были пианино. Дело в том, что вибрация корпусов при работе судовых двигателей крайне негативно сказывалась на настройке музыкальных инструментов.
Одни из самых красивых и быстроходных винджаммеров – «Герцогиня Цецилия», построенная верфью Рикмерса в 1902 году и названный в честь герцогини Цецилии Макленбургской, супруги прусского кронпринца Вильгельма, наследника престола. Барк первоначально ходил из Германии в Южную Америку, но с началом Первой мировой войны был интернирован в Чили и лишь в 1920 году возвращен Германии. Там ему работы не нашлось, и за 20 тысяч долларов его купил финский судовладелец Густав Эриксон с переводом его на австралийскую линию, где судно себя великолепно зарекомендовало. Однако в 1936 году ночью в штиль парусник сел на мель у берегов Южной Америки, и его решили не восстанавливать. С него сняли часть деталей, остальное разрушили волны.
Принцесса Цецелия Макленбург-Шверинская. Художник Филип де Ласло. 1908
«Санта Мария»
Реплика (копия судна) «Санта-Мария» в Фуншале, Португалия
«Санта-Мария» – флагманский корабль (каракка), на котором Христофор Колумб в 1492 году открыл Америку. Это судно длиной не более 25 метров, с четырьмя мачтами, вместимостью не более сорока человек. «Санта-Мария» насчитывала пять парусов, которые при благоприятной погоде могли придавать судну довольно высокую скорость. Судно также отличалось высокой устойчивостью во время шторма. Последнее плавание этого легендарного парусника состоялось на Рождество 1492 года – он потерпел крушение у берегов Гаити. Обломки корабля использовались при строительстве поселения, основанного на этом месте 6 января 1493 года.
Христофор Колумб
«Виктория»
«Виктория» – самый знаменитый в истории парусный корабль, совершивший кругосветное плавание под командованием Фернана Магеллана (началось 20 сентября 1519 г. и завершилось 6 сентября 1522 г. под командованием Хуана Себастьяна Элькано). Магеллан – человек, который сумел поддерживать дух своих матросов на протяжении многомесячного изнурительного путешествия, во время которого он сам погиб. Из пяти парусников, вышедших из испанского порта Санпукар-де-Беррамеда, лишь «Виктория» завершила кругосветку и вернулась в родной порт с оставшимися в живых восемнадцатью моряками.
