скачать книгу бесплатно
– Пока, папа.
* * *
… В кабинете следователя, помимо него самого, сидел оперативник и две женщины в гражданском, как выяснилось позже, представительницы опекунского совета. Следователь все-таки установил, что допрашивать меня еще нельзя и сегодня пригласили представительниц. Спрашивал он тоже, что и вчера оперативник. Я повторила все, что видела и знала. Потом он разложил передо мной десяток фотографий, на которых я опознала всех четверых, что были вчера. В милиции знали кто они, но никак не могли их «взять». Следователь закончил допрос и ко мне обратилась одна из представительниц.
– Скажи, Настя, у тебя есть кто-то из родных? – спросила она.
– Нет, – ответила я.
– Но ты же понимаешь, что тебе всего 14 лет и ты не можешь жить одна. Я думаю, уже сегодня ты должна поехать с нами, – говорила представительница с явным безразличием.
– Но как же похороны? – растерянно спросила я.
– Похороны возьмет на себя государство, а ты пока побудешь у нас. Возможно, найдется семья, которая захочет тебя удочерить, – было видно, что ей глубоко наплевать на меня, она просто делала свою работу.
«Интернат! Сегодня! Сейчас! Нет!!!»
Я обреченно посмотрела на Германа.
– Уже есть семья, которая готова удочерить Настю, – уверенно сказал он.
– И что же это за семья? – язвительно спросила представительница.
– Марк Генрихович и Марта Аскольдовна Гретман. – все так же уверенно отвечал Герман.
(Гретман – здесь и далее, произносится через «э» – Грэтман).
Услышав эту фамилию, представительницы, как-то поутихли, впрочем, как и следователь, которому Герман предъявил паспорт, когда мы вошли в кабинет, он даже разрешил Герману присутствовать на допросе.
– К вам, в опекунский совет они смогут подъехать через неделю, – продолжал Герман. – И похороны мы организуем сами. Когда мы можем забрать тела покойных? – он обратился к следователю.
– Я думаю, около полудня, сегодня, – ответил следователь.
– Всего доброго, – сказал Герман присутствующим в кабинете следователя, взял меня за руку и вывел из кабинета.
Началась сумасшедшая суета. Дом все еще был опечатан и родителей привезли домой к соседке, с которой дружила мама.
Похороны организовал Герман, точнее похоронное бюро, которое Герман проплатил. Родителей привезли и внесли в дом. Я готова была сойти с ума, увидев их.
«Папа! Мама! Мамочка!»
Я бросилась к гробу матери и начала рыдать, не замечая никого вокруг.
– Мама! Мамочка! – кричала я, обнимая ее гроб. – Мамочка! Милая моя, не оставляй меня одну! – горько и жалобно рыдала я у гробов родителей, не желая отходить от них.
Герман взял меня за плечи, пытаясь поднять меня от гроба.
– Пусти! – кричала я. – Я не хочу уходить от них! Я не хочу оставаться без них!
Я хочу с ними! Мама!!!
Герман перестал отстранять меня от гробов, просто держал за плечи. Я безудержно рыдала еще минут сорок, целуя то отца, то маму.
– Мамочка, папочка заберите меня с собой! Не оставляйте меня одну! Ну, пожалуйста!
В комнату вошли мужчины, пора было выносить гробы из дома.
– Не-е-е-е-т! – закричала я.
Герман изо всех сил прижал меня к себе. Соседка подала ему стакан с успокоительным, он взял его и поднес к моим губам.
– Настенька, выпей, маленькая моя, – тихо сказал он.
– Как мне жить дальше, Герман? – спросила я, выпив успокоительное и посмотрев на него.
Он не знал, что мне ответить и снова крепко обнял меня.
Напившись успокоительных, я перестала истерить, лишь крепко сжимала ладонь Германа, который не отходил от меня ни на минуту.
Стоя на кладбище, перед покойными родителями, я уже не рыдала и не убивалась. Я смотрела на маму и думала: «Ну как же так, мамочка? Как я теперь одна? За что тебя больше нет со мной?» В душу закрадывалась пустота. Пустота и тупая, ноющая боль в груди и все… Душа кричала, разрываясь от боли, но я не могла плакать, вместо слез на щеках, в душу забиралась жестокость. Лишь несколько слезинок скатилось по моим щекам, когда я в последний раз целовала родителей. Позже, став старше, я не позволяла себе плакать никогда, боль, поселившаяся в сердце, не давала этого сделать, вместо слез на глазах в душе становилось все больше жестокости.
«Сегодня я осталась совсем одна. Что дальше?»
Поминальный обед для соседей заказали в кафе. Мы с Германом туда не пошли, отправились к нему домой. Приехав, он наскоро накрыл стол, поставив на него бутылку водки. Налив рюмки, он протянул одну мне, я растерянно взяла ее, не решаясь выпить.
– Ты ни разу не пила? – удивился Герман.
– Нет, – сухо ответила я.
– Я не настаиваю, но я бы на твоем месте выпил, – сказал он.
Как ни странно, но выпила я легко. Наверное, состояние было настолько отрешенное, что даже водка, сегодня, была «водой».
– Тебе очень плохо? – спросил меня Герман, наблюдая, как легко я «опрокинула» первый в жизни стакан водки.
– Не знаю. Какая-то, до сих пор неведомая мне, тупая ноющая боль в груди. Боль и пустота, – ответила я. – У меня хватит сил жить дальше, но я не знаю как. Против меня закон, а я совсем одна, что со мной будет в интернате, я даже представить не могу, как я смогу там жить.
Герман сидел напротив меня и, взяв мои ладони в свои, внимательно посмотрел мне в глаза.
– А, как же я, Настя? Ты совсем не воспринимаешь меня всерьез?
– Ты хочешь, чтобы тебя посадили из-за меня? Малолетки, Герман, не рядовой гопстоп и просто откупиться, вряд ли удастся, даже тебе.
– Ты разве не слышала, что я сказал дамам из опеки?
– Да, сегодня тебе удалось запудрить им мозги и они меня отпустили, но через неделю они снова станут искать меня и найдут, – мрачно ответила я.
– А я никому не пудрил мозги, я говорил серьезно, – возмутился Герман.
– Ты с ума сошел?
– Ты против?
– Я против того, чтобы ты сошел с ума.
Я встала и начала убирать со стола, водка не дала желаемого результата – я была напряжена и расстроена, да и Герман тоже. Он встал из-за стола, прошел до окна и закурил, я подошла и обняла его со спины.
– Герман, я очень благодарна тебе за все, что ты сделал для меня. Я не хочу расставаться с тобой, очень не хочу, но ты же знаешь – чудес не бывает.
Он повернулся ко мне лицом.
– Я докажу тебе, что бывают, – уверенно сказал он.
– Все, давай, хотя бы сегодня, не будем больше об этом говорить, – я готова была сорваться. – Что ты, сам меня удочеришь? – съязвила я и ушла в ванную.
Передо мной стояла еще одна проблема – мне нужно было вымыть голову. Мою длинную и густую косищу, всегда мыла и расчесывала мама и, как теперь с этим справляться я не знала. «Мама, мамочка – я снова ощутила пустоту одиночества. – Как же я теперь без тебя? Ничего, я сильная, я справлюсь. Я обязательно справлюсь со всем, что выдаст мне судьба и, когда-нибудь, я найду этих уродов. Найду! И каждому из них вспорю брюхо!»
Я набрала ванну до половины и безуспешно пыталась «выстирать» свои волосы, но, по-моему, у меня получалось лишь запутать их.
Я простояла, согнувшись над ванной минут 20 и ничего толкового у меня не выходило. В глаза попала пена, мне пришлось их закрыть. Волосы путались и расплывались по ванне, спина затекла и ныла. Я злилась от своей беспомощности и от злости готова была придушить сама себя. В полголоса кленя свою беспомощность, я не услышала, как дверь ванной открылась. Герман наблюдал, как безуспешно я борюсь со своими волосами.
– Тебе помочь? – спросил он.
Я вздрогнула от неожиданности. «Герман! Господи! Я голая! В одних лишь трусах!» Мне было очень стыдно, я закрыла грудь руками.
– Не смотри! Выйди, пожалуйста! – попросила я.
Он продолжал стоять.
– Настя, перестань. Ты же не справишься сама. Давай помогу.
Он снял футболку и подошел ко мне. Я готова была сгореть со стыда. В отличии от некоторых своих подруг, я не гуляла с парнями. Даже мама не видела меня голой, я не снимала бюстгальтер, когда она мыла мне голову. Я не знала, что делать – справиться сама, я не могла. Герман склонился надо мной.
– Настя, не бойся меня. Я помогу тебе и выйду. Хорошо?
Я кивнула, не в силах сказать ни слова. Герман ловко собрал мои волосы, вымыл и прополоскал их так, будто делал это постоянно. Затем он замотал мою голову полотенцем. Я стояла, зажмурив глаза и закрывая грудь руками. Герман вышел из ванной, я открыла глаза. «Господи, какие еще, сегодня, меня ждут потрясения?» Я домылась и вышла из ванной, Герман, улыбаясь, посмотрел на меня и сам ушел в душ.
Пока я мылась, он расстелил пастель – одну?! Вчера я была в таком шоке, что мне было все равно где голову приклонить, но сегодня?
Когда он вышел из ванной, я сидела на краю постели и, так же безуспешно, пыталась расчесать волосы. Я подняла голову и взглянула на него, из одежды на нем было лишь, намотанное на бедра, полотенце. Мои щеки запылали с новой силой. На этот раз он не спрашивал, нужна ли мне помощь, сам видел, что нужна, просто взял из моих рук щетку для волос, я встала, чтоб ему было удобнее. Запутала я их, конечно, основательно, но Герман, не торопясь, бережно прочесывал каждую прядь.
– Прежде, мама тебе помогала? – спросил он.
– Да, и мыла и расчесывала, теперь, наверное, придется обрезать, – с тоской ответила я.
Расчесав волосы, Герман сплел их в косу.
– Не нужно ничего обрезать, – он нежно посмотрел мне в глаза. – Я буду тебе и мамой и папой…
Я не дала ему договорить.
– Герман! Ты опять?
– Хорошо, – спокойно сказал он. – Об этом говорить будем завтра.
«Да, не о чем здесь говорить» – подумала я.
Он потушил верхний свет, включил ночник и присел на постель, облокотившись спиной на подушки. Я стояла и не знала, что мне делать, что вот так, запросто лечь к нему в постель?
– Настя, – он пристально смотрел на меня.
«Какой он все-таки добрый и милый» – подумала я, посмотрев на него, продолжая стоять в полной растерянности.
– Насть, ты так и будешь стоять? Спать ты тоже, стоя будешь? – он смотрел в мое растерянное лицо, понимая, что я не знаю, как поступить. – Присядь, пожалуйста, рядом со мной.
Я покорно подошла и присела рядом с ним.
– Настя, ну, перестань уже, бояться меня, – тихо и нежно сказал он.
– Я не боюсь, – робко ответила я.
– Боишься, я же вижу и я не понимаю почему.
Он взял меня ладонью за подбородок и попытался поцеловать меня, но ему удалось лишь слегка коснуться моих губ, я отпрянула от него.
– Я не… – я не знала, как ему сказать.
Многие мои подруги уже спали с парнями, некоторые с его друзьями и он знал об этом. Он, видимо, и обо мне думал то же, а я?… Он внимательно смотрел на меня, все еще не понимая мою неприступность. Я посмотрела ему в глаза.
– Герман, я… Я… еще никогда…
Теперь запылали его щеки, он удивленно смотрел на меня.
– Какой же я дурак, – прошептал он. – Настенька, милая прости, – он обнял меня и нежно поцеловал в щеку. – Я – кретин. Девочка моя, я еще сильнее люблю тебя.
Теперь он не знал, что ему делать, мы сидели, облокотившись на подушки, он просто держал меня за руку.
– Теперь ты меня боишься? – пошутила я.
– Ну, да, – признался он, одной рукой он обнял меня за плечи, другой, ладонью тихонько коснулся моей щеки. – Настенька, милая моя я очень люблю тебя, безумно хочу тебя, но я, никогда не сделаю тебе плохо. Если ты не хочешь, если ты не готова скажи, я не буду настаивать. Если ты, поэтому не хочешь ехать со мной, не стоит, Настя, я не трону тебя. Я буду ждать столько, сколько будет нужно. Хочешь, я уйду в другую комнату? Скажи, Настенька, – он смотрел мне в глаза нежным взглядом, полным любви.
Я думала о том, что завтра он уедет, меня заберут в интернат, возможно, мы никогда больше не увидимся…
– Нет, – тихо сказала я. – Не уходи.
… Нежно – нежно он целовал мои губы… тихонько сняв с меня халат, он обнимал мои плечи… Мне было стыдно, я была напряжена, он чувствовал это.
– Настенька, милая, – шептал он, нежно целуя мою шею, плечи. – Не бойся, девочка моя… Доверься мне, Настенька…