скачать книгу бесплатно
– Придержи перепелочку, Брага, я пока пришлого телка освежую.
Нечай не стал дожидаться, пока к нему подойдут, сам скакнул вперед, поднырнув под занесенную руку. А после ударил кулаком в лохматое межбровье. Пень более не поднялся. А вот за вторым бродягой Нечай не углядел, жахнул пятерней наотмашку только почуяв, как трещит распоротый сбоку зипун.
Обернулся круто, схватил разбойника за грудки и разбил плешивую голову о первую подвернувшуюся березу. «Прости, матушка, не серчай…»
Краем глаза увидел, как третий срамник девушку отпустил и рванулся своим на подмогу. Этого Нечай приласкал дважды, потом кинул через себя и замер, расслышав костный хруст в хребте супротивника.
Некому теперь было нападать, а по правому бедру Нечая обильно текло липкое, красное, вынимало силу, остужало дух…
– Пырнул же тебя, тварюга, – ругнулась Нелада, задирая край набрякшего от крови полушубка. – Ложись на бок, рану перетяну, а то вовсе ослабнешь. Тьфу, пакость! Острие-то заговоренное, долгонько помает, тут нужен чистый огонь…
Кряхтели вороны на сучьях в ожидании скорого пира, мерещились за стволами серые тени и безжалостные волчьи глаза, рядом всхлипывала Нелада, опять бранилась, била себя кулачком в грудь, вроде, молиться начала. Или просить…
– Вставай, богатырь, надобно нам идти.
– В сон клонит, – удивляясь себе, медленно рассудил Нечай, – в глазах темно, ног не чую. Оставь, не тревожь, маленечко отдохну.
– Четвертым тут лежать наметился, лис да волков ждешь или пока воронье не слетится с округи? А вот не допущу! Берись за шею, ну-у, коряжина тебя задери, руку дай, обопрись на меня. Чего пялишься зря? Знаю, что хороша, только свататься не в пору.
– Откуль у тебя за спиной крылья? На небо меня заберешь? – еле разомкнул сухие губы Нечай.
– Чудится тебе, богатырь… А может, и нет, – усмехнулась ведунья, – до зимовейки дотащимся, руду остановим, так имя свое тебе назову – заветное, родовое – никто, кроме бабушки Белояры его не знал, не слыхал, а тебе скажу. От муки и позора избавил. Век помнить буду.
– Добро… – выдохнул Нечай, собирая силы.
Изредка пятная снежок бурыми пятнами крови, в синих сумерках они миновали лога, вышли к реке и немало брели вдоль берега по холму к заброшенной охотничьей избушке в еловой роще.
Запружинила под ногами рыжая хвоя, совсем тихо стало.
– Прадед мой еще зимовейку ставил, хотел лес корчевать и разбить поля. Покосы тут тоже славные. Надорвался и помер, а внучка его Белояра место запомнила, травы здесь собирала, снадобья варила, призывала Богов, – сбивчиво поясняла Нелада. – Много бабушка знала, хотела и мне Темные ворота открыть, да не пришлось… Знать, самой придется искать. А мы с тобой покуда пришли.
Зимовье ожидало неприметно под огромной елью с покосившейся набок верхушкой. Мимо проскочишь, не заметишь тесаных бревен, почерневших от многих лет, обросших мхом и серым лишайником.
Ведунья помогла Нечаю улечься на единственной лежанке в горенке и, приоткрыв оконную прорезь, занялась печкой. Опять что-то шептала, нашаривая впотьмах кремень и кресало.
– Приветь гостей, дедушко, укрой-обогрей от лихого люда, от дикого зверя.
Брызнула искра, родился огонь, жадно облизал трубочку береста, еще попросил… Скоро нашел сухие ольховые дровишки, накинулся с довольным гудением. Или то сосны шумели в тяжелой голове Нечая.
Он открыл глаза и увидел над собой белое лицо ведуньи, – полные губы будто вымазаны в клюквенном соке, до того красны. Вот приоткрылись, родив доброе слово:
– Сбегаю за водой, наломаю лапника и живо поправлю тебя. Глотни пока козьего молочка, дай голову подержу.
И снова руки ее показались ему лебедиными крыльями, что сейчас мягко касались взопревшего лба с прилипшими завитками волос, утирали щеки и подбородок.
– Имя назвать хотела… – напомнил Нечай.
– Позже скажу.
– Не обмани.
– А тебе зачем?
– Догадку проверить охота… Про себя лебедушкой зову, – точно в полусне открылся, так бы не посмел.
– Хворый ты, ну, чего вцепился, обожди – вернусь, чистым рядно рану укрою, словами зашью, как Белояра учила. Не впервой…
– Ладушка…
– Помереть не смей, мне вечный укор будет!
От ее грозного упреждения Нечай твердо жить вознамерился, но до рассвета томил его недуг, трясло в ознобе, выворачивало суставы, плющило кости. Да еще грезилось, что скрежещет по дранкам крыши когтистый филин, сторожит молодецкую погибель.
– Держи меня при себе, ладушка… – стонал Нечай. – Не отдавай Желтоглазому… рано еще мне…
Услыхала, приникла к груди, в который раз зашептывая беспокойную рану: «Прочь поди, лихоманка болотная! Забери восьмерых сестер, сгиньте от нас Огнея, Трясея, Ломея, Навея… Жилы вам не тянуть, кости не крушить, тело не рушить…».
В тяжком мороке видел он, как сбросила ведунья нижнюю рубашку и чертила вокруг себя раскаленным ножом, а потом широко развела руки и повернулась, открывая воспаленному взору Нечая свою наготу.
Сердце его на миг затаилось бельчонком в родном гнезде, а после заметалось вспуганной куницей. Снежными холмиками с неспелыми клюквинами сосков белели перед ним груди, отсветы огня золотили темный пушок в межножье.
"Дай Род силы!"
Под густыми тонкими бровями смело глядели пронзительные глаза травницы. Полыхая лицом, Нечай смежил веки, лишь когда почуял, что девушка легла к нему, согревая гибким, молодым телом, – кожа к коже, уста к устам. И хотел бы обнять в ответ, да Нелада отвела его ослабевшие руки, ласково приказала:
– Тихо лежи, слушай меня, пей меня, набирай крепость, к зорьке родишься заново.
Потом смело поладила его твердый живот, прохладной ладонью накрыла повязку в боку, ниже пальчиками скользнула и, ощутив под льняной пестрядью явный мужеский интерес, усмехнулась, будто бы запоздало стыдясь.
– Погоди штаны стягивать, еще не женился…
– Да я только пояс проверить хотел, тайная сила в нем скрыта, – задыхаясь от девичьей близости, ответил Нечай.
Закипала кровь, растворяла-плавила недуги, взамен ковала новые помыслы и желанья.
«И вовсе она не тоща – белая, ладная, шелковая, как молоденькая косуля на взгорке – лебедушка моя… толченой земляникой подмышки пахнут, а груди, наверно, сладки на вкус, ежели забрать в рот. И я ровно коряга валяюсь, толку нет… А, может, нарочно морочит меня леший, в урочище свое заманил, голой девкой дразнит… Ишь, филин в оконце смотрит…»
– Потрачен ножом твой пояс, завтра зашью, – зевнула ведунья, прикрыв шубейкой бедро и ловчее пристраиваясь к плечу Нечая.
Он шумно сглотнул, попросил бредово:
– Ты филина-то гони отселе… пусть летит к зароду мышковать, Спирька завтра опять волков караулить будет… Ох, забота… в город мне надо идти…
– Вместе пойдем. Тебя ведь Нечаем звать? Мне жена брата твоего сказала. Добрая баба, только глупая – душу ты ей растравил, плакала о тебе. Другой зазнобы в селище не оставил?
– Нет у меня никого… Ладушка, а чего сюда Желтоглазый смотрит… пужни ты его лучиной, а то сам поднимусь.
– Закрыто оконце, не бойся! – отчего-то довольно засмеялась ведунья, блеснули под припухшей верхней губой зубы-жемчуга, – Никому тебя теперь не отдам, ни лешему, ни пешему, ни бабе глазливой, ни девке трепливой… Спи, Нечаюшко, одолели мы чужой наговор.
– Так открой имя свое, – засыпая, попросил он, уложив наконец непривычно слабую ладонь на теплое девичье колено у себя в паху.
– Скажу, если обещаешь таить. Лебединым криком нарекла меня матушка, выпуская из чрева, а потом ушла по небесной тропе в Верхний мир. Бабушка тогда много слез пролила, и стала я для нее Неладой. Так все и зовут.
Думаешь, всегда мы в здешних Ощипках жили? Э-э, нет. Род наш берет начало от Каменного пояса или Рипейских гор, как кличут на торгу иноземцы. Да ты спишь, Нечай… Завтра доскажу. Ежели ночь припомнишь.
Глава 4
Лебедь Белая
Махнул глухарь черным крылом – пролетела ночь, сдвинул красные брови – занялся малиновый рассвет. Нелада ранешенько поднялась, снова каменку топила, травы запаривала, – вился к открытому оконцу черный дымок от сгоревших еловых веток. Пахло смолистыми шишками и зверобоем.
Жар у Нечая спал, теперь жажда томила и одолевали разные думки. Правда ли ведунья спала на его плече без одежи? Гладила ли тонкими пальцами по колючим запавшим щекам, целовала – шептала за ухом… И ведь не спросишь прямо, рассердится или примет за обиду. Итак напужалась вчера. Очень уж хотелось начать разговор с самого простого.
– Смутно помнится мне, ты сказку недосказала. Про дальний лес и высокие горы. Озеро лебединое, тайное.
Нелада села к нему на лавку с горячей кружкой в руках, – такая же строгая и неприступная, как в первый вечер знакомства.
– Про озеро слова не было!
– Значит, приснилось… – притворно тяжко вздохнул Нечай.
Подобрела ведунья, начала расспрашивать сон, пришлось ему выдумывать сходу.
– Мнилось кругом зеленое лето. Будто прячусь я за кустами и слежу лебедей на воде. Они плещутся, играют, а потом перья на бережок сбрасывают и обращаются в пригожих девиц.
– Так вот кого ты караулил на самом деле! – усмехнулась Нелада.
– Я ж только одним глазочком глянуть на чаровниц… Порадоваться, что есть на нашей земле диво такое светлое.
– А крылья у самой баской красть не думал?
– Зачем? – удивился Нечай.
– Чтобы ласками выкупала, – зло бросила ведунья. – Чтобы слезы лила и кланялась, как ей без крыльев-то к батюшке в заветный терем отправляться.
– Не держал в уме худой мысли, – тихо, но твердо ответил Нечай без запинки.
И тогда блеснул в ее темных глазах знакомый ласковый огонек, дрогнули полные губы, напомнив об истоме ночной, когда прижималась к нему легким, прохладным телом, манила девичьей свежестью, обещала унять муки, держала живую душу в руках.
– Значит, досказать басенку о том, как покинул наш род вольные луга перед Большим камнем? Только в ней печали пополам с радостью будет довольно.
Так вот, жил в одном селище мужичок – сметливый да работящий и женка ему под стать – проворная да бережливая. Было у них трое сыновей – помощников. Настал срок – старших удачно женили и отпустили жить своими избами, а младшему-то любимому сынку долго не могли присмотреть невесту. Парень хотел красивую забавницу, отец искал богатую да в хозяйстве спорую, мать – покорную и услужливую невестку. Все села перебрали окрест – нет такой, чтобы все приметы совпали.
Летом заметил отец, что в овсяное поле у реки повадились дикие лебеди. Приказал младшему сеть раскинуть, и однажды попалась в нее белая лебедушка. Схватил ее парень за крыло, занес нож, а она вдруг обернулась девушкой невиданной красы.
Очи потупила, высокая груди со страху ходуном ходит, а на шее каплями крови запеклось ожерелье самоцветных камней.
– Замуж пойдешь за меня?
– Пойду.
Всем угодила нечаянная невеста. Оказалась скромна и молчалива, к труду приучена и песни петь мастерица. К тому же приданое за собой принесла – то самое ожерелье больших денег на торгу стоило. А самое главное, про родичей ничего не сказывала, значит, никто не проверит, как молодушке живется в новом дому. Не проверит – не заступится…
Решив, что сиротку безропотную пригрели, селяне не спешили ее доченькой называть, нагружали работой без малого роздыху.
Едва зорька займется, мать велит печи топить, воду таскать, хлеба ставить, лен трепать, отец гонит скотину доить, огород полоть, а муженек просит петь и плясать – сердце веселить, а после расшить сорочку нарядным узором.
Металась меж ними лебедушка – дурнела лицом, тощала телом, каждому хотела угодить в новой семье, а по ночам лила горькие слезы, вспоминала раздольное девичье житье вместе с сестрами. Как водили хороводы на песчаном бережке, как мамушка перед сном русы косы расчесывала с приговором:
– Не летай к людям, не балуй на полях, не дари сердце чужому-холодному, после вспокаешься да крепки силки назад не отпустят.
Мочи нет, собралась Лебедушка за водицей на реку, а там забросила ведерки в кусты и взмолилась высоким небесам:
– Сестрицы мои милые, не оставьте погибать глупую, сбросьте по перышку…
Услышали ее сестры, спустились ниже, просьбу исполнили, слезы утешили.
Трижды приходила к реке Лебедушка, долго просила подмоги и втайне плела себе новые крылья. Муж что-то заподозрил, взял кожаную плеть, отправился следом.
Видит, сквозь осоку знакомое платье виднеется – белая холстина, красный узор. Взыграло ретивое, затуманился гневом взор.
– Отвечай, негодная, куда каждый день ходишь, кому себя даришь?
Кружат над текучей водой мелкие пуховые перышки, ветер полощет на мостках длинные пустые рукава, играет цветным подолом. А с чистых небес среди лебединого гомона послышался знакомый голосок. Ласковый и печальный.
– Прощай, человек! Не умел любить, не умел беречь, Оставайся век горевать…
Страшно закричал парень, а после заплакал навзрыд. Упал на траву и лежал бревном до потемок. А дальше, должно быть, вернулся домой – отец с матерью уж стары, а хозяйство большое. Придется другую жену искать.
Нелада резко прервала рассказа, перекусывая зубами нитку, которой зашивала змеиный пояс. Любо было смотреть, как плавно движутся ее руки, разглаживая затейливые петли узора.
– Откуда у тебя эта вещица занятная?
– С рожденья при мне, – охотно ответил Нечай. – Подкидыш я, про своих родных ничего не знаю, а про тех, кто взрастил-выкормил слова худого не скажу.
– Однако ж уходишь из родной деревушки, не желаешь с братьями дружбу водить. Мир не берет. – Словно острой иголкой кольнула душу.
– Ты лучше скажи, что дальше с Лебедушкой стало, – сухо попросил Нечай.
– А что стало? Вернулась под батюшкино крыло, народила деток. Отселе и род наш пошел – всем хорош да удачлив, ликом мы белы, очами светлы, волосом русы. Правда, люди стали часто тревожить угодья, пускать стрелы каленые в белых лебедей, разорять гнезда. Оттого мы перебрались дальше от Каменного пояса, переняли человечьи повадки и здесь поселились. Первую зиму туго пришлось, не зря нас языкастые соседушки прозвали ощипанными. Вот и селищу название дадено…
– Чудно складываешь! – похвалил Нечай. – Одно в толк не возьму, ежели все вы белы и меж собой дружны, почему ты с темной косой одна по лесу шастаешь. Нарочно ищешь беду…
– А я галкой народилась в лебяжьей стае. Матушку уморила в родах, бабушку не проводила по чести, пока слепцы в чаще проверяла да рябчиков стерегла. Одно слово – неладная…
– Зато людям пользу несешь, травы знаешь, недуги лечишь, – утешал Нечай, стараясь коснуться ее опущенной руки.
– Белояра хотела перед смертью мне Навьи врата открыть, просила дом не покидать надолго, чуяла, что скоро накинется смертный полог. А я сбежала утром на малый час, охотиться страсть люблю, сама плету сети и ставлю силки, душу птичью мне не жаль – совсем как тому молодцу, что Лебедушку в черном теле держал.
