banner banner banner
Книга о бесценной субстанции
Книга о бесценной субстанции
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Книга о бесценной субстанции

скачать книгу бесплатно

Жизнь превратилась в уродливую пародию на саму себя. Увлекательное приключение сменилось бессмысленным блужданием в потемках, и я застряла в этом квесте совсем одна. Название моей второй книги казалось теперь жестокой шуткой. Куда бы я ни обращалась, что бы ни предпринимала – новые лекарства, новые врачи, позитивное мышление, мантры, – мне так и не удалось найти выход из мрачного лабиринта.

Мы по-прежнему ездили по врачам. Состояние Эйбела ухудшалось. Только через год прозвучало: «ранняя деменция». Но это был не диагноз, а всего-навсего описание проблемы. Причину так и не выяснили. Он терял рассудок, и никто не знал почему. Чуть позже мы услышали еще одну версию – раннее проявление болезни Альцгеймера. Другие светила пришли к выводу, что это «деменция неясного генеза». Один добрый и честный невролог признал, что совершенно не понимает, в чем дело: мол, для таких ужасных и крайне редких заболеваний пока не придумали специальные термины. Свое откровение он оценил в восемьсот долларов.

Лекарств не существовало. О выздоровлении даже речи не шло. Медицина могла лишь немного замедлить развитие болезни, но не повернуть ее вспять. На КТ и МРТ все было чисто. Реальный диагноз никто так и не поставил.

Я не стала сообщать Эйбелу заключение врача, принявшего меня в модном офисе возле Юнион-сквер в Сан-Франциско. Вернулась домой и сказала, что доктора списали всё на повышенное давление и стресс. Эйбел тут же забыл о разговоре и никогда больше не интересовался своим здоровьем.

В тот вечер я сказала ему, что встречаюсь с подругой в баре. Вместо этого вышла на улицу, завернула за угол, села на бордюр и проревела несколько часов.

Приходилось врать докторам и говорить, что мы женаты. В таких случаях все равно никто не требует доказательств, тем более что вскоре это стало правдой. Мы поженились в мэрии, во время унылой формальной церемонии – на случай, если доказательства все же потребуются. Чтобы я могла на законных основаниях говорить с лечащими врачами и заниматься его финансами. Не уверена, что Эйбел вообще понимал, где мы.

– Мы женимся, – повторяла я как заведенная. – Теперь мы муж и жена.

Эйбел кивал – так же, как на приглашение к завтраку. Он тогда уже почти перестал говорить.

От лекарств ему становилось только хуже, и я перестала их давать. Мы посещали сеансы иглоукалывания в Чайнатауне, ездили к остеопату в Лос-Анджелес и к народной целительнице в Аризону. Я часами сидела в интернете, выискивая сведения о новых методах лечения в Швеции, об особых диетах и волшебных травах. Мы испробовали всё. Ничего не помогало.

Деньги утекали как песок сквозь пальцы. Мы больше не написали ни строчки. Эйбел теперь с трудом мог прочитать информацию на пачке овсяных хлопьев. Время больничного, который он взял в университете, истекало. Мне пришлось разорвать его контракт, а значит, он терял основной источник дохода, если не считать пару сотен долларов авторских отчислений ежегодно. И теперь нужно было искать деньги для оплаты страховки. Лишь одна его коллега связалась со мной, чтобы выразить сочувствие, – молодая женщина, которой Эйбел помог защититься.

«У меня просто нет слов. Сердцем я с вами», – написала она. Может, и правда хотела оказать поддержку. Но почему-то ограничилась отправкой записки по почте.

К счастью, через пару месяцев после проявления симптомов муж перестал осознавать происходящее. Поэтому не мог понять, чего лишается. Когда прошел год после постановки диагноза, он уже не мог читать собственные книги. Много спал, слонялся по дому, смотрел фильмы. Редко испытывал гнев или печаль. Просто постепенно терял себя. Хотя явно не скучал по собственной личности.

А вот я скучала. Безумно! У меня не было ничего и никого дороже – ни семьи, ни близких. Я хотела невозможного: вернуть прежнего Эйбела. И, судя по всему, мне предстояло мечтать об этом до конца дней.

Прошел еще один год. Теперь Эйбел в основном сидел в кресле, уставившись в пустоту: он почти не говорил, не мог сам принять душ или приготовить еду. Деньги таяли на глазах. Моя книга по-прежнему продавалась, но все хуже и хуже. Некогда стабильный доход превратился в едва заметный ручеек. С каждым месяцем платить аренду становилось сложнее. К тому же продолжать жить в городе было небезопасно для Эйбела: стоило ему выйти из дома, как он моментально терялся. Однако попытка надеть на него браслет с личными данными вызвала гнев.

– Я не… – повторял он снова и снова, выхватывая свою руку. – Я не…

Мысль так и осталась незаконченной.

Предстояло решить, какой из немногих вариантов медицинской помощи выбрать. Заведения, предлагающие длительный уход, были либо непомерно дорогими, либо отличались ужасными условиями. Золотой середины не существовало. В лучшем случае он получал бы качественный уход, не понимая, где находится. Или же заработал бы пневмонию, грипп или пролежни и умер в одиночестве, прежде чем я нашла способ его вылечить. Именно это я и собиралась сделать – даже если пришлось бы искать всю жизнь.

Через два года после появления симптомов муж с трудом мог закончить фразу. Я собрала все оставшиеся деньги, продала имущество и купила дом с участком на севере штата Нью-Йорк. Эйбел часто бывал здесь в детстве – раньше дом принадлежал его двоюродному брату. Какие-то воспоминания могли по-прежнему храниться в отдаленных, наименее поврежденных участках мозга. Его родной город находился ближе к Кливленду, ну а тот, в котором обосновались мы, – в трех часах езды без пробок от Нью-Йорка. Платежи по ипотеке составляли половину стоимости аренды в Окленде. К тому же неподалеку жили двоюродные братья-сестры и родители Эйбела: я думала, они захотят быть рядом, попытаются помочь. Как же я ошибалась! Никому не нравится общество таких, как мы. Родители навещали раз в год, другие родственники – и того реже. Зато прилегающая к дому обширная территория была огорожена, так что муж мог спокойно повсюду бродить. Как я и рассчитывала, благодаря остаткам мышечной памяти он и в самом деле без проблем ориентировался в доме. Хотя всего через несколько месяцев оказался прикованным к инвалидному креслу, и все потеряло смысл.

Я не стала обращаться в агентство для помощи с переездом. Теперь мы не могли позволить себе лишние траты. Деньги ушли на оплату бесполезных курсов лечения и на покупку никому не нужного дома. Так что пришлось самой паковать вещи. Лишь немногие из друзей вызвались помочь. Большинство прекратили общение, как только Эйбел заболел. Этого следовало ожидать… Я без сожаления вычеркнула их из нашей жизни.

Мое сердце продолжало разбиваться, пока в один прекрасный день от него больше ничего не осталось. Вся моя жизнь лежала в руинах. За годы болезни мужа я потеряла последнюю родственницу – тетю. Она оставила мне в наследство пять тысяч долларов и «убитый» трейлер в Седоне. Все, что мне было дорого, исчезло.

Мы загрузили пожитки в грузовик и наняли водителя, чтобы тот отвез нас на другой конец страны. Тогда я и стала продавать книги. Я не могла забрать с собой все – только самые ценные и любимые. Однако, когда мы въехали в новый дом и оказались на мели, мне пришлось продать и их. Так началась моя карьера букиниста.

Этот провинциальный городок был красивым и благоухающим; летом его наводняли толпы туристов, а зимой он становился холодным, пустым и враждебным. Небольшой фермерский дом начала прошлого века мне понравился, хотя у меня не хватило ни денег, ни желания сделать его по-настоящему своим. Он так и остался всего лишь местом проживания и не сумел превратиться в домашний очаг.

Как только мы обосновались на севере штата, я попыталась вернуться к написанию книги. Свободного времени было навалом, к тому же до того, как Эйбел заболел, я успела настрочить добрую половину. Но любому писателю для работы нужны чувства, вдохновение, страсть… Мне и жить-то не хотелось, не то что сочинять романы. Время от времени я садилась за стол, открывала нужный файл и тупо смотрела в экран, спрашивая себя: «Зачем я это делаю?» Мне нечего было сказать людям. Когда-то я думала, что нашла свое счастье. Жестокое заблуждение!.. Бесполезно реанимировать прежнюю работу. Даже если и удастся из нее что-то слепить, вряд ли кто осилит столь унылое чтиво.

Приходилось закрывать ноутбук и заниматься чем-то другим.

Порой, просыпаясь среди ночи, я снова и снова повторяла, что это не сон. Карьере конец. Моего Эйбела больше нет. Мозг отказывался признавать реальность: ничего подобного! Я по-прежнему нахожусь в Калифорнии, в огромной кровати знакомого лофта; нам так уютно и тепло под толстым одеялом, в окна заползает холодный туман с залива, а мы лежим, обнявшись, и нам никто не нужен…

Но все это происходило взаправду. И в кровати я лежала совершенно одна.

Я прожила с мужем «в болезни» гораздо дольше, чем «в здравии». Последнее слово Эйбел произнес три года назад.

– Сэндвич, – сказал он, глядя на тарелку с супом.

И с тех пор больше не говорил.

Глава 7

Вернувшись домой, я попыталась выкинуть «Книгу о бесценной субстанции» из головы. Пора смириться с перспективой провести остаток дней в маленьком провинциальном городке. Могло быть и хуже. Конечно, деньги не помешали бы, но гоняться за непонятной рукописью – не самый разумный способ заработка.

К тому же Лукас олицетворял собой все то, чего я избегала годами. У меня выработалось стойкое отвращение к привлекательным людям, которые очевидно регулярно занимались сексом и получали наслаждение от жизни. Конечно, ничто не мешало мне ходить на свидания – Эйбел точно не стал бы ревновать. Но я любила мужа. И не представляла рядом с собой другого мужчину. Да и потом – какие свидания? Мне уже за сорок, былая красота померкла, работа адская, да еще и «прицеп» в виде иждивенца, требующего постоянного ухода. Иногда я ему изменяла. Правда, каждый раз это было так неловко, сумбурно и бестолково, что у меня пропала всякая охота искать новые приключения.

Теперь в моей жизни оставались лишь дом, книги, Эйбел и Аве. Я нашла Аве через соцслужбу три года назад. Он жил с нами в качестве круглосуточной сиделки и сам подыскивал замену, когда брал выходной. На оплату его услуг уходила почти треть моего заработка. Если б могла, платила бы гораздо больше. Лучшего помощника по уходу за больным и представить нельзя – такие добрые и щедрые люди на вес золота! Аве было пятьдесят пять. В сорок шесть он приехал в Америку из Нигерии, где работал бухгалтером. После того как его мать умерла от рака, а жена – от малярии, дочери-студентки оплатили ему дорогу до США (одна училась в Стэнфорде на невролога, другая осваивала театральное искусство в Нью-Йоркском университете, но, несмотря на разные интересы, сестры были очень близки). Они хотели, чтобы отец начал в Америке новую жизнь. Вместо этого, не в силах справиться с горем потери, Аве запил. Когда решил завязать с алкоголем, сотрудники иммиграционного центра предложили ему окончить курсы помощников по уходу за больными, и он ухватился за эту возможность. Однако не оставлял надежды вернуться когда-нибудь к работе бухгалтера. Каждое утро, пока Эйбел спал, Аве ходил на собрания общества анонимных алкоголиков. Отношения с дочерьми, испорченные за годы запоев, постепенно налаживались – по крайней мере, они начали регулярно общаться.

Мы справлялись. Да, иногда мне хотелось большего, иногда я мечтала о лучшей жизни, – но понимала, что у многих нет и этого. И не жаловалась. Ведь могло быть и хуже.

Жизнь вошла в привычную колею. Я отправляла книги почтой, отвечала на электронные письма, разгребала накопившиеся домашние дела: давно следовало починить раковину и перестирать гору белья. Позвонила паре старых клиентов по поводу «Бесценной субстанции» – один из них коллекционировал книги по оккультизму, другой обладал обширными познаниями в алхимии – и разослала сообщения знакомым букинистам. Никто ничего не знал. Затем просмотрела свои списки литературы схожей тематики и даже прикупила несколько новых перечней. Увы, нужной мне информации там не нашлось.

Это был тупик.

* * *

Через день после моего возвращения пришел на чай сосед, Джеремайя, который заглядывал почти каждую неделю. В семидесятых он – тогда еще студент Нью-Йоркского университета – нашел подработку на лето в местных яблоневых садах и решил остаться. Я давала ему книги, а он угощал меня яблоками. Кроме Аве, Джеремайя был единственным, кто не чурался моего мужа. Остальные посетители во время редких визитов старались его вовсе не замечать – словно уродливый, не заслуживающий упоминания предмет мебели.

– Как дела, приятель? – по обыкновению обратился он к Эйбелу.

Я сварила кофе и достала купленное в супермаркете печенье. Мы поговорили о его ферме, обсудили сериалы, прочитанные книги и бардак в политике – местной, национальной и мировой. Джеремайя занимал активную гражданскую позицию и поддерживал движение «Жизни черных важны» в нашем городке, но при этом считал себя истинным христианином и оптимистом. Верил во всепобеждающую силу добра – якобы тем, кто встанет на его сторону, гарантировано счастье. По-моему, это полная чушь. Моя собственная жизнь – лучшее тому подтверждение.

Джеремайя ушел; теперь вряд ли стоило ожидать других гостей до его следующего визита. Я позвонила доктору Ричардс, лечащему врачу мужа. Давно уговаривала ее попробовать новый гормональный препарат – особая формула блокировала одни участки мозга и стимулировала другие. По данным австралийских ученых, в двух случаях благодаря этому лекарству удалось обратить симптомы деменции вспять. Доктор Ричардс терпеть не могла, когда я звонила по поводу новых методов лечения, поэтому приходилось регулярно менять врачей – никому из них не нравилось мое активное вмешательство. Сначала они соглашались испытать средство, про которое я где-то слышала или читала. Против следующего предложения о смене лекарства обычно тоже не возражали. Но к моменту третьей попытки наши отношения, как правило, были безнадежно испорчены.

– Вам нужно принять ситуацию, – сказала доктор Ричардс.

Ну вот опять… И это всего лишь второй по счету маленький эксперимент! С момента постановки диагноза Эйбел успел благодаря мне поучаствовать в тридцати клинических испытаниях. Останавливаться я не собиралась.

– Крайне маловероятно, что состояние вашего мужа улучшится.

– Знаю. Но шанс все-таки есть.

– Мизерный. Примерно один на миллион.

– Отлично! Я хочу использовать малейший шанс, чтобы ему помочь.

– Возможно, даже один на десять миллионов. – Она была непреклонна.

– Неважно, – отмахнулась я. – В мире более десяти миллионов человек страдают от деменции. Шансы не так уж и плохи.

– Поймите, нет никаких доказательств эффективности препарата. Всего у двух пациентов отмечалась положительная динамика.

– Почему бы не попробовать? Если ему станет хуже, мы сразу отменим лечение. Чем мы рискуем?

– Не стоит питать иллюзий.

– Я и не питаю. Но отказываться от надежды не собираюсь. Иначе точно ничего не выйдет.

– Надежда бывает обманчивой. Она действует подобно наркотику, вызывая привыкание.

– Как и отчаяние.

Доктор Ричардс нехотя выписала рецепт. Мы обе понимали, что вскоре я буду искать нового врача. Тем более что она мне никогда особо не нравилась. В отношении многих людей, даже врачей (особенно врачей!), постоянно сквозило завуалированное осуждение, как будто болезнь Эйбела была послана нам за грехи или ошибки прошлого. Случись подобное с ними, они точно нашли бы выход. Подобрали бы правильное лечение, имели бы более выгодную страховку, завели бы детей, – и вообще ужасно глупо вот так взять и заболеть. А еще глупее – выйти замуж за больного.

На ужин Аве приготовил рагу с курицей. Он готовил почти каждый вечер: обычно – нигерийские блюда, иногда – китайские. Я готовила пару раз в неделю, а в остальное время мы довольствовались остатками вчерашнего ужина или чипсами. Питаться в ресторанах я позволяла себе только во время поездок на книжные ярмарки. Никто из нас не обладал суперспособностями в кулинарии. Ужин был вполне сносным, не более того.

После еды я пошла в сарай, чтобы немного поработать. Здесь, под высокой остроконечной крышей, мне удалось устроить что-то вроде кабинета: книжные полки во всю стену, небольшая рабочая зона в глубине и стол в углу, где можно было чистить, реставрировать и упаковывать книги. Летом это вечно пыльное помещение раскалялось от жары, зимой промерзало, но зато здесь я могла побыть наедине с собой. Стоило переступить порог, и напряжение немного отпускало. Кроме меня, сюда никто не входил, за исключением старых проверенных клиентов. Пару часов спустя я отправилась в постель, прихватив с собой бокал вина и ноутбук – посмотреть перед сном детективный сериал. Мысли упорно возвращались к Лукасу и книге. Пришлось выпить еще один бокал вина и принять полтаблетки снотворного, чтобы их заглушить.

Наутро Аве пожаловался на плохое самочувствие – иногда его мучили жесточайшие приступы мигрени, влияющие на зрение, – и я отправила беднягу в постель. Затем подкатила кресло Эйбела к телевизору и села с ноутбуком на диван, чтобы проверить почту. Я давно не оставалась с мужем один на один и успела забыть, как непросто ухаживать за человеком, который абсолютно ничего не может делать сам. Через некоторое время пришлось вытереть ему стекающую с подбородка слюну. Потом почти сорок минут кормить из ложечки протеиновым коктейлем. Врачи предупреждали, что вскоре он утратит способность глотать, а значит, впереди новая печальная глава – питание через трубки… К счастью, до этого пока не дошло.

Не успела я вновь сосредоточиться на работе, как Эйбел вдруг скривился, словно от боли, и начал издавать странные скулящие звуки. Возможно, ему было неудобно сидеть. Я подошла проверить и не заметила ничего подозрительного, но на всякий случай попыталась его немного выровнять. Он оказался безумно тяжелым! Почему-то вспомнилось, как мы предавались страсти в машине на парковке устричной забегаловки в Бодега-Бэй; он так сильно любил меня, что готов был ублажать на заднем сиденье «Форда»… Наконец удалось усадить мужа поудобнее, и он затих.

А я заплакала. Потому что до сих пор не смогла к этому привыкнуть. Было нестерпимо больно видеть его таким, касаться чужого, пугающего тела… Мне очень не хватало прежнего Эйбела!

Поскольку работа все равно не клеилась, я весь день просидела перед телевизором рядом с мужем, то и дело обслуживая его. «Могло быть и хуже. Ты могла оказаться бездомной. Или лишиться в автокатастрофе обеих рук. Или стать беженкой. У некоторых людей нет лица, потому что кто-то плеснул в них кислотой. Когда-нибудь ты вспомнишь, как жила в этом прекрасном доме, как Аве помогал тебе во всем, и подумаешь: а ведь хорошо было тогда», – повторяла я, как молитву, чтобы не сойти с ума.

Жизнь продолжалась. Я начала смотреть новый сериал о полицейских, расследующих преступления на сексуальной почве, – скучный и напичканный эротическими сценами. Продала парочку хороших книг, с десяток плохих и одну, с которой рассталась скрепя сердце: роман Куки Мюллер из серии «Хануман Букс»[11 - «Хануман Букс» – серия книг, изданных в 1986–1993 годах. В ней представлен ряд крупных имен авангардной культуры, а также представителей бит-поэзии, секс-меньшинств, фабрики Уорхола, современных на тот момент музыки и кино и т. д. Серия приобрела статус культовой.]. Поискала варианты помещений под книжный магазинчик, о котором говорила с Лукасом. Все оказалось не просто: даже если сдать подороже вполне жилой сарай, где сейчас хранились все книги, мне не хватило бы денег на залог, равный трехмесячной аренде. У меня не было такой суммы, несмотря на приличный заработок. Ведь никто не отменял расходы на оплату услуг Аве, медицинскую страховку, лекарства и физиотерапию, а также на новые методы лечения. Каждый месяц я уходила в минус.

Все вернулось в привычное русло. Однако через неделю, когда я вновь приноровилась к жалкому существованию в захолустном городке, раздался телефонный звонок от Лукаса.

Так началась эта безумная авантюра.

Глава 8

Мы с Эйбелом и Аве завтракали. Я ела тост с яйцом, приготовленный в точности как мне нравится (хрустящий хлеб, жидкий желток); Эйбел безучастно сидел рядом, уставившись в пространство; Аве делал в блендере пюре из брокколи.

Зазвонил мой мобильник. На экране высветилось имя Лукаса. Сердце застучало как ненормальное, хотя мы были знакомы уже сто лет и периодически созванивались. Ничто не поменялось – по крайней мере, мне хотелось так думать.

Я не стала отвечать. Мне показалось неправильным говорить с другим мужчиной в присутствии мужа. Смешно, конечно: можно подумать, Эйбелу не все равно, а Лукас питает ко мне какие-то чувства, кроме дружеских. Между нами никогда ничего не было, только легкий флирт и профессиональное сотрудничество. Ах, если бы…

После завтрака небо прояснилось, и Аве повез Эйбела на прогулку по городу – как всегда в хорошую погоду. Я проверила почту, упаковала несколько книг для отправки и сделала пару звонков по поводу редких изданий, заказанных клиентами. И только перед самым обедом перезвонила Лукасу из своего импровизированного офиса.

– Между прочим, – небрежно бросил он, когда мы обменялись приветствиями, – у меня есть новости. Знаешь Лео Синглтона?

– Конечно.

Лео Синглтон считался одним из лучших специалистов по редким книгам в Нью-Йорке – а значит, и во всем мире. Я часто встречала его на книжных ярмарках и фестивалях, хотя мы и не были знакомы.

– Он мой друг, – продолжал Лукас. – Правда, не очень близкий. Вчера в баре я спросил его о «Бесценной субстанции». Книги у него нет, но он клянется, что видел ее собственными глазами!

– Ух ты! – обрадовалась я. – И?.. Он хоть намекнул, где ее искать?

– Не совсем. Зато рассказал кое-что о ней самой.

– Что именно?

– Тебе лучше услышать это от него. – Лукас явно хотел меня заинтриговать. – Ты упадешь!

– Ладно. Приеду.

До сих пор не понимаю, почему так легко согласилась. Это было совсем на меня не похоже! Я ко всему относилась с сомнением и осторожностью; выверяла каждый шаг и старалась везде подстелить соломку. Похоже, книга уже тогда начала на меня влиять, превращая в персонажа своей истории. А персонажи не имеют собственной воли и вынуждены подчиняться автору.

Через два дня в Оружейной палате[12 - Оружейная Седьмого полка, также известная как Оружейная палата – историческое здание; в наше время используется как свободное творческое пространство.] на Парк-авеню проходила одна из крупнейших ярмарок антикварных книг. Лукас договорился встретиться с Синглтоном за ужином после ее окончания.

– Будет интересно, – заверил он, прощаясь.

– Посмотрим, – недоверчиво проворчала я.

Хотя в глубине души предвкушала увлекательное приключение.

* * *

В оставшиеся до ярмарки дни я честно пыталась выбросить Лукаса из головы. Продавала книги, занималась уборкой, ухаживала за мужем. И после обеда в назначенную дату села в поезд до Нью-Йорка. Как всегда в это время, вагон был практически пуст, если не считать старика у двери и молодой пары по другую сторону от прохода.

Новая книга о дегенеративных неврологических заболеваниях оказалась ужасно скучной. Отложив ее, я оглядела вагон и невольно задержала взгляд на юных влюбленных. Сиденья в поезде располагались как по ходу, так и против движения, и ребята ехали лицом ко мне. Прижавшись друг к другу, они о чем-то перешептывались и целовались. Пространство вокруг них будто искрилось – не только от сексуальной энергии, но также от особой ауры доверия, близости, ожидания счастья и общности воспоминаний. Их словно окутывало волшебное сияние, защищая от жестокости внешнего мира.

Я поднялась и перешла в другой вагон.

Глава 9

Раньше мне казалось, что темные нью-йоркские ночи неотличимы одна от другой, особенно в зимние месяцы. Однако, встретившись с Лукасом на ступеньках Оружейной палаты, я с удовлетворением почувствовала, что эта ночь – особенная. Слегка приобняв, он поцеловал меня в щеку и спросил о поездке – дежурные, ничего не значащие фразы. Но как блестели при этом его глаза! А рука оставалась на моей талии, пока мы не вошли в дверь. Сойдя с поезда, я успела забросить сумки в гостиницу и переодеться в приличное платье и полуботинки.

Антикварная ярмарка в Оружейной палате ничем не отличалась от остальных – и в то же время была совершенно другой. Самая дорогая книга на недавней манхэттенской ярмарке стоила сто пятьдесят тысяч долларов. Здесь же цены могли доходить до полутора миллионов. Именно столько просили за итальянский манускрипт семнадцатого века об астрологии с вращающимися съемными элементами, – и продавал его не кто иной, как Синглтон.

В историческом здании на Парк-авеню когда-то и в самом деле размещалась оружейная палата; сейчас же оно превратилось в некий элитный клуб, где представители высшего общества проводили различные мероприятия, вроде книжных распродаж, выставок орхидей и женских собраний. Интерьеры этого шедевра архитектуры конца девятнадцатого столетия украшали высокие потолки, витражные окна и отделанные красным деревом стены, подоконники и лестницы. Здесь книги были разложены не на шатких столиках, а на суперсовременных стендах. За десять минут я увидела рукопись Уильяма Блейка, руководство по экзорцизму 1555 года и первое издание «Улисса». Настоящий клондайк для библиофилов!

Я сразу узнала Лео Синглтона в высоком худощавом мужчине около сорока с коротко стриженными волосами. На нем был элегантный серый костюм с белоснежной рубашкой и темным галстуком. Лео разговаривал с одним из потенциальных покупателей – пухлым лысым коротышкой в черных брюках до щиколоток, черных ботинках и объемной шелковой футболке того же цвета. На носу у него красовались аккуратные очки в круглой красной оправе. Я не слышала, о чем они говорят, но на оживленном лице продавца сияла довольная улыбка, словно он по секрету сообщал собеседнику что-то очень приятное.

Заметив нас, Лео поднял палец – подождите, мол. Мы кивнули. Оба его помощника тоже не стояли без дела. Судя по размерам и выигрышному расположению, это был самый дорогой стенд на ярмарке.

Ожидая, пока Синглтон закончит беседовать с человеком в красных очках, мы разглядывали выставленные на продажу книги. Большинству обывателей и за две жизни не увидеть такой роскоши. Китайская «И-цзин», более известная как «Книга перемен», издания 1400 года. Свиток с алхимическими текстами семнадцатого века. Сборник рецептов приготовления различных блюд и снадобий – в особенности колдовских – конца шестнадцатого столетия.

– Считается, что он принадлежал Елизавете Батори.

Я обернулась: позади стоял Синглтон, с загадочной улыбкой глядя на кулинарную книгу.

– Доказательств я не нашел и не смог включить ее в каталог. Однако у меня есть все основания полагать, что это правда.

– Не самый веский довод, – заметила я.

– Лили Альбрехт – Лео Синглтон, – представил нас Лукас. – Полагаю, вы давно знакомы заочно.