скачать книгу бесплатно
Мерцание зеркал старинных. Я рождена, чтобы стать свободной
Светлана Гребенникова
Почти триста лет спустя призрак Наташи поселился в доме той, кто является ее продолжением, той, в чье тело вселилась ее душа, и рассказал свою историю в надежде, что восторжествует истина. Наташа указывала на свои портреты и просила сорвать маски с тех, кто убил ее и воспользовался ее именем после смерти.Наташа считает, что срока давности у преступления, которое совершено над ней, нет! И просит, чтобы ее последовательница, ее отражение в этом мире, раскрыла все секреты.
Мерцание зеркал старинных
Я рождена, чтобы стать свободной
Светлана Гребенникова
Книга создана при содействии медиума, говорящей с призраками – Марианны Нафисату
Автор не претендует на историческую достоверность и все совпадения с историческими фактами – считать случайными.
© Светлана Гребенникова, 2021
ISBN 978-5-0055-6628-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 207. Жизнь после свадьбы
Весь следующий месяц мы с Федором приятно проводили время, принимали гостей у себя и наносили ответные визиты. Это составляло часть свадебного ритуала.
Папа с Дарьей Леонидовной отбыли в наше дальнее имение и намеревались оставаться там до весны.
Мы несколько раз побывали в гостях у графа в Гатчине, где он поселился с молодой женой. В доме на Мойке пока оставалась Катя Серебрянская, и отец почел за лучшее с ней не встречаться. Оказалось, что к своей жене Катеньке граф питает глубокое искреннее чувство. Орлов был влюблен как мальчишка, кутежи и чудачества остались в прошлом, он почти отошел от дел и полностью посвятил себя семейной жизни.
В конце февраля граф с молодой женой отбыл за границу. Им владела навязчивая идея произвести на свет наследника.
Однажды мне приснилась Наденька… Я смутно помнила сон. В сознании отпечаталось одно: Надя всё время спрашивала об отце. Я рассказала об этом Федору, и мы с ним решили навестить чету Желтухиных. Тогда я еще не знала, какая печальная участь постигла всю Наденькину семью…
По дороге в их имение я вспомнила, как на торжестве Василий Степанович поздравлял нас, пожимая мне руку. Он смотрел на меня улыбаясь, а в глазах была боль, и я поняла, что ужас, царивший в его душе со дня кончины дочери, после похорон не развеялся и он по сей день продолжает жить в этом кошмаре. И мне очень захотелось увидеть и его, и матушку Нади, поговорить с ними, вспомнить их дочь, как-то поддержать…
Когда мы подъезжали к поместью, я заметила, что на воротах и доме другие гербы. Лакей отворил и осведомился о цели нашего приезда. Я назвала свое имя, и нас пропустили. Оглядев особняк, я отметила, что он претерпел некоторые изменения.
Я вошла в дом, а Федор остался в карете. Сняв перчатки, я присела на диван и стала с волнением ожидать хозяев. Ко мне вышла элегантно одетая моложавая дама и, присев напротив, приятным голосом спросила:
– Чему обязана счастьем лицезреть вас, Наталья Дмитриевна? Наслышана о вашем торжестве и хотела бы, пользуясь случаем, поздравить вас лично. Позвольте представиться: Мария Львовна Беклешова.
– Благодарю и принимаю ваши поздравления. Но могу ли я видеть Василия Степановича и Прасковью Ивановну Желтухиных?
– Так вы ничего не знаете?
Я слегка развела руками:
– Простите, не понимаю, о чём вы…
– О! Милая барышня, это грустная история… Имение им пришлось продать, и его новые владельцы – наша семья. Естественно, мы сменили гербы и на доме, и на воротах, что, наверное, могло помешать вам отыскать эту усадьбу.
На душе стало совсем тяжело, я вздохнула:
– Право, никакие опознавательные знаки не смогли бы сбить меня с пути. Этот дом я обязательно нашла бы даже в кромешной тьме. Но, может быть, вы расскажете подробнее, что приключилось с бывшими хозяевами этой усадьбы?
Дама вздохнула.
– Там очень грустная история произошла… с их дочерью…
– Да, о смерти Наденьки я осведомлена… Меня интересует, что случилось потом. Я видела Василия Степановича на своей свадьбе и даже имела короткий разговор с ним, но он ни словом не обмолвился о переезде.
– Месяц назад Василий Степанович продал имение, это произошло сразу после того, как он похоронил супругу.
– Как? Прасковья Ивановна скончалась?
– Да милая, но не по Божьей воле, а по собственному соизволению.
Я в ужасе прикрыла рот ладошкой, дабы наружу не вырвался крик: «Бедная… бедная Прасковья Ивановна, она так и не смогла пережить утрату своей драгоценной дочери. Ее собственная жизнь обесценилась и, видимо, посчитав, что коптить небо больше незачем, она ушла…»
– А Василий Степанович стал излишне усердно прикладываться к рюмке, поигрывать, да так и влез в долги. И ему пришлось распродать большую часть имущества, в том числе и знакомое вам имение. Я слышала, он отбыл в деревню, где когда-то жили его родители.
Я встала, поблагодарила даму за рассказ и покинула это печальное место. Вернувшись домой, я весь вечер печалилась по Наденьке. «Надин исполнила свое обещание. Как интересно: она являлась мне во снах, и это всегда совпадало с теми или иными ее предсказаниями…»
Более ничего примечательного о том времени я сказать не могу: оно не было отмечено какими-либо знаковыми событиями, которые достойны привлечь чье-то внимание.
Была уже середина марта. Федор не ошибся: я действительно находилась в положении, и в конце сентября мы ожидали пополнения в семействе. Будущий папаша был несказанно рад и гордо оповещал всех, что у нас непременно будет сын – наследник. Я улыбалась, отмечая про себя: «Что, интересно, ему от тебя наследовать?» – но вслух ничего не говорила. Странным образом я очень изменилась: характер мой стал более мягким, покладистым, и я уже практически не вступала с ним в споры.
Как только мне объявили, что я жду ребенка, пускаться в отчаянные приключения сразу расхотелось. До этого момента у меня еще было желание встретиться с Петром, но я никак не могла найти адреса, чтобы написать ему. Дважды я наносила визиты в салон к Настасье, но она сказала, что поэт у нее больше не появлялся, исчез, и след его простыл… Еще какое-то время я ждала от него письма, но потихоньку всё это стало отходить на второй план. Мысли мои теперь занимало лишь дитя, которое я носила под сердцем.
Федор ежедневно ходил на службу и часто бахвалился, что не за горами то время, когда он займет подобающий ему пост.
Свекор мой после свадьбы уехал в деревню, а свекровь осталась жить в нашем доме. Она основательно обжила свою комнату: там создавалось впечатление, что ты перенеслась в деревню, из которой она приехала.
За это время у нас случились два важных разговора. Один, неприятный, в самом начале – мы ругались и доказывали друг другу, кто прав. Мать восклицала, что я никогда не буду достойна ее сына, а я ехидничала: «Пускай ваш сын спасибо скажет, что я ему досталась. С его-то происхождением не в барских хоромах ему суждено было жить. А уж после того, что он содеял, ваш сынок не правой рукой его светлости должен быть, а в каталажке сидеть». Фекла, не найдя, что ответить, обозвала меня избалованной фифой и грозилась, забрав сына, отбыть восвояси. Только что-то медлила с отъездом, и мне смешно было смотреть на ее кривляния. Больше мы почти не разговаривали. Но как только стало известно, что я беременна, она тут же поменяла тактику. Улучив момент, когда Федора не было дома, она попыталась наладить отношения: выдавив скупую слезу, назвала меня дочкой.
– Вот шо я тоби кажу, дочка. Ради свого сына и будущего внука я готова забыть, як мы ругалися. И остануся з вами: кто ж окромя мене унучка понянчить? Федор Иванович и без меня там управится, чай, не маленький. Ну шо, мир?
Мать протянула мне руку. Вздохнув, я согласилась.
– Фекла Федоровна, могли бы вы после нашего примирения выполнить одну мою просьбу?
– Яку? Говори.
– Я знаю, что вы можете говорить по-русски правильно. Не ради меня, а для Феди прошу это делать. В наш дом будут приезжать важные гости, а вы своими, простите, корявыми фразами выдаете его происхождение. Он теперь не Цейкул, запомните это, а Фридрих Буксгевден, знатный вельможа. Ну не может у такого важного господина мать «балакать».
Выслушав меня, Фекла кивнула.
– Хотя и противно мне то, что он от родной крови отказался, но, ежели по-другому нельзя… будь по-вашему. Умею я говорить, верно. Думаешь, вовсе дремучая твоя свекровь? Ошибаесся, деточка. Я хоть и с южных краев, но дочь зажиточного купца, и батюшка ничего для меня не жалел: в городе я обучалась, прежде чем за Федькиного отца выйти. Так что не боись, перед вашими важными гостями не оплошаю. А шо ридну мову не забула, так отож и не плохо. Каждый корни свои помнить должон. Вот и я, живя на севере и разговаривая по-нашему, грела душу родными словами. Когда рожать-то тебе? – спросила мать без перехода, тем самым давая понять, что разговор на предыдущую тему завершен.
«Да, – усмехнулась я про себя, – недооценивала я тебя, бабушка. Не так ты скудна, как мне сперва показалось».
– В конце сентября.
– Позабочусь о тебе, не сомневайся. Я, знаешь, своей бабкой знахарским наукам обучена, многим в нашей деревне помогла. И травы знаю, и роды принимала. Люди меня ценят и уважают. А то, что ты внучка ждешь…
Я улыбнулась:
– А если внучка будет?
– Та и нехай будеть, – она вопросительно взглянула на меня, словно ждала, одерну я ее или нет; я промолчала. – Пусть будет, девки что, не человеки? Хоть понянчусь. От Федьки колы мальчонка родився, я знаешь, какая радыя была? Так Фроська-паразитка и близко меня к ему не подпустила! Сказывала: «Нехай женится, тоди и внука получите». А на что она ему сдалася? Старше на сколь годов, да и сын мой тоди в столицу собрался… Вот Фроська у разбитой крынки и осталася. А яка гордячка була… хвист задрала да побигла. А Бог – вин не Тимошка, бачить трошки, неча ей вредничать було.
Видя, что я скривила губы, свекровь усмехнулась:
– Ежели наперед у меня какое слово вылетит, так ты не серчай и не кривись, вмиг не переделаешься…
Я порой не знала, куда деться от неожиданной заботы свекрови. Она замучила меня «дельными» советами и буквально преследовала. Спасение я находила только в своей комнате.
Папенька вернулся домой, а Дарья Леонидовна так никуда и не уехала, продолжая оставаться подле него. Жили они в разных комнатах, но между ними были какие-то особенные, свойские отношения, и мне так и не удалось выяснить, насколько романтического толка. Казалось, что между ними крепкая дружба: парочка постоянно желала находиться в обществе друг друга.
Так проходили мои дни, один за другим. Живот рос, делая меня слегка неуклюжей. Я постоянно хотела есть и спать.
Федор был ласков со мной. Его излишняя забота слегка раздражала меня вначале, но потом я привыкла и уже не обращала на это особого внимания: «Пусть заботятся, коли им так нравится».
Я стала превращаться в какую-то квохчущую наседку, которая постоянно что-то сооружает и меняет в своей комнате и в доме. Мне хотелось достичь какого-то непонятного особенного уюта, которого я всё никак не могла добиться. Я меняла то одни детали интерьера, то другие, прикидывала, где будут расставлены забавные детские вещицы, которые придут в нашу жизнь с рождением ребенка. И в этой неспешной, приятной для меня суете текли дни.
Глава 208. С ног на голову…
Кухарки старались мне угодить, ежедневно готовя самые любимые мною блюда, и к середине сентября я стала походить на колобок. Домашние и в шутку, и всерьез советовали:
– Наташка, ты когда с лестницы спускаться будешь, девку позвать не забудь, а то, не дай Бог, укатишься… Где мы тебя потом ловить станем?
Я не обижалась, удивляясь сама себе. Будущее материнство благотворно повлияло на меня, сделав мой характер достаточно покладистым.
До родов оставалось совсем немного, когда произошли события, перевернувшие и мою жизнь, и жизнь всего моего окружения. Нарушилось спокойное бытие Лигова, которое было погружено в радостное ожидание рождения нашего с Федором ребенка.
После ужина в тот день все обитатели дома разбрелась по своим комнатам. А я пошла прогуляться по парку в сопровождении служанки. Лето было на удивление жарким и засушливым, так что уже в начале сентября не напитавшиеся влагой деревья вовсю сбрасывали листву. Я медленно шла, поддевая носками туфель желто-бордовые листья. На меня вновь нахлынула меланхолия. Сколько себя помню, желтый ковер листьев всегда приводил меня в странное, необъяснимо волнительное состояние души… Зябко передернув плечами, я поняла, что замерзла, и поспешила в дом. На небе сгущались тучи, вот-вот должен был пойти холодный осенний дождь.
Служанка помогла мне раздеться, я отпустила ее. И тут услышала чей-то приглушенный разговор. До меня доносились обрывки фраз, смех… Прислушиваясь, я прошла вглубь дома, но никого не увидела ни на кухне, ни в гостиной. Всё стихло. Покрутив в недоумении головой, я решила вернуться к себе. Поднимаясь по лестнице, вновь услышала голоса и женский смех. Я узнала его и остановилась, прислушиваясь. Распознать второй голос я никак не могла, потому как говорил он шепотом, явно не желая быть узнанным.
Там внизу было четыре хозяйственные комнаты, вереницей, одна за другой. Именно оттуда раздавались голоса и смех. Какое-то время я еще стояла на ступеньках, прислушиваясь, но разобрать слов, которые шептал мужчина, так и не сумела. Зато женщина разошлась вовсю, и ее смех громким колокольчиком звенел в тишине дома. Ужас сковал мое сердце, мерзкая догадка вползла в него, точно змея, и больно ужалила… Ни минуты не мешкая, я спустилась вниз и тихонько потянула на себя дверь. Она раскрылась, раскрылись и мои глаза… Слова застряли в горле. В комнате был полумрак, и парочка в темноте казалась единым двухголовым существом. Я кашлянула, и они замерли. Первой очнулась женщина, которая, увидев меня, только и смогла, что в ужасе поднести ладонь к губам:
– Бог мой, Наташа… Как давно ты тут стоишь? И что здесь делаешь? Ты шпионишь за мной?
Я не удостоила ее ответом и обратилась к своему мужу, который отдернул руки от талии Дарьи Леонидовны и виновато убрал их за спину. Презрительно скривив губы, я спросила:
– Ты-то что здесь делаешь, пес шелудивый?! Мерзавец! У меня нет слов, чтобы дать оценку тому, что я вижу! Как ты посмел?! Или это твоя изощренная месть?! Ты так ненавидишь моего отца, что решил подобным гнусным образом с ним поквитаться?
Федор открыл было рот, но я резко подняла руку:
– Ни слова! Это вопрос риторический. К чему спрашивать о том, что и так очевидно.
Я приблизилась к той, которая еще недавно так рьяно заботилась о здоровье папеньки, что пренебрегла и заграничной жизнью, и гостеприимством родных.
– А вы! – я скривила губы в презрительной ухмылке, – любезнейшая… Ха! Ну что же вы так смотрите на меня? Двуличная дрянь! Или вам совсем не жалко моего отца? Как вы могли так обидеть его?
Она пришла в себя и, горделиво подняв голову, сказала:
– Ну, ну, ну… девочка, не делай скоропалительных выводов! И, пожалуйста, удержи свой язык от лишних слов, а голову – от ненужных мыслей. Что ты себе напридумывала? Ничего не было! Мы просто мило беседовали.
– Где?! В темном чулане? – усмехнулась я. – Больше в нашем доме побеседовать негде?
– Ну… я решила посмотреть, что здесь за комнаты, а Федор шел мимо… и любезно согласился удовлетворить мое любопытство. Мы разговорились… Он рассказал какую-то непристойную шутку, чем и вызвал мой громкий смех.
Федор, как нашкодивший пес, стоял и молчал, переминаясь с ноги на ногу.
– И то правда, повеселиться-то у нас больше негде! И поэтому вы прячетесь как воры здесь, под лестницей, чтобы никто не увидел… И как, удовлетворил?
Она густо покраснела.
– Прости, не поняла? Что?
– Любопытство ваше он удовлетворил? – Я повысила голос. – Где сейчас мой отец?
– Дмитрий Валерьянович в своих покоях, – ответила Дарья Леонидовна, – спит. Он немного устал.
– Ах, он спит?! Так я пойду сейчас и разбужу его да поведаю, кого он приютил, какую змею пригрел на груди!
– Наташа, – Федор двинулся в мою сторону.
– Не подходи! – почти крикнула я, теряя терпение.
– Да ничего не было! – буркнул Федор. – Мы просто…
– Да у тебя всё просто! Вы живете в доме у человека и у него же под носом творите свои гнусные делишки!
Тут я почувствовала неприятную тянущую боль. Живот стал словно каменный… Согнувшись пополам, я громко застонала. Федор, испугавшись, бросился ко мне.
– Наташа, ну что ты так нервничаешь? Ведь не было же ничего! Клянусь Богом, не было! Ну что вы стоите, Дарья Леонидовна, скажите ей! Скажите же ей, что она…
Она тоже подбежала ко мне и испуганно засуетилась.
– Наташа, ты дыши, дыши глубже, сейчас мы тебе поможем!
Я собралась с силами и резко отстранила ее.
– Не прикасайтесь ко мне! Не прика-а-асай-тесь, а-а-а… – кричала я, корчась от боли.
Наткнувшись на мой ненавидящий взгляд, Дарья Леонидовна отпрянула. Я зло зашептала:
– Мерзавцы! Как давно у вас это продолжается?! А-а-а-а… Позовите кого-нибудь, чтобы меня отвели к отцу, я хочу быть рядом с ним – не с вами! Не с вами!
