скачать книгу бесплатно
Манфред не отвечает. Он смотрит в грязное окно, за которым темнота. Темно и тут, внутри. Одинокая лампочка, свисающая на проводе с потолка, и мерцающий экран компьютера – единственные источники света.
Мы сидим в комнате, которая раньше была кабинетом управляющего магазином. В соседней комнате располагалось торговое помещение. Там по-прежнему стоят стеллажи и старый прилавок. Стены пестрят граффити. Когда мы приехали, нам пришлось вымести горы пустых бутылок, окурков и использованных презервативов. Тогда нам это казалось забавным. Манфред окрестил магазин «Шато Урмберг», обитель греха в темных лесах Сёрмланда. А Ханне достала тетрадку… видимо, чтобы записать эти слова.
Манфред проводит толстым пальцем по карте. После него остается кофейное пятно.
– Ханне нашли тут, по дороге к югу от Урмберга. Мы осмотрели лес в радиусе километра и опросили живущих поблизости. Семья Брундин, твои родственники, судя по всему, в пятницу была в Катринехольме. В субботу они были дома, но ничего не заметили. И семья Ульссон тоже, или как?
Я качаю головой.
– Я говорила с отцом, Стефаном Ульссоном. И дочерью Мелиндой шестнадцати лет. Никто ничего не видел. В субботу дочь была у своего парня, а отец играл у приятеля в компьютерные игры.
– Компьютерные игры?
– Да, еще есть сын, Джейк. Он в субботу был один дома.
– Джейк? Джейк Ульссон? Его правда так зовут?
Я киваю:
– Типичное имя в этих местах.
Манфред прячет улыбку, но молчит, явно не желая меня оскорбить своим смехом.
Мы, конечно, немного узнали друг друга за последние недели, но недостаточно хорошо для подобных шуток. Особенно если это касается моих родных мест.
Я улыбаюсь, давая понять, что пора сменить тему. Манфред понимает намек и держит язык за зубами.
– А что с женщиной, которая обнаружила Ханне? – интересуюсь я. – С ней кто-нибудь разговаривал?
– Да, она живет в Вингокере. Я звонил ей утром. Она подтвердила сказанное ранее, но ничего нового не сообщила. Женщина направлялась в гости к подруге в Урмберге в восьмом часу вечера в субботу, по ошибке свернула влево перед деревней и повернула сразу, как только поняла ошибку. Тогда-то она и увидела Ханне на дороге и, поняв, что случилось несчастье, отвезла ее в больницу.
– А девушка?
– Женщина-водитель утверждает, что рядом с Ханне стояла молодая девушка. На вид лет двадцати, в золотистом платье или юбке и черной кофте. Без куртки.
– Не понимаю. Кому пришло в голову разгуливать по лесу в платье в такое время года? Да еще в такую погоду.
Мы оба погружаемся в раздумья.
– Может, стоит снова поговорить с Ханне, – предлагает Манфред.
Я думаю о Ханне. Подруга Петера, специалист по поведенческой психологии с большим опытом составления психологических профилей преступников. Манфред мне много рассказал о ней за те три дня, что мы работали в Урмберге вместе до приезда Ханне и Петера. Манфред сказал, что не встречал женщины проницательнее. Ее наблюдения всегда оказывались пугающе точными. Коллеги за глаза называли ее ведьмой.
Но Ханне здорово нас провела. Никто не заподозрил, что она серьезно больна.
Не знаю, что я думаю о Ханне.
У меня часто возникало ощущение, что она странно смотрит на меня. Особенно когда я говорила с Андреасом. Эти взгляды липли ко мне, как жвачка, и мне от них становилось не по себе.
– Мы должны сделать попытку отыскать дневник Ханне, – настаивает Манфред. – Если она все записала, эти записи помогут нам найти Петера. Я спрашивал Ханне о нем по телефону, но она ничего не помнит. Берит тоже никакой тетради не видела.
– У Ханне ее нет. В отеле тоже, – размышляю вслух. – Мы со Сванте там были.
– Наверно, она была у нее при себе, когда они пропали, – предполагает Манфред. – И потерялась в лесу.
– Ну, тогда найдется весной, когда растает снег.
Манфред вздыхает.
– А машина Петера?
Я заглядываю в свои записи.
– Тоже пока не нашли. Машина объявлена в розыск. Коллеги проверяют сигналы сотовых Ханне и Петера и банковскую карту Петера.
Манфред замолкает. Вид у него снова рассерженный. Он прикрывает глаза и делает глубокий вдох.
– Я думала о цифрах у Ханне на руке, – говорю я.
– Которые она написала на ладони?
– Да. Если, конечно, это она сделала. Там было «363» и дальше неразборчиво. Что это могло быть?
Распахивается дверь, входит Андреас. Он в джинсах, флисовой кофте и теплом жилете. Темные кудрявые волосы влажны от снега, рукава кофты все промокли.
– Что-то вы припозднились, – говорит он и встает совсем рядом со мной, отчего я невольно напрягаюсь.
Андреас из тех мужчин, которые считают себя подарком небес для всех женщин только потому, что родились с пенисом между ног. Он абсолютно уверен в своей неотразимости и считает, что никто, в том числе и я, не может перед ним устоять.
Он явно преувеличивает.
Я к нему абсолютно равнодушна. Нахожу его жалким и даже смешным. Он как маленький мальчик, нуждающийся в подтверждении своей принадлежности к мужскому полу, но от меня он этого подтверждения не получит.
Возвращаюсь к карте. К квадратикам, символизирующим дома, и извилистой линии, символизирующей реку. К темным линиям, передающим возвышенности и низменности.
Андреас прокашливается и подходит еще ближе. Его нога почти касается моей руки.
– Я только что от «Missing People». Они нашли в лесу одну вещь. Совсем рядом с местом, где была обнаружена Ханне. Не знаю, связана ли она с ними, но…
Не закончив предложения, он роется в кармане жилета, вытягивает пустой на вид пластиковой пакетик и кладет на стол передо мной.
Капля воды приземляется мне на руку.
Мы наклоняемся, чтобы рассмотреть содержимое пакетика, а Андреас продолжает рассказ:
– Я послал туда криминалистов на всякий случай. Парень из «Missing People» сказал, что видел отпечаток обуви. Они накрыли его чем-то, чтобы снег не уничтожил следы.
Прищурив глаза, я разглядываю пакетик. Внутри что-то поблескивает.
Это маленькая золотистая пайетка.
Джейк
Высота Эйфелевой башни 324 метра, вес примерно десять тысяч тонн, число стальных балок – двенадцать тысяч, число вермландских заклепок – более двух миллионов. На строительство ушло два года. Только один строитель погиб за это время, и не за работой. Он хотел показать своей девушке башню за пару дней до открытия в 1889 году, но упал со второго этажа и разбился насмерть.
Вот он удивился. Девушка, разумеется, тоже.
Это все я прочитал в Интернете.
Важно знать все факты, чтобы изготовить хорошую копию Эйфелевой башни.
Видом своей миниатюрной башни я недоволен. Что-то не так с верхней частью. Она какая-то кривая. Я пытаюсь поправить ее щипцами, но в итоге башню перекашивает на другой бок.
Это чертовски трудно, хотя я погуглил фотографии и чертежи и потратил кучу времени на эту башню.
Распахивается дверь, и в комнату влетает Мелинда. Она одета в облегающее черное платье до середины бедра. Красивое платье, совсем не в стиле Мелинды. Слишком красивое для нее. «Вот бы его примерить», – мечтаю я, разглядывая сестру. Не могу выкинуть эти мысли из головы.
Это как болезнь. Избавиться от мыслей невозможно. Они преследуют меня, как упрямый щенок, который таскается за тобой повсюду и трется о ноги. Бесполезно говорить ему прекратить, потому что он принимает мое недовольство за желание поиграть.
Но я не хочу.
Я хочу, чтобы эта болезнь прошла. Оставила меня в покое и исчезла в лесу, как тот полицейский.
Мелинда резко тормозит посреди комнаты и прижимает руки ко рту.
– Черт! Потрясающе! Ты сам сделал?
Она подходит ближе и спотыкается о гору искореженных пивных банок. Банки гремят, Мелинда хватается за стол, чтобы не упасть.
– Это нам задали в школе, – объясняю я. – Сделать какой-нибудь известный объект из мусора.
У Мелинды блестят глаза, когда она разглядывает башню и проводит пальцем по шпилю.
– Выглядит как настоящая. Как тебе это удалось?
Я показываю на искореженные пивные банки.
– Умно придумано, – улыбается Мелинда. – Чертовски умно. Чего-чего, а банок у нас хватает. А как ты их спаял?
– Сперва построил остов из вот этого, – я показываю на кайму сверху пивной банки. – Тут металл крепче, чем в остальной части. Я их расплющил и скрепил проволокой. А потом нарезал полосок из банок и приклеил на остов.
– Потрясающе. Ты должен стать… Как там зовут тех, кто рисует дома?
– Архитектор?
– Точняк. Ты должен стать архитектором.
Мысли о том, что я кем-то стану, когда вырасту, раньше меня не посещали. А чтобы я стал еще и архитектором – это вообще за гранью фантазии.
– В Урмберге нет архитекторов, – говорю я.
Это на самом деле так.
В Урмберге есть только пенсионеры и безработные. И еще Стилманы, торгующие одеждой для собак через Интернет, и Скуги, разводящие нелепых мини-лошадей. Летом бывают еще немцы и стокгольмцы. Они бродят по лесу в странной одежде, похожей на военную форму, и плавают на байдарках.
Ну и, конечно, жарят мясо на гриле.
Безветренными летними вечерами над Урмбергом стоит мясной дым – гигантское облако вонючего чада от барбекю.
«Пахнет стокгольмцами», – обычно говорит папа и морщит нос.
– Можешь помочь мне выпрямить волосы утюжком? – спрашивает Мелинда.
– Конечно, – отвечаю я, стараясь скрыть радость от этого предложения.
Парни не должны заниматься волосами. Только парикмахерам-геям из Стокгольма такое может нравиться или артистам, которым важно, чтобы девочки лайкали их в «Инстаграме».
Я следую за Мелиндой в ее комнату. Пол завален одеждой: стринги ярких цветов, кружевные лифчики, вывернутые наизнанку джинсы. Мелинда поднимает их и швыряет через комнату. Джинсы приземляются рядом с кроватью.
Удушающе пахнет духами. Письменный стол завален косметикой.
Все такое красивое: румяна с блестками, подводка для глаз, тени всевозможных цветов, тюбики с неизвестным содержимым, розовая косметичка с буквами, вышитыми стразами.
На косметичке написано «Bitch».
Как бы мне хотелось иметь такую же.
Но это было бы извращение.
Я сглатываю и беру с пола утюжок, от которого пахнет жжеными волосами.
– Окей, – говорит Мелинда. – Let’s do it!
Она подцепляет волосы заколкой, и я начинаю их выпрямлять. Это уже стало нашим с Мелиндой ритуалом. Я помогаю ей с волосами, когда у нее свидание или вечеринка.
– Какой ты милашка, – сюсюкает она и тянется за лаком для ногтей.
– Куда ты собираешься?
– На свиданку с Маркусом, – рассеянно отвечает она, занятая накрашиванием своих длинных острых ногтей.
Маркус – парень Мелинды. Ему восемнадцать. Он водит старый «форд», который сам отремонтировал. Машину он купил на свалке год назад. Мелинда говорит, что это была просто развалюха, а Маркус сделал из нее «клевую тачку».
Не знаю, что я думаю о Маркусе. Когда он бывает у нас, то обычно молчит, завесив лицо волосами. Я даже толком не знаю, как он выглядит под этими паклями. Папе, во всяком случае, он не нравится. Я слышал, как они с Мелиндой ругались из-за него. Но, думаю, папа просто боится, что Мелинда залетит. Так он, по крайней мере, кричал ей: «Не думай, что я собираюсь содержать твое адское отродье!»
– А ты что будешь делать вечером?
– Не знаю. Наверно сидеть дома.
