скачать книгу бесплатно
– Чего ты так разнервничалась, дочка, – принялся успокаивать её Яков. – Куда она от нас денется?
– Да как же не нервничать, если с утра её никто нигде не видел, – едва не плакала Анна, губы у неё беспомощно дрожали. – Я надеялась, что она с вами ушла…
– Нигде, говоришь? – задумался Яков и почесал свою бороду. – Так я знаю, где она, – вдруг с уверенностью заявил он.
– И где же? – с надеждой взглянула на него молодая женщина
– Маня – она кто? – спросил фельдшер и многозначительно поднял вверх свой палец, – моя ученица. И, в отличие от некоторых, – бросил он укоряющий взгляд на Анну, – знает, что в первый день Рош ха-Шана положено совершать обряд «ташлих»[9 - Ташлих – церемония в первый день Рош ха-Шана, которую проводят возле моря или реки. Название церемонии – цитата из книги пророка Моисея: «И Ты выбросишь в пучину морскую все грехи наши» (7:19).]. Наша Маня законы знает, на море она пошла, – твердо заявил он, – точно вам говорю! Анна облегчённо вздохнула и вдруг почувствовала страшную усталость. Пережитое накануне сильное потрясение совсем надломило её, и она едва держалась на ногах.
– Тётя Анна, – внимательно взглянув на неё, предложил Володя, – давайте я сбегаю на море за Маней, а вы подождите нас здесь.
– Нет-нет, – покачала женщина головой, – я тоже пойду.
– И я с вами, – заявил Яков. Он старался не подавать виду, что тоже волнуется: ведь ребёнок есть ребёнок, даже такой разумный, как Маня, – думал он, – с ним всякое может случиться.
Втроём они пересекли Херсонскую, и почти бегом устремились вниз к порту.
Анна бежала впереди всех, и перед её глазами неотступно маячило призрачное видение в виде самодельной коляски, которую соорудил когда-то для маленькой Мани фельдшер Натанзон из обыкновенного деревянного ящика. Не счесть, сколько раз они с маленьким Лёней тащили эту коляску со спящей в ней Маней до самого моря. И Анна каждый раз боялась, что коляска вот-вот выскочит из рук и помчится вниз. Будто дразнясь и приглашая побегать с ней наперегонки, призрачная коляска катилась впереди сама по себе и Анна, чтобы не отстать, так стремительно мчалась за ней, поднимая вокруг кучу пыли, что Володя и Яков едва поспевали за ней. Постепенно дорога перешла в крутой склон, спускающийся к морю, в нем были вырублены ступеньки, кое-где укрепленные деревянными дощечками. Когда-то этот берег представлял собой практически вертикальный обрыв, нависавший над узкой полоской суши. Затем из-за подземных грунтовых вод и морского прибоя его значительные куски вместе с имеющимися там строениями и деревьями постепенно сползли в море. И море, как гигантская мельница, всего за считанные годы переработало ракушняк сначала в гальку, а затем и в песок. Спускаться вниз не имело смысла – берег был перед ними, как на ладони, и кроме двух рыбаков, вытаскивающих из воды лодку, да собак, гоняющихся друг за дружкой, никого на берегу больше не было.
– Может, мы разминулись с ней? – тяжело дыша, спросил подбежавший Яков и, сняв картуз, вытер им потное лицо.
– Как же тут можно разминуться, если дорога только одна, – устало возразила Анна.
– Так может, она и не на море вовсе пошла, почему обязательно на море? – бодрился Яков, будто ещё совсем недавно не утверждал обратное. – Мало куда наша девочка могла пойти, надо в больницу вертаться, – решительно предложил он. – Она, небось, уже дома нас дожидается. Но Анна продолжала стоять, безвольно опустив руки и устремив взгляд на море, будто в шуме его волн надеялась услышать ответ на свои тревожные мысли. Смутное чувство беды, поднимаясь от живота, подступало к горлу и не давало ей дышать.
– Пойдёмте, тётя Анна, – несмело подал голос Володя и взял женщину за руку.
– Да-да, конечно, – очнулась та, и они втроём двинулись в обратный путь. У ворот больницы стояла какая-то карета, и Яков остановился, чтобы узнать, не привезли ли в больницу новых больных, а Анна с Володей поспешили в дом.
– Пусть всё будет хорошо, пусть Маня будет дома! – как заклинание повторяла по дороге несчастная женщина. Из кареты вышел немолодой, но ещё крепкий мужчина с чёрной с проседью бородой, одетый в наглухо застёгнутый чёрный костюм. Чёрная шляпа, низко надвинутая на лоб, скрывала пронзительные глаза цвета замерзшего льда в проруби. Их строгий и властный взгляд цепко оглядел всё вокруг и остановился на фельдшере Натанзоне. Тот в свою очередь во все глаза уставился на приезжего и их глаза встретились. Глубокое волнение отразилось на суровом лице незнакомца.
– Яков… – едва выговорил он. – Йосиф… – прошептал в ответ фельдшер и мужчины заключили друг друга в крепкие объятия.
– Что ты здесь делаешь, брат, – всё ещё не придя в себя от потрясения, взволнованно спросил банкир Гурович.
– Что я здесь делаю? – воздел руки к небу Яков. – Я здесь работаю, а вот ты откуда тут взялся? Ты разве не в Николаеве?
– Я уже давно в Одессе, брат. Разве ты не знал?
– Откуда же мне знать? Я же с тех пор, как уехал, ни разу в Николаеве не был. А как Эстер? – настороженно взглянул он на него. – Здорова ли?
Гурович помрачнел и отвёл взгляд в сторону.
– Не сберёг я Эстер, брат. Не смог, прости, – глухо прозвучал в ответ его голос.
Яков, не отрываясь, смотрел в глаза своего двоюродного брата, и в его взгляде меняясь, мелькали разные чувства: боль, гнев, осуждение. Банкир не выдержал и отвернулся, они помолчали. Чувство неловкости, возникшее между ними, оживило в памяти воспоминание об их давнишней ссоре, когда ещё совсем молодой Йосиф увёл у своего старшего брата его юную невесту.
– Что же привело тебя к нам? – нарушив молчание, холодно поинтересовался Яков.
– Я ищу свою дочь, – коротко ответил Гурович, – по моим сведениям она живёт здесь.
– Дочь? Здесь? – брови Якова удивлённо поползли вверх. – Это кто ж такая? Я здесь всех знаю.
– Её зовут Анна, у неё есть ребёнок, девочка по имени Маня.
Наверное, если бы Гурович сообщил ему, что сейчас под ними разверзнется земля и начнётся землетрясение, то это не произвело бы такого впечатления на фельдшера, который при словах банкира так и остался стоять с открытым ртом.
– Ну что же ты молчишь, Яков? Ты знаешь её или нет?
Увлечённые своим разговором, братья не заметили, как у ворот опять появилась Анна. Увидев банкира, она с криком «Отец!» со всех ног устремилась к ним.
– Папа, папочка, – обхватив его шею руками, зарыдала она. – Маня пропала!
– Как пропала? – отодвинул её от себя Гурович. – Когда? В его памяти всплыл рассказ аббата Николя о его встрече с удивительной девочкой, и счастье тёплой волной прокатилось по его телу: внучка… у меня есть внучка… боже, какое счастье!
– С утра… – еле выговорила Анна.
– Уф, – с облегчением вздохнул банкир, – напугала. Да разве это значит – пропала, глупенькая ты моя? – ласково погладил он Анну по голове, как это делал когда-то в детстве. – Объявится скоро, чего ты так испугалась?
– Ты не понимаешь, – горячо заговорила Анна. – Маня никогда не уходит без спроса. А сегодня, – жалобно добавила она, – с утра её никто не видел.
– Это точно, – подтвердил Яков. – Без спросу ни-ни, так уж она у нас воспитана, – с гордостью добавил он, и Гурович почувствовал неприятный укол ревности при слове «у нас».
– Дядя Яков, – обернулась к фельдшеру молодая женщина и счастливо улыбнулась сквозь слёзы, – представляете, это мой папа. Он нашёлся!
– Ты удивишься, дочка, но Яков действительно твой дядя, – развёл руками Гурович.
– Как это? – удивлённо воскликнула Анна. – Настоящий дядя?
– Самый, что ни есть настоящий, – подтвердил банкир. – Яков – мой старший брат. Правда, двоюродный, – пояснил он.
– И как это я, дурак, сам об этом не догадался, – смущённо покачал головой Яков. – Ведь Анна – копия Эстер, такая же красавица.
– Так это я мамин портрет у вас видела? – догадалась Анна. Фельдшер смутился и покраснел. – Она была моей невестой, – хмуро заметил он, – что ж тут удивительного.
– Вот оно что…, – с интересом взглянула на него Анна. – Ты знаешь, папа, – сообщила она, повернувшись к отцу, – дядя Яков спас меня от верной смерти и все эти годы поддерживал нас с дочкой. Если бы не он, мы бы не выжили, мы с Маней его очень любим, – с чувством добавила она и горячо обняла зардевшегося фельдшера.
– А она к нам однажды в лицей приходила в маскарадном платье, – неожиданно раздался снизу голос Володи.
– Кто она? – повернулась к мальчику женщина.
– Да Маня же, вы об этом знали? – спросил он.
– Не-ет, – растерянно протянула Анна. – А когда это было?
– Это неважно, когда, просто это значит, что и сейчас она могла куда-нибудь сама пойти, то есть, без спроса, – высказал предположение мальчик.
– Куда же она могла пойти? – развела руками женщина. – Ей ведь и идти-то некуда, – обратилась она за поддержкой к столпившимся вокруг неё людям. Всё население больничного двора было уже здесь и с сочувствием внимало их разговору.
– У неё есть какие-нибудь подруги или знакомые в городе? – задумчиво спросил банкир.
– Да нет у неё никаких знакомых, – растерянно ответила Анна и вдруг вспомнила: – Хотя… недавно она ездила с Александром Константиновичем к Картамышевым, и там ей дали почитать одну книгу. – Может, она решила её отдать? – с надеждой обратилась она за поддержкой к соседям.
Все согласно закивали:
– Конечно, могла пойти. Чего ж не пойти?
Тут раздался цокот копыт, и к воротам подъехала больничная карета, из которой легко выскочил доктор Капилло с чрезвычайно сердитым видом.
– Яков, – увидев фельдшера, раздражённо бросил он, – немедленно позовите ко мне доктора Загребельного. Так меня подвести! – Аркадий Константинович был просто вне себя, из его глаз так и сыпались гром и молнии. – Сегодня в три часа он должен был быть на совете Комитета общественного здравия и почему-то не явился. Я вынужден был оправдываться из-за него, как мальчишка, – возмущался он, – чёрт знает, что.
Вперёд протиснулась Евдокия.
– Как это позвать? – взволнованно переспросила она, – Пати с утра в больнице нет… Все удивлённо переглянулись.
– И Джульетты, кстати, тоже нет, – вышла вперёд Тамара. – Где я её только не искала – нигде не могла найти, будто сквозь землю провалилась.
– Да-да, – закивала головой госпожа Вальтер. – Джульетта тоже с утра куда-то подевалась.
– И я искал, – застенчиво подтвердил, выйдя вперед Гриша-Генрих. – Может, она вместе с Маней куда пошла?
Тут только рассерженный Аркадий Константинович заметил, что у ворот собралась целая толпа людей. Увидев впереди заплаканную Анну, которую обнимал банкир Гурович, он слегка покраснел.
– Здравствуйте, господин Гурович, – протянул он ему руку и внимательно взглянул на молодую женщину:
– Что случилось, Анна? – участливо обратился он к ней.
– Маня пропала, Аркадий Константинович, – опустив голову, тихо ответила Анна.
– Нет, детка, – не надо так. Никто ещё никуда не пропал, – мягко поправил дочку банкир.
– Аркадий Константинович, мы можем воспользоваться вашим экипажем, чтобы навестить господ Картамышевых? – спросил он. – Есть предположение, что Маня у них, а свой экипаж мне нужно отправить по одному делу.
– Нет вопросов, уважаемый господин банкир, – охотно согласился доктор, – извольте, конечно. И я тоже с вами поеду.
– А можно и я? – робко попросила Анна.
– Конечно-конечно, – слишком быстро подтвердил доктор и все стали суетливо рассаживаться. На правах человека, знакомого с семьёй Картамышевых, в экипаж попросился и Володя. Банкир сел последним, так как задержался, давая наставления своему кучеру, после чего тот сразу уехал. Наконец, все тронулись с места.
Глава 4. Знакомство с новой роднёй
– Может быть, – предположил Гурович, когда они все выехали за территорию больницы, – этот ваш пропавший доктор и повёл Маню к Картамышевым? Раз их обоих нет?
– Это вряд ли, – возразил Аркадий Константинович, – с какой стати? Ведь у доктора Загребельного сегодня было важное мероприятие, а он человек ответственный.
– А чего мы не через Портняжью[10 - Портняжья – первое название улицы Ланжероновская, имя Ланжерона она получила еще при его жизни, в советское время улица называлась улицей Ласточкина.**На месте левого, если смотреть от театра, сквера, при турках была кофейня Аспориди, в которой утром 14 сентября 1789 года, по завершении штурма, де Рибас с офицерами праздновал взятие Хаджибея. А через пять лет, в день основания Одессы, 2 августа 1794 года, здесь заложили первое здание – дом генерал-поручика князя Г. Волконского» (Олег Губарь).**?В Одессе прообразом первых одесских банков были обычные менялы, которые встречали иностранных купцов и моряков, уже на сходнях пришвартовавшихся к одесским пристаням судов. Пытаясь опередить конкурентов, некоторые менялы встречали купеческие суда уже на рейде, подплывая к шхунам на яликах и выкрикивая в жестяной рупор «наивыгоднейшие» условия обмена валюты.] поехали? – высунулся в окно Яков. – Через Портняжью сподручнее будет.
– Ну и память у тебя, Яков, – улыбнулся банкир Гурович. – Портняжья уже лет пять, как Ланжероновская.
– Это для кого как, – нахмурился Яков. – За модой не угонишься, сегодня она Ланжероновская, а завтра ее ещё как-то переиначат, – проворчал он.
– По Ланжероновской сейчас не проехать, я только оттуда, – объяснил доктор Капилло.
– А что так? – удивленно поднял брови Гурович.
– Так на месте дома Волконского* барон Рено опять что-то начал строить.
– И что ему неймется, – возмутился фельдшер, – и так, уже все там застроил, что еще на этот раз?
– Пока не знаю, – пожал плечами доктор.
– Я знаю, – вмешался Гурович. – Барон Рено будет строить там гостиницу, ресторан и кажется, даже казино.
– Смотрите, – удивился доктор, – а вам это откуда известно? – поинтересовался он.
– Так я ему ссудой помогал, – невозмутимо пояснил банкир.
– Ты что – банкир*, Йосиф?! – уставился на него фельдшер. – Как ты до жизни такой дошёл?– Шёл-шёл и дошёл, – засмеялся Гурович.
– Я тебя утешу, Яков, это не самое худшее место, куда можно дойти, – усмехнулся Аркадий Константинович. – И совсем не то, что ты думаешь.
– А что ж тут думать, – сердито ответил фельдшер, – я что, не знаю кто такие банкиры? Менялы, которые толкутся на углу Дерибасовской и Ришельевской, расставляют свои скамейки прямо на тротуаре и меняют иностранные деньги на рубли.
– Так это когда было, Яков, – рассмеялся Капилло, сейчас менялы с банкирами не имеют ничего общего.
– Как это не имеют, когда имеют, – возмутился Яков, я прекрасно помню, да и само слово банк[11 - Банк – от итальянского слова banco, что означает скамья, лавка, стол, на которых менялы раскладывали монеты. От этого произошли не только слова банкир и банкнота, но и банкрот, первоначальный смысл которого состоял в разбитии стола менялы недовольным клиентом.] означает по-итальянски скамейка.
– Уважаемый доктор, – обратился к нему Гурович, – вы своего фельдшера взаперти, что ли держите? Впечатление такое, что он в городе сто лет не был.
– Никто меня нигде не держит, – обиделся Натанзон, – что я в вашем городе не видел, я сам не хочу никуда ходить, у меня и в больнице дел пруд пруди.
– Я тебе скажу больше, брат, – усмехнувшись, поддержал смущённого фельдшера Гурович, банкиров тоже пруд пруди, – ведь Одесса один из главных банковских центров юга Российской империи, куда от них денешься.
– А все благодаря хлебному экспорту, – заметил доктор, – сколько людей на нем состояние себе сделали!
– И ваш слуга в том числе, – вставил, улыбаясь Гурович.
– Аз-ох-н-вей! – недовольно покачал головой Яков Натанзон. Все замолчали, каждый погрузился в свои думы. Анна сидела, прижавшись к отцу, не вслушиваясь в общий разговор, все её мысли были заняты дочкой.
– А ваш Рено – бывший голодранец, – после непродолжительного молчания упрямо заявил Яков Натанзон. – Приехал в Одессу без гроша в кармане, и быстренько набил здесь свои карманы.
– У тебя неверные сведения, мой друг, – возразил доктор Капилло. – Жан Пьер Рено, или как он себя называет, Иван Петрович, прибыл в Одессу весьма и весьма обеспеченным человеком, поскольку перед своим отъездом продал компаньону свою долю в совместном парфюмерном деле за 50 000 рублей ассигнациями, а это, – уважительно добавил он, – астрономическая сумма. На эти деньги Рено и попытался возродить у нас в Одессе старое парфюмерное дело.
– И что, – свистнул фельдшер, – прогорел? Как говорится, фью его денежки! – злорадно усмехнулся он, – в Одессе люди, поди, не дураки.
– Да, это дело у него не пошло, – согласился Аркадий Константинович, – но на то была веская, не зависящая от него причина. – И какая же это? – иронично прищурился Яков.
– Порто-франко, – коротко ответил доктор. – После того, как Ришелье выхлопотал для нас у императора Александра I статус беспошлинного города, колониальные товары заполнили прилавки всех городских магазинов, в том числе и дешевая кельнская вода[12 - Принято считать, что одеколон увидел свет в 1709 году. Его создателем стал итальянец Джованни Мария Фарина, живший тогда в немецком городе Кёльн. Его дядя предложил на продажу ароматную воду, представлявшую собой спиртовой раствор на основе лаванды, бергамота и розмарина. Фарине рецепт показался слишком простым и невыразительным, поэтому он усовершенствовал его, добавив туда масла цитрусовых растений, кедра и нероли. Получившийся аромат напомнил парфюмеру запах утренней свежести после дождя на его родине в Италии и он назвал его «Кёльнская вода» (Kolnischwasser).]. Что против неё духи Рено? Яков многозначительно хмыкнул.
