скачать книгу бесплатно
Я люблю читать. Эпопея читателя началась в три года не совсем с книг, подходящих возрасту. «Научили на свою голову», – бурчали взрослые Дома считали, что много читать – вредно для глаз, поэтому детские книжки прятались и выдавались редко.
Я довольствовалась тем, что могла найти. Иногда приходилось ограничиваться этикеткой туалетного освежителя на казахском языке; но летом в деревне везло больше.
Я с удовольствием изучала журналы, разложенные у печки – на растопку. Моими хитами были "Приусадебное хозяйство" (хочешь завести кур? Уток, гусей, коз? Спроси меня, как!), «Смена» и «Иностранная литература». Там попадалось интересненькое, например, "Парфюмер" Зюскинда или статья о статистике детских самоубийств в Париже: капроновые колготки на решётке кроватки, как сейчас помню.
Читала я всегда быстро. Этот навык тоже родом из детства, потому что появляющиеся из ниоткуда взрослые могли выхватить у меня из-под носа журнал, в котором я только-только прочитала: "Есть две вещи, которые вы должны узнать обо мне немедленно. Первая – я красивая, вторая – вчера я убила человека по имени Джеральд Фокс".
Однажды – идеальное время для всех любителей печатного слова – дождь шёл неделю без перерыва. Куры намокли и впали в спячку. Одуванчики закрылись навсегда. «Иностранная литература» закончилась.
Подборка "Приусадебного хозяйства" у печки отсырела, в инструкции по прививанию картошки к яблоням было видно от силы каждое третье слово. Я придумала вставлять вместо расплывшихся пятен слово "какашка" и какое-то время смеялась над предложениями типа "Эта какашка предполагает соединение какашкой подвоя одного дерева с побегами или же какашками другого", но это быстро надоело. И вдруг, первый раз за несколько дней, дали электричество.
Телевизор включился на фильме "Тимур и его команда". Я влипла в экран. Идеи для будущих развлечений так и забегали перед глазами. Нужно было срочно найти козу, кирпичи, немощных бабушек и красивую девочку Женьку. Но перед этим… Черт, даже бабушки и коза не помогут, если не умеешь так прыгать через забор, как Тимур, поняла я. Тренироваться. Немедленно.
Я всегда была человеком решительным, сказано – сделано. Я вылетела за дверь. Полетела к забору, к самой высокой его части. Разогналась. Подтянулась.
Дождь шёл уже неделю без перерыва. Толстое дерево забора пропиталось влагой. Резиновые сапоги на три размера больше грустно скользнули по перекладине и я повисла, застряла пузом в острых пиках забора, которые отлично отпугивали чужих.
Через три дня приехали гости. Привезли мне заграничный белый сарафан с яркими бабочками на плече: синей, жёлтой и красной. Где-то дома есть фотография довольных гостей и надутой меня. Из-под лямки сарафана поперёк меня вьется перемазанная йодом багровая полоса.
Шрам пропал годам к четырнадцати. Но если как следует приглядеться, и сейчас можно увидеть надпись "Тимур из неё не вышел". Подпись: "Забор".
Дома так никто и не понял, зачем этот начитанный и вроде умный, но, кажется, совершенно чокнутый ребёнок решил перелезть через калитку, когда её можно было просто открыть.
Сарафан я носить не стала. Его отдали Катьке. Это был первый раз, когда мои вещи доставались ей, а не наоборот.
Про уток, кроликов и Кунсткамеру
У окна стоит стол. Над столом нависает подоконник. К подоконнику приклеены фотографии. Я смотрю на них каждый раз, когда задумываюсь и перестаю писать. На одной из фотографий яблоня. Под яблоней огромная – дереву по пояс – Катька. Рядом с Катькой огромный – Катьке по пояс – утк Васька. У Катьки летучие русые волосы и белый сарафан с бабочками на плече. У Васьки перья отливают синим, а в глазу блестит солнце.
В тот год в деревне все заводили уток. Уток обсуждали и в очереди в магазин (газелька приезжала раз в неделю), и на покосе, и на большом пруду. Поговаривали, что нет от них никакой пользы, яйца невкусные, а мяса мало; но все равно покупали.
Появились утки и у нас: большая корзина с пищащими черно-желтыми комочками. Пользы от них действительно не было, сплошные заботы – например, они совсем не умели есть. Каждый день бабушка, склонившись над корзиной, крошила вареные яйца и сыпала на спинки этим будущим птицам. Птицы дрались, кричали и требовали еще.
На удивление быстро они подросли, стали важными, серьезными и выучились ходить гуськом. Мне, кстати, было непонятно, почему утки ходят гуськом, они же не гуси. Но взрослые не особо стремились мне это объяснять: предлагали не задавать глупых вопросов и смотреть внимательно. Так что я честно смотрела на то, как утки ходят гуськом. Впереди переваливался толстенький черный утк, а за ним шесть пятнисто-бежевых девочек. Они разузнали, что в конце участка находится пруд, и каждое утро после завтрака топали к воде. Сумерек они боялись, но вернуться домой вовремя не умели. Дедушка, вооружившись фонариком, каждый вечер искал дрожащих уток, прячущихся по жидким кустам.
К июлю их осталось всего четверо, остальных унёс коршун. Вообще-то я должна была смотреть за утками и, если что, громко кричать, чтобы он улетел; но я оба раза не смогла издать ни звука. Мне почему-то казалось, что коршун может унести заодно и меня.
К середине августа двое умерли от какой-то утиной болезни; третьего съел кот.
Он остался один: Васька. Огромный, черный и гордый, он накрепко привязался к людям. Видимо, считая нас тоже утками, он повсюду ходил следом и везде совал свой любопытный желтый клюв. В дом Ваську не пускали; он обижался. Если все уходили с улицы, Васька занимал позицию на крыльце и кричал – нет, он не крякал, он одуряюще громко кричал – до тех самых пор, покуда кто-нибудь снова не выходил во двор.
Катька приехала в гости на выходные и с Васькой они быстро подружились. Мы играли втроём: ходили на пруд и обратно, играли в салочки между грядок (бабушкины огурцы жмурились от страха и вжимались в землю) и в прятки в кустах. Перед отъездом быстрое фото под яблоней – на память. Пока, Васька, шептала Катька в большой умный глаз. Поиграем следующим летом.
«Поехали скорее, темнеет», – торопил дедушка, не любивший сентиментальность и фотографии. «Пётр-Павел – на час день убавил», – отозвалась бабушка из кухни. Так привычно, уютно, по-летнему.
Как раз в тот год я начала осознавать, что всё заканчивается. Что куры, которых я в июле приучила кланяться по команде – совсем не те куры, которые встретят меня в мае. Что соседский козлёнок, с которым я пыталась играть в футбол, в следующем июне не будет ждать у меня у калитки. Что я не увижу, как вырастут поросята из дома напротив. Что следующим летом мы с Васькой не поиграем.
Говорить Катьке я об этом не стала.
В августе на изрядно подросшего Ваську напал кот. Зацепил когтями за шею. У Васьки пропал голос. Он всё так же ходил за нами хвостиком, но кричать на крыльце больше не мог.
Вытащили лук. Он лежал на грядках, подсыхая, сворачиваясь желтыми краешками перьев к серединке; становясь меньше, тоньше. Роса по ночам обжигала помидорные кусты, оставляя на листьях тёмные пятна. Почти каждый день мы ели на ужин молодую картошку, которую не нужно было чистить, а дедушка пригнал из города большую «Ниву» – чтобы мы все могли перебраться домой вместе с яблоками и луком, чесноком и помидорами, огуречными банками и гладиолусами – в подарок соседке.
В первый день осени я проснулась очень рано. Дома никого не было. Я выбежала на улицу – в пижаме и босиком. Пальцы ног обжигало холодом, но я любила этот холод и стояла, не замечая, что пижамные штаны намокли почти до колен. Меня почему-то не ждал Васька, хоть он обычно и выходил в сад раньше всех.
Я посмотрела по сторонам и увидела на широком пне у забора спящую Васькину голову.
«Говорила я тебе, что она встанет, – поднялась от картофельной грядки, потирая поясницу, бабушка. – Убрал бы что ли!».
«Ну а чего, – отозвался из-за крыльца дедушка. – В деревне живём. Вот, знаешь что, хочешь поиграть? Возьми».
Он протянул мне Васькины крылья, иссиня-чёрные, с парой белых перьев на кончиках.
Я взяла.
Они показались мне тёплыми.
Мы с Катькой играли Васькиными крыльями два лета. Они становились всё легче, невесомее, чуднее. Легче и невесомее становился и Васька, пропадая из наших воспоминаний.
«Вам ещё надо? А то давайте я заберу», – предложил дедушка как-то утром. – «Ими шесток у печки хорошо подметать. Вам потом найду другие игрушки».
Другие игрушки появились в августе. Но сначала – в июне – кроликов звали Танюшка-один и Танюшка-два. Мы гуляли с ними по саду – на самодельных поводках из прыгалок. Проверяли, умеют ли они плавать – в бочке с дождевой водой. Собирали для них бесконечный подорожник и одуванчики.
В конце лета лапки и хвостики кроликов мы засолили в трёхлитровой банке: играли в Кунсткамеру.
От жаркого из кролика следующей зимой я наотрез отказалась.
Про эксперименты над комарами и чудеса дрессировки
С домашними животными нам с Катькой одинаково не везло. Так было всегда.
Ещё до моего рождения дома появилась Лана: кавказская овчарка. Смешной лохматый щенок вырос в огромную собаку с характером. Она не давала спуску не только соседям, но и дедушке: например, запомнила, в какое время он обычно приходит домой с работы, и если он вдруг появлялся раньше, рычала, улегшись поперёк двери – не пускала. Несмотря на все её странности, размер и характер, ко мне она относилась, как к собственному щенку: оставшись со мной в одной комнате, без взрослых, тщательно оберегала, отгоняла от балконной двери и острых углов стола. Я пробовала ездить на Лане верхом; настойчиво пихала ей под нос кастрюльку с супом из еловых веточек; вцеплялась мёртвой хваткой в Ланин пушистый хвост. «Как цапнет тебя – будешь знать!», – говорили взрослые. Я знала, что не цапнет. В самом худшем случае – редко-редко – уставшая Лана пряталась от меня за диваном. Там я не могла достать её, даже перевешиваясь через спинку. Взаимопонимание наступило ближе к школе – я больше не дёргала Лану за хвост и не вцеплялась в уши; я учила её выть по команде и бегать по самодельной полосе препятствий. Я уже представляла себя на шоу «Я и моя собака», как вдруг однажды, вернувшись из школы, Лану дома не застала. Дедушке стало тяжело дважды в день выгуливать активную собаку; больше дома заниматься Ланой никто не хотел. Она скучала и проказничала в квартире, после чего её отдали знакомым – сторожить гаражи. Расстроенная бабушка ещё несколько месяцев варила Лане специальные супы. Дедушка исправно относил новым хозяевам Ланы полные трёхлитровые банки, пока однажды не сказал: «Не могу больше. Воет. Она каждый раз так воет, когда я ухожу. Скучает. Нельзя так. Кавказцы – они такие. Ещё глядишь, набросится на меня в следующий раз. Это же как предательство для них».
Я тоже скучала по Лане и ужасно жалела, что не могу раз – и стать взрослой. Уж я бы точно выгуливала её, и на площадку ходила бы тоже, и на собачьи курсы.
На следующий год я подружилась с Акобиром, он работал на стройке. Им кто-то подкинул щенка и он стал наш общий – мой и Акобира. Мы назвали его Медвежка и учили трюкам – в те дни, когда у меня не было музыкальной школы. В тепло натопленной бытовке Акобира, где он жил вместе с четырьмя братьями, Медвежка учился давать лапу, сидеть, лежать и приносить свою миску. Но стройка закончилась и Медвежка, ещё даже не научившись команде «Голос», уехал вместе с Акобиром в Таджикистан. Опять не повезло.
А я ведь так хотела стать дрессировщицей, что даже пыталась сманить в профессию Катьку – за компанию.
«Вот смотри, – говорила я, – устроим шоу (Катька кривилась). Дрессированные животные нашей деревни (Катька вздыхала). Всех пригласим (Катька задумчиво ковырялась в носу). Билеты будем продавать и много денег заработаем (Катька прислушалась)».
Перспектива заработать много денег была заманчивой.
«Пополам поделим?», – уточнила она.
«А то», – пообещала я, уже подумывая о том, как бы спрятать часть дохода, а оставшееся честно поделить пополам.
И Катька согласилась.
«Шоу! Дрессированные! Животные! В августе! Приходите! Недорого!», – мы повесили плакат на деревенскую доску объявлений и взялись за подготовку.
«Заяц барабанит передними лапами, а кролик постукивает задней, – вычитывала я в инструкции для юных дрессировщиков. – То есть можно научить кролика задней лапой стучать в дверь!».
Кролики были не слишком разумны и дрессировке не поддавались. Катьке быстро надоело; да и мне, впрочем, тоже. Зайца бы где достать. Дедушка говорит, он их в лесу видел.
«Деда, а поймай зайца!», – ластится Катька.
«Зачем тебе?».
Катька знает, что дрессировку дедушка не одобряет: «Посмотреть!».
«Чего там смотреть, зайцев не видела? Летом их не ловят, мясо невкусное».
Через несколько дней дедушка кричит нам во двор: «Кто там зайца хотел посмотреть? Я привёз».
«Нашёл, чем хвастаться!», – бабушка чем-то недовольна. – «Дверь закрой, мухи налетят».
Заяц! Мы наперегонки мчимся к сеням. Ничего особенного не слышно. И не видно. Где заяц-то?
«Да вот!», – машет рукой дедушка.
На столе лежит что-то большое и серое. Вокруг него раздраженно суетится бабушка, словно не знает, с чего начать.
«Посмотрели? Ну вот. Он под машину мне прыгнул, глупый. Ну я подумал – чего оставлять, пригодится, да, мать? На котлеты вон пустим, заморозим»
«Котлеты», – бабушка приподнимает задние лапы зайца над столом. Мы уже окончательно поняли, что мёртвого зайца ничему не научим, и тихонько пятимся к выходу. – «Сам притащил – сам и крути свои котлеты, зла на тебя не хватает!».
«Ну мать», – защищается дедушка в тот момент, когда за нами захлопывается дверь.
«Куры, – не сдавалась я, – давай научим чему-нибудь кур!».
Куры пытались сбежать, но курятник был маленький. За месяц тренировок они привыкли сидеть у меня на руках: по три штуки на каждой. Интереснее было бы научить их сидеть на голове, но на моей голове им было абсолютно не за что держаться. Решили попробовать Катькину.
Волос у Катьки на голове всегда было много, не то что у меня. Курица почувствовала себя уютно и начала искать червей. Катька орала так, что от страха всем остальным курам отшибло память и учить их садиться на руки пришлось заново.
Соседская собака более-менее играла с нами в футбол, но это было не так интересно – вот если бы организовать целую футбольную команду, но где найти такое количество собак?
Козу мы пытались научить решать арифметические задачки – в книжке был такой номер, в котором коза бьёт копытом по табличке с правильным ответом. Копытом коза била хорошо, но иногда по пальцам. И придётся для выступления просить козу у соседей, может, те не разрешат – тренировались мы втихаря.
«Морские свинки, – загорелась я, – можно сделать номер с морскими свинками! Нужно только найти хотя бы одну».
«В зоомагазине продают. Только родители не согласятся. Ладно, сделаем так: я тебе карманные деньги свои отдам, ты свинку купишь вместе с клеткой и подаришь мне на день рождения».
Догадались ли родители о нашем сговоре или нет, я не знаю до сих пор, но привозить в деревню свинку Катьке не разрешили. Через несколько лет, так и не обучившись трюкам, бедняга умерла от неизвестной свиной болезни.
«Давай лучше черепаху научим», – предложила Катька.
«Черепаху ничему научить нельзя», – рационально предполагала я.
«Зато ей можно панцирь красками разрисовать и перед шоу выпускать ползать, чтобы все посмеялись», – Катька всегда любила творчество.
Мы насобирали карманных денег и купили черепаху у соседа. Дома никто не возражал – черепаха сидела тихо, питалась капустой и никого не трогала. Иногда её нужно было купать, а после этого втирать в сухие черепашьи лапки детский крем. Мне нравился его запах и запах черепахи. Правда, панцирь раскрасить не получилось – на нём не держались краски. Кто-то из друзей рассказывал, что панцирь черепахи сзади можно так заточить, чтобы она царапала гостей, но до этого дело не дошло.
Мы с Катькой и её родителями поехали на неделю на море, а, вернувшись в деревню, черепахи не обнаружили.
«А, эта, – долго чесал в затылке дедушка. – Ну я её.. того.. в город в зоомагазин отнёс. Скреблась сильно громко, надоела».
Август приближался. Программа шоу была пока не очень. Мы научили кроликов гулять на поводках. Выбрали Катьке курицу поспокойнее. Выпросили во временное пользование козу. С меланхоличной курицей на голове Катька выглядела очень по-королевски. Коза тоже выглядела по-королевски – особенно когда отказывалась стучать копытом.
Но этого всё равно было мало.
«Вот бы поймать лисёнка», – мечтала я. Мы знали, где в лесу лисья нора. Лисы жили там не каждый год, но несколько раз мы заставали выводок лисят – их было то трое, то четверо. Я была готова часами наблюдать за тем, как играют на солнце лисьи дети и мне ужасно хотелось, чтобы один такой жил у нас дома; но поставить ловушку я так и не решилась. Хотя дедушка рассказывал: делаешь петлю…
В гости на выходные приехали друзья Катькиных родителей. Привезли с собой собаку: чихуа-хуа. Не лисёнок, конечно, но тоже ничего.
«Может, её в футбол играть научим? С соседским Шариком как раз? Я слышала, гости может задержатся, как раз до шоу».
«Не, – протянула Катька, – они сказали, чтобы мы с собакой очень аккуратно играли. Нельзя в футбол. Потому что её если по голове ударить, у неё глаза вывалятся. Придется тогда их в тряпочку заворачивать и в больницу везти, чтобы обратно вставили».
«Ладно. Тогда у нас будет дрессированный дельфин», – достала свой самый главный козырь я. – «А ты тигром будешь, через обручи прыгать».
И Катька почему-то согласилась.
«Шоу! Дрессированный! Дельфин! И другие животные! Приходите! Завтра! Недорого!».
Пришли соседи с собакой и с козой. Пришли родители и их друзья. Пришла наша бабушка и ещё одна бабушка, которая живёт через дорогу. Пришли какие-то дети, мы их раньше не видели.
Я гордо прогуливалась по арене с курами на вытянутых руках. «Может хватит кур-то мучить, нестись не будут», – пробурчал дедушка с первого ряда.
«Тссс», – шикнули родители.
Коза стучала копытом и дважды попала мне по пальцам, но я крепилась.
Курица по плану должна была изящно слететь с Катькиной головы, но вместо этого она так вцепилась в нёё когтями, что пришлось её оттуда выпутывать прямо на глазах у изумлённых зрителей.
Собака наотрез отказалась играть с нами в футбол, отвлекаясь на заносчивую чихуа-хуа.
И лишь дельфин с тигром не подвели.
Тигр – потому что он был Катькой. Потрёпанная курицей грива развевалась во время каждого прыжка, добавляя эффектности всему мероприятию.
Ну а дельфин не подвёл потому, что он был лейкой. Он прыгал, кувыркался и поливал зрителей водой. Они не оценили, но нам с Катькой было весело.
Мы заработали кучу денег. Хватило на пакетик чипсов, пачку сушёных кальмаров и пачку сухариков с хреном, вкуснотища. Мы съели их прямо на площади – потому что дома такое не разрешалось – и твёрдо порешили: больше никаких животных не дрессировать.
«Будем учёными, – предложила на следующий день Катька. – Дрессировать никого не нужно, только резать и изучать. Учёные режут лягушек и смотрят, что внутри».
Резать лягушек я оказалась не готова, поэтому мы начали с комаров. Катька изучала, а я записывала.
