скачать книгу бесплатно
Раздвинув коробки, Анна устроилась на табурете и начала раскладывать на подносе кофейное суфле «Ромео». В комнате витал навязчивый аромат шоколада. В конце дня одежда и даже пот пропитывались этим запахом, слюна во рту становилась сладкой. Говорят, официанты в барах пьянеют от паров алкоголя. Интересно, продавцы шоколада толстеют от соседства со сладостями?
Анна не поправилась ни на грамм. Впрочем, она никогда не поправлялась. Ела, но пища ее как будто сторонилась: глюкациды, липиды и вся прочая минерально-витаминная дребедень проскакивала через организм, не зацепляясь.
Она раскладывала шоколадки, думая о словах Акерманна. Поражение. Болезнь. Биопсия. Нет, она никогда не позволит кромсать себя. И уж тем более этому холодному типу со взглядом насекомого.
Кстати, она не верила в его диагноз.
Не могла поверить.
По той простой причине, что не сказала ему и трети правды.
Начиная с февраля приступы случались гораздо чаще. Они могли происходить в любое время и при любых обстоятельствах. На ужине с друзьями, у парикмахера, в магазине. Внезапно, в привычной обстановке, Анна оказывалась в окружении людей, чьи лица были ей незнакомы, чьих имен она не знала.
Изменилась сама природа болезни.
Теперь у нее бывали не только провалы в памяти, но и чудовищные галлюцинации. Лица начинали расплываться, дрожали и менялись, как в фильмах ужасов.
Иногда ей в голову приходило сравнение с гаданием на горячем воске: порой лица плавились, корчили ей дьявольские гримасы.
Рты перекашивались, исторгая то ли крик, то ли смех, то ли предлагая поцелуй… Это был кошмар.
По улицам Анна ходила опустив глаза. На приемах и раутах разговаривала, не глядя в лицо собеседнику. Она превращалась в напуганное, дрожащее, готовое в любой момент убежать существо. «Другие» стали для нее зеркалом ужаса, отражавшим ее собственное безумие.
Не описала она в точности и своих ощущений в отношении Лорана. После приступа ее «неузнавание», неуверенность не проходили окончательно, всегда оставалось послевкусье страха, как будто чей-то голос нашептывал ей: «Это он, но это и не он».
Почему-то в глубине души ей казалось, что черты лица Лорана изменились, вернее – были изменены в результате пластической операции.
Абсурд.
У этого наваждения имелась еще одна, совсем уж бредовая составляющая. Муж казался ей незнакомцем, а лицо одного клиента их магазина вызывало невыносимое по остроте чувство узнавания. Она была уверена, что где-то его видела… Она не могла бы сказать ни где, ни когда, но ее память в присутствии этого человека включалась, как от удара электрического тока, но ни разу пробежавшая искра не вызвала в памяти четкой картинки.
Человек приходил раз или два раза в неделю и всегда покупал одни и те же шоколадки – «Jikola». Подушечки с миндальной пастой, очень похожие на восточные сладости. Говорил он, кстати, с легким акцентом – возможно, арабским.
Лет сорока, одет всегда одинаково, в джинсы и наглухо застегнутую бархатную куртку ? la «вечный студент». Анна и Клотильда прозвали его Господин Бархатный.
Каждый день они ждали его прихода. Эта загадка, как захватывающий триллер, оживляла часы, проводимые в магазине. Часто они строили разные гипотезы. Человек был другом детства Анны. Или бывшим возлюбленным. А может, просто бабником, перекинувшимся с ней парой-тройкой слов на коктейле…
Теперь Анна знала, что истина куда проще. Отзвук, воспоминание, возникающее в ее мозгу, – всего лишь галлюцинация, вызванная болезнью. Она не должна зацикливаться на том, что видит и чувствует, глядя на лица, потому что лишилась четко работающей системы распознавания.
Дверь в заднюю часть магазина распахнулась. Анна вздрогнула – она внезапно поняла, что шоколадки тают у нее в руке.
На пороге появилась Клотильда. Сдув непослушные пряди с лица, она шепнула:
– Он здесь.
Господин Бархатный уже стоял у прилавка с шоколадом «Jikola».
– Добрый день, – заторопилась Анна. – Что я могу вам предложить?
– Двести граммов, как обычно.
Анна скользнула за прилавок, схватила щипцы, прозрачный пакетик и начала укладывать туда конфеты, глядя на покупателя из-за завесы опущенных ресниц. Сначала она увидела грубые ботинки из выворотки, слишком длинные, собирающиеся гармошкой брюки и, наконец, бархатную куртку шафранового цвета, поношенную, с оранжевыми залысинами.
Потом она решилась посмотреть ему в лицо.
Оно было грубым, почти квадратным, обрамленным жесткими русыми волосами. Лицо скорее крестьянина, чем изнеженного студента. Нахмуренные брови выражали недовольство, возможно даже – с трудом сдерживаемый гнев.
И все-таки Анна заметила и длинные ресницы, и черные зрачки в золотом ободке – они напоминали шмеля, летающего над клумбой темных фиалок. Где она видела этот взгляд?
Анна положила пакетик на весы.
– Прошу вас, одиннадцать евро.
Человек заплатил, взял свои шоколадки и пошел прочь. Секунду спустя он был уже на улице.
Против воли Анна прошла следом за ним до порога, Клотильда присоединилась к ней. Они смотрели, как их покупатель переходит улицу Фобур-Сент-Оноре и садится в черный лимузин с затемненными стеклами и иностранными номерами.
Они стояли в дверях, греясь в лучах солнца, как два кузнечика.
– Ну, и что? – спросила наконец Клотильда. – Кто он? Ты так и не вспомнила?
Машина исчезла, влившись в общий поток движения. Вместо ответа Анна прошептала:
– Есть сигарета?
Клотильда вытащила из кармана брюк мятую пачку «Мальборо-Лайтс». Анна сделала первую затяжку, и к ней вернулось чувство покоя, снизошедшее на душу утром во дворе больницы. Клотильда объявила с ноткой сомнения в голосе:
– Что-то не сходится в твоей истории.
Анна повернулась к ней, отставив в сторону локоть и нацелив в подругу горящую сигарету, как оружие.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Положим, что ты когда-то знала этого типа и что он изменился. Ладно.
– Ну, и?..
Клотильда изобразила губами хлопок пробки, вылетающей из бутылки:
– Но он-то почему тебя не узнает?
Анна смотрела на ленту машин, движущихся под хмурым небом. Чуть дальше по улице виднелся деревянный фасад магазина «Братья Марьяж», темные витражи ресторана «Подводное царство», сидел в своей коляске невозмутимый извозчик.
Слова Анны растворились в облаке синеватого дыма:
– Сумасшедшая. Я схожу с ума.
5
Раз в неделю Лоран встречался за ужином с одними и теми же «товарищами». Это был почти священный ритуал, устоявшаяся церемония. Собиравшиеся за столом люди не были ни друзьями детства, ни членами закрытого кружка. У них не было общего страстного увлечения – сотрапезники объединились по корпоративному принципу: все они работали в полиции. Жизнь сводила их в разное время и при разных обстоятельствах, но теперь каждый в своем деле добрался до самого верха иерархической лестницы.
Анне, как и остальным женам, вход на эти встречи был заказан: если ужин устраивал Лоран в их квартире на авеню Ош, ей следовало пойти в кино.
Но внезапно, три недели назад, муж предложил ей присоединиться в следующий раз к их компании. Сначала она отказалась – в том числе и потому, что муж добавил участливым тоном профессиональной сиделки:
– Увидишь, это тебя отвлечет!
Позже Анна передумала: во-первых, потому, что была от природы любопытна; кроме того, ей хотелось встретиться с коллегами Лорана, посмотреть, как выглядят другие высокие чины. В конце концов, до сего дня она видала единственный образчик – собственного мужа.
И Анна не пожалела о своем решении. На том ужине она встретилась с людьми жесткими, но потрясающе интересными, их разговоры были откровенными – на грани фола. Среди них Анна почувствовала себя королевой, единственной женщиной на борту военного крейсера, перед которой все эти высокие полицейские чины распускали хвост, сыпали анекдотами, вспоминали «боевые подвиги», хвастались раскрытыми преступлениями.
После первого ужина Анна ходила на каждую встречу «товарищей по оружию» и научилась лучше понимать этих людей. Она подмечала их привычки, знала козыри всех и каждого, угадывала мании и наваждения. Общество, собравшееся за столом, больше всего напоминало коллективный снимок. Черно-белый мир, живущий по жестким законам непреложных истин, одновременно гротескный и завораживающий.
Присутствовали всегда одни и те же люди – за редким исключением. Чаще всего разговором за столом управлял Ален Лакру. Высокий, худой, прямой, как отвесная скала, экспансивный пятидесятилетний полицейский отмечал конец каждой фразы взмахом вилки или кивком головы. Даже переливы голоса со средиземноморским акцентом участвовали в окончательном оттачивании, доводке до совершенства его высказываний. Все в этом человеке пело, волновалось, улыбалось – никому на свете и в голову бы не пришло, чем он в действительности занимается: Ален Лакру был заместителем директора Департамента уголовной полиции Парижа.
Пьер Карасилли был полной его противоположностью. Маленький, коренастый, смуглый, он вечно что-то неспешно рассказывал, и в голосе его присутствовала почти гипнотическая сила. Именно этот голос усыплял самых недоверчивых, добивался признания от закоренелых преступников. Карасилли был корсиканцем. Он занимал важный пост в Дирекции по территориальному надзору (ДТН).
Жан-Франсуа Годмар не был ни вертикальным, ни горизонтальным: он напоминал скалу – был собранным, упрямым. Высокий, с залысинами, лоб, черные глаза – в их глубине словно притаилась опасность, угроза. Анна всегда оживлялась, когда Годмар вступал в разговор. Речи его были циничны, истории – ужасны, но окружающие почему-то начинали испытывать странное чувство благодарности, словно он приоткрывал для них завесу над тайнами мироздания. Он был шефом ЦББНРН (Центрального бюро по борьбе с незаконным распространением наркотиков), главным по наркотикам во Франции.
Но Анна предпочитала всем Филиппа Шарлье – гиганта ростом под метр девяносто, в трещавших по швам дорогих костюмах. Коллеги прозвали его Зеленым Исполином. У него было лицо боксера – широкое, как валун, и усатое, в темных волосах блестела обильная седина. Он всегда говорил слишком громко, его смех звучал как тарахтение двигателя внутреннего сгорания, он насильно вовлекал, затягивал собеседника в свои смешные, но и странные истории, удерживая его в разговоре за плечо.
Тому, кто хотел общаться с Шарлье, следовало для начала овладеть его затейливо-похотливым лексиконом. Вместо «эрекция» он говорил «кость в трусах», о кудрявом человеке говорил, что у него волосы – как «шерсть на яйцах». Вспоминая о проведенном в Бангкоке отпуске, коротко подводил итог:
– Везти жену в Таиланд – все равно что лакать французское пиво в Баварии.
Анна находила его вульгарным, опасным, но неотразимым. От него исходила животная сила, нечто невероятно «легавистое». Его легче было представить сидящим в полутемном кабинете и выбивающим признания из подозреваемых. Или ведущим на штурм спецназовцев с помповыми ружьями.
Лоран рассказывал Анне, что Шарлье за годы службы хладнокровно убил как минимум пятерых человек. Полем его деятельности был терроризм. Работал ли Шарлье в Дирекции по территориальному надзору, или в Главном управлении внешней безопасности, или в другом подразделении, он всегда сражался, вечно воевал. Двадцать пять лет было отдано тайным операциям, раскрытию заговоров и предотвращению переворотов. Если Анна спрашивала о деталях, Лоран отмахивался:
– Это ничтожная часть айсберга!
В тот вечер компания ужинала именно у Шарлье, на авеню Де-Бретёй. Квартира в стиле барона Османна – идеально натертый паркет, драгоценная коллекция колониальных безделушек. Любопытство заставило Анну порыскать по тем комнатам, куда она смогла попасть: никаких следов женского присутствия. Шарлье был закоренелым холостяком.
Часы пробили одиннадцать. Гости сидели за столом – расслабленные, в сигарном дыму, как это обычно бывает в конце трапезы.
На дворе стоял март 2002 года, до президентских выборов оставалось всего несколько недель, и каждый считал своим долгом сделать прогноз, высказать предположения касательно перемен, грядущих в Министерстве внутренних дел в случае избрания того или другого кандидата. Казалось, все они готовы к решающей битве, хоть и не уверены, что примут в ней участие.
Филипп Шарлье, сидевший рядом с Анной, доверительно шепнул ей на ухо:
– Надоели они мне со своими историями! Знаешь анекдот про швейцарца?
Анна улыбнулась.
– Ты же сам рассказал мне в прошлую субботу.
– А про португалку?
– Нет.
Шарлье поставил локти на стол.
– Португалка собирается съехать с горы на лыжах. Очки на носу, колени согнуты, палки подняты. Мимо проезжает лыжник и спрашивает, широко улыбаясь: «Готовы?» А она отвечает: «Не шовшем… Губы слиплись!»
Анне потребовалось несколько секунд, прежде чем она поняла похабный юмор этой истории. Она расхохоталась. Все полицейские шутки, истории и анекдоты касались темы «ниже пояса», зато не были избитыми. Анна все еще смеялась, как вдруг лицо Шарлье расплылось, черты мгновенно утратили резкость, поплыли, трясясь, как желе, в центре белого пятна.
Анна отвернулась, чтобы взглянуть на остальных. Их лица тоже распадались, сливаясь в жуткие маски, безобразно скалясь вопящими ртами…
Внутренности скрутил жестокий спазм. Она судорожно задышала ртом.
– Тебе плохо? – забеспокоился Шарлье.
– Я… Мне что-то жарко. Пойду освежусь.
– Хочешь, я тебя провожу?
Она встала, опираясь на его плечо.
– Все хорошо. Я сама найду.
Она пошла вдоль стены, зацепилась за угол каминной доски, натолкнулась на круглый столик на колесах, что-то защелкало, застучало…
В дверях она оглянулась: на нее смотрели все те же маски. Гомон, крики, преследующая ее уродливая морщинистая плоть. Анна шагнула за порог, едва сдержав крик.
В холле было темно. Висящие на стене пальто пугали, как и темнота, сочившаяся из открытых дверей. Анна остановилась перед зеркалом в раме цвета старого золота: ее лицо было пергаментно-бледным, оно почти фосфоресцировало, как у привидения. Анна обняла себя за плечи, обтянутые тонкой шерстью черного свитера: ее трясло, ей было холодно.
Внезапно в зеркале за ее спиной появился мужчина.
Она не знает этого человека – он не был на обеде. Она оборачивается. Кто он? Зачем пришел? Его лицо таит угрозу – в нем есть какой-то выверт, что-то извращенное. Руки сияют в темноте белизной, как две шпаги…
Анна отступает, прячется среди пальто. Мужчина делает к ней шаг, другой… Она слышит, как остальные разговаривают в соседней комнате, хочет закричать, но ее горло похоже на тлеющий рулон картона. До его лица осталось всего несколько сантиметров. В глазах отражается зеркальный блик, золото плещется в зрачках…
– Ты хочешь уйти?
Анна с трудом подавила стон: это был голос Лорана. Его лицо внезапно снова стало узнаваемым. Она ощутила его руки на своем теле и поняла, что потеряла сознание.
– Боже! – воскликнул Лоран. – Что с тобой?
– Мое пальто. Дай мне мое пальто, – почти приказала она, высвобождаясь.
Дурнота не отпускала. Она не могла с уверенностью сказать, что по-настоящему узнала мужа. Наоборот, в ней поселилась другая уверенность: черты его лица изменились, все лицо стало другим, в нем появился секрет, непроницаемая для нее зона…
Лоран протянул ей пуховик. Его трясло. Он наверняка боялся за нее – но и за себя тоже. Его ужасала одна только мысль о том, что остальные могут понять, в чем дело: у одного из высших должностных лиц Министерства внутренних дел – чокнутая жена.
Она скользнула внутрь пальто, ощутив на мгновение удовольствие от прикосновения шелка подкладки. Как бы ей хотелось зарыться в него и исчезнуть навсегда…
Из гостиной доносился громкий смех.
– Я попрощаюсь за нас обоих.
