скачать книгу бесплатно
Плутоний для Фиделя. Турецкий гром, карибское эхо
Анна Анатольевна Гранатова
Политические расследования
Среди разнообразных книг о Карибском кризисе 1962 года политическое расследование Анны Гранатовой («Клан Ельциных», «Операция «Горби») акцентирует внимание на самой загадочной фигуре политического противостояния сверхдержав, кубинском команданте Фиделе Кастро. Кто он, заложник или участник рискованной политической игры? Почему согласился на авантюру Н. Хрущева и беспрецедентную операцию «Анадырь»? Как проявил себя в драматичные дни кризиса, когда американские военные, подготовившие несколько планов вторжения и ликвидации режима Ф. Кастро, лишь ждали «отмашки» президента Дж. Кеннеди? Автор доказывает парадоксальную мысль: главный оппонент Фиделя Кастро – Джон Кеннеди – отдал свою жизнь в обмен на спасение Острова свободы!
Анна Гранатова
Плутоний для Фиделя. Турецкий гром, карибское эхо
Посвящается легендарному разведчику,
историку, аналитику и другу Кубы,
генерал-лейтенанту Николаю Леонову
Глава I
Штормовое предупреждение
В Карибском кризисе, как в капле воды, отразилась вся драматургия международной политики середины XX столетия
Над всей Атлантикой безоблачное небо
Пилот специального подразделения авиации, майор Ричард Хейзер поднял самолет в воздух, когда над континентом еще сгущалась ночная мгла. Перед тем как выйти на взлетное поле авиабазы ВВС США в Калифорнии, Хейзер, подтянутый и высокий брюнет с высоким и открытым лбом, уронил взгляд на болтающийся настенный календарь, где строгие цифры украшались феерическими фотографиями штурмующих небесную бездну американских самолетов. «Незасекреченные модели», – Хейзер незаметно улыбнулся углами рта, продолжая изучать календарь: его стальной красавец Lockheed U-2, или просто У-2, как крылатую машину окрестили в Союзе, на календаре не значился.
За пару минут до команды «стартуйте!» Хейзер коснулся шершавой рукой прозрачной рамки, обозначающей на календаре дату, и передвинул ее на 14 октября 1962 года. Бортовой хронометр отсчитывал секунды едва заметного рассвета. Пилот надел шлем, очки, перчатки. Руки легли на штурвал. Густая, как сливки, влажная пелена укрывала Флоридский пролив, в направлении которого майор Ричард вел машину. Отсюда, с авиабазы Эдвардс, до береговой линии Кубы – считаные минуты лету, если держать курс строго на юг. Слева от шумно разрезающего предрассветное небо лезвиями крыльев «Локхида» пролегали Багамские острова, куда на отдых стекались напыщенные джентльмены со щебечущими длинноногими леди со всего мира. Укрытые соленой фатой ночного тумана, дремали острова Большая Абака и остров Андрос. Встречный ветер был вполне терпимый, погода благоприятствовала полету.
Октябрь 1962 года начался с проливных дождей и тоскливой затяжной облачности, так что поступил приказ из разведцентра, – временно отложить аэрофотосъемку. Президент США Джон Кеннеди и директор ЦРУ Джон Маккоун, занявший свою должность в ноябре 1961 года, к такому решению пришли одновременно, оба были не в пример предшественникам – Дуайту Эйзенхауэру и Алену Даллесу – настроены куда как менее враждебно против Кубы, а после того как Ален Даллес провалил в апреле 1961 года операцию «Сапата-Мангуста» в кубинском заливе Свиней и Кеннеди попросил именитого разведчика подать в отставку, стало очевидно, что Фидель Кастро оказался крепким орешком и с ходу на Кубе политический режим не поменяешь.
«Полеты можно продолжить, как только погода улучшится, – сухо заметил Кеннеди, пристально глядя на Джона Маккоуна. – Сейчас в них нет острой необходимости. В сентябре советский лидер Никита Сергеевич Хрущев в заявлении ТАСС объявил, что «на Кубе советского наступательного вооружения и ракет нет». – «Вы в это верите? – Джон Маккоун вскинул брови. – Можно ли доверять русским?»
Профессиональный атомщик и новый директор ЦРУ, Джон Маккоун был единственным в окружении Кеннеди, кто в преддверии Карибского кризиса вопреки всем данным собственной разведки, ничего подозрительного не обнаруживавшей, твердил, что на Кубе должно находиться советское наступательное вооружение.
«Если его там до сих пор нет сегодня, то оно появится там завтра. Понимаете, это очень удобно, – объяснял свою мысль Маккоун. – Советская военная база под боком у нас. Это сразу же изменило бы геополитический баланс сил в пользу русских». – «Вы верите, что подобный прыжок через океан возможен? Под нашим-то пристальным контролем?» – возражали Джону Маккоуну высшие чины в Пентагоне. Директор ЦРУ пожимал плечами: «Не знаю, как они это сделают, но это фантастически выигрышная для Союза позиция!» – «Думаете, Хрущев способен на подобный риск?» – «Эта игра стоит свеч!»
Еще 23 августа 1962 года Джон Маккоун направил президенту США меморандум, в котором изложил гипотезу: на Кубу возможна перевозка советского оружия морским путем, и, возможно, именно сейчас советские суда, которые туда идут, груженные якобы сельскохозяйственной техникой, на самом деле везут туда оружие. «Но чтобы обслуживать серьезное оружие наступательного характера, нужны люди, – заметил Кеннеди, ознакомившись с меморандумом директора разведки. – Кубинцы с подобной техникой незнакомы. Значит, русским потребуется тайно перевозить на Кубу целые армейские части и подразделения! Но где они спрячут огромное количество солдат? Да и переход через Атлантику – неблизкий!»
В ответ на президентский скепсис Маккоун поставил военно-практический эксперимент. Несколько подразделений американских солдат поместили в трюмы различных судов и покатали в тропических водах. На третьи сутки такого «круиза» у военных начались массовые приступы всевозможных заболеваний – от головокружений и теплового удара до лихорадки и расстройств желудка. «Значит, моя гипотеза на практике неосуществима», – устало подумал Маккоун, и его агрессивный настрой по отношению к Острову свободы поубавился. Но ненадолго. Червь сомнения продолжал грызть аналитический мозг Джона Маккоуна. 7 сентября 1962 года, еще не имея на руках таких объективных данных, как, скажем, аэрофотосъемка, директор ЦРУ, находясь во Франции, направил в штаб-квартиру ЦРУ в США шифротелеграмму, последняя фраза которой звучала так: «Возможно, на Кубе уже находится советское оружие, возможно, ракеты малой дальности» (см. С. Микоян, Анатомия Карибского кризиса, М., 2006, фотодокумент на стр. 172).
Когда же сентябрь 1962 года зарядил дождями и шквалами, директор ЦРУ приказал разведывательной авиации прекратить полеты над Кубой. «Только горючее зря тратим. Да и президент Кеннеди считает, что с этим можно повременить, тем более что советский лидер Никита Хрущев в начале сентября заверил весь мир через ТАСС, что никакого советского оружия на Кубе нет и быть не может».
Не горел нетерпением взять реванш после провала Эйзенхауэром и Даллесом операции в заливе Свиней и президент США Джон Кеннеди, его больше заботили начинающиеся выборы в Конгресс. Не считал Кубу приоритетным направлением во внешней политике и министр обороны в правительстве Кеннеди, аналитик Роберт Макнамара, пришедший на свой пост из бизнеса, из совета директоров автомобильного концерна «Форд».
И все же политическое завещание президента Эйзенхауэра ликвидировать на Кубе коммунистический режим оставалось. В день своего ухода из Белого дома, 19 января 1961 года (передача президентской власти в США традиционно приходится на 20 января перед зданием Конгресса, в полдень), покидающий свой пост Дуайт Эйзенхауэр экспрессивно убеждал нового хозяина Белого дома в том, что «необходимо срочно ликвидировать коммунистический режим на Кубе, нельзя эту проблему решать «маньяна» (испанское maсana означает «завтра», кубинцы используют это слово в значении «неизвестно когда», «после дождичка в четверг»)». Кеннеди пообещал Эйзенхауэру, что на предмет «маньяна» можно не беспокоиться. Однако Джон Фицджеральд лукавил: ему просто не хотелось спорить со своим предшественником. Но тут объявились «люди из Пентагона» и начали с басовитой экспрессией давить на Кеннеди: мол, план Эйзенхауэра по Кубе «Мангуста» давно расписан в деталях, надо действовать, дайте отмашку!
Поэтому, как только небо над Флоридой развеялось и установилась относительно ясная погода, разведывательные полеты были возобновлены. Самолет У-2, ведомый рукой Ричарда Хейзера, вырулил на знакомую траекторию. Слева остался маленький скалистый, заросший буйным тропическим кустарником с жесткими листьями, напоминающий при взгляде из иллюминатора изумрудную пуговицу островок Ки-Уэст. Американцы назвали зеленый островок символично, Key West, значит, «Ключ к Западу» или «ворота на запад». Остров Ки-Уэст находится примерно посредине Флоридского пролива, между Майами и Гаваной. Именно здесь незадолго до Кубинской революции, провозгласившей победу армии Фиделя Кастро над режимом Фульхенсио Батисты, американский писатель и любитель морской рыбалки Эрнест Хемингуэй познакомился с будущим капитаном своего катера «Пилар», загорелым кубинцем Григорио Фуэнтесом Бетанкуром. Полуграмотный рыбак из кубинского Кохимара спас жизнь будущего нобелевского лауреата, когда разбитая штормом яхта Хемингуэя терпела бедствие. Кубинцы в то время ходили настороже, боялись провокаций, боялись янки, боялись жандармов Батисты, которые пачками бросали невинных в тюрьмы, боялись и повстанцев Фиделя: и среди них были свои лазутчики. Взбудораженный народ жил в постоянном страхе за жизнь. Но рыбак Григорио Бетанкур не думал о политике, сворачивая снасти и спасая бородатого незнакомца, на своем маленьком пропахшем рыбой и водорослями катере перевозя его на сушу. «Морской закон и характер кубинца! – сказал по-испански Григорио. – Мы обязаны помогать всякому, кто терпит бедствие в океане, вдали от берега, не разбирая, друг это или враг». После этого Хемингуэй записал в своем дневнике: «Ки-Уэст, «ключ к Западу», самое прекрасное место на земле». Писатель эпизодически жил здесь и на самой Кубе порядка тридцати лет. Любопытно, что одним из символов Кубы, изображенным на государственном гербе, является ключ.
Всего за час самолет преодолевает расстояние от Флориды до кубинского побережья. За этот час эпатажная держава с неутоленными политическими амбициями, кричащими витринами супермаркетов, неоновой рекламой пафосных казино, клубов, ресторанов вдруг стала незримой и неосязаемой. Всего час перелета над укутанным в соленый шлейф тумана дремлющим морем, и позади остаются зеркальные зубья небоскребов престижных торговых центров, коронующие самовлюбленную, энергичную и рациональную нацию, сотканную из упрямых, пробивных, циничных эмигрантских династий.
Всего несколько минут требуется, чтобы оказаться в совершенно ином мире, где люди живут иначе и мыслят иначе, иными ценностями. Здесь не понимают, что ради мешка с деньгами можно убить человека и что деловая карьера эгоиста-одиночки может быть важнее семьи, в которой много детей и внуков. Большинство домов на Кубе не имеют ни тяжелых железных дверей, ни сигнализации, ни каменных заборов, а лишь легкие фанерные дверные коробки, низенькие деревянные частоколы, через которые легко перепрыгнет коза и пронырнет кошка, да примитивные замкищеколды из звонкого металла. Боевых собак тут нет, а желтые и рыжие поджарые дворовые псы ластятся к каждому, что к хозяину, что к чужаку – гостю. И никому из этой боевой, ходящей в будни и праздники в военной форме болотного цвета братии, не приходит в голову держать в домашних сейфах личное огнестрельное оружие, чтобы защитить себя от бандитов. Да и домашних сейфов нет. А улицы постоянно патрулируются.
Не требуется специального приглашения, чтобы зайти в дом соседа на чашечку ароматного кофе с тростниковым сахаром, сваренного на песке в специальном латунном кувшинчике. Позвони в любую соседскую дверь, и тебя почти наверняка угостят и кофе, и ромом с колой, и сладким зеленоватым коктейлем из тростника с дольками лайма, и шуршащим, как на весенней реке во время ледолома, льдом. Здесь принято дружить семьями, как если б у всех были общие родственники. Принято водить детей в один и тот же детский сад и школу и потом подолгу вечерами обсуждать с соседями, чему там учат и как воспитывают. А когда это наскучивает, включают на кассетном магнитофоне бодрую музыку и начинают танцевать румбу или сальсу, и когда танцующих становится больше, чем может вместить гостиная, улыбающаяся толпа кубинцев плавно перетекает на улицу и продолжает танцевать возле дома, прямо на асфальте. Мимо нее проезжают загорелые, обтянутые в яркие спортивные трико велосипедисты, шествуют нагруженные сумками прохожие. Некоторые на мгновение останавливаются, ставят сумки на асфальт, а затем рьяно вплетаются в своеобразный хоровод кубинской сальсы. И тогда жизнь нескольких кубинских семей сливается с жизнью улицы. Поэтому забудь об официальности, а просто подойди к двери и постучись…
Покрывшийся небесной влагой, как холодным потом, самолет У-2, опираясь на восходящие потоки воздуха, стремительно поднимался над белым и плотным, словно морские льдины, плавающие в небесном океане, фронтом облаков. Их серебристый панцирь накрывал синюю морскую бездну, как ледяная скорлупа, но вдали, где небесные айсберги начинали таять, в темной глубине проблескивали сквозь соленый туман желтые огни прожекторов Острова свободы. От напряженного управления штурвалом руки Хейзера в кожаных перчатках слегка занемели. Он думал о том, что вот еще один полет – рисковый и бессмысленный – в его жизни, над страной, нравы которой он не понимает и отторгает своим гордым американским сердцем. Что за радость в сальсе на улице, с соседями, ведь это не ужин в дорогом ресторане с голливудской звездой? Кто они, эти кубинцы, распевающие «Куба либре!», «Свободная Куба»? За что борются их революционные фанатики? Он не понимал, зачем этот крошечный островок посреди океана с его странной нацией понадобился большим, сильным и богатым Штатам. Но приказ есть приказ. На панели управления горели красными цифрами параметры навигации. Самолет приближался к вспыхивающему разноцветными искрами ожерелью береговых огней, заливу Гаваны.
На короткое время ночной передышки бурлящее чрево котла с клокочущими лозунгами революционной борьбы команданте Фиделя и товарища Че успокоилось и затихло. Гавана спала, спали города Матанзас, Ольгин, Кохимар. Зеленая ящерица-игуана острова Куба смежила веки. Шуршали сквозь сон остроконечными веерами финиковые и кокосовые пальмы, шелестели высохшими на солнце листьями кофейные и тростниковые плантации, простирающиеся до горизонта квадратами и ромбами цветов рыжей яшмы и болотного турмалина.
Куба. Это слово на местном наречии индейцев означает «земля». Остров Куба площадью в 105 тысяч квадратных километров – самый большой в Кубинском архипелаге, окруженный еще примерно тысячью мелких островков, самые мелкие из которых представляют собой просто скалу в море с пучком зелени. На территории Кубы помещаются десять островов размером с Ямайку и целая дюжина таких крошечных государств, как Пуэрто-Рико!
Кубинский архипелаг примыкает к границе субтропической зоны планеты. Бытует мнение, что само название Кубинскому острову дали аборигены племени таино, которые занимались земледелием и говорили на одном из аравакских языков. Но то же самое слово – «земля!» – с восторгом выкрикивал и генуэзский мореход Христофор Колумб, изможденный многодневным плаванием по просторам Атлантики в поисках Индии. Американцы не любят эту историю, о ней вы не услышите в Штатах. В октябре 1492 года Колумб заметил на горизонте темную линию суши. Вожделенная «земля», на которую высадилась команда каравелл «Санта-Мария», «Пинта» и «Нинья» Колумба, оказалась Кубой.
В центре Гаваны – белоснежное величественное здание Капитолия, архитектурно напоминающее дом американского Сената на Капитолийском холме в Вашингтоне. Но это сходство лишь внешнее, в кубинском Капитолии находится Национальная библиотека. Страсть к познанию оказывается значимым противовесом американским чувственным ценностям, символика которых ассоциирована с известными ресторанами, ночными клубами, голливудскими грезами и игорными домами.
Само слово «свобода» на Кубе понимают иначе, нежели в Америке, символом которой стала каменная дама с короной из семи лучей – семи континентов – руки французского скульптора, вылепленная «по образу и подобию» жены производителя швейных машин «Зингер». Выставленная на международной выставке, французская девушка в колючей каменной короне так вдохновила американцев, что им в итоге девушку подарили, и теперь мы ее знаем как символ Нового Света.
Символом Кубы стала совсем иная женщина, Изабелла Бобадилья де Сото, жена губернатора Гаваны. Это ее изображение мы встречаем на роме «Гавана Клаб» и большинстве кубинских торговых марок. Она стоит, обратив голову к небу, задрапированная в ткань, ниспадающую мягкими складками, и опирающаяся на католический крест, как на флагшток. Однажды ее муж, губернатор и испанский генерал де Сото, отправился завоевывать новые земли во Флориде и оставил Гавану на попечение супруги Изабеллы на целых четыре года. Долгие четыре года испанка Изабелла де Сото правила кубинским городом Гаваной железной мужской рукой, но когда с другого берега Карибского моря пришло известие о гибели ее супруга, то инфаркт сразил ее. В память об Изабелле де Сото, правящей испанской колонией справедливо, но без мужской алчности и жестокости, благодарные гаванцы отлили фигурку Изабеллы в виде бронзового флюгера и водрузили на вершине крепости Ла-Фуэрса. Именно эта фигура Изабеллы де Сото изображена на этикетках кубинских ромов, сигар и других товаров. Поговорите с кубинцами, и вы услышите о верной женщине Изабелле, безмерно преданной своему мужу, рассказов куда больше, нежели о том, как она правила островом. «Мы ценим настоящую любовь», – подчеркнут кубинцы.
Маленькая Куба кажется огромным и непривычным миром, насыщенный совсем иной экспрессией и эмоциями, нежели мир, начинающийся на севере Флоридского пролива. Средневековая крепость Морро с белоснежной колонной маяка, бросающего на воду красноватые отблески, возвышалась над глубоким заливом темной глыбой скользких от саргассовых водорослей камней. Маяк, расположившийся на выступе отвесной серой скалы, врезающейся в море, освещал красноватым лучом развороченные штормами бурые волнорезы набережной-маликона и разбитую вдребезги асфальтовую дорогу.
Вдоль маликона – маленькие и легкие, словно игрушечные, двухэтажные домики с облупленной краской и потемневшими от соленого ветра металлическими жалюзи на окнах, с полными чугунных завитков решетками балконов, с которых из широких глиняных кадок свешиваются гирлянды душистых вьюнов с розовыми и сиреневыми колокольчиками соцветий и на которые карабкаются с потрескавшейся рыжей земли зеленые паруса дикого винограда.
И сейчас пилот Ричард Хейзер, бесстрашный американец с точеным англо-саксонским профилем, сам себе напоминает богатого путешественника, опрометчиво направившегося в царство загорелых аборигенов, беспечно обосновавшихся под кокосовыми пальмами на коралловом песке. Он вывалился вместе со своим самолетом из роскошного мира бисквитно-белоснежных особняков и сочных голливудских грез в гудящую москитами кокосово-тростниковую неизвестность. Он пересекает Флоридский пролив и переносится из мира благополучия и процветания в страну, напоминающую развороченный муравейник. Здесь люди погружены в бесконечные заботы о хлебе насущном и в оборону от недремлющего врага, они защищаются и ненавидят таких, как он, профессиональный пилот майор специального подразделения авиации, Ричард Хейзер.
Зачем же он отправился в эту дикую страну, полную страха, отчаяния и надежды? Какие чувства у сильной и гордой Америки способна вызывать маленькая пальмово-тростниковая Куба кроме высокомерной жалости? Кубинские земледельцы, изнуренные многочасовой рубкой сахарного тростника под палящим солнцем, возделыванием кофе и табака, ютятся в открытых всем ветрам деревянных домиках с крышами, крытыми сухими тростниковыми листьями. В таких хибарах любой житель зеркальных небоскребов не смог бы провести и нескольких часов! Крестьяне, подобно трудолюбивым муравьям, с утра до глубокой ночи копошащиеся на плантациях, измазанные до ушей рыжей кубинской глиной, не имеют даже представления о том, что такое кондиционер и ванна. Горячая вода – непозволительная роскошь. В кубинских магазинах не купишь ни тортов, ни шоколада, нет даже копченого окорока, ноздреватого сыра, свежего творога, йогуртов и сливочного масла, словно запас продовольствия в стране победившей революции – на исходе. На пару стаканов молока в день может гарантированно претендовать только ребенок, правда, бесплатно, по особой программе. Конечно же, в бакалейных лавках можно добыть рис всех сортов и оттенков, от снежно-белого до золотисто-коричневого, но сколько можно питаться одним рисом? День, два, неделю, месяц? Пожалуй, даже самые добрые люди должны ожесточиться из-за подобных лишений. Разве будешь доволен лишь радостью познания, сыт книгами из Национальной библиотеки и прочей духовной пищей? Разве страх за будущее, словно воронка тропического смерча, не поглощает и не засасывает кубинский народ?
Американский пилот Ричард Хейзер достиг береговой линии Кубы. Над Атлантикой восходило розовое солнце. Остались вдали Гаити и Ямайка, Багамские острова и Большие Антильские острова, мир вечного лета, рай на земле. «Какая странная и упрямая нация – кубинцы! – думал пилот. – Куда же они идут в своей революционной борьбе? Знают ли сами, видят ли перед собой цель или же лишь полагаются на железную волю и разум своего команданте?»
За спиной майора Ричарда Хейзера осталась двухсотлетняя история его западной державы, ее культуры и цивилизации. Но сейчас она ему не помогала. Впрочем, было не время думать о ее плодах. Сделав резкий разворот в утреннем воздухе, пилот заставил машину пройти по дуге, после чего он начал пересекать остров. На море упала тень пирамидальных облаков, похожих на вершины Гималаев, сгрудившихся на горизонте. Первые лучи восходящего солнца превращали волны Карибского моря в живой аквамарин. В иллюминаторе мелькнуло на миг ожерелье Гренадинов. Солнце, небо и острова, напоминающие с высоты птичьего полета драгоценную россыпь самоцветов! Пилот, чей самолет пока шел на большой высотой высоте в 22 км, чуть снизил машину, собираясь начать фотосъемку. Его взгляд скользнул по панели управления, хронограф высветил «14/10/62» и время: часы и секунды.
Облет Кубы майор Ричард Хейзер начал, согласно инструктажу, с запада на юго-восток, а затем, сделав воздушную петлю, он обогнул береговую линию острова и полетел в обратном направлении, с юга на север. К концу этих виражей его руки с трудом держали штурвал, полет без всяких сменщиков и «автопилотов». Хейзер вырулил машину на кубинские города Тако-Тако, Сан-Кристобаль, Бахиа-Хонда, где, по мнению ЦРУ, могло находиться особо опасное оружие, и преодолел эти три города всего за десять минут. Было уже семь утра по местному времени, и Ричард видел из кабины, как Куба энергично просыпалась и отряхивала с себя ночную росу и озноб экваториальной ночи. Маяк крепости Морро прекратил освещать путь кораблям в бухту своим красным, как раскаленное металлическое лезвие, лучом прожектора. Был отчетливо виден цвета черненого серебра купол белоснежного Капитолия и остроконечные готические башенки католического костела Старой Гаваны. Майор Хейзер вел свой высотный самолет уверенной рукой, и фотокамера, установленная на «Локхиде», тщательно фиксировала быстро разворачивающуюся под крылом картину.
Вот мелькнуло какое-то крупное административное здание, над ним ветер рвал полотнище национального флага. К слову, этот флаг был разработан не правительством Фиделя Кастро, а намного раньше, во времена испанской колонизации. У него удивительная история: созданный испанцами, флаг в быту именуется «Одинокая звезда», как и флаг американского Техаса. А дело было так. Флаг Кубы появился еще в 1848 году, его создателями выступили испанский морской генерал Нарсисо Лопес и его друг, редактор газеты «Правда» (La Verdad), оказавшийся одновременно талантливым художником, Мигель Толон. Кстати, Мигель Толон занялся и разработкой герба Кубы. Королевская пальма, украшающая сегодня кубинский герб, – это его идея. Но вернемся к флагу. Дизайн кубинского флага опирался на геральдику американского звездно-полосатого флага, и он получил условное название «Одинокая звезда» (La Estrella Solitaria). Удивительные совпадения у стран – политических оппонентов, правда? По мнению дизайнера флага Мигеля Толона, «одинокая» звезда освещает путь кубинского народа к свободе и независимости. Красный треугольник, на фоне которого звезда расположена, – символ революции. Три синих полосы означает три региона, на которые разделили Кубу испанцы. Белый же цвет двух полос, перемежающих синие, символизирует этическую чистоту народа и справедливость государственной власти. В мае 1950 года войска генерала Нарсисо Лопеса предприняли неудачную попытку свергнуть власть испанских колонизаторов, впервые подняв в испанском городе Карденесе флаг независимой Кубы. Увы… Но флагу суждена была долгая жизнь.
Куба продолжала переходить их рук в руки, и ее государственными флагами становились поочередно флаги США и Испании. Лишь 20 мая 1902 года флаг «Одинокая звезда», разработанный Мигелем Толоном и Нарсисо Лопесом, стал официальным флагом Кубы. В годы правления Кубой сахарного короля, покровителя игорного бизнеса Фульхенсио Батисты этот флаг, разработанный испанцами, не менялся, диктатор не придавал значения геральдике, его интересовала лишь прибыль от американского игорного бизнеса, и таких авторитетов мафиозного мира, как Лаки Лучано, диктатор принимал как самых дорогих гостей в лучших отелях Гаваны. Когда 1 января 1959 года режим Батисты пал, то Фидель Кастро тоже не спешил с новой геральдикой, но по другой причине: он скрывал политическую суть революции. Кастро было выгодно думать, что американцы не видят социалистической сути его революции и думают, что просто один сахарный король хочет свергнуть другого сахарного короля с пьедестала. Американцы полагали, что все богатые промышленники мыслят одинаково и ради прибыли готовы на все, считаются лишь с бизнесом, а на человеческие жизни своей нации им плевать. Потому они и не стали душить Кубинскую революцию в зародыше. Когда же они увидели реформы, проводимые Кастро, гневу американских мафиози, вхожих в правительство США и потерявших на Кубе миллиардный игорный бизнес, не было предела. Есть версия, что именно представители игорной мафии заказали убийство Джона Кеннеди, после того как тот решил оставить режим Кастро в покое.
Стремительно светало. Куба превращалась в деловито суетящийся муравейник. Крестьяне размашистыми точными ударами сабель-мачете рубили плантации трехметрового сахарного тростника. Его грузили на грузовики и повозки, запряженные волами, которые время от времени подбирали с земли зеленые сочные обрубки, и тогда по их мягким губам текла сладкая пена. Вокруг плантаций табака и кофе сгрудились фургоны с брезентовым верхом. Стояла жара, и казалось, что под ярким солнцем плавится даже металл.
С каждой минутой все больше народа высыпало на базарную площадь Старой Гаваны. Все гаражи, домики, сараи изрыгнули на узкие, наспех мощенные улочки разнообразные средства передвижения. Допотопные автомобили и телеги, повозки для сена, велосипеды, грузовики, автобусы. На свет стремительно извлекались все ящики на колесах! Крепкая лошадь среди этого странного транспорта производила впечатление чего-то надежного и долговечного, ведь живая лошадь не требует запасных частей! Чтобы починить старенький автомобиль, нужны поршни, клапаны и шестеренки, но где их взять в стране, поглощенной революционной стихией, и долго ли эти механические детали, добытые с невероятным трудом, будут действовать? А бензин для мотора стоит немало, ведь нефти на Кубе нет, ее приходится закупать в Венесуэле. Хорошо, если новые друзья – в Союзе – помогут нефтью в обмен на сахар, но пока деклараций в этом больше, чем дела. Напрягаясь изо всех сил, вереница загорелых трудяг в рубахах защитного цвета на скрежещущих средствах передвижения перемещается к широким дорогам, ведущим в города и на тростниковые плантации.
Революция превратила жизнь кубинского народа в постоянную битву, и вот они, загорелые, с серьезными лицами, едут на скрипящих, гудящих и грохочущих машинах, вооруженные мачете для тростника, как боевыми саблями. В городских автобусах вперемежку свалены самые разнообразные вещи, громоздятся беспрестанно болтающие женщины с детьми и улыбающиеся отцы семейств. Чему они улыбаются? О чем болтают? Танцевальные ритмы латиноамериканской сальсы и революционных песен смешиваются в какофонии и криках, и этот немыслимый рев сочетает в себе радость и отчаяние, страх и непреклонную веру в победу. По улицам кубинских городов движется караван героев, идущих за победой революции без запасных частей, без шин, без бензина… Родина или смерть! Мы победим!
Благополучно обогнув Кубу и отсняв очередной материал для центральной разведки, майор Ричард Хейзер направил самолет в сторону Флориды. К плановому полету он отнесся с холодным равнодушием, работа есть работа, ее следует делать даже в том случае, если уверен, что серьезного результата для твоего ведомства не будет: ты – профессиональный военный, решение принимают за тебя, а тебе за работу платят деньги. Облеты Кубы американскими самолетами-разведчиками до сих пор были делом протокольным, никакой сверхценной информации для ЦРУ они не приносили, но и отменять их не рискнули. Фотоматериал, собранный с риском для жизни, пыльными грудами собирался в архивах, забивал там все шкафы и полки, а потом большей частью уничтожался, ведь и в архиве пространство ограничено. Потом привозили новые фотопленки, и с ними происходило все то же самое. И так изо дня в день.
Бестолковая, бессмысленная работа! Месяц назад, 4 сентября 1962 года, президент США Джон Кеннеди официально заявил перед Конгрессом, что «на Кубе нет никаких наступательных ракет». Вот те раз! ЦРУ ищет то, чего нет? Но приказ есть приказ и не подлежит обсуждению. И поскольку разведывательные полеты над Кубой начальство решило не прекращать, значит, надо летать, а не раздумывать…
О том, что русской разведке, проводящей переброску на Кубу стратегических ракет, неожиданно помогли… китайцы, известно немногим. А дело было так. В начале сентября китайцы сбили над территорией Китая высотной зенитной ракетой С-75 американский самолет-разведчик U-2. В Белом доме начался переполох. После этого инцидента, а также в связи с облачной погодой, затрудняющей аэрофотосъемку, в ЦРУ приняли решение временно приостановить полеты U-2 над странами коммунистической идеологии, в том числе и над Кубой, в период с 18 сентября по 13 октября. За это время на Кубе советские вооруженные силы успели провести базовую работу по монтажу стратегических ракет. Поэтому, когда 14 октября высотные полеты U-2 были возобновлены, Куба была уже во всеоружии.
Приземлившись на авиабазе в южной Флориде, майор Ричард Хейзер отогнал машину в ангар и, равнодушно вынув фотопленку из аппарата, направился к руководству. Рядовой вылет, «фотосессия», похожая на предыдущие. Пилота уже ждали. Хейзер передал фотоматериал и отрапортовал, что полет прошел нормально, без инцидентов. Захлопнув дверь кабинета своего военного начальства и спускаясь вниз по лестнице, Ричард начал прокручивать в своей голове варианты своих действий на остаток дня. На глаза ему опять попался тот же самый календарь, с самолетами и прозрачной рамкой, передвинутой его рукой на дату 14 октября 1962 года, это было воскресенье. Хейзер мысленно выругался, что такой бестолковый полет пришелся на выходной, он устал и измучен бессонной ночью, перелетом и неизвестностью, а уик-энд уже заканчивается, Он на миг закрыл глаза, перед мысленным воображением поплыли роскошные блондинки на аршинных каблуках и приятели по службе с тяжелыми пузатыми стеклянными кружками пива. Нет, веселый вечер, похоже, отменяется: помятое отражение в зеркале не вызывает восторга, сейчас следует прежде всего выспаться. Майор открыл глаза и еще раз мысленно послал все ЦРУ с Пентагоном к чертям собачьим.
Хейзер и не предполагал, что спустя считаные сутки его вызовет к себе на прием сам президент США Джон Кеннеди и эту встречу увековечат фотографы Белого дома. Аэроснимки, сделанные 14 октября пилотом самолета U-2, были расшифрованы в ЦРУ опытным аналитиком Дино Бруджиони уже спустя несколько часов после возвращения майора Хейзера на авиабазу. В справке национального разведывательного центра по дешифрованию аэрофотоснимков говорилось, что «на Кубе, в районе Сан-Кристобаля имеется старт для ракет типа «земля – земля». Обнаружены три позиционных площадки ракет средней дальности. Идентифицированы восемь транспортных машин и четыре пусковых установки». И хотя сами двадцатиметровые ракеты на фотоснимках не были зафиксированы, директор разведки Джон Маккоун вынес вердикт: «Я все же был прав! Русские установили на Кубе свое оружие!»
Пилоту Ричарду Хейзеру, которому удалось добыть эту сенсацию, повезло, кубинский пальмовый «лес» не скрыл даже бликов солнца на массивных корпусах трейлеров с окислителем для ракетного топлива. На трех установках мобильного типа никаких маскировочных сеток не было, только тенты. Но что находилось под тентами, догадаться было несложно (см. С. Микоян, «Анатомия Карибского кризиса». М., 2006, фотодокумент на с. 176).
Потом, правда, советские военные стали использовать маскировочные сетки, измазанные грязью, так что результат аэрофотосъемки стало трудно интерпретировать. Почему же их не использовали раньше – вопрос риторический. А ведь если бы не эта оплошность – и в работе по монтажу ракет соблюдалась маскировка, то беспрецедентная операция «Анадырь» достигла бы задуманного финала! Директор ЦРУ Джон Маккоун спустя несколько месяцев признался Кеннеди: «Если бы у нас были только фотоснимки после 14 октября, то мы могли бы ничего и не заметить. Материал, привезенный из полета Ричарда Хейзера 14 октября, был единственным прямым доказательством советских ракет на Кубе».
Венский вальс и Берлинская стена
Известную поговорку о том, что первое впечатление о человеке – самое сильное, как нельзя лучше подтвердило знакомство советского лидера Никиты Хрущева и президента США Джона Кеннеди. Произошло это в июне 1961 года в Вене – городе Кафки и Фрейда, Штрауса и Моцарта, городе, пропитанном мелодией вальса и ароматом кофе по-венски, благоуханием роз и лилий, блеском хрустальных люстр и шелестом каштановых аллей.
После этой встречи Джон Кеннеди недовольно отозвался о Хрущеве:
– Упертый большевик! И обращался со мной как с мальчишкой!
А Хрущев, в свою очередь, так отозвался о Кеннеди: – А президент-то США совсем молодой, в сыновья мне годится! Нет, это не желчный и злобный старик Эйзенхауэр, с Кеннеди мы, пожалуй, сумеем повернуть нашу холодную войну в сторону потепления! Но для начала этого зеленого юнца стоило бы припугнуть русской силой! (см. А. Розенцвейг, Джон Кеннеди, «Жизнь, расколотая надвое», М., 2004, с. 75–80).
Ни Кеннеди, ни Хрущев друг друга адекватно не воспринимали, и это важно для понимания того, почему узел Карибского кризиса столь глубоко затянулся. Хрущев рассчитывал, что информирование по всему миру о самом факте присутствия на Кубе советских ракет с ядерными боеголовками (после завершения их монтажа) спровоцирует политического оппонента на совершенно другую реакцию – Америка прекратит сжимать кольцо военной экспансии вокруг Союза и, возможно, начнет выводить свои ракеты, нацеленные на Москву, из Турции, Италии, Англии. А то, что у «зеленого юнца» – американского президента – реакция окажется столь агрессивной, Хрущеву и в голову не приходило.
Но гораздо более интересно для нас раскрыть скрытую пружину драматургии Карибского кризиса, заложенную в Вене. Об этой скрытой пружине почти не говорится нынешними политологами, пишущими об этом историческом эпизоде. Между тем именно она послужила главным сдерживающим фактором для США, и именно этот «крючок» и удерживал Кеннеди от того, чтобы согласиться с предложением недальновидных военных из Пентагона и ЦРУ, предлагающих президенту немедленное вторжение на Кубу – тактику, о которой генеральские чины говорили ему изо дня в день.
Никто из этих генералов не был с Кеннеди в Вене и не присутствовал при его знакомстве с Хрущевым. Возможно, именно поэтому американские генералы упустили из виду в своих гипотетических предложениях, «что будет после вторжения на Кубу», именно то, что Кеннеди поставил во главу угла.
Именно акцент президента США на этом факте и удержал, возможно, Карибский кризис от сползания в котел войны. Имя его – Берлин.
Почему же американские аналитики и военные не стали просчитывать изменение геополитической ситуации на европейском плацдарме после возможной бомбежки силами ВВС США – Кубы? Они были уверены, что в Европе ничего не случится, а Хрущев ничего не будет делать в ответ на американское вторжение, они не видели никакой связи между Гаваной и Берлином. А Кеннеди эту связь увидел. Она не была очевидной, не было никаких гарантий того, что в ответ на авиабомбежку американцами советских ракетных баз на Кубе Хрущев даст немедленное указание ввести русские войска в Западный Берлин. Но Кеннеди полагал, что именно такой будет первая реакция Хрущева и своим вторжением на Кубу американцы развяжут войну в Европе. Кеннеди не сомневался, что Берлин станет немедленным ударом Хрущева, как только первые штурмовики ВВС США поднимутся в воздух и возьмут курс на Кубу.
– Однако объективно нет никаких доказательств, что Хрущев поступит именно так, – возражал Джону Кеннеди его брат и одновременно министр юстиции США Роберт Кеннеди. – Посуди сам, Гавана и Берлин, какая тут связь, эти города так далеки друг от друга!
– А я себя ставлю себя на место Хрущева как человека, – отвечал Джон Кеннеди. – Я пытаюсь понять его мысли, это важнее в военной стратегии, чем абстрактные схемы. Надо понимать, как и о чем думает противник. И я уверен, что наши самолеты еще не достигнут берегов Кубы, а Хрущев уже введет свои войска в Западный Берлин! Сделать Берлин полностью советским – это его мания, его навязчивая идея!
Эту уверенность Джону Кеннеди дала встреча в Вене. «Высоколобый русский большевик ни о чем не может думать, кроме как о Берлине, – решил тогда президент Кеннеди. – Этот Хрущев просто одержим Западным Берлином!» Первое впечатление о Хрущеве для Кеннеди оказалось именно таким. После того как Хрущев в августе 1962 года воздвиг знаменитую Берлинскую стену, Кеннеди укрепился в своей позиции: «Хрущев, видимо, днем и ночью только и думает, что о взятии Берлина!» Сам же Хрущев, вероятно, и не догадывался, до какой степени Берлин оказался «крючком» для американцев в ситуации Карибского кризиса и что именно встреча в начале лета 1961 года в Вене с Кеннеди спасла Кубу от американского вторжения в октябре 1962 года…
Хрущев и Кеннеди не воспринимали друг друга на личностном уровне до встречи в Вене в начале лета 1961 года. Президентство Джона Кеннеди только начиналось, когда в одном из секретных писем он пожелал встретиться с Хрущевым, чтобы понять, что это за человек и как с ним себя вести в дни холодной войны между «лагерем коммунизма» и Западом. Кеннеди сам предложил встречу Хрущеву в формате «один на один» и отправил советскому лидеру письмо 23 февраля 1961 года, в День Советской армии, чтобы подчеркнуть лояльность по отношению к советским вооруженным силам и «уважение к советским военным, особенно в связи с победой над Гитлером, когда США выступили на стороне СССР».
Это письмо Кеннеди составил всего спустя месяц после собственной инаугурации и называл его «обращением к здравому смыслу». Одной из «болевых точек», подлежащих взаимному обсуждению, предлагался Берлин, столица поверженной Германии, разбитый на четыре сектора, разделенный стеной на ФРГ и ГДР, на Западный и Восточный и представляющий собой постоянный воспаленный очаг посреди Европы. Мирный договор между СССР и Германией, как известно, после Второй мировой войны не был подписан.
«Все мои коллеги-дипломаты полагают, что в отсутствие переговоров по Берлину Никита Хрущев подпишет сепаратный мирный договор с ГДР и организует в Европе кризис из-за Берлина», – писал американскому президенту Джону Кеннеди, едва вступившему в свою должность, тогдашний посол США в Москве, Томпсон. Действительно, уже около трех лет Хрущев вынашивал идею подписания мирного договора с ГДР. Джон Кеннеди и сам был лишен иллюзий, он однажды заметил, что «если новая мировая война и разразится, то только из-за Берлина, это самое взрывоопасное место на земле» (см. Д. Розенцвейг. Джон Кеннеди, «Жизнь, расколотая надвое». М., 2004, с. 77).
«Берлинскую проблему» Кеннеди и собирался сделать главной темой во время встречи с Хрущевым. К этому следует добавить, что видный американский дипломат, Джордж Кенан, историк и аналитик в области международных отношений, занимавший в 50-е годы должность американского посла в СССР, предсказывал: «Исход холодной войны зависел от того, попадут ли Западная Европа и Япония, ключевые центры военно-промышленной мощи, оставленные дрейфовать в конце Второй мировой войны, – в советскую или же американскую сферу влияния». К встрече Хрущева и Кеннеди в 1961 году стало очевидно, что инициативу политического влияния у советского лагеря Штаты уже перехватили.
И все же встреча на высшем уровне между Хрущевым и Кеннеди была необходима. Хотя бы ради личного знакомства. Местом для встречи была выбрана столица Австрии, Вена, город, созданный в стиле утонченной роскоши, где ты встречаешь огромный цветник Бельведера, золотые мозаичные каскады художника Гюстава Климта, а в воздухе носятся мотивы из «Сказок Венского леса» и «Голубого Дуная» Штрауса. Это – город пронзительно-свежего воздуха, в котором чувствуется близость горных исполинов, альпийских лугов и снежных вершин со сбегающими водопадами чистейшей воды, в которой играет пятнистая форель. Перезвон часов на готических башенках старинных зданий сопровождает вас, пока вы идете по улице. Справа и слева от вас приветливо зазывают уютные кафе с изысканными хрустальными люстрами и ароматным кофе, пахнущим ванилью и корицей, украшенным шапкой белоснежных сливок и подающимся с яблочным штруделем или шоколадным пирожным. В Вену нельзя не влюбиться!
На встречу с Никитой Хрущевым Джон Кеннеди взял своего ближайшего помощника, Макджорджа Банди. Эту фамилию стоит запомнить, именно Банди информировал утром 16 октября 1962 года о советских ракетах на Кубе и будет затем присутствовать на всех совещаниях, посвященных разруливанию Карибского кризиса.
Макджордж Банди, по профессии – историк, по должности – ректор одного из Гарвардских колледжей, ходил в ближайших помощниках и доверенных лицах у Кеннеди благодаря трем своим качествам: волевому характеру, высокой организованности и гибкому интеллекту. Кеннеди подчеркивал, что в его кадровом пуле одним не хватало характера, другим – мозгов, третьим – дисциплины и найти такого помощника, как Банди, было редкой удачей.
– Мы с Банди за день успеваем провернуть столько, сколько они в своем Госдепартаменте за полгода не могут, – похвастался Джон Кеннеди своей жене, объясняя необходимость взять с собой помощника на встречу с Хрущевым в Вену.
Добавим, что если проанализировать стенограммы совещаний в Овальном кабинете Белого дома во время Карибского кризиса, то станет очевидна и гибкость мышления Банди, его способность быстро менять свою точку зрения в зависимости от изменения конъюнктуры ситуации. Банди неспособен был инициировать стратегическое предложение сам, однако внимательно слушал, что говорили другие, и поддерживал только ту линию, что отстаивал его хозяин – Кеннеди. Кроме того, он, несмотря на свой высокий статус ректора, охотно опускался до роли «мальчика на посылках», выполняя функции секретаря и пресс-секретаря, готовя за президента его доклады, не гнушался «грязной» бумажной работой, печатая протокольные бумаги, отсылая президентские телеграммы и просто организовывая телефонные переговоры Кеннеди с лидерами других стран. За подобную услужливость президент, вероятно, тоже его ценил.
Впрочем, еще до того, как самолеты президента США и советского лидера приземлились в Вене, супруги Кеннеди вместе с Макджорджем Банди отправились с двухдневным визитом к президенту Франции Шарлю де Голлю. Отношения США и Франции были неоднозначны, в них было много нелепиц, у американцев родилась поговорка: «Идти на войну с французами – все равно что на оленью охоту с аккордеоном». Джон Кеннеди надеялся обговорить с президентом Франции вопрос присутствия американского вооруженного контингента в Европе, а Жаклин Кеннеди – искупаться во французской роскоши… Это был визит в Париж уникальной женщины: первая леди, урожденная де Бувье, закончившая Сорбонну со степенью бакалавра искусств и специализирующаяся в дипломной работе на французской классической литературе, бегло говорящая по-французски, носящая туалеты исключительно от Шанель и Живанши, как если бы она была женой президента Франции, а не Америки!
Жаклин де Бувье родилась в пригороде Нью-Йорка в образованной семье, ее отец – американский брокер французских кровей. Мать – ирландка. Закончив элитарный колледж, Жаклин в своем дневнике записала: «Я не собираюсь становиться домохозяйкой, мне интересно познавать мир». Высшее образование Жаклин поехала получать во Францию. Роман Жаклин и Джона развивался бурно, говорят, однажды в штате Вирджиния дорожный полицейский «застукал» влюбленную парочку на заднем сиденье автомобиля с открытым верхом, но, узнав сенатора Кеннеди, «испарился». В 1953 году 36-летний сенатор Джон Кеннеди женился на выпускнице Сорбонны 24-летней Жаклин, их свадьба стала событием года. Жаклин родила дочь Кэролайн и сына Джона. Однако очень скоро Жаклин на одном из приемов проговорилась, что «на свете не существует верных мужчин», имея в виду своего мужа. Пока ее муж катался в Средиземном море на яхте с загорелыми девицами, Жаклин пережила кровотечение и рождение мертвой дочки. Позже, едва родив через кесарево сечение сына Патрика, она уже спустя несколько дней хоронила этого несчастного ребенка: ее сын Патрик скончался от респираторного синдрома. А ее муж тем временем влюбился в голливудскую блондинку-кинодиву…
В августе 1962 года Жаклин узнала из прессы о загадочной гибели от передозировки снотворных киноактрисы Мэрилин Монро, звезда которой 5 августа 1962 года погасла так же внезапно, как и зажглась. Сказать, что Жаклин сильно расстроило это известие, было бы лукавством. Удивило, потрясло неожиданностью – да, пожалуй. Но мог ли уход соперницы расстроить Джеки? Риторический вопрос. Впрочем, брак «сказочной принцессы и принца» выдержал все испытания. Розовый шерстяной костюм от Шанель, забрызганный кровью мужа, который она отказалась менять на церемонии присяги нового президента Линдона Джонсона, стал символом женской верности (любопытно, что вице-президент США Линдон Джонсон, присутствуя на совещаниях по Карибскому кризису, всегда молчит и выступает всего пару раз, причем по теме выборной кампании, а не самого кризиса, и бросает свои реплики в отсутствие Джона Кеннеди).
Жаклин де Бувье, символ просвещенной и современной женщины, свободно говорила на французском и испанском, а итальянский и польский помогали ей готовить выборную президентскую кампанию мужа. Она стала одной из самых молодых, всего в тридцать лет, первых леди США, и журналисты ее прозвали «сказочной принцессой Джеки». Став первой леди, Жаклин продолжает сотрудничать с журналами по теме культуры. В роли первой леди Жаклин пробыла 1037 дней, став легендой страны.
Природное обаяние Жаклин обладало удивительной силой. Узнав, что на встречу в Вене президент Джон Кеннеди приедет с женой, Хрущев бросил: «Я хотел бы первым делом ей пожать руку, а не ему».
Но за пару дней до Вены Жаклин вместе с мужем посетила Париж. Французы приветствовали первую леди США восторженными криками. Жаклин воспринималась здесь как своя, как подлинная француженка. После торжественного приема в президентских апартаментах последовал головокружительный вечер в Версале. Чету Кеннеди окружали золото и хрустальные капли фонтанов, сверкание драгоценностей, живописные букеты цветов, мелькание изящных туалетов, уточненные шлейфы ароматов, череда помпезных военных мундиров, анфилада изысканно сервированных столов с изумительными винами. Джеки блистала на этом приеме звездой первой величины, и муж восторженно прошептал ей на ухо: «Ты – ослепительна!»
Со стариком де Голлем президент Джон Кеннеди поделился наболевшим. Де Голль вел себя покровительственно: «С русскими ни о чем договариваться не надо. Им надо просто диктовать условия. Ваша задача – не переубеждать Хрущева, а показать ему силу, что вы готовы воевать, если это необходимо. Демонстрируйте силу! Крепко стойте на своем!» Похоже, что эти напутственные слова де Голля крепко врезались в память Кеннеди, ибо именно так себя он и решил вести с Хрущевым во время Карибского кризиса.
Вена встретила чету Кеннеди изумительными белоснежными «свечками» цветущих каштанов, перезвоном колоколов в католических соборах с узкими готическими башенками и каменным кружевом фасадов, и цокотом конных повозок, двигающихся по старинной традиции кругами, возле здания Парламента, выполненного в древнегреческом стиле и украшенного впечатляющих размеров каменной статуей богини Афины Паллады.
Джон Кеннеди пил утренний кофе. Он думал о том, насколько ограничена свобода президентских действий, ее нет ни в политических решениях, ни в выборе соратников, ни в выборе политических оппонентов.
На встречу с советским лидером Кеннеди пришел в строгом костюме с ярким галстуком в крупную полоску. Хрущев был в однотонном галстуке, его темный пиджак украшали две звезды Героя Советского Союза. Оба собеседника остались при своих мнениях, никакого договора по Берлину не подписали. Хрущев экспрессивно доказывал преимущества социализма, Кеннеди интеллигентно и мягко возражал.
– И даже ученый с мировым именем Альберт Эйнштейн считал социализм более справедливым и перспективным общественным устройством, нежели капитализм, – декларировал Хрущев.
Нежелание Кеннеди вступать в спор Хрущев истолковал как «мягкотелость» и неуверенность «зеленого юнца». Вспомнив, как резидент КГБ в Вашингтоне Георгий Большаков ему в Пицунде докладывал о том, что «президент США – фигура зависимая, и это надо учесть», Хрущев сделал неадекватный вывод о том, что имеет дело с политиком весовой категории заведомо ниже своей собственной. Поставить себя на место президента США, чтобы понять, что собой представляет эта зависимость, в том числе и от олигархов, и почему президент США острожен в принятии решений, советский лидер не мог. «Личный связной» Хрущева, разведчик Георгий Большаков озвучивал просьбу Роберта Кеннеди учесть «зависимость американского президента», но советский лидер никак не понимал, о чем идет речь: «Он глава страны или кто?» В самом деле, не столкнувшись нос к носу с нефтяными олигархами, банкирами, игорной мафией и отставными генералами, ушедшими в крупный бизнес, очень трудно себе представить, на что эта публика способна. А у Хрущева такого опыта не было. Поэтому интеллигентность и осторожность Кеннеди, который, к сожалению, через год стал жертвой заговора крупного бизнеса и теневых политиков, Хрущев ошибочно истолковал как проявление слабохарактерности. Реакцией Кеннеди на кубинские ракеты Хрущев был ошарашен. Слабохарактерный «зеленый юнец» – и вдруг такая решительность?
Знакомство Хрущева и Кеннеди 3 июня 1961 года в Вене закончилось пустословием и отсутствием всяких договоров. Хрущев смотрел на Кеннеди покровительственно, как на ребенка, пространно рассуждал о преимуществах советской системы перед «загнивающем Западом». «Венское знакомство» лидеров двух сверхдержав вылилось в монолог одного Хрущева, а вежливые комментарии Кеннеди были истолкованы советским политическим лидером как «слабость». Советский лидер продолжал испытывать эйфорию от того, что 12 апреля 1961 года в космос полетел первый в мире человек, им стал гражданин Союза! Осознание этого научного и политического прорыва придавало Никите Сергеевичу сил и боевого духа.
«Упертый твердолобый большевик!» – мысленно отметил Кеннеди, вспомнивший легендарную выходку Хрущева на ассамблее ООН с постукиванием ботинком по столу и обещанием «закопать» мир капитализма. Поездка в 1959 году в Нью-Йорк, к сожалению, сопровождалась атмосферой недружелюбия, не открыла Хрущеву глаза на трудности экономического соревнования с США, он возлагал неоправданные надежды на Третий мир и даже пообещал, что «в отличие от Америки в Союзе к 1980 году будет построен коммунизм».
Представление Хрущева о Кеннеди как о «молодом и зеленом» политике заставило его после июньской встречи в Вене развернуть решительные действия в отношении Берлина. Мирного договора с ГДР он не подписал, зато все лето 1961 года Хрущев возводил знаменитую стену между Западным и Восточным Берлином. В качестве особой меры предосторожности Хрущев потребовал, чтобы стену возводили поэтапно, чтобы отслеживать реакцию Запада. Вначале протянули колючую проволоку, потом стали возводить каменную кирпичную кладку и уж на заключительном этапе к стене приставили вооруженные посты охраны. Запад молчал. 13 августа 1961 года СССР опубликовал отчет о завершении работы по возведению Берлинской стены и стал ждать, затаив дыхание, в Министерстве иностранных дел царила тревога, но все западные страны молчали. Стало ясно, что Запад стену не снесет, – Союз вздохнул свободно. Уверенность Хрущева в своих силах, особенно по отношению к Джону Кеннеди, усилилась.
– На Запад нужно давить, – заметил Хрущев министру обороны Родиону Малиновскому, находясь на летнем отдыхе в Болгарии в мае 1962 года. – Вспоминаю Кеннеди в Вене. Президент-то США совсем зелененький! И в сыновья мне годится! Хочет завоевать весь Берлин, но где ему!
Когда же министр обороны Родион Малиновский заметил, что, несмотря на молодость и «зеленость» президента США, есть и объективные опасности, скажем, близость к Союзу американских ракет «Юпитер», размещенных в Турции и способных достигнуть Москвы через десять-двенадцать минут полета, Хрущев лихо заявил:
– А! Давайте-ка и мы запустим в штаны к американцам русского ежа…
Так родилась идея беспрецедентной операции «Анадырь». Отметим, что перед тем как принять решение о том, чтобы «запустить американцам в штаны ежа», Хрущев стал свидетелем еще одного значительного события, без которого карибская геополитическая партия не была бы разыграна.
А именно, в апреле 1961 года Куба выиграла у ЦРУ тяжелую операцию под кодовым названием «Сапата-Мангуста» в заливе Свиней (Плайя-Хирон). История несостоявшейся смены власти на чужой территории стала одним из ведущих пусковых механизмов для принятия в Союзе решения об операции «Анадырь». Операция «Сапата» (так названная по месту высадки американского десанта) предварялась «Белой книгой» о Кубе, изданной 3 апреля 1961 года Госдепартаментом США и разосланной всем членам ООН. В «Белой книге» Куба обвинялась… в экспансии коммунизма и во вмешательстве в дела других государств. 12 апреля президент Кеннеди официально заявил, что «США не будет совершать военного вмешательства для свержения правительства Ф. Кастро», а уже 15 апреля происходит бомбардировка пилотами США, замаскированными под «восставших кубинских летчиков», и 17 апреля к заливу Свиней (Плайя-Хирон) направляется бригада из 1511 бойцов ЦРУ, прошедших подготовку в Гватемале.
В свою очередь, «Залив Свиней» тоже был реакцией США на дипломатические отношения, сложившиеся между Кубой и Союзом после визита Анастаса Микояна на Кубу. После знакомства Фиделя Кастро и Анастаса Микояна стало очевидно, что у Кубы появился мощный покровитель в лице советской сверхдержавы. Вот когда в Белом доме снова вспомнили о планах Эйзенхауэра по ликвидации режима Кастро! Началась лихорадочная подготовка к операции «Мангуста». Ее апогей совпал с днем рождения Никиты Хрущева – 17 апреля! Американцы надеялись ликвидировать режим Кастро, но им это не удалось.
Команданте Фидель: революция или смерть!
Согласиться на тайное размещение на своей территории ядерного оружия мог далеко не каждый политик. Но Фидель был как раз из тех, кому не привыкать к риску. Расскажем ключевые эпизоды его биографии, чтобы почувствовать его личность, понять, почему он вел себя именно так, а не иначе в условиях Карибского кризиса.
Имя легендарного революционера полностью звучит так: Фидель Алехандро Кастро Рус. «Дополнительное» имя Алехандро Фидель придумал себе сам, это его псевдоним, выбранный им во время революционной борьбы. Именем «Александр» он подписывал свои статьи для газеты «Обвинитель», в которых критиковался режим Батисты. Кастро восхищался полководцем Александром Македонским, который был его любимым историческим персонажем.
Уже после победы Кубинской революции историки обратили внимание на то, что в отряде Фиделя почти все бойцы были потомками испанских эмигрантов. Главный упор в идеологической подготовке делался на знакомство с марксистской теорией. «Если бы мы не изучали марксизм, если бы мы не были вдохновлены примером Хосе Марти, мы не смогли бы даже представить себе революцию на Кубе, потому что группа людей, из которых никто не учится в военной академии, не смогла бы начать войну против армии, хорошо организованной, хорошо вооруженной и хорошо обученной, и одержать победу практически без потерь», – вспоминал эти годы Фидель Кастро. Когда 10 марта 1952 года к власти на Кубе пришел крупный сахаропромышленник Фульхенсио Батиста, революционер Фидель Кастро назвал эту дату одним из самых важных дней в своей жизни. «Винтовку и приказ – вот и все, что я желал иметь в тот момент», – говорил Кастро. Однако ни президент, ни лидеры партии «ортодоксов» не желали проявлять решительность. Именно тогда Фидель решил порвать контакты с политиками подобного рода, которых его брат, Рауль, именовал «людьми-пробками»: они стремились оставаться на плаву любым путем. Фидель, юрист по образованию, проанализировал антиконституционные действия Батисты и уже 24 марта 1952 года отнес в Конституционный суд досье на Батисту, в котором, по мнению Фиделя, диктатор нарушил сразу семь статей Уголовного кодекса: этого хватило бы, чтобы Батиста окончил свои дни за решеткой. Кроме того, Фидель не побоялся отнести открытое письмо к Батисте в редакции самых смелых кубинских газет. В нем, в частности, говорилось: «Вы совершили переворот не против беспомощного и находящегося в прострации президента Прио, а против собственного народа, да еще сделали это накануне выборов, результаты которых были практически известны заранее. Своими действиями вы сеете не мир, а зерна ненависти! (…) Наступил час борьбы, отдать жизнь – это значит ничего не потерять, а вот жить в кандалах – это жить в позоре» (цит. по: Леонов Н.С., Бородаев В.А. «Фидель Кастро. Политическая биография», с. 60). Вскоре после этого Кастро стал собирать революционный отряд из молодых людей, возраст которых, как правило, не превышал 30 лет. Посвятившая себя семье и воспитанию сына жена Фиделя – Мирта Диас – была абсолютно безразлична к революционным исканиям супруга. Более того, родной брат Мирты, Рафаэль, пытавшийся заводить дружбу с влиятельными людьми, работавшими на Батисту, стал одним из главных идеологических противников Фиделя, и, выбирая между взглядами мужа и взглядами своих родственников, Мирта выбрала второе.
