скачать книгу бесплатно
– Будешь у меня сама вся наряженная с ног до головы, укрываться скорой и ступать только по скоре. Дарю! – Фрол, возбужденно сопя, шатаясь, кое-как поднялся с колен и попытался обнять женщину.
А та пихнула его и съязвила:
– Ишь жених выискался!
Фрол и так еле держался на ногах, не устоял и всей тушей опрокинулся на спину, сдвинул и стол, и скамьи дубовые. Полетели чаши, туеса, а глиняный горшок глухо стукнулся об лоб молодца, лопнул, и из него вывалилось варево, залив всю забубенную головушку незадачливого ухажера. Черкешенка только еще заливистее захохотала, завидев атамана, подмигнула ему.
– Эко каков у тебя сотник, однако! Горазд чужим добром похваляться!
Кудеяр хмурил брови, играл желваками, но перекреститься на образ не забыл.
– Молодцев приваживаешь, красавица. Зачем он тебе, меня дразнить удумала?
– Заревнуешь что ли? – все веселилась Прасковья.
Кудеяр в ответ только хмыкнул.
– Чо встал пнем, помоги лучше, самой мне с таким бугаем не совладать, – наклонилась с утиральником над Фролом, собрала с лица варево и уже серьезно, глядя прямо в глаза Кудеяру, сказала. – Ты не казак, но орел! Ты всюду верх возьмешь, высоко летаешь, а этому, – небрежно, не глядя, махнула на начинающего очухиваться Фрола, – казаком никогда не стать. Как бы ни был лих да удал, в нем бесов много. Ежели их усмирить не сдюжит, так и не будет ему жизни. Да и видно, жар чужими руками загребать привычен, однако.
Тихонков в ответ снова промолчал. Прасковья отвернулась, оправила шлычку, прикрыла голову упавшим на плечи платком.
– Забирай молодца своего, да скору не забудь, – нагнулась, подняла связку соболей, протянула атаману. – Твоя, что ль? – и все же решила объясниться. – Его уже упившегося отсыпаться приволокли. Да только окаянному с пьяного сна привиделось что – глазенки на меня выпучил, бормочет, так и выскочил вон. А уже сызнова вертался с мехами, остальное ты видал.
Тихонков быстро позабыл и о неслучившемся свиданьице, и о Прасковье-черкешенке и о происшествии ни разу Флору не помянул. Призвала служба в поход на турецкий Азов, хлопот достаточно, не до пустяков. А Фрол, толком не помнящий того дня, сам на рожон с расспросами не лез. Ухо держал востро, выжидал случая сделаться нужным атаману. Открыто своих намерений не выказывал, не услужить желал, а именно сделаться незаменимым ближайшим личным помощником. И случилось как-то, что Тихонков стал обязан ему жизнью – спас его Удатный от погибели.
Дело было после второго похода на Казанское царство. Государева задумка поставить крепость почти под вражескими воротами, но скрытой от глаз недругов, была невероятной по замыслу. Царь серчал, что походы не дают действенных результатов, и поставил задачу перед Избранной Радой и военачальниками – действовать умом и разумом. Задумали обширный прожект. Осмыслили предыдущие промахи, оплошности войскового устройства и завели не виданные доселе новшества. А там и настрой у войска укрепился: «Ох, и умен царь-батюшка, с таким хоть в огонь пойдем!»
Кудеяр, наемный сторожить границы за Нижним Новгородом, был перекинут со своим отрядом и с частью касимовских татарских конных для обережения работ по возведению крепостного Ивангорода на Свияжском останце. Ставилась крепость скрытно, дерево везли из московских лесов. Сплавляли рекой до останца готовыми отесанными разобранными срубами, чтоб воздвигнуть на месте в помеченном порядке. Всем указано блюсти строжайшую тайну, за разглашение установлено одно наказание – смерть. С есаулом и с одним из сотников Кудеяр объезжал своих казаков, поставленных на пригляд в лесу близ устья Свияги. На местах доложили, что вражеских соглядатаев пока не приметили. Атаман упредил, что с заутрени начнется вырубка и расчистка острова от леса, оттого быть всем настороже. Неспешно, уже в сумерках, при еще неяркой луне двигали обратно в лагерь плотников. Тут и случилось нежданное столкновение с врагом. Засаду татары устроили хитро. Выбрали место, казалось бы, самое безопасное для хождения – между караулами в лесу и на берегу реки, в мертвом участке, куда незамеченными они никак не могли пройти. После все гадали, как это они пробрались сюда, псы поганые. Но что бы там ни было, нападение свершилось, шайтан ли им помогал, или они сами так ловки были, или казаки-бездельники проглядели – хотя за своих атаман был покоен. Загадка, да и только. И если б Фрол со своим десятником по случайности не оказались рядом, сгинул бы и Кудеяр Тихонков. Но ему выпала счастливая звезда – не успели татары выпустить третью стрелу, предназначенную атаману. Фрол подоспел вовремя. Кудеяр пока соображал, с чего это вдруг всадники, ехавшие чуть впереди, повалились кулями наземь, все и закончилось. После он рассказывал, что поначалу, завидев, как казаки падают с коней, подумал, что шутки шутят с ним братья, но торчащие стрелы из горла обоих, моментально привели его тело к животным действиям.
Кудеяр Тихонков, выхватывая саблю, соскочил с коня, пригибаясь низко к земле, двинул к своему есаулу, еще хрипящему и судорожно хватавшемуся за стрелу, но тут заслышал оклик. Узнал голос Фрола. Нервно, зло откликнулся.
– Какого диавола… – голос его задрожал, сорвался, дыхание сперло так, что не смог договорить, рванул ворот кафтана, спрятался за дерево.
– Атаман, засада. Мы двух басурман порешили. Ты ранен? Видишь еще кого?
– Кто с тобой, где караул? Бес их задери! – Кудеяра трясло, растерял он от такой внезапной напасти всю свою хладнокровность. В голове крутилось: «Как жив остался, ох, жив, жив, жив!»
– Со Степкой мы были. Не совладал он, татарин успел-таки зарезать его, пока я махался с другим, – ответил сотник и снова поинтересовался. – Ты сам как, не ранен?
– Да не ранен, говорю же: жив!
Тела зарубленных татар бросили там же, на месте, гнить, а ближайших помощников атамана и десятника Степку с перерезанным горлом схоронили недалече от берега. Так казаки открыли счет тем, кто на Свияжском останце впоследствии бессчетным числом пал на поле брани с Казанским ханством. После сидели в палатке атамана вдвоем, Кудеяр не хотел отпускать своего спасителя, поминали казаков, благодарили Бога. И в откровенном разговоре, в нервическом порыве после чудесного спасения поведал атаман Фролу свою самую заветную тайну – тайну своего рождения, всю душу выпотрошил, дав тем понять, что приблизил Фрола.
– Заместо сгубленного есаула Ваньки близ себя держать буду. Не зазря крутился подле меня.
Не в пример обычного атаман говорил много, пережитое и хмель вытягивали наружу его сокровенное.
– Ивану что? Он помазанник Божий, – Кудеяр воздел перст, указывая вверх. – А мне, кого свет знает токмо как доброго лихого атамана, остается удаль да сила? Не-е, брат, врешь! И мне власть доступна, – сверкая налитыми кровью очами, сжал кисть в огромный кулак – сатана, да и только.
Опрокинул чарку, привлек Фрола к самому лицу и заговорщицки зашептал:
– Государю одно надобно – толпу держать, чтоб уверовала и во веки веков в его Божьем предназначении сомневаться не смела! А мне небесного покровительства не надобно, – меж густых бровей легли тяжелые складки, и он едковато продолжил. – Я нужных людишек скупаю. Их алчностью, ненасытными страстями, гадкой натурой червяков ползучих движим я к возвышению. И разумей себе: он пользует свет, а я тьму, а устремление у нас едино – власть!
Удатный слушал откровения Тихонкова и думал о своем: что взлетел, что еще на ступень ближе стал к свершению своей мечты. Добился, стал-таки незаменимым, да и сверх того вышло. Возблагодарил за это Фрол Удатный и Бога, и черта. О том, что Кудеяр – якобы сын царя Василия, то бишь старший брат царя Ивана и звать его Юрием, он услыхал еще на Москве, когда зазря опосля убийства родителя обивал пороги по приказам. В ту пору дядька поселил Фрола у своего сродственника, где сам после проводин Фрола на Донец остался исправлять должность конюха. И был у того сродственника знакомец – служивый вестовой при дворе: «Я у Самого! У Великого князя всея Руси вестовой!» Вот он во хмелю как-то и проболтался. Божился, когда отмахивались: брешешь, мол, а он только пуще распалялся, сам-де гонял тудысь-сюдысь с посланиями то от атамана, то от Ивана, а порой приходилось и на память передавать, не всякий раз бумаге доверяли. Бахвалился, что во какое важное положение он имеет: «На Егорку полагайся без оглядки, я што, я кремень!»
Породу людскую дядька хорошо знал: это он, подзуживая вестового, ловко все и выведал. А Фрол слушал да кумекал, а докумекали уже вместе с дядькой: будет Москва кормить, не приняла так, так мы окольным путем подойдем, токмо немного послужить-выслужиться, так даже ладнее. Ожидания от той попойки были совсем противоположные – думали, через знакомца этого найдут, кому надо поклониться и заполучить хоть какую службу, а оно вон как повернуло. Дядька рад-радехонек, верил – он ведь самолично воспитал Фрола – смышленый барчук не упустит удачу.
И вот ноне Фрол Удатный сызнова, пущай только при дворе да отдельными людьми, но ведь величается именем-отчеством, Фролом Алексеевичем, хоть и состоит всего-то гонцом. Оно ведь лестно: чьим да меж кем! А нынче повезет ярлык, не бумагу, а означает это, что сугубо важное дело появилось у атамана, что только лицом к лицу обговорить требуется. По пути на топи, благо никто не мешался, с разговорами да расспросами не лез, есаул мозговал, выстраивал свою партию. Успел-таки скрытно ночью через доверенного дядьку упредить, старый знает толк, плохого не насоветует. Братская встреча сулит большое дело, надобно и Фролу сообразить свою выгоду. Тут вспомнился тятька, как малым с ним в Венецианском государстве на площади действо забавное в масках видал. Там скоморохи, по-ихнему комедианты, изображали господ да слуг и все с сундуком носились[8 - Скорее всего, имеется в виду одна из версий комедии Людовика Ариосто «Комедия о сундуке».]. Опосля родитель со вздохом заметил, как бы про себя: «Вот и я то тут, то там. Всем угодить должно: и низовым, московитам, и своим, новгородским». Смысл сказанного Фрол только теперь уразумел: и я ныне в таком положении – слуга двух господ.
Настал в судьбе момент решающий – избрать одного. И как это обстряпать – непростая задачка, чтоб выгорело дело, ведь все на это поставлено. А кого из господ избрать, Фрол с дядькой уже давно постановили. Все или ничего. Идя на свои ухищрения, Фрол завсегда памятовал, что с вестовым через недолгое время после их разговора случилось. Сказывали, что в пытошной изначально из кремня-Егорки высекли искры слез, опосля отрезали ухи и язык. Доболтался горемычный. Глава Разбойного приказа, отдавая распоряжение палачу, философски рассуждал, задаст вопрос и сам себе же отвечает: «Глухому што? А то, што ему беспокойства меньше – тайного не услыхать. А энто впоследствии, што? Да, верно соображаешь – выболтать кому ни попади и нечего будя. Выходит, што и язык ни к чему? Ай и ладно, ни к чему – о чем ведать-то встречным-поперечным? – и, обращаясь к уже бывшему вестовому, завершил. – Был бы ты, Егорка, грамоте обучен, в живых не оставили бы, а так живи, нешто. Образчиком тем, кто язык за зубами удержать не дюж, да для острастки, чтоб неповадно было имя государя полоскать да попусту брехать».
