скачать книгу бесплатно
С этой мечтой Саньковская влетела в сырую прохладу подъезда. Каблуки простучали по лестнице на третий этаж копытами рысака, которому ещё далеко до живодёрни. Зазвенели ключи, дверь скрипнула и отворилась. В то же мгновение её ноздри расширились, фиолетовые глаза обернулись драконами и полыхнули жутким пламенем.
– О, эта вонища! Снова!
Аллергия супруги на перегар была проклятием как для Семёна, так и для его приятелей, но любящему сердцу он приказать в своё время не смог. В данный же момент эта напасть вообще не имела для него принципиального значения. Его тело лежало на диване в том же положении, в каком было оставлено верным Димкой. Ноги в перепачканных глиной ботинках бросались в глаза, как вспышки электросварки.
Итак, тело лежало и даже слегка похрапывало, не подозревая, что тихий час подошёл к концу. Злобное сопение женщины трудно спутать с затишьем перед бурей, но тем не менее так оно и было. К телу Семёна приближался ураган с традиционным женским именем Мария. Такова уж странная привычка синоптиков, из чего следует, что и у них есть жёны, тёщи и прочие составляющие семейной жизни.
– Семён! – пронёсся первым шквалом крик.
И жалобно звякнули стёкла. И нежнейшим малиновым звоном дал о себе знать богемский хрусталь, любовно выставленный в чешской стенке.
– Семеннн!!!
И полетел в открытую балконную дверь правый ботинок. И хрустнул хлипкий польский стул, на который жена свалилась, не удержав равновесия при попытке стащить бесчувственное тело с дивана, укрытого тончайшим турецким покрывалом.
– Семенннннн!!!
Одно эхо рыка супруги заставило бы любого здравомыслящего капитана крепко-накрепко принайтовить себя к грот-мачте и тихо молиться, чтобы та не сломалась. Безответственное же тело шлёпнулось на пол и лишь тогда открыло мутные очи. Тусклым взором оно обвело комнату, крякнуло и вскинуло руку.
– Что?!! – окончательно взбесилась верная половина. – Глазки мне строить?!
Рука требовательно закачалась, игриво шевеля пальцами. Во всяком случае, именно так Мария расшифровала странные жесты. Нервное переутомление – тот ещё дешифровальщик!
Железный обруч стиснул горло. От накатившего бешенства она не могла произнести ни слова. Подобную стадию непогоды бывалые морские волки называют «глазом урагана». Вокруг буря, а в самом центре – тишь да гладь… Однако минутное молчание было таким же обманчивым, как и спокойствие в центре урагана.
– А-а-а!!! – прорвался наконец воздух из лёгких. – Хочешь, чтобы тебе ручку подали?!! Уронили бедного мальчика на пол, и он начал валяться!!! Несчастненький ты мой, а по рёбрышкам?!! Как оно? Я ведь тебя предупреждала!!!
Операция эта, производимая остроносой туфлей, была весьма болезненна. Тело Семёна изогнулось в немыслимом мостике и неуклюжим пауком забегало по квартире, пытаясь увернуться от карающей туфли и переворачивая мебель.
– Ага! Так ты, оказывается, ещё и гимнаст?! – ещё пуще разбуянилась стихия.
Она бушевала и бушевала, круша рёбра несчастной жертвы. Звон стекла слился в одно сплошное дребезжание. Прошли не менее двадцати минут до того момента, когда тело Семёна пулей вылетело из подъезда и забилось в густые заросли кустарника, спугнув дворового кота.
Мария, успокоившись, так и не смогла понять, почему благоверный всё время двигался в скорченном виде. Ранее за ним ничего подобного не замечалось.
* * *
Пришло время, и Семён очнулся.
И жутко удивился. У него ещё никогда не было такого похмелья. Такого сказочного похмелья. Если быть точным, то сейчас этого самого похмелья не было вовсе.
Тело как будто плавало в невесомости. Голова была ясной, как никогда.
– Ах, – потянулся он, не открывая глаз, – приятно чувствовать себя человеком…
И открыл глаза.
И удивился пуще прежнего. Его окружал зеленоватый полумрак.
«Хм, вечер уже… Сколько же это я проспал? – Саньковский автоматически поднял к глазам левую руку, где носил часы, и увидел щупальце. И тупо изумился. – Неужели я приволок эту гадость домой?»
Он сделал отбрасывающее движение и снова поискал взглядом часы. И снова наткнулся на щупальце. После ещё одной попытки избавиться от конечности, с ней опять не произошло никаких кардинальных изменений. Вторая рука тоже оказалась щупальцем. Оно было, словно язвами, покрыто розовыми присосками…
И ноги! Они ничем не отличались от рук!!!
Было от чего запаниковать. Обманчиво-мягкое похмелье превращалось в жуткий кошмар. У него не было ни рук, ни ног. Сплошь одни щупальца. Даже больше, чем нужно. Спрашивается, как ему теперь узнать время?…
Страшная догадка обожгла мозг. Он утонул, и душа переселилась в проклятого, мерзкого, отвратительного осьминога! Теперь всю жизнь придётся влачить существование в теле кошмарной студенистой твари!!! Зачем он, идиот, к нему полез? А ведь экологи предупреждали, что Природа насилия над собой не прощает! Интересно, сколько живут осьминоги?…
Боже, какой дурацкий вопрос! Ведь это сон… Всего лишь сон! Во сне умереть невозможно. Вернее, никому не может присниться собственная смерть, а уж тем паче – жизнь после неё! Во сне нужно стремиться к свету…
Семён немного успокоился и начал делать членами плавные движения. Полумрак постепенно рассеивался. Вода или что бы это ни было становилась прозрачнее.
«Сон какой-то слишком реальный…» – подумал Саньковский, когда в глаза ударил яркий свет заходящего Солнца.
Моргнув, он огляделся. И ужас окончательного понимания истины начал сжимать холодными, прямо-таки ледяными клещами сердце. Или то, что было сейчас его сердцем.
Перед ним на волнах раскачивалась бутылка. Та самая, которую он давным-давно, ещё в первой жизни бросил в речку. Она дождалась его воскрешения…
Потеряв сознание, Семён снова ушёл под воду. Очнувшись на дне речном, он едва не заплакал. Чёрт, ведь никто и никогда не говорил ему: «Не пей, Сеня, осьминогом станешь…» При воспоминании о прошлой инкарнации защемило в бессмертной душе.
Саньковский снова всплыл. На берегу, где довелось скончаться, не было даже козла. Однако Семён рискнул выбраться из воды только тогда, когда Солнце спряталось за горизонт. Выбрасывая перед собой непривычные конечности, он некоторое время растерянно ползал по траве. Затем поднатужился и начал передвигаться, пытаясь шагать на упругих щупальцах. Чужое тело немилосердно шаталось из стороны в сторону. Ногоруки разъезжались куда хотели и стремились жить своей жизнью, клюв же пахал землю. Семёну хотелось плакать и каяться, но даже козлу в его положении было бы ясно, что уже слишком поздно…
С этими мыслями Саньковский снова отключился.
* * *
Понедельник, 23 мая 1988 года
Холод. Собачий холод и тёмная мгла. Так восприняли рецепторы нового тела условия внешней и чужой для него среды. Семён знал, что это ночь, и дрожал в образе осьминога.
«А говорят, что все земноводные твари – хладнокровные… Или холоднокровные? Один чёрт, разница небольшая. Будь я хладнокровным человеком, то можно было бы сказать, что у меня зуб на зуб не попадает», – размышлял он, стараясь подавить чёрный страх, который время от времени глистой-удавом стискивал внутренности. Ещё Семён пытался утешиться мыслью, что в случае примерного поведения ему скостят срок пребывания среди земноводных и в следующей жизни снова сделают человеком…
Такие размышления должны были более приличествовать какому-нибудь ламе, нежели молодому строителю коммунизма, зародившемуся под бдительным прищуром КПСС. В конце концов Саньковский задумался над этим и испытал приступ ничем неоправданной надежды.
«Так, так, – мысли перескочили на другие рельсы, – откуда я этой мистики набрался? От Машки, что ли? Ведь я не индус, не ислам, да и библию никогда не держал в руках. Какие, к чёрту, инкарнации некрещёных младенцев? Тут что-то другое…
Начнём сначала. Откуда появился осьминог? Ответ: из воды. Где я очнулся? В воде. Вывод: я всё-таки осьминог, потому что пришёл в себя под водой. Бред, ведь если в школе не врали, то речных осьминогов не бывает… А я? Придурок ты, Сеня, несчастный… Стоп! Попробуем опять с самого начала.
Данный осьминог – реальность. Такая же, как и тот факт, что я сейчас в его теле. Напрашивается наглый вывод, что эта тварь, в которую меня занесла нелёгкая, тварь совсем не простая. А откуда берутся все непростые твари в наше время? Либо мутация под влиянием радиации, либо…»
Семён был чужд как предрассудков, так и понятия «скальпель Оккама». Пользуясь воспоминаниями о последних страницах газет, кроме которых давно ничего не читал, он наконец-то с лёгкостью пришёл к потрясающему, единственно верному, как всякое великое учение, выводу, что он – жертва инопланетян.
– Так вот он какой – первый контакт двух цивилизаций! Очень близкий и весьма непосредственный! Махнулась, сволочь, со мной телами и будь здоров, шевели ластами! Можешь их даже склеить от счастья!!!
Не на шутку разволновавшись, Саньковский принялся тщательно исследовать окрестности. Тела, его родного тела, которое сейчас пребывало под гнётом подлого инопланетянина, нигде не было.
«Стоп! Конечно! Как же мог Димка оставить меня валяться на холодной земле! А вдруг, – ему стало не по себе, – они подумали, что я умер? И закопали?!»
Он ещё никогда не умирал, но воспоминание о наваливающейся тьме, в которой… которая вращалась, как водоворот, и засосала его, было ничем не лучше настоящей смерти. И поведение его наверняка было соответствующим. Не приходилось сомневаться, что навыки по оказанию первой помощи у приятелей были такими же, как и у него, то есть равнялись нулю.
«Брр! Такого не встретишь даже у Эдгара По. Похороненные живьём инопланетяне… Так им, конечно, и надо, но всё же…»
Семёну представилось, как он собственноручно, точнее, собственнощупальцеобразно производит эксгумацию в неверном свете молодой Луны. Пытается проникнуть в своё тело через рот или, возможно, через нос, а пришелец отчаянно сопротивляется. Пищевод сотрясают конвульсии, выворачивающие желудок, щупальца победителя проникают всё глубже и глубже в собственный кишечник… Гадость какая!
«Могильного холмика не видно. Похоже, что сейчас моё тело в постели, около тёплой Машки…»
Саньковский хрюкнул от удовольствия, вообразив, как супруга пытается изнасиловать того, кто привык сношаться исключительно с осьминожками. Однако стоп! А вдруг это он захочет её? Это же вполне возможно и тогда Землю заполонят маленькие осьминоги в обличьях мерзких зеленоватых ребятишек… Мало ли на что способна инопланетная генная инженерия!
От острого приступа ксенофобии его затрясло. Цель нашествия стала кристально ясна. Он! Только он один может и должен спасти родную планету и цивилизацию! Избавить жену от сожительства с проклятым пришельцем, в конце концов. Защитить семью – нормальная реакция на инопланетян!
На какое-то время Семён забыл, что осьминог пока что он сам.
Действительность быстро расставила всё по своим местам. Куда с такой рожей соваться, ведь это даже не свиное рыло?! Как он объяснит, что пришелец оккупировал его тело? Но, с другой стороны, надо попытаться, ведь не барахтаться же в этом болоте до конца света!
Не вызывал сомнений тот факт, что осьминожья шкура одинаково хорошо чувствует себя как в воде, так и на суше. Это был громадный плюс. Оставалось лишь вспомнить географию родного города.
Пощёлкав клювом, Саньковский прикинул, что, по самым приблизительным расчётам, до тёплой Машки не менее пяти километров. Чёрт его знает, с какой максимальной скоростью удастся перебирать щупальцами, но впереди целая ночь!
В очередной раз подавив в себе малодушное и, скорее всего, несбыточное желание утопиться, когда представил то, что его ждёт, Семён приподнялся на членах. Тишину украинской темноты простреливало неистовое кваканье лягушек, а небо заволакивали тучи. Ночь дышала тревогой, потому что ему этого хотелось.
Неудачно попытавшись сплюнуть, Саньковский довольно резво поковылял на полусогнутых щупальцах в ту сторону, где должен был быть его дом.
Верить в это ему тоже хотелось.
* * *
Новое тело ломило от боли. Ничего подобного никогда не испытывал тот, кто родился под далёкой звездой. Поведение аборигенов было настолько агрессивным и негуманным, что Тохиониус уже всерьёз начал подумывать, что угодил на планету Стрджа. Именно сюда, должно быть, переселились души тхариузоков – легендарных злобных существ, которые не давали нормально жить предкам в древних мифах родной планеты.
Сбившись с курса по вине головотяпов-технарей, подсунувших списанный гравитокомпас, он, пилот обыкновенного грузового корабля, был вынужден просить помощи у местной формы жизни. Первая же попытка вступить в контакт с разумными, на первый взгляд, существами потерпела крах. Одно из них драконозавром, которые ещё водятся на Ракшусе, набросилось на него, и Тохиониус ничего не смог с собой поделать.
Всё то, что случилось в дальнейшем, было просто. В том смысле, что происходило на уровне инстинктов. Дикий ужас высвободил их из-под опеки разума. В результате древней защитной реакции, испокон веков применявшейся его народом при встрече с хищниками, он был заточен в тело, совершенно непригодное для мало-мальски нормального существования. В голове до сих пор не укладывалось, как это удалось аборигену, но факт оставался фактом – тот смог разгадать его манёвр. Остальным же варварам захотелось повеселиться. Они гурьбой отволокли злосчастную тушу, в которую превратился, к своему храму. Там свирепая жрица едва не лишила его и этого паршивого убежища для несчастной души…
Тохиониус горестно помотал головой. Объяснение происшедшему напрашивалось только одно – эту планету угораздило пойти по двуполому пути развития, наиболее, кстати, неприятному в плане общественных отношений. Теперь и он на своей шкуре убедился в том, что давно доказано наукой родной планеты. Сейчас ему уже не хотелось сомневаться, что разнополые существа просто физиологически не могут жить в мире. Новое тело-тюрьма, к сожалению, в сексуальном плане наверняка отличалось от хозяйки храма… Дикая, кровожадная планета! Недаром же этот сектор космоса не рекомендуется для полётов!..
Такие вот мысли бродили в бывшей Семёновой голове, лежащей в кустах. Грудь же и туловище были в крестах, оставленных на коже ногтями свирепой жрицы семейного очага.
Чужое солнце поднималось над негостеприимной планетой. Безжалостные лучи пробивались сквозь тучи, заливая нещадным светом всё вокруг. Нужно было спасаться, и делать это не медля ни секунды.
Всю ночь Тохиониус, испытывая тихий ужас, сканировал доставшееся тело. Особенно поражал воображение мозг. Огромные размеры и при этом КПД, стремящийся к нулю. Некоторые центры не функционировали вообще, а другие тлели еле-еле. Судя по всему, варвары едва только ступили на первую ступень эволюции. Что ж, это хоть как-то оправдывало их существование. Усилием воли, благо чужое сознание ничем не давало о себе знать, ему удалось заставить работать нужные нервные центры и создать между ними связи, необходимые для освобождения…
И вот пришло время. Инопланетянин с лёгкостью подчинил примитивные центры управления четырьмя конечностями, сориентировался в пространстве и бодро зашагал к месту обмена.
К сожалению, состояться встрече суждено не было.
* * *
Они разминулись буквально на несколько минут. Виной тому была передышка, которую Семён позволил новому, но измученному марш-броском телу в скверике неподалёку от домашнего очага. Там он долго с удивлением разглядывал щупальца, которые, несмотря на опасения, не стёрлись по дороге.
Сейчас же, маскируясь среди кустов, травы, поломанных ящиков и прочего хлама, в изобилии украшавшего двор родного дома, где на первом этаже располагался гастроном, Саньковский упрямо ковылял вперёд. Недалеко от подъезда он неожиданно наткнулся на очень знакомый предмет, при виде которого человеческое сердце облилось бы кровью. Это был его, Семёна, правый ботинок.
«Чёртов космический пират, – подумал он, – так ты чужим добром швыряться! Привык, босяк, без ботинок по космосу шляться и тут начинаешь свои порядки наводить! Ну, погоди! Я тебе устрою приём в чужом монастыре!!!»
Закончив гневную тираду, Семён взял в клюв ботинок и понёсся к подъезду подобно ласточке, строящей гнездо. Он успел юркнуть в жёлоб водосточной трубы, не без сожаления выпустив обувь, когда дверь подъезда открылась и оттуда выползла соседка. Вздыхая и охая, древняя бабка со второго этажа двигалась так медленно, что Саньковский не удержался от соблазна и ужом проскочил между её ног, не забыв прихватить башмак.
Старушка молодо взвизгнула, и вслед понеслось:
– Чур тебя, нечистая сила! Куда смотрит санэпидемстанция?!!
– Что случилось, Матвеевна? – поинтересовались с какого-то балкона.
– Огромадная крыса! Да как шаснет у меня…
Диалог заглушила закрывшаяся дверь подъезда. На одном дыхании Семён взобрался на третий этаж и только тут сообразил, что ключей у него нет. Что такое не везёт и как с ним бороться?!! Чертыхнувшись, он пополз вниз. Единственной надеждой был дикий виноград. Лозы тянулись почти до самой крыши.
Бабки по-прежнему обменивались впечатлениями о хамском поведении современных крыс. «Вот когда мы были молоды, те не позволяли себе…»
Саньковский отшвырнул ботинок в сторону и нагло, мстительно и медленно, снова прополз между ободранных туфлей Матвеевны. «Я тебе покажу, как меня с крысами путать!» – злорадствовал он, наслаждаясь произведённым эффектом, ибо визжала та знатно. Затем, подхватив символ возвращения домой, покарабкался по винограду вверх. Листва надёжно укрывала его, хотя Семён и так был уверен, что сейчас до него никому нет дела.
В доме тем временем захлопали окна. Любопытные жильцы наперегонки интересовались тем, что приснилось старушке на сей раз.
– А-а!!! – вопила та. – Змея! Огромаднейшая змеюка!.. Куда смотрят змееловы?!!
Осьминог достиг своего балкона. Дверь по поводу жары была открыта. Он проскользнул в комнату. Несмотря на визг и вопли сторонницы стерильности подвалов, с которых в дни её молодости начиналось социалистическое общежитие, Машка спала.
Саньковский забрался на стол и осторожно водрузил на полированную поверхность ботинок. Он был дорог ему, как вторая веха новой жизни. Первой была бутылка, но такого памятного знака сейчас Семён не пожелал бы и злейшему врагу.
Жена спала одна, и в душе он испытал немалое облегчение, правда, с примесью понятного разочарования. Коварного лазутчика нигде не было видно. Немедленная месть откладывалась на будущее.
«Неужели они меня в больницу отволокли? А ботинок? Сувенир любящей жене?»
Семён чужим нутром чувствовал, что здесь что-то случилось, но спросить было не у кого. Машку будить не хотелось. Спросонья она может и не сообразить, кто к ней пришёл. Нужно было ждать и думать, как дать ей понять кто есть кто. И первым делом, конечно, нужно убраться со стола.
Сползая по ножке, Саньковский вдруг заметил сломанный стул. Обломки мигом подсказали, что здесь произошло нечто серьёзное. Мелкая потасовка с ломанием мебели или что похуже? Дышит или нет?
Не на шутку разволновавшись, он направился к дивану и взобрался на одеяло. Всё-таки дышит! Семён влюблённым глазом вытаращился на суженную.
С улицы послышался шум подъехавшей машины. Она долго разворачивалась, затем злобно взвыла двигателем, чихнула и затихла.
– Принимайте товар! – раздался громкий голос. – Рыба! Ещё живая!
Ото всех этих безобразных звуков благоверная заворочалась. Ей всегда действовали на нервы механические звуки, будь то будильник или ремонт у соседей. Вдруг внизу грохнул железом о железо раскрытый люк, и Мария открыла глаза.
И увидела огромный, бесцветный, гипнотизирующий её глаз.
* * *
Водитель автомобиля с гордой надписью жёлтыми буквами на синей цистерне «Живая рыбы» сидел в кабине и искоса посматривал на грузчиков. К половине девятого утра те ещё не успели опохмелиться и, в свою очередь, недовольно глядели на него. И тоже исподлобья. В их глазах без труда читалось: «Какая разгрузка с самого утра?! Твоя рыба всё равно дохлая и числится живой только по той простой причине, что ещё не завонялась. Караси, блин, третьей свежести!»
