Убить цензора! Повести от первого лица (сборник)

скачать книгу бесплатно


– Нет. Только в сон тянет.

– А что ж тогда ты сегодня вино пила?

– Сдуру. Да и сколько я пила – бокал днем, пару глотков вечером! Это вы с папкой – алкаши, то водку, то коньяк.

– Ладно. Тогда совет от алкаша: может, тебе в консультацию сходить?

– Пожалуй. Ну если так и останется, то еще через пару неделек и схожу… – она помолчала и вдруг усмехнулась: – А представляешь, какой анекдот, если… Первого сентября впервые выйду на работу в школу, а вскоре придется говорить, что я с беременностью. Анекдот!

– Да, это главный анекдот, – согласился я.

И тут Агне зашептала быстро:

– Сережа, ты это… Ты в голову не бери. Это мое. Не бери в голову все это, все хорошо.

Я помолчал. Потом сказал:

– Договорились – в голову брать не буду. А в сердце можно?

Агне опять завозилась ладошкой по моей груди.

– В сердце?.. Хорошо, дозволяю. Посмотрю, как мне будет там, у тебя в сердце.

Послесловие

Через некоторое время после описанных событий Агне и Сергей были вынуждены пойти в загс и зарегистрировать брак.

Это не ирония: действительно были вынуждены. И дело не только в будущем ребенке.

Им сказали: «Да вы хоть триста раз венчайтесь, но если в ваших паспортах не будет соответствующего штампа, то ваш союз есть что? Сожительство, гражданский брак, а ситуация у вашего будущего ребенка – ну, если формально, безотцовщина». А Федор Иванович напомнил им про то, что говорил ранее: надо жить в соответствие со своим местом и временем. Покинуть свое место (то есть страну) они не могли, да и желания не имели, потому что время, которое им тогда выпало, обозначалось таким сочетанием цифр: 1-9-8-0.

Вот поэтому они и были вынуждены подать заявление в загс, потом зарегистрировать брак, а еще через несколько месяцев там же зарегистрировать родившегося мальчика.

Но это действительно формальности, потому что их свадьба состоялась за несколько месяцев до похода в загс, и состоялась она в городе Тарту сразу после венчания в той самой, упомянутой выше кирхе – в Приходе Святого Петра. Да, именно в той самой кирхе, которая им особо понравилась, когда пару месяцев назад они бродили по этому городу. Ведь недаром острые шпили той кирхи так долго смотрели им в спины, пока они уходили от нее, спускаясь по старой брусчатке улицы, так долго смотрели, что даже чувствуешь спиной, как они тебя еще видят и будто провожают, провожают.

Конечно, идею венчания подала Агне, и Сергей не возражал. Они позвонили тэди в Тарту и попросили ее организовать это дело, но сначала выяснить, возможно ли такое им, неместным, и если да, то когда, то есть чтобы обозначили точное число. Через несколько дней тэди сообщила, что всё возможно и молодых с радостью обвенчают, но при условии, если они оба, жених и невеста, крещеные, желательно в лютеранской вере, а если нет, то до венчания надо там же, в Приходе, обязательно принять обряд крещения. Ну с Агне проблем не возникло, она давно лютеранка, а вот Сергей только рассмеялся, сказав: «И тут формальности!» – но возражений опять не выказал.

Короче говоря, к означенной дате поехали в Тарту, причем втроем, то есть вместе с Федором Ивановичем. Остановились, понятно, у тэди, а назавтра для Сергея сначала был обряд крещения, а потом, уже вместе с Агне, началось само венчание, и присутствовавшие в храме отмечали, до чего хороша невеста в девственно белом одеянии. После окончания этой некороткой, но и вправду торжественной, незабываемой процедуры молодые вместе с гостями отправились пешком через полгорода к ратуше, а оттуда в ресторан «Антониус», который, говорили, еще с давних, досоветских пор славится французской кухней. Этот свадебный вечер в ресторане им придумал и загодя организовал Федор Иванович, а если за дело берется бывший бравый военный, то все крепости ему нипочем и всё у его ног.

Да, хорошей получилась свадьба, торжественной, но не шумной, даже почти спокойной. Ну а как иначе, если за столом одни эстонцы (кроме двух русских – отца невесты и ее жениха)? А эстонцы, как известно, люди воспитанные, не слишком эмоциональные. И Сергею это нравилось – то, что свадьба вот такая.

Он смотрел на свою прекрасную невесту (то есть уже жену, если по-христиански), смотрел на гостей и замечал, что они частенько с неким любопытством поглядывают на Федора Ивановича. И Сергей догадывался почему. Несомненно, думал он, это тэди рассказала им, приглашенным ею своим знакомым и соседям на дому, что это – тот самый русский оккупант, который в 44-м спас ее семью от Сибири, а потом увез молодую сестру тэди в Москву, там женился на ней, у них родилась дочка, наша чудесная Агне, лютеранка, которая и решила венчаться в нашем храме. Наша Агне – вон она с женихом и с отцом, то есть этим нашим спасителем. Вот такой оккупант, такая любовь, а любовь – она от Бога и Святой Девы, которым, в отличие от людей, безразлично, кто ты есть и откуда родом.

Вот на этом, если помнить, о чем мы говорили в начале нашей истории, на этом и поставим точку – на венчании и свадьбе. Потому что дальнейшее – это уже совсем другое, что читателя волнует почему-то меньше. Ведь всякая жизнь после брака похожа одна на другую, а вот их начало у всех интересно по-своему. Вот и у наших героев вышло так – интересно и по-своему.

У девушки с острова пасхи…

У девушки с острова Пасхи
украли любовника тигры,
Украли любовника в форме полковника
и съели в саду под бананом…

Начало трагической и веселой песни, которую, бывало, мы пели вечерами у костра.

    Автор

Когда он появился в нашем третьем классе, его усадили за стоявшую передо мной парту, справа, и, вскидывая голову, мне приходилось как бы отстёгивать его из кадра, однако этот молчаливый персонаж продолжал постоянно присутствовать в реальном кино моей жизни.

1

Этой весной всё вышло поздно. Поздно случились последние заморозки, почти в конце марта, поздно отбаловали холодные ветра. И хотя еще в середине марта прилетели передовые грачи и жаворонки, да не тут-то было: кругом снега.

Однако вскоре все-таки появились первые проталины, но не в лесу, а возле оттаявших дорог в полях. Вот тогда-то и пошел большой перелет: уже не передовые, а основные отряды весенних птиц. Большие стаи летели – с солидными, гортанными криками «крра». Они чернели на фоне мутной голубизны ломкого неба. Значит, все-таки весна.

А снег лежал долго, особенно в лесу меж стволами, в оврагах и низинах, по берегам ручьев, звук которых был слышен, но сами они еще невидимы. Однако всё бухло, бухло, под ногами уже проваливалось, на снегу чернели упавшие ветки, шишки, обрывки сосновой коры, и постепенно снег становился крапчатым, низким, осевшим, тяжелым, он набухал водою, напитывался ею и медленно таял. Воздух был полон влагой и запахом сырой земли. Земля уже пахла, а это означало, что скоро придет пёрло.

Да, Андрей так и сказал, втянув носом воздух: «Поздно нынче, эта весна поздно, но уже пёрло». Я не понял, и он пояснил: «Пёрло – это понятие такое. Значит, пошло-поехало, уже не остановишь никаким заморозком. Так и называется – пёрло. Существительное такое, наше, природное, свойское, однако ж всем понятное, – и повторил со вкусом: – Пёрло, существительное! – потом добавил: – Теперь набух пойдет».

Ну, тут я догадался – про набух.

Через два дня мы собрались на ручей за дальней просекой, и Андрей притащил мне из сеней бахилы. Он называл их броднями. «И что? – покачал головой. – Ну бродни, а можно и болотники, это в какой местности как принято. Ты надевай, короче, пригодится, воды много».

Я надел бродни поверх ботинок, надел Андрееву куртку с капюшоном, и мы вышли из дома, а точнее, из избы, хотя это каменка, а не сруб. Каменка была с большой печью, которая служила не только для обогрева, но и для уютного сиденья возле заслонки, а готовил Андрей на газовой плите от баллонов.

В тот день особенно остро пахло – снегом, сырой землей от проталин. Мы шли, и Андрей говорил:

– А никуда оно не денется! Как равноденствие свершилось, так уже никуда. Нынче какой год? Високосный. А в високосные года равноденствие приходится на 21 марта, если помнишь. Ну весеннее равноденствие, само собой. Это значит, солнце уже пересекло небесный экватор. И прикатилось из южного полушария в наше, северное. Это у них, которые ходят вверх ногами, всё наоборот: у них мартовское равноденствие считается осенним, а то, которое в сентябре, – весенним. Представляешь, поэт? Вот так-то. Одна земля, а всё наоборот, так и эдак. Почему? Одни верят, другие знают. И не желают понимать друг друга, а иногда и глотку готовы перегрызть чужаку. Да? Именно. Скажи спасибо, в одном мы схожи: когда равноденствие, то для всех человеков по всей планете день равен ночи. Ну так везде, кроме полюсов вообще-то, но на них, слава богу, никто не живет. Однако забавно, да?

– Что забавно? – спросил я машинально, поскольку больше следил за своими ногами, чтобы попадать в след Андрея, шедшего впереди по снежнику.

– Забавно то, что дурь большая в людях, поэт. Ты с этим тезисом согласен?

Наконец вот и просека. Куда она ведет, я, понятно, не знал, но Андрей сказал, что стоявшие на ней столбы ЛЭП тянутся на какую-то секретную станцию – может, атомную, может, не атомную, а просто секретную, то есть такую, про которую никому знать не положено. А еще секрет в том, что никто за этой ЛЭП не следит и тут не бывает. Поставили – и стоит себе. То ли идет по ней ток, то ли нет. Неизвестно. А когда неизвестность, то и тайна.

Просека довольно узкая, но все-таки после леса тут – пространство. Нечто уходящее в никуда. На проводах обосновалось несколько сорок. Сидят молча – кажется, думают.

– Во-во, красавицы черно-белые! – кивнул на них Андрей. – Умницы и хитрюги. Никуда не улетают, живут оседло. Умом пищу добывают. И очень верные – выберут пару, и до конца. А густых лесов избегают, простор любят, чтоб не запутаться крыльями и большим хвостом. Поэтому гнезда строят на окраинах лесов или вот как здесь, невдалеке от просеки. А еще – интимная деталь, слушай. Женихуются они, то есть выбирают пару, еще на первом году жизни, а вот приступают к спариванию только в два года. Во как! Целый год живут вместе – и ни-ни. А уж потом – интим и постройка гнезда. Интересно, да? Вот так бы и у людей!.. Нет, у людей всё начинается с секса, особенно в наше время. Хотя бывают исключения, да.

Тут, помянув про исключения, он резко замолк, я догадался почему, и дальше мы шли, уже не переговариваясь.

Пересекли просеку, углубились в заснеженный лес. Осины, ели, опять осины, всякие кустарники, а там, где повыше, сосны. Вот и овраг, по дну которого тот самый ручей, который мне хотел показать Андрей. Хотя овраг более походил на ложбину, узкую, длинную, медленно поворачивающую туда-сюда. Ручей внизу быстрый, говорливый, то широкий, то совсем узкий, в некоторых местах и перепрыгнуть можно. Чернеет освободившаяся водица между полосами снега на берегах. Чернеет, и не то что говорит-журчит, а поёт. Но на одной ноте. А если в воду упала крепкая ветка, то поет на двух или трех нотах, потому что один поток огибает эту ветку, а другой ее перепрыгивает.

Андрей бросил поперек узкого места пару толстых сучковатых веток, потом еще столько же.

– Нам на тот берег. Переберешься, барин? Вон там, за склоном, полянка, там кладка поленьев. Еще с осени осталась. Перезимовала, значит.

Я почти не замочил бахилы-бродни, и, поднявшись по склону, мы вышли на полянку. Снегу тут было совсем немного, а сбоку меж стволами действительно стояла кладка, или поленница, как уточнил Андрей.

– Ага, стандартный способ. Построить поленницу штабелем. Так вернее, если для хранения под открытым небом. Хоть верхние намокают, зато остальные не мокнут, а подсыхают. И зимуют нормально. Проветриваются… Вот мы сейчас и костерок заладим. Поленья – это быстро и жарко. Давай-ка я займусь. Настругаю одно полешко, а дальше остальные займутся – и вперед. Возжечь костер – святое дело!..

Это вышло у него быстро. Мы уселись на бревна рядышком с огнем и наблюдали, как медленно образуются уголья. И слышали, как в поленьях посвистывает-попевает. Это из-за сырости все-таки. Огонь невысокий, но жаркий. И долгий.

Андрей извлек из кармана своей военной куртки плоскую бутылку виски. Свинтил крышку, протянул мне. Потом из другого кармана достал два небольших яблока. Положил их на бревно между нами.

– Пей, поэт, это я с оттуда привез. Так и лежала два года, тебя дожидалась.

Я понял. Сделал большой глоток, передал ему бутылку и взялся за яблоко.

– А чего ж ты сам не пил, виски все-таки? – проговорил жуя.

– А не пью почти. Но если иногда, то водяру. Зимой, как находишься по морозу, на ночь. Но редко. Не тянет… Привез мне один генерал пару бутылок в качестве презента, вот мне и хватило надолго. Да и ты привез нынче… Ладно, твое здоровье, брат!

Он булькнул, затем аккуратно навинтил крышку и убрал бутылку в карман. Объяснил:

– Это ж виски, черт его дери, его в тепле держать надо, а не в снег ставить. Вот в пустыне с этим нет проблем: всунул в песок, и нормально. Или просто на воздухе оставил – не охладится.

Вслед за мной он захрустел яблоком. Я молчал, мне было хорошо, особенно после виски. Хотя виски и снег под ногами – это забавно. Андрей будто ухватил эту тему:

– Виски и снег – очуметь можно, да? Но русский человек все пережить может. А в пустыне я привык к виски. И знаешь почему? От жары спасает. Чесслово! Мне там рассказывали, это от колонизаторов осталось – такая привычка, то есть от англичан, которые там протекторат имели более века. А что делать – жара, племена кругом, только и попивай, сидючи в гамаке и командуя поклонниками ислама.

Мы сделали еще по глотку, потом закурили. Все хорошо. Тишина, прозрачно, остро пахнет тем самым набухом, о котором сказал Андрей, уголья потрескивают у ног, холодно, а тепло.

Докурили, бросили окурки в угли, поднялись, потому что Андрей, как выяснилось, не показал мне чего-то самого главного. Мы пошли ве?рхом вдоль ложбины по течению ручья, вторя его поворотам. Минут через пятнадцать лес расступился, а ложбина будто вытекла в ровное место. Возникло пространство, и в его низу я увидел почти что озеро.

Ну, не озеро, конечно, а долгая поверхность воды, почти окружность, почему-то выпуклая. Мы стали на берегу, и я спросил:

– Это как?

– Это только в максимум таянья. То есть не озерцо, а набух, я ж тебе сказал. Через пару недель спадёет, опять будет речей как ручей. А сейчас набухло, растеклось по низинке. Как блюдце, да? И прет, прет! Пёрло. Выпуклый мениск, так это называется в гидродинамике, в отличие от вогнутого. Физики, чего они только не придумают! Будто вода выпрыгнуть хочет из самой же себя, тужится. Набухает, как тесто в опаре. Или это как линза, да? А в ней небо отражается. И увеличивается.

Да, про небо – это точно. Небо висело в этом озерце, холодно отражаясь в нем. Андрей хмыкнул:

– Хочешь быть счастливым? Стань между ними и загадай желанье. То есть повисни между небом, которое сверху, и небом в воде. Понял? Как это принято у людей: если стать или сесть между двумя людьми с одинаковыми именами и загадать желанье, то сбудется. Могёшь, поэт? Али летать разучился?

– Мало выпил, чтобы летать. Всего-то два глотка виски.

– А, ясно. Намекаешь? А по трезвухе – что, никак? Какой же ты поэт?!

– Может, и никакой.

– Брось! Это кто ж знает, кто ж знает, покуда ты живой? Вот помрешь – и выяснится, да не на поминках, а много после. Впрочем, это банальная истина… Ну, насмотрелся на чудо этой весной? Тогда пошли, если летать не будешь…

Все-таки я промок. Не то чтобы очень, но носки оказались мокрыми. Андрей кинул мне пару своих, шерстяных, валявшихся на печке. Они были еще теплыми.

– А у тебя?

– У меня нормально. Я ж в сапогах. Незаменимое произведение – яловые сапоги. Это не кирза какая-то. И не твои ботинки. Ладно, одевайся, и ужин готовить будем, уж вечер. Сейчас печь залажу по такому случаю. А ты, будь другом, сходи в сени и притащи оттуда бутылку твоей водки, я туда ее поставил, чтоб тут не грелась, а еще захвати полешек, сколько донесешь. Только бутылку не разбей по дороге!