Пазори

скачать книгу бесплатно

Пазори
Валерий Горшков

Во время бурения скважины на Ямале газодобытчики раскапывают ритуальное захоронение группы людей с идеально сохранившимся мамонтёнком. Именитый палеоантрополог Константин Папочка отправляется на полуостров, чтобы изучить находку. Ночь за ночью полярные сияния бесследно уводят из лагеря членов его команды одного за другим. Скептичному учёному предстоит столкнуться с древним злом и на личном опыте убедиться в силе местных шаманов, которым известно, куда исчезла его без вести пропавшая несколько лет назад беременная жена.

Валерий Горшков

Пазори

Сенгакоця (I)

Где-то во тьме звякнул колокольчик. Звук понёсся прочь и медленно утонул в сгустившейся непроглядной бесконечности. Я замер, всматриваясь в черноту, в надежде, что глаза постепенно привыкнут к ней. Предметы во мраке всё никак не проступали.

Зато начало работать обоняние, принесшее запах тлеющих благовоний. Что-то хвойное с ягодными нотками. Уловив направление источника аромата, я повернулся. Вновь послышался звон колокольчиков. На этот раз нескольких.

Казавшееся до этого чужим тело отозвалось ощущениями плотной одежды и твёрдой поверхности под согнутыми ногами. Подушечки пальцев нащупали вокруг дощатый пол. Я сидел в прохладном помещении.

Что-то давило на глаза. Повязка? Из-за неё-то я ничего и не видел. Едва стоило потянуться к лицу, как материализовавшаяся из неоткуда твёрдая палка, похожая на деревянный посох или костыль, мягко легла на мои ладони и опустила их.

– Не нужно, – шепнул мужчина совсем рядом. – Свет пока вреден тебе.

Его голос казался смутно знакомым. В шёпоте отдалённо улавливалось что-то хорошо мне известное. Воспоминание скользнуло совсем рядом, но ухватиться за него не удалось.

– Кто здесь? – на всякий случай тоже шёпотом спросил я. – И где я? Что случилось?

Хотелось получить ответы разом на все вопросы. Казалось, если бы не сбившееся дыхание, их поток никогда бы не закончился.

– Ты не помнишь? – собеседник задал вопрос, но совсем не удивился и не представился.

– Кто вы?

– Ты не помнишь, – уже утвердительно проговорил он.

Я действительно не помнил. Эта повязка на глазах, неразговорчивый сиделка, благовония с колокольчиками. Почему я на полу? Зачем мы шепчем?

– Ты ведь Костя? – уточнил незнакомец. – Константин Папочка?

Стоило мне кивнуть, и совсем рядом тонкой дрожью опять отозвались несколько колокольчиков.

– Вы слышите это? – спросил я.

– Что последнее ты помнишь? – проигнорировал меня собеседник.

Хороший был вопрос. Правильный. Прошлое отсутствовало. Я был собой, но чистым, ненаполненным. Константин, мужчина неопределённого возраста и рода занятий. Константин Спиридонович, не представляющий, что с ним произошло. Константин Спиридонович Папочка – пустышка, никто.

– Вот, держи, – шептун приподнял мою ладонь острым навершием посоха и вложил в неё что-то твёрдое. – Вспоминай.

Указательным пальцем второй руки я провёл по узорчатому пористому цилиндру, соскользнул с него на холодную плоскость и остановился на колком острие.

– Нож? – догадался я.

– Хар, – поправил мужчина.

Слово звучало необычно, но знакомо. Я повторил его несколько раз скороговоркой, пытаясь разжевать, размять на составляющие и уже по ним определить, почему мне было небезразлично это холодное оружие, этот инструмент – не какой-то абстрактный, а тот самый, что я сжимал.

Воспоминание первое: Лисьи огни

– Ненецкий хар – незаменимая вещь в быту любого жителя тундры, – говорил я, вытягивая над головой нож с костяной рукояткой. – Без него на улицу не выходят. Это сразу и многофункциональный инструмент похлеще швейцарской раскладушки…

Окружившие меня пятиярусным кольцом студенты-первокурсники, сидящие в амфитеатре аудитории, хохотнули.

– А также оружие для нападения и обороны, – продолжал я. – Верный товарищ, порой даже предмет ритуального назначения.

Я выдержал многозначительную паузу, дожидаясь, когда внезапно повисшая тишина заставит вчерашних школьников прекратить разговоры, оторваться от телефонов и хрустящих снеков – чипсов или сухариков. Кто-то жевал очень увлечённо, но медленно, пребывая в полной уверенности, что осторожные движения челюстей делали его незаметным. Откуда ему было знать, что это там, наверху, звуки терялись, а внизу, у кафедры, благодаря сужающейся форме помещения, они наоборот концентрировались, многократно усиливаясь и указывая на сектор с источником звука. Голодный студент словно жевал у меня над самым ухом, не раскусывая, а раздражающе долго давя свои хрустяшки зубами одну за одной. Наконец мы встретились взглядами. Да, ты, лохматый хомяк, тебя ждём. Пачка с перекусом нырнула под столешницу.

– Именно этот как раз такой, – рассказывал я. – Он принадлежал тадебе – шаману, если говорить в обывательской терминологии.

Деланный интерес аудитории, последовавший за моим молчанием, разом обернулся настоящим. Некоторые даже извлекли одинокие наушники, прикрываемые ладонями. Ещё бы. Про колдовство всем интересно. Иногда мне казалось, что магическое мышление в человеке зарождалось раньше логического. От того все кругом и бегали до сих пор к гадалкам, вглядывались в натальные карты и составляли дневники желаний, поручая многие хлопоты искусственному интеллекту. А зачем был нужен естественный, когда тут такой помощник, а самому достаточно и магического?

– Нож этот во время последних летних раскопок под Салехардом обнаружил ваш постоянный преподаватель, Валерий Николаевич, – пояснил я. – Захоронение принадлежало ненецкому шаману, хотя у него были и атрибуты селькупской культуры. Эти два народа, живущие бок о бок и регулярно контактирующие…

– Константин Спиридонович, а что он умел? – крикнул из центра аудитории носатый парнишка, опережая словами так и не поднявшуюся до конца руку.

– Простите? – не понял я.

– Шаман, – пояснил юноша. – Что он мог наколдовать?

– Ничего, – ответил я. – Иначе бы, скорее всего, его бы не похоронили.

Первокурсники снова рассмеялись.

– А я слышала, они способны духов вызывать… – вставила свои копейки кучерявая девушка в первом ряду.

– Про оккультные все вот эти штуки вы в следующий раз у Валерия Николаевича спросите, – отмахнулся я. – Я не этнограф, а палеоантропология, впрочем, как и любая другая наука, включая этнографию, не оставляет места для магии, мисс Грейнджер.

Судя по воодушевлённой реакции аудитории, своей шуткой я наградил девушку прозвищем до самого конца обучения. Однако её это, похоже, не волновало.

– Почему же, Константин Спиридонович? – не унималась первокурсница.

Взглянув на часы, я понял, что мог себе позволить потратить пять-десять минут на отвлечение от основной темы.

– Ну давайте попробую объяснить. Вам на птицах с зёрнами или на обезьянах с камнями?

– Как угодно.

– Значит на птицах. Есть такое понятие – «голубиное суеверие». Оно появилось после экспериментов психолога Фредерика Скиннера. Тот сажал голубей в клетки, снабжённые кнопкой, поднимающей шторку, за которой были спрятаны зёрна. Нажимая на неё, птицы получали доступ к еде. Однако, когда экспериментатор убирал кнопку и поднимал шторку произвольно или же по таймеру, птицы задумывались, за что их награждали. Они искали первопричину и находили. Кто чесал лапой клюв – продолжал чесать, воркующие – ворковали, а те, кто хлопал крыльями – хлопали дальше, полагая, что это и есть определяющее действие. Такие ложные причинно-следственные связи у человека обычно приводят к шизофрении, но иногда ложатся в основу суеверий. У древних людей ошибочные наблюдения становились основой культов. Кто набирал больше других псевдознаний и мог обосновать их, тот и становился колдуном, шаманом, прорицателем.

– Но люди ведь умнее голубей, – подметил смышлёный студент, развалившийся прямо напротив меня на первом ярусе.

– Не для всех случаев релевантное наблюдение, но принимается, – согласился я. – У людей логические цепочки и действия были куда сложнее. Иногда может даже и вовсе некоторые решения оказывались правильными. Предположим, разболелась у древнего человека голова от давления. Конечно, под рукой у него тонометра нет, и о существовании гипертонии ему поведать никто не может. Зато древний мир полон опасностей и желающих тебя убить. По какой-либо причине, будь то колючка, хищник, схватка с врагом или собственная неуклюжесть, наш больной получает ранение, кровь льётся, и, хвала небесам, разум проясняется. Нам с вами понятно – давление от кровопотери упало. Да, не самый действенный и далеко небезопасный способ, но в древности другого нет, как и представлений о кровяном давлении. Вот исцелившийся ценой крови и начинает гадать, что с ним произошло. А куда его заведёт собственная фантазия – кто знает. Будут ли это обуявшие разум злые духи, которых он умилостивил кровью, или проклятье недоброжелателей, снятое божеством в обмен на жертву, нам уже не важно. Механизм таков. Он считает особыми предметы и обстоятельства. Случайно сжёг пищу на ужин, а утром охота удалась – умилостивил духов леса. Стучал в пустой кожаный сосуд для воды во время засухи, выбивая последние капли, и дождь пошёл – готов ритуал на вызов осадков, только бурдюк поменять на что-то поудобнее да звонче, вроде бубна. Поколение за поколением подобные наблюдения накапливаются, обрастают бессмысленной, но эффектной для сенсоров чепухой типа пёстрых перьев, гортанных песен, да ароматных трав, и вуаля – оставайся с нами мальчик, будешь нашим шаманом.

Я специально сделал неправильное ударение на последнем слоге и простонал от резкой боли в ладони. В пылу объяснений совсем забыл, что держал в руках хар. В какой-то момент бездумно сжал древнее лезвие, а то оказалось вовсе не таким тупым, как можно было подумать.

– Ну вот, – хохотнул я, демонстрируя повреждённую кисть. – Ценой крови избавил себя от необходимости вести лекцию на подмене.

Вернув хар в ножны и сунув их в передний карман брюк, я пошевелил пальцами. Все работали.

Остановить кровотечение было не чем. Хлестало порядочно, но, похоже, крупные вены я не задел. Лишь надрезал верхние слои кожи, и она разошлась, надрываясь дальше по рассечению и принося новую боль при попытке раскрыть ладонь. А вот болело нешуточно. Если бы я не видел, что всё не страшно, мог бы подумать, будто отхватил себе всю кисть по запястье. Жжение у краёв раны усиливалось, растекалось по тканям и устремлялось прямо к мозгу. Голову начал разрывать звук шёпота студентов. Те словно сговорились и одновременно принялись яростно шушукаться. Голосов оказалось так много, что было невозможно разобрать ни слова. Слившись воедино, они доставляли уже физические страдания.

– Тишина! – потребовал я.

Замолчали. Однако глядели на меня с какой-то опаской. Вопреки моим ожиданиям, кровотечение не замедлилось. Лекцию пришлось прервать.

Извинившись, я покинул аудиторию и поспешил в медицинский кабинет, располагавшийся этажом ниже в противоположном крыле корпуса. Сбежав по лестнице и окропив её кровью, нырнул в коридор. Только на полпути осознал, что тот был пуст.

Да, шли занятия, однако обычно это не останавливало заучек от посещения располагавшегося на этаже читального зала, прогульщиков, спешащих по кратчайшему пути через лестницу в столовую, и бездельников, устроивших себе курилку в мужском туалете.

Даже свет не горел. Путь освещало хмурое небо, заглядывавшее в одинокое окно в конце коридора. Рядом с ним и располагался медкабинет, а напротив него – техническое помещение, дверь в которое была чуть приоткрыта. В крохотной щели мелькнуло что-то. Я остановился. За створкой разгорелся и погас отблеск желтоватого света.

Звук шлёпающих с кончиков моих пальцев на линолеум капель крови перебивали одинокие слова, доносящиеся из техпомещения. Кто-то шептал. Студенты? Шушуканья сменяло тяжёлое дыхание. Чем они там занимались?

Подскочив к двери, я толкнул створку. В ноздри ударил запах жжёной проводки.

– Ёксель-моксель! – крякнул ковырявшийся в щитке электрик. – Заколебали! Как сделаю – не пропустите!

Он поправил налобный фонарь, слепанув диодами прямо мне в лицо, и захлопнул дверь перед самым моим носом.

На стук в медицинском кабинете не ответили, но дверь приоткрылась от ударов. Внутри над столом склонилась медсестра, скроллила ленту соцсети на лежавшем перед ней смартфоне. Судя по ритму басов, доносящихся из её наушников, она слушала что-то из восьмидесятых.

– Здравствуйте, – поприветствовал я как можно громче, но не срываясь в крик.

Девушка не заметила меня, даже когда я подошёл к ней почти вплотную.

– Добрый день! – повторил я уже громче, чем следовало.

От неожиданности бедняжка закричала и отдёрнулась в сторону. Своим приветствием я, видно, попал в секунду тишины между песнями.

– Зачем орать? – возмутилась она, снимая наушники. – Не глухая…

– Мне нужно обработать порез.

Я продемонстрировал перепачканную подпёкшейся кровью ладонь. Девушка молча смотрела на неё несколько секунд, а потом подняла удивлённый взгляд.

– Да поздно уже.

– В смысле, как это? – не понял я. – Гангрена?

– В раковине вымойте, – отмахнулась медсестра, закатив глаза.

Опасаясь, что рану будет щипать, я нехотя подошёл к пристроившейся в углу раковине-тюльпану и открыл холодную воду. По истрескавшейся керамической чаше побежала розоватая вода и устремилась в клокочущий провал слива. Боли не было. Раскрыв ладонь, я увидел аккуратный разрез в двух-трёх верхних слоях кожи. Её загнувшиеся кверху края белели над внутренними, более розовыми. Капилляры казались не задетыми.

– Но ведь кровь была! – удивился я, ощупав рану.

Медсестра повела плечом, мол, понятия не имею, что там тебе могло привидеться.

– Не ковыряйте больше, – сказала она.

Рана действительно выглядела так, будто уже успела поджить, а я с неё содрал болячку. Девушка плеснула на повреждение прямо из пузырька хлоргексидином и в три-четыре оборота перевязала ладонь бинтом. Рука больше совсем не болела.

Сверчком прострекотал смартфон. Поблагодарив медсестру, я проверил сообщения. Аня интересовалась, успеваю ли я. Сверился с часами. Следовало поторопиться. Я дёрнул дверь и почти втащил внутрь держащуюся за ручку девушку. Пришлось придержать её, спасая от падения.

– Осторожнее, – попросил я.

Чёрное крашеное каре, излишне тёмные тени и тональник мёртвенного оттенка, угольная помада, мешковатая одежда. Только в этот момент узнал в ней дочь коллеги, которая доучивалась на палеонтолога.

– Лука, чего это вы тут? – спросил я. – Подслушиваете?

– Да я это… – отмахнулась Лукерья, потирая висок, которым стукнулась о мой локоть. – Отвяньте.

– Вот, верните отцу.

Я протянул ей хар, однако она отдёрнулась и подняла руки, словно я угрожал ей.

– Дрянь эту сами трогайте, – фыркнула девушка.

Проходя в кабинет, она бросила что-то невнятное, последние слова были похожи на «инд а ти сь». Разобрать сказанное помешал внезапный спазм в ладони, который сопроводил приступ головной боли.

– Что вы говорите? – переспросил я, оборачиваясь.

– Издеваетесь? – прорычала она, ни то повторяя сказанное, ни то и впрямь раздражаясь от моих расспросов.

Она уселась рядом с медсестрой, а я поспешил на парковку. Путь до поликлиники был недолгим, однако, как и полагается к вечеру, автомобили тромбами на перекрестках закупорили все основные городские артерии. Движение замерло. Приходилось наблюдать за обгоняющими медлительный поток пешеходами.

С неба премерзко накрапывало. Чёрт разберёт – то ли пудра из снежинок, то ли капли дождя, мелкого словно брызги из пульверизатора. Ветер трепал волосы прохожих и голые ветки тополей на тротуаре. Становилось зябко даже в салоне. Так с виду не скажешь, что осень – больше походило на бесснежную зиму.

Пришлось включить печку. Из дефлекторов вместе с омертвевшим сухим воздухом ударили пыль и мелкий мусор, каким-то образом попавший в воздуховоды. Следом за печкой включил магнитолу. Бездумно пощелкал свои любимые песни и, не найдя подходящей под настроение, запустил радио. Угодил на новостной блок развлекательной станции. От того и новости на ней были больше забавой, нежели содержательной частью эфира.

– … Сообщается об аномальной солнечной активности, – оповестила радостная ведущая. – По данным Института прикладной геофизики, степень возмущённости магнитного поля планеты достигла уровня G4 – четвёртого из пяти возможных уровней интенсивности.

– И как мы это должны понимать? – спросил я у радио.

– Такие мощные вспышки на Солнце и вызванные ими магнитные бури приводят к полярным сияниям в нетипичных регионах, – пояснила диктор.

– Это в каких же? – попытал я удачу во второй раз, влезая в ускорившийся поток на соседней полосе.

– В частности, явление можно будет наблюдать и за городом в Московской области. Кстати, дословно с финского слово, обозначающее северное сияние, переводится как «лисьи огни»…

Полярных сияний мне раньше видеть не доводилось. Бывал в местах, где они происходят, но удача так ни разу и не подвернулась. Не сказать, что сильно переживал по этому поводу, но внезапная возможность увидеть такое зрелище, не отправляясь никуда в путешествие, показалась заманчивой.

Совершив очередной манёвр и протиснувшись между автобусом и потрёпанным кроссовером, я осознал, что рана на ладони больше не доставляла никаких неудобств. Больше мешался бинт, наскоро накрученный вокруг кисти и протянутый между пальцами.