Дом шелка. Мориарти

скачать книгу бесплатно

– Через минуту будет здесь, – заключил Холмс и уселся в свое кресло.

Действительно, дверь вскоре открылась, и миссис Хадсон ввела нового посетителя. Тот стащил с себя шляпу, шарф и пальто, и нашим взорам предстал странного вида молодой человек, лицо и телосложение которого несли в себе столько противоречий, что даже Холмс вряд ли сумел бы дать ему внятную характеристику. Было видно, что он молод – не больше тридцати, – фигурой напоминал профессионального боксера, при этом успел облысеть, цвет лица был землистый, губы потрескались, в итоге он выглядел намного старше. Одежда дорогая и модная, но какая-то несвежая. Он явно нервничал, при этом смотрел на нас набычившись и даже агрессивно, видимо стараясь придать себе уверенности. Я стоял и ждал, когда он заговорит и мы сможем понять, кто к нам пришел: аристократ или головорез самого низкого пошиба.

– Садитесь, пожалуйста, – пригласил Холмс, выказывая максимум благорасположения. – Вы какое-то время простояли на улице – надеюсь, не простудились. Горячего чая?

– Лучше глоток рома, – последовал ответ.

– Ром не держим. Могу предложить бренди.

Холмс кивнул мне, я налил в бокал хорошую порцию бренди и протянул гостю. Тот выпил жидкость залпом. На щеках его появился легкий румянец, и он сел.

– Спасибо, – поблагодарил наш гость. Голос звучал грубовато, но выдавал человека образованного. – Я пришел за вознаграждением, хотя не должен был сюда идти. Если те, с кем я вынужден иметь дело, узнают о моем визите к вам, мне живо перережут глотку, но мне позарез нужны деньги, вот и вся история. Двадцать фунтов помогут мне на время отогнать демонов, а ради этого уже стоит рискнуть. Деньги у вас с собой?

– Вы получите их, когда мы получим интересующие нас сведения, – ответил Холмс. – Я Шерлок Холмс. А вы?

– Называйте меня Гендерсон, это не подлинное мое имя, но оно ничем не хуже другого. Понимаете, господин Холмс, я должен соблюдать осторожность. Вы поместили объявление, желая получить сведения о «Доме шелка», и с тех пор ваш собственный дом наверняка под наблюдением. Кто пришел, кто ушел – всех записывают. Вполне возможно, в один прекрасный день к вам придут и попросят список всех ваших посетителей. Прежде чем переступить порог вашего дома, я замаскировался до неузнаваемости. И личность свою я тоже должен держать в секрете.

– Тем не менее вам придется кое-что о себе рассказать, иначе денег не получите. Вы учитель?

– С чего вы взяли?

– У вас манжета вымазана мелом, а на среднем пальце пятно от красных чернил.

Гендерсон – будем называть его так – едва заметно улыбнулся, показав частокол пожелтевших зубов.

– Извините, что вынужден вас поправлять, но, вообще-то, я чиновник портовой таможни, мелом приходится помечать ящики или мешки перед разгрузкой, а красными чернилами делать записи в книге учета. Раньше я работал на таможне в Чатеме, но два года назад перебрался в Лондон. Думал, переезд на новое место пойдет моей карьере на пользу, но куда там, едва свожу концы с концами. Что еще рассказать вам о себе? Родом я из Гемпшира, родители и по сей день там живут. Женат, хотя жену давно не видел. Я жалкая и презренная личность, иногда мне хочется обвинить в своих бедах весь свет, но в глубине души я знаю: во всем виноват я сам. Хуже того – пути назад нет. За двадцать фунтов я готов продать собственную матушку, господин Холмс. Если что, не остановлюсь ни перед чем.

– Какова же причина ваших невзгод, господин Гендерсон?

– Нальете еще бренди?

Я исполнил его просьбу, на сей раз он внимательно оглядел содержимое бокала.

– Опиум, – ответил он и опрокинул жидкость в себя. – Вот и вся моя тайна. Я пристрастился к опиуму. Сначала он мне просто нравился, а теперь я не могу без него жить. Вот вам моя история.

Жену я на время оставил в Чатеме, пока не обустроюсь, и снял жилье в Шадуэлле, поближе к моей новой работе. Вы знаете, что это за квартал? Естественно, там полно моряков, докеров, китайцев, индийцев и чернокожих. От пестроты так и рябит в глазах, а соблазнов куча, тут тебе и пабы, и танцевальные салуны – все условия, чтобы вытрясти у дурака его денежки. Мне было одиноко, я скучал по семье. Что тут скажешь? Глупый был, не устоял перед соблазном. Теперь какая разница? Год назад я заплатил мои первые четыре пенса за катышек коричневого воска из аптечной банки. Цена показалась мне сущим пустяком. Что я тогда понимал? А удовольствие получил такое, какого в жизни не испытывал. Будто до этого вообще не жил на свете. Разумеется, я пришел туда снова. Первый раз вернулся через месяц, потом через неделю, потом вдруг обнаружил, что хожу туда каждый день и вообще хочу быть там ежечасно! Я больше не мог думать о работе. Начал там ошибаться, а когда меня критиковали, приходил в бессмысленную ярость. Настоящие друзья меня оставили. А друзья ложные склоняли к тому, чтобы я курил больше и больше. Скоро мои работодатели поняли, в каком состоянии я нахожусь, и пригрозили уволить, но мне уже было все равно. Я жажду опиума каждую минуту, когда не сплю, – даже сейчас. Последний раз я имел возможность покурить три дня назад. Дайте мне вознаграждение, и я снова смогу погрузиться в туман забвения.

Меня ужаснула эта исповедь, захлестнуло чувство жалости, но я видел: к моему сочувствию этот человек относится с презрением и даже отчасти гордится, что стал именно таким. Гендерсон, несомненно, был болен. Болезнь медленно подтачивала его изнутри, неся необратимые разрушения.

Вид у Холмса тоже был мрачный.

– Место, куда вы ходите за вашим наркотиком, это и есть «Дом шелка»? – спросил он.

Гендерсон рассмеялся.

– Неужели вы думаете, что я так боялся бы или принимал столько мер предосторожности, будь «Дом шелка» обычной курильней опиума? – воскликнул он. – Да вы знаете, сколько таких курилен в Шадуэлле и Лаймхаусе? Говорят, десять лет назад их было еще больше. Но и сейчас встань на развилку – наткнешься на курильню, в какую сторону ни пойдешь. Тут тебе и «У Мотта», и «У матушки Абдуллы», и «Местечко Крира», и «У Яхи». Я слышал, что купить это зелье можно и в ночных заведениях на Хеймаркет и Лестер-сквер – было бы желание.

– Так что же тогда «Дом шелка»?

– Давайте деньги!

Чуть поколебавшись, Холмс передал гостю четыре пятифунтовых банкноты. Гендерсон выхватил их из рук Холмса и бережно погладил. В глазах мелькнул тусклый огонек – это пробуждался неподвластный ему зверь, жившая в нем губительная страсть.

– Как думаете, откуда берется весь этот опиум, который продают в Лондоне, Ливерпуле, Портсмуте, других городах Англии, да, если на то пошло, и Шотландии, и Ирландии? Куда идут Крир или Яхи, когда их запасы подходят к концу? Где центр этой паутины, которая опутала всю страну? Вот и ответ на ваш вопрос, господин Холмс. Они идут в «Дом шелка»!

«Дом шелка» – это организованная преступная группа, она работает с размахом, и я слышал – правда, это только слухи, – что у нее есть покровители на самом верху, что в ее щупальца попали и министры, и полицейские чины. Речь, если угодно, идет о крупном бизнесе, на многие тысячи фунтов в год. Импорт – экспорт! Опиум поступает с Востока. Его привозят на центральный склад, а уже оттуда распределяют – естественно, по более высокой цене.

– Где он находится?

– В Лондоне. Точного места не знаю.

– Кто ведет бизнес?

– Не могу сказать. Понятия не имею.

– Ну, господин Гендерсон, тогда вы нам мало чем помогли. Где у нас гарантия, что вы вообще говорите правду?

– Я могу это доказать. – Он как-то неприятно закашлялся, и я вспомнил, что потрескавшиеся губы и пересохший рот – это симптомы закоренелого курильщика опиума. – В «Местечке Крира» я давний клиент. Раньше там заправляли китайцы со своими гобеленами и веерами, восточная публика там и сейчас бывает, лежат, скрючившись, на полу. Но за главного там теперь англичанин, ничем не хуже нас с вами, настолько порочный и немилосердный, что не дай бог с таким встретиться. Глаза чернющие, а голова – будто череп мертвеца. Будьте покойны, он вам улыбнется и назовет своим другом, когда принесете ему четыре пенса, но, если о чем-то его попросить или как-то перебежать дорогу, – он, недолго думая, натравит на вас бандитов, а уж те вас отдубасят как следует, да еще и в канаву выкинут. При этом мы с ним более или менее ладим. Почему – не спрашивайте. У него есть кабинет за главной комнатой, иногда он меня туда приглашает покурить – не опиум, табак. Ему интересны мои рассказы о жизни в доках. У него я и услышал в первый раз про «Дом шелка». Товар ему приносят мальчишки, они же ищут для него новых клиентов на лесопилках или шахтах…

– Мальчишки? – перебил я. – А вы кого-то из них встречали? Росс вам не попадался?

– У них нет никаких имен, и зачем мне с ними разговаривать? Лучше послушайте, что я расскажу! Я был там несколько недель назад, и прибежал один паренек, видно, опоздал к сроку. Крир весь вечер пил, и настроение у него было ни к черту. Он схватил мальчишку за шиворот, стукнул его как следует, так что тот грохнулся оземь.

«Где был?» – спросил Крир.

«В „Доме шелка“», – ответил тот.

«И что принес?»

Мальчик передал ему пакет и бочком выскользнул из комнаты.

«Что такое „Дом шелка“?» – спросил я.

Тогда Крир и рассказал мне то, что я сейчас поведал вам. Он распустил язык исключительно благодаря виски, а когда закончил, понял, что наболтал лишнего, – тут-то и показал свое нутро. Открыл шкафчик рядом со своим столом, и не успел я и глазом моргнуть, как он навел на меня револьвер.

«Зачем тебе это знать? – закричал он. – Зачем ты спрашиваешь?»

«Да ни за чем, – заверил его я, вздрогнув и напугавшись одновременно. – Просто разговор поддержать, не более того».

«Разговор поддержать? Нечего тут поддерживать, друг мой. Кому-нибудь вякнешь хоть слово из того, что я тебе наговорил, – и выловят твои останки в Темзе. Понял? Я сам тебя убью, а не я, так они. – Потом он, видимо, передумал. Опустил револьвер, а когда заговорил снова, голос его звучал мягче. – Сегодня можешь выкурить свою трубку бесплатно, – сказал он. – Ты хороший клиент. Мы друг друга хорошо знаем. Я должен о тебе заботиться. Так что забудь все, что я тут говорил, и никогда об этом не вспоминай. Ясно?»

На том дело и кончилось. Я в самом деле об этой истории почти забыл, а когда прочитал ваше объявление, все в памяти и всплыло. Если он узнает, что я пришел к вам, свое слово сдержит – даже не сомневаюсь. Но раз вы ищете «Дом шелка», начинайте с его кабинета, потому что Крир может привести вас к цели.

– Где его найти?

– В Блюгейт-Филдс. Сам дом находится на углу Милуорд-стрит, невысокий такой, изрядно подкоптившийся домишко, над дверью – красный фонарь.

– Вы там сегодня будете?

– Я там бываю каждый вечер, а теперь, спасибо вашему благодеянию, деньжат мне хватит надолго.

– А этот человек, Крир, из своего кабинета выходит?

– Частенько. Народу в курильне битком, да и дым коромыслом. Он выходит подышать свежим воздухом.

– Тогда не исключено, что вечером увидимся. Если все пройдет хорошо и я найду что ищу, ваше вознаграждение вырастет вдвое.

– Только не говорите, что знаете меня. Никак на меня не реагируйте. А если что-то пойдет наперекосяк, на мою помощь не рассчитывайте.

– Понимаю.

– Тогда удачи вам, господин Холмс, и успеха – это я не о вас радею, а о себе.

Когда Гендерсон ушел, Холмс повернулся ко мне – глаза его искрились.

– Курильня опиума! Ведет дела с «Домом шелка»! Что скажете, Ватсон?

– Что это мне категорически не нравится, Холмс. Мой совет – нечего вам там делать.

– Бросьте! Уж о себе я как-нибудь позаботиться сумею. – Холмс подошел к своему столу, открыл ящик и вытащил револьвер. – Возьму с собой оружие.

– Тогда я еду с вами.

– Дорогой Ватсон, я никак не могу вам этого позволить. Я очень ценю вашу готовность помочь, но посмотрим правде в глаза: Восточный Лондон, четверг вечером, курильня опиума – и тут заявляемся мы с вами! Сойти за местных клиентов нам никак не удастся.

– Тем не менее, Холмс, я настаиваю. Если хотите, внутрь заходить не буду. Найду место где-то поблизости. А если потребуется помощь, один выстрел – и я тут же буду рядом. Ведь у Крира наверняка своих головорезов хватает. Да и можно ли доверять Гендерсону? Где гарантия, что он вас не выдаст?

– Тут вы правы. Хорошо. Где ваш револьвер?

– При себе нет.

– Ничего, у меня есть запасной. – Холмс улыбнулся, он явно был в предвкушении удовольствия. – Нанесем визит в «Местечко Крира» и своими глазами посмотрим, что там творится.

Вечер снова выдался туманный, причем такого густого тумана в этом месяце еще не было. Я бы попытался отговорить Холмса ехать в Блюгейт-Филдс в такую погоду, имей я хоть малейшие шансы на успех, но по его бледному, с орлиным профилем лицу видел: он утвердил для себя план действий и теперь его ничто не остановит. Я знал – хотя Холмс не говорил об этом вслух, – что его сподвигла на это смерть ребенка, Росса. И пока он считает себя виновным в этой смерти хотя бы частично, он не успокоится, а все мысли о собственной безопасности будут без особых трудов отброшены.

Но вот экипаж привез нас в район Лаймхаус-Бейсин, мы вышли в аллею – и мне стало не по себе. Улицы были окутаны вязким и желтым туманом, приглушавшим все звуки. От него веяло жутью, он, словно хищный зверь, рыскал по темноте в поисках жертвы – а мы погружались в него, сами шли к нему в пасть. Мы прошли по аллее, зажатой между стенами из красного кирпича – они истекали влагой и поднимались так высоко, что без слабого отсвета луны было бы не видно неба. Поначалу мы не слышали ничего, кроме звука собственных шагов, но постепенно проход расширился, и с разных сторон эхо стало приносить ржание лошади, мягкий рокот парового двигателя, журчание воды, вопль напуганного ребенка – все эти звуки по-своему определяли поглотившую нас тьму. Мы шли вдоль канала. Перед нами прошуршала крыса или еще кто-то из отряда ей подобных, соскользнула за край дорожки и бултыхнулась в черную воду. Залаяла собака. Мы прошли мимо привязанной к пирсу баржи – сквозь занавески на окнах пробивались лучики света, а из трубы валил дым. Сзади находился сухой док, там, подобно доисторическим скелетам, едва видимые, на привязи из канатов и снастей, ждали ремонта сбившиеся гуртом суда. Мы повернули за угол, и все это тут же утонуло в тумане, который занавесом упал у нас за спиной, – я обернулся и ничего не увидел, словно секунду назад вышел из ниоткуда. Полная пустота была и перед нами – если бы мы стояли на краю земли и намеревались шагнуть в никуда, картина была бы точно такой же. Но вдруг наш слух уловил резкие звуки фортепиано – кто-то одним пальцем пытался подобрать мелодию. Откуда ни возьмись перед нами прямо из тьмы возникла женщина – помятое размалеванное лицо, безвкусная шляпка и шарф с перьями. Я уловил ее запах, напомнивший мне об умирающем в вазе цветке. Она хихикнула и тут же исчезла. Наконец впереди показались огни, это были окна паба. Именно оттуда и доносилась музыка.

Паб назывался «Роза и корона». Мы прочли название, только оказавшись непосредственно под вывеской. Это был странный домишко, кирпичную кладку там и сям скрепляли обшивные доски, но все равно он был какой-то скособоченный – того и гляди рухнет. И окна все перекошены. Дверь низкая – чтобы войти, нам пришлось бы пригнуться.

– Мы прибыли, Ватсон, – негромко произнес Холмс, и я увидел, как дыхание слетает с его губ клубочками пара. Он показал вперед. – Это Милуорд-стрит, а вон, как я понимаю, «Местечко Крира». Видите красный фонарь над дверью?

– Холмс, последний раз прошу вас: позвольте, я пойду с вами.

– Нет, нет. Одному из нас лучше остаться снаружи: если окажется, что меня ждут, вам будет легче прийти мне на помощь.

– Думаете, Гендерсон рассказал нам сказку?

– Его история во всех отношениях показалась мне невероятной.

– Но тогда, Холмс, ради всего святого…

– Ватсон, мне нужно туда войти и самому во всем убедиться. А вдруг Гендерсон все-таки говорил правду? Если же это капкан – мы попадемся в него и посмотрим, куда это нас приведет.

Я открыл рот, чтобы возразить, но он продолжал:

– Дело это чрезвычайное, старина. Мы прикоснулись к верхушке айсберга, и, если хотим добраться до его основания, придется рисковать. Ждите меня ровно час. Предлагаю вам скоротать время в этом пабе, надеюсь, хоть какой-то уют вы там найдете. Если через час я не появлюсь – приходите за мной, но будьте крайне осторожны. А услышите выстрелы – являйтесь без промедления.

– Я все исполню, Холмс.

Он перешел дорогу и на мгновение скрылся из виду, растворившись во тьме и тумане, а меня одолевали самые дурные предчувствия. Он тут же возник на другой стороне улицы, остановился в дверном проеме, в отблеске красного фонаря. Где-то далеко церковные часы начали отбивать одиннадцать. С первым же ударом Холмс исчез.

Стоять на улице, даже в теплом пальто, не хотелось: холодно, время позднее, ты один, а квартал – настоящее дно, сплошь отбросы общества, а то и преступники. Я толкнул дверь «Розы и короны» и оказался в комнате, поделенной пополам узким баром: бочки эля, краны с ручками из крашеного фарфора, две полки с шеренгами бутылок. К моему удивлению, в этом ограниченном пространстве, презрев непогоду, собралось человек пятнадцать-двадцать. Они кучками сидели за столами, играли в карты, пили и курили. Воздух загустел от сигаретного и табачного дыма, свою лепту вносил и торф – в углу пыхтела видавшая виды чугунная печь. Если не считать нескольких свечей, она была единственным источником света в комнате, но, казалось, производила обратный эффект: ты глядел на красное мерцание за ее толстым стеклом и чувствовал, что огонь засасывает свет в себя, поглощает его, а потом выплевывает дым и золу в трубу, а оттуда – в черную ночь. Рядом с дверью стояло видавшее виды пианино, за ним сидела женщина и лениво тыкала по клавишам. Именно эту «музыку» я слышал с улицы.

Я подошел к бару, и седовласый старик с катарактой на глазах за пару пенсов налил мне кружку эля, и я стоял возле стойки, не прикасаясь к напитку и стараясь отогнать мои самые дурные фантазии, не думать о Холмсе. Большинство мужчин в пабе были моряками или докерами, по преимуществу иностранцами – из Испании и с Мальты. Никто из них не обратил на меня ни малейшего внимания, чему я был очень рад. Фактически они и друг с другом почти не разговаривали, какой-то звук в комнате исходил разве что от картежников. Я наблюдал за часами на стене, и мне казалось, что минутная стрелка намеренно тормозит свой ход, нарушая законы времени. Мне часто приходилось ждать, с Холмсом и без него, появления злодея – на болотах около Баскервиль-холла, на берегах Темзы или в садах пригородных усадеб. Но я никогда не забуду пятидесятиминутную вахту в этой жалкой пивнушке, шлепанье карт о стол, удары невпопад по клавишам разбитого пианино, темные лица, глядящие в свои кружки, будто там можно найти разгадку тайны бытия.

Ровно через пятьдесят минут – часы показывали без десяти двенадцать – ночную тишь внезапно разорвал звук двух выстрелов и почти тут же – пронзительный свисток полицейского и встревоженные голоса. Я мгновенно выскочил на улицу, едва не вышибив двери. Какой же я идиот, что пошел на поводу у Холмса, позволил ему втянуть нас в эту опасную авантюру! Стрелял именно он, в этом нет сомнения. Но с какой целью? Предупредить меня? Или он действительно попал в беду и ему пришлось защищаться? Туман немного рассеялся, я метнулся через дорогу и подлетел ко входу в «Местечко Крира». Повернул ручку двери и, вытащив из кармана револьвер, ворвался в помещение.

В ноздри мне ударил сухой запах выгоревшего опиума, тут же защипало в глазах, а в голове возникла резкая проникающая боль, мне даже не хотелось дышать – я боялся, что и сам попаду под влияние этого наркотического вещества. Я стоял в промозглой и мрачной комнате, украшенной в китайском стиле: ковры с рисунком, красные бумажные фонари, шелковые ткани на стенах – все, как описал Гендерсон. Самого его видно не было. Четыре человека лежали, вытянувшись, на матрасах, перед ними на низких столиках стояли черные лакированные подносы и опиумные светильники. Трое из них не подавали признаков жизни и вполне могли быть трупами. Четвертый лежал, подперев подбородок рукой, и смотрел на меня замутненными глазами. Один матрас пустовал.

Навстречу мне бросился человек, и я сразу понял, что это сам Крир. Он был совершенно лыс, белая как бумага кожа туго обтягивала кости лица, черные глаза глубоко посажены – в итоге создавалось впечатление черепа покойника, а не головы живого человека. Он собрался открыть рот, спросить, какого черта мне здесь надо, но увидел мой револьвер и отпрянул.

– Где он? – вскричал я.

– Кто?

– Сами знаете кто!

За его спиной я увидел открытую дверь и коридор, освещенный газовым фонарем. Я боялся попасть под воздействие ядовитых испарений и, желая как можно скорее выбраться из этого жуткого места, кинулся мимо Крира в проход. Один из несчастных окликнул меня с матраса и протянул руку за милостыней, но я пробежал мимо. В дальнем конце коридора была еще одна дверь, видимо, через нее и вышел Холмс – вряд ли ему удалось выйти через главный вход. Я дернул дверь – и попал под струю холодного воздуха. Я был в тыльной части дома. Доносились какие-то крики, цоканье копыт и перестук экипажа, оглушал полицейский свисток. Я уже знал, что нас заманили в ловушку, что все пошло не так, как мы задумали. Но я не представлял, чего ждать. Где Холмс? Он ранен?

Я пробежал по узкой улочке, через арку, свернул за угол и попал на площадь. Там собралась небольшая толпа. Откуда она могла взяться в такой поздний час? Человек в вечернем костюме, констебль, еще двое. Все они смотрели на представшую их глазам картину, никто не смел сделать шаг вперед и взять инициативу в свои руки. Я растолкал их и увидел то, чего не забуду никогда…

На земле лежали две фигуры. Девушку я сразу узнал, и неудивительно, потому что несколько дней назад она пыталась меня убить. Это была Салли Диксон, старшая сестра Росса, работавшая в «Мешке с гвоздями». В нее выстрелили дважды: в грудь и в голову. Она лежала на булыжнике в луже, которая в темноте казалась черной, но я знал: это кровь. Я также знал человека, который без сознания лежал перед ней, вытянув руку, все еще сжимавшую револьвер, из которого застрелили девушку.

Это был Шерлок Холмс.

Глава 11

Под арестом

Эту ночь и ее последствия мне не забыть никогда.

Я пишу эти строки в полном одиночестве двадцать пять лет спустя, но помню все до мельчайших подробностей… Иногда кривое зеркало времени мешает мне вспомнить черты как друзей, так и недругов, но в данном случае достаточно только сморгнуть, пелена лет отступает, и я вижу всех их, словно это было вчера: Гарриман, Крир, Экленд и даже констебль… Как его звали? Перкинс! Правда такова, что я пережил с Шерлоком Холмсом множество приключений и частенько видел его в отчаянном положении. Несколько раз я считал, что он мертв. Что говорить, всего за неделю до описываемых событий я видел его в беспомощном бреду, якобы ставшим жертвой заразной болезни с острова Суматра. Был случай в Полдху-Бей, в Корнуолле: если бы я тогда не вытащил его из комнаты, он бы поддался безумию и пострадал от собственных рук. Помню, как мы с ним ждали развития событий в Сарри – и тут из тьмы выползла смертоносная болотная змея. Естественно, этот короткий список будет неполным, если не вспомнить состояние высшего отчаяния, ощущение пустоты, с какими я в одиночестве возвращался с Рейхенбахского водопада. Тем не менее все эти случаи меркнут перед событиями ночи в Блюгейт-Филдс. Бедный Холмс! Я вижу его как сейчас: он приходит в сознание и понимает, что окружен чужими людьми, арестован и не в состоянии объяснить ни себе, ни другим, что же именно произошло. Да, он сам сделал выбор, осознанно позволил себе попасть в ловушку. Но результат оставлял желать лучшего.

Констебль уже был на месте. Откуда он взялся – бог ведает. Он был молод и заметно нервничал, но все-таки свои обязанности исполнял на уровне, достойном одобрения. Сначала он убедился, что девушка мертва, потом занялся моим другом. Выглядел Холмс ужасно. Кожа белее бумаги, глаза открыты, но казалось, он плохо видит… по крайней мере, меня он не узнал. Свой отрицательный вклад вносила и толпа, и я снова спросил себя: кто эти люди, что могло заставить их собраться здесь в такую ночь? Две женщины, похожие на жуткую каргу, которая прошла мимо нас возле канала, с ними два моряка, они заваливались друг на друга, явно набравшись эля. Выпучив глаза, на происходящее смотрел негр. Рядом с ним стояли мальтийцы, которых я видел в «Розе и короне». Откуда-то взялись даже дети, босые и оборванные, – они глазели на происходящее, будто зрелище разыгрывалось в их честь. Я отмечал про себя все детали, как вдруг высокий краснолицый человек, элегантно одетый, принялся отдавать распоряжения, жестикулируя палкой.