скачать книгу бесплатно
Дверь причмокнула у него за спиной, Родиону показалось, что его заперло в кабинете, будто путь назад отрезало. Внутри полумрак. Уютный уголок, даже кожаный диван есть.
За большим дубовым столом сидел немолодой, слегка обрюзгший и какой-то помятый мужик с лычками полковника. Напротив стола жестикулировал капитан с кожаной папкой под мышкой. Когда Родион вошел, оба застыли, уставившись на незнакомца.
– Разрешите войти, – на всякий случай повторил вчерашний студент. – Рябинин, новый сотрудник в убойный отдел. К вам прислали.
Полковник кивнул. Тяжелые губы сомкнулись в ровную линию, изображая улыбку.
– Ну входи, присаживайся, – Семеныч указал на диван. – Как раз о тебе с Маратом говорили. Скверные дела у нас творятся, помощь лишней не будет. Ты тоже присаживайся, Марик, в ногах правды нет.
Родион пожал Марату руку. У капитана странная ладонь – крепкая и сухая, но вместе с тем теплая, какая-то домашняя что ли. Рябинин сразу к нему доверием проникся, и ничего, что фонарь под глазом, работа опасная, да и время темное. Порой посветить нужно. Точно, Готем.
Семеныч выбил из картонки папиросу, чиркнул спичкой и глубоко, так что щеки запали, затянулся, выдул струю дыма, тут же повисшую облаком, разогнал ее рукой. В образовавшийся просвет ощупал Рябинина взглядом. Глаза у него были усталые, засевшие глубоко, отчего надбровные дуги напоминали амбразуры в дзоте. Огонек «Беломора» ярко светился перед носом Родиона. На долгую секунду ему показалось, что он проваливается в этот огонь. Красная точка расплылась, превратившись в отсвет далекого костра, хлещущего по шершавым стенам первобытной общины.
Выпустив очередную иглу едкого дыма, полковник спросил:
– Как спалось? – он тягуче сплюнул в пепельницу.
– Тревожно, – пожаловался лейтенант, – с двух ночи как заведенный.
– Чуйка у тебя, это хорошо.
Родион и Марат сидели на узком диване почти впритирку, доверительно, можно сказать.
– Мы вот с Маратом тоже ночь не спали, – продолжил Семеныч, кивнув на капитана, – трупешник на Солянке забирали, очередной. Просоленный, блин, там ведь соляной двор раньше был. Знакомьтесь, кстати. Марат Сулейманов, твой непосредственный начальник и наставник на первом этапе службы. Надеюсь, она у тебя пойдет как надо.
– Приятно, – Марат еще раз кивнул.
– Дело на Солянке – первая вещь, которую вам предстоит разработать в ближайшую неделю. Когда меня к прокурору вызовут, внятный отчет по этой серии должен быть. Показания очевидцев, отпечатки, орудие преступления, рабочие версии, и так далее. Не профукайте деньги налогоплательщиков. – Семеныч воткнул мундштук в харчок и зевнул. – Спать охота…
– На том свете выспитесь, Олег Семеныч, – Марат улыбнулся.
– Пошутил, бляха! – полкан и не думал сердиться. – Мы живем в стране, где еще правит дух опошленного коммунизма, где вчерашние номенклатурщики в олигархов превращаются, а народ поет гимн и размахивает флагами. И все они спят по ночам. Но нам это не светит, конкретно прижала работа. Короче, пока общество не связало петельки крючочками, кровь из носу нужно обезвредить виновников нашей валидольной бессонницы. Иначе прокурор потом весь отдел без вазелина отвжикает. А брюхо у него слоновье, задохнешься!
Родион приподнял брови, Семеныч это заметил.
– Через месяц и ты запоешь, любые уши отвалятся.
– Да я ничего, в академии наслушался.
– Академик, еб твою… как учился то, красный диплом?
– Нет, синий.
– Главное, чтобы ты сам синим не был, – прервал полковник, – а корочки можешь в шредер пустить. У меня вот тоже синий диплом, это как рок-н-ролл, понимаешь? Не какой-то утонченный Бах или Шуберт, народу нужно металл слушать. Орки созданы для рева геликонов, баррикад, и глумления над краснодипломниками. Странное они в мир вносят, непонятное. Политики вон все с красными дипломами, так они столько напялили масок одна поверх другой, что уже и сами не поймут, кем являются. А люди без масок – это мы с тобой, Рябинин, синедипломники.
– Вообще-то, у меня красный диплом, – скромно вставил Марат. На протяжении многих лет службы он наблюдал у Семеныча два основных агрегатных состояния: иронию и непробиваемую серьезность, и сейчас явно включилось первое.
– Ну ты и быдло, – скривился полкан.
– Не-а, – улыбнулся капитан, – вся наша культура – та пресловутая маска, нарисованная на нашем розовом пятачке. Мы только тогда человеки, когда в маске. Так что без краснодипломников мир давно скатился бы в архаику.
– А он туда и катится, Марик, – буркнул Семеныч, насмешливость ушла из его глаз, капитан сразу подобрался. – Ты еще кровавые ритуалы ацтеков и майя назови культурой. Плесень в пробирке тоже, между прочим, культура. Ладно, к делу.
Родион, впавший в ступор от состоявшегося диалога, глядя на Марата, тоже подобрался. Его вроде как оформить должны были сначала, а тут сразу: к делу.
– Все преступления совершены у стен Церкви Рождества Богородицы на Кулишках. – Начал полковник. – Условно говоря, это трамвайная стрелка. Недалеко от нее расположена стройплощадка, возвели только подземный паркинг и первые пару этажей. Стройка заброшена и никем не охраняется. Раньше там больница была, от нее остались полуразрушенные подвалы и подземные переходы. Никакой карты и плана коммуникаций не существует. Есть предположение, что убийца осуществляет вылазки именно из этих катакомб, но по своему опыту могу сказать – это маловероятно. Скорее, здесь работает группа лиц с неподвальной подготовкой, следы заметает умело, оставляя лишь очевидную дорожку, ведущую прямиком к местным бомжам. Сегодня ночью, – информация для тебя, Родион, – на дороге перед Домом с атлантами был обнаружен труп мужчины с распаханным почти до позвонков горлом. Смерть наступила примерно за час до обнаружения тела, то есть около двух часов ночи.
«Как раз проснулся в это время», – подумал Рябинин.
– Личность трупа устанавливается, но это не много даст, потому что он не первая жертва, обнаруженная возле стройплощадки, все убитые принадлежали к разным социальным группам.
– Вчерашний сам едва ли не бомж, – заметил Марат.
– Именно, в карманах – ни денег, ни документов. Предположительно, это и был один из бомжей, обитающих в районе. Однако за неделю до его убийства обнаружили труп молодой женщины, из высоких кругов, судя по жемчугу на вспоротой шее и кольцу с бриллиантом. Как можно понять, ценности никто не тронул, что и усложняет наше дело в несколько раз. Убивали не бомжи, и явно не из-за денег. А еще раньше, 11 октября, примерно в том же месте был найден гражданин Англии, дипломат мелкого ранга, но тоже при наличности. Несколько тысяч долларов и дорогую одежду не тронули. Только кровь сцедили. Хотя повреждения на горле оказались не единственными. Вероятно, этот самый дипломат был неплохо подготовленным сотрудником английской разведки, потому успел оказать сопротивление. Результат – обширные повреждения внутренних органов, сломаны восемь ребер. Под ногтями убитого стерильно. Кто-то поскоблил там, убирая следы.
– Какая группа крови у убитых? – спросил Родион, вспомнив учебник. – Возможно, преступники выбирают жертв по определенным критериям?
– У всех группа крови разная, – нахмурился Семеныч, – но если бы и совпадала, это бы нам вряд ли помогло. Сейчас ситуация неутешительная, реальных зацепок нет.
– А версии есть? – не унимался стажер.
– Версии, к сожалению, одна чуднее другой: сектанты, вампиры, вурдалаки, – полковник устало улыбнулся. – У нас вопросов больше, чем ответов.
– А что позволяет объединить эти преступления в одну серию?
– Я не склонен считать, что мы имеем дело с серийным преступником. Одно и то же место происшествия, схожий способ расправы – вот, пожалуй, и все.
– Олег Семеныч, – Марат сделал кислую мину.
– Ладно, – полкан ущипнул переносицу, – паттерн четкий: все говорит о ритуальности убийств, а также хорошей подготовке преступников. Ни следа, ни отпечатка, только распаханные в улыбки горла, и ни капли крови. Если это все-таки ритуал, то выбор оружия может быть принципиальным. Одержимость желанием совершать убийства определенным образом важнее, чем проблема заметания следов. В этом наша надежда. Думаю, сектанты сделали все в соответствии со сценарием, настолько стерильно, насколько было возможно. Ставлю задачу тебе, Родион, пройтись по домам, взять показания. Марат, тебе самое интересное: спуститься в катакомбы, если нужно, привлекай спецов. Значит, сейчас вторник, – полковник постучал шариковой ручкой по столешнице, что-то прикидывая, – к пятнице должны быть результаты. У меня все, капитан, проводи Рябинина по кабинетам, оформи, потом приступайте к выполнению. Понятно?
– Так точно, – Родион поднялся, – по сегодняшнему трупу есть еще информация?
– Материалы пока в работе. Исследуются образцы тканей, предметы, найденные рядом с телом. Устанавливается производитель ботинок и их доступность в магазинах. Составляется психологический портрет маньяков. Одно заключение криминалиста и есть, Марат даст почитать.
– У меня с собой, – капитан погладил кожаную папку.
Семеныч кивнул.
– Участковые, кстати, обошли жилмассив, безрезультатно. Но ты походи все равно, может быть, накопаешь. Новичкам везет. Все, за работу. – Полкан хлопнул огромной как лопата ладонью по столу.
– Рано или поздно эксперты по отпечаткам обуви дадут заключение и появится ясность. – Сказал Марат, выпуская Родиона и выходя следом из кабинета. – Пока все строится на догадках. В поле поработаем пару дней, а там посмотрим.
– Вы не думали, что убить собирались кого-то одного, а остальных «положили», чтобы сбить со следа?
Марат замер на секунду, потом улыбнулся.
– Слишком сложно, да и ни к чему, следов то нет.
– Они этого не знают.
– Романтик ты, Родион, в мире все проще намного, и грязнее. Сам убедишься.
– Но, гипотетически, возможно?
– Мы рассматривали эту версию, такого рода маскировка себя не оправдывает: при каждом новом эпизоде риск ошибиться возрастает. Да и кого хотели убрать? Содержанку? Дипломата? Мы, конечно, проверяем его прошлое и связи, но они для нас малодоступны, да и сомневаюсь я, что за ним может тянуться какой-то… таинственный след.
– А содержанка? – спросил Родион, – где гарантия, что в ее прошлом нет таинственного следа?
– Проверили, она по другой части, – Марат скабрезно ухмыльнулся. – Ну а ты сам, из огня да в полымя, не ожидал с первого дня такого дела?
– Я в восторге, – не стал врать лейтенант.
Капитан ненатурально, как злодей в азиатском кино, захохотал. Рябинин увидел скачущий в его гортани язык.
– Свежая кровь нам не помешает. А то, признаюсь, мы с Семенычем тут на двоих зашиваемся. Так что ты попал, – посерьезнел Марат.
– Да я готов, главное, чтобы дела интересные были.
– Не соскучишься, только вот текущее дело больно поганое, – сказал Марат, остановившись посреди коридора возле портрета лобастого генерала. – В нашем болотце на моей памяти ничего подобного не случалось. У нас, как правило, идут статьи за хулиганку, ограбления. Конечно, и с мокрухами, бывает, подфартит. Но тут всего два варианта: либо «глухари» полуразложившиеся по подвалам, бомжи в основном, либо беспонтовая бытовуха, когда убийца на следующее утро сам идет с повинной или пытается скрыться, где-нибудь у тещи на даче. Здесь же – ни черта не понятно! Ладно, пойдем оформляться.
– Пойдем, – сказал Родион, мечтая поскорее заполучить боевой ствол.
ГЛАВА 3
Рябинин возвращался домой с чувством глубокого удовлетворения – в кобуре на поясе болтался новенький, еще в заводской смазке, Пистолет Макарова. Сейфа для хранения оружия у него не было, но никто и не спросил, видимо, наличие стального куба само собой подразумевалось. Зато значок теперь при нем – ключи от города, блин. Красота!
На Земляном Валу шумел митинг, народ кричал злобно, не разделяя Родионовой радости. Наверное, дела в стране совсем паршивые, и еще эта коррупция, как таблетки от запоров. Вечером деньги, утром стул. Конная милиция сопровождала шествие, жалась к обочинам, стараясь не провоцировать агрессию, а народ пер по Садовому, прохожие пугливо озирались, транспорт рвал когти куда подальше.
Толпа, подстегнутая выкриками и, судя по всему, алкоголем, шла распаренным клином, запрудив дорогу. Понтоватый Мерседес хотел проскочить, газанул навстречу и сразу увяз, как будто утонул по крышу, послышались частые удары по жестянке, звон битых стекол.
Родион свернул на тихую улочку, шум быстро отдалился и вскоре сошел на нет, будто митингуют на другой планете. Так же и в Кремле, наверное, из кабинетов своих не слышат, что в стране творится.
Впереди показался родной дом по улице Казакова – выщербленная годами типовая девятиэтажка. Дверь на кодовом стороже, но рядом в краске процарапаны четыре цифры. Родион вошел в подъезд, ноздри ожгло запахом мочи – в углу, под батареей вечно пустых почтовых ящиков, расползлась бензинного отлива лужа.
– Витторий, анархист плешивый…
Рябинин прошел мимо расписанных матерщиной и неумелыми граффити стен, ткнул пальцем в прожженный пластик, вызывая лифт. Двери саркофага поползли в стороны. Родион ткнул навскидку, на удивление в темноте попав в клавишу своего этажа – прорезиненный рот закрылся. Долго полз во мгле, взбираясь под самые небеса. Седьмой этаж, площадка, реклама валютной амазонки Рапунцель, окурки на ступенях. Лейтенант достал латунный, позеленевший от окиси ключ. Замок входной двери щелкнул громко, но еще громче звенело чувство загубленного настроения. Из распахнутой двери вырвался несвежий воздух каменного мешка.
Родион прошел в квартиру, желтый свет тусклой лампочки вырезал из темноты коридор. Единственная комната встретила хозяина занавеской, обшарпанной тахтой, телевизором и радиоприемником. И только втиснувшись в сорокаметровый куб своей квартиры, он понял, что устал за день, а голова забита свалившимися вдруг планами и показателями. Отчет нужно представить с утра в пятницу, и он хотел сделать все в лучшем виде.
Родион потянулся – занемевшие мышцы напряглись, как приводные ремни – окинул комнату взглядом: минимализм и, как всегда, идеальный порядок. Тахта заправлена, рубашки в шкафу выглаженные, обувь начищена – какая-то видимость контроля в море хаоса. Шумоизоляция, правда, страдает. Слышно, как лифт ползет и мусоропровод дышит. Вот сейчас сосед дверью грохнул, запираясь, и слышно, как сопит, ботинки расшнуровывая, слышно, как задницу чешет, вспоминая что-то. Акустика Ла Скала, едрить твою, – сказал бы полковник.
Лейтенант снял верхнюю одежду и положил кобуру на комод перед зеркалом, погладив ребристую щечку пистолета. Оружие его околдовало, вмиг сделав взрослее – такой маленький предмет, несущий смерть, дающий власть и над человеком, и над зверем. Это можно было сравнить с ощущением осязания груди любимой женщины, и в то же время с осязанием груди Фемиды, чувством дисциплинирующим, заставляющим выкинуть всю подростковую шелуху из головы.
Запахи – «горячая линия» памяти – сообщили о себе в области подмышек. Пора бы и в душ, смыть следы города и эмоциональную накипь. Вообще, вода – лучшее лекарство, от осеннего депресняка хорошо помогает. Родион быстро сбросил одежду и встал под теплую струю, смывая холод с костей. В половину правого бока красовался лиловый кровоподтек, тоска отечной кляксой растеклась по ребрам. Арматура цела, но боль ощутимая.
Согревшись, Родион отрегулировал душ так, что тугие ледяные струи обжигали кожу, а потом еще раз повернул краник, обливаясь кипятком. Выдавил из бутылочки, закрепленной в хромированном держателе, лужицу жидкого мыла для рук и использовал ее как шампунь. Включил напор на максимум. Капли – дробинки свинцовые, по плечам и по спине хлестали. Вытерся жестким полотенцем, точно наждачкой прошелся.
Рябинин смотрел на свое отражение в квадратном зеркале, криво повисшем напротив его носа, глаза усталые, но улыбка сама наползает на губы – опер, блин, теперь ты оперативник, мужик, в самом крутейшем отделе Москвы.
Он долго бродит по квартире, натыкаясь на дверные косяки, углы и пару раз подвернувшийся холодильник. В какой-то момент заваливается на кровать, пару минут таращится в потолок, потом подхватывает пульт и клацает кнопку включения. По ящику вовсю крутят заставку популярного шоу, быстро сменяющуюся огромным черно-белым барабаном, потом камера переползает на название программы «Поле чудес», и стекло лучевой трубки рисует набриолиненного седоватого мужика с пышными усами и резкими морщинками на лбу. Сегодня ж не пятница? Опять дыры в эфирной сетке Якубовичем латают.
Родион переключил канал, ворвавшись в трансляцию очередной ассамблеи Организации Объединенных Наркотиков, правопреемницы Лиги Наркотиков, скривился как от боли, и убил телевизор, лишив ящик питания. Пройдя в кухню, он достал из пузырька две таблетки аспирина, обезболивающее полетело в рот, с трудом пролезло в горло. Лейтенант поморщился, аспирин не сахар. Запил водкой, заодно глотку прокалил. Показалось, таблетки в его желудке зашевелились, пытаясь вернуться к семье. Трещины на обветренных губах тоже неприветливо ожгло спиртом. Рябинин облизал их, чтобы щипало подольше. Зато ребра отпустило.
Подошел к окну, попутно включив радио. Створки при его приближении услужливо распахнулись, Родион с удовольствием впустил свежесть, уставившись на циклопический город, дымящий трубами и гудящий поездами, где вот-вот собирались выработать единую схему планировки, но пока не выгорало. А Марина Цветаева еще в 1911 году оплакивала домики старой Москвы. «Из переулочков скромных все исчезаете вы… Домики с знаком породы, С видом ее сторожей, Вас заменили уроды, – Грузные, в шесть этажей». С тех пор пила застройки стала куда как зубастей, а томных прабабушек сменили гиперактивные бизнес-леди. Только нахохленные воробьи с промокшими крыльями, гнездясь на крышах без разбора, набело уравнивали в правах целый мегаполис.
Тумблер приемника долго шипел в поисках полезного сигнала. Частотная игла прыгала, зашивая раны проволочными электроимпульсами. Наконец полумрак кухни осветился слабым зеленоватым светом.
«И в город любви ты приглашай
Нежно прошу меня обнимай» – полилось из засаленного динамика. Захотелось еще выпить.
«Ты веселый парень, ты прекрасней всех,
Нас соединила ночь земных потех…».
– Ну давай, иди сюда, приглашаю тебя в город любви, – сказал Рябинин голосу, но радио в обратную сторону не передавало. Захотелось нажраться. В последние полгода ночь сближала Родиона только с подкроватным паучком, устроившим там ловчее гнездо для видимых ему одному паразитов. Рябинин знал о странном соседстве, и специально не смахивал паутину, какой-никакой, а сожитель. Только паук как был худой, так и остался, видимо, с пищей здесь не очень. Или это уже его отпрыск, а то и внук, получивший гнездо в наследство от предков, как сам Родион свою замшелую квартиру.
«Светлые кварталы и яркие огни
Все это наши танцы сказочной любви…» – надрывалось радио.
Накинув свежую футболку, Родион убавил громкость до минимума и прошел к ложу. Заглянул под кровать – паук на месте, шевелит лапками, кажется, машет в приветствии.
– Как дела, – говорит лейтенант, – а я сегодня стал настоящим опером, отметь там со своими, выпить и поесть найдете на кухонном столе. Ни в чем себе не отказывайте.
Паук уставился на человека многочисленными глазками, щетинистые лапки потрогали паутину, как струну контрабаса.
«Биииииииииип», – за окном пронесся звук думающего металла.
– Блин, окно забыл закрыть, я сейчас.
Родион захлопывает окно, выключает свет. Лежит, слышит, как в шкафу шуршат вешалки, бранясь на своем вешалковом языке. В кухне холодильник бурчит, машины во дворе мотором рыкают, пытаются фарами в квартиру влезть, от голых веток тени стену скребут. Лейтенант смотрит трансляцию черно-белого диафильма, прокручивает события минувшего дня. Завтра работать в поле, и самое разумное начать с места последней расправы…
В раздумьях время подбирается к полуночи, но сон приходить не спешит. Рябинин смежает веки, но Морфей все кружит над головой, и поймать себя не дает. Тихо в квартире, только дождь по карнизам стучит, и скрипят, покачиваясь на ветру, блеклые фонари. Спит Москва. Родион не спит. Снова открывает глаза и снова пялится в потолок. Там, среди сонма минут и мыслей, появляется размытая воронка, медленно разрастается, обретая контуры, засасывает в себя.
Утро приходит быстро, но пробуждение легкое. Предчувствуя тяжелую работу, организм заранее мобилизовал силы.
При первых признаках рассвета Родион потянулся к прикроватной тумбочке и раскрыл мягкую пасть блокнота с записями по делу, пахнуло свежей бумагой. Сильный ветер за окном сдувал дождь в паутины. Яркая молния полыхнула чувствами к комнате с потеками на обоях. Утро пело мелкой колючей моросью по крышам домов.
– Ну ладно, – Рябинин пожал плечами, – к обеду распогодится.
Съев тарелку убегающего паром в потолок супа, накинув куртку и кое-как натянув ботинки, Родион выбрался на улицу. Над Москвой брезжил рассвет, пробиваясь в дыры лиловой тверди. Моросило, причем гадко. И так уже второй день. Льет, метет, а то и лупит градом. Осень чувствовала свои последние деньки, и оттого бесновалась.
Рябинин шел, склонив голову, в костяном улье роились мысли, а на губах застыло безмолвие. Дом с Атлантами находился в Китай-городе, не так далеко, пеший за полчаса доберется.
Родион шагал по бугрившейся, как стиральная доска, мостовой, в лицо еще ударяли не успевшие растаять ночные запахи, и воздух, не смотря на вьюжащую рисовую муку, казался чистым, как глоток спирта. Перед глазами плыли длинные, мощенные брусчаткой бульвары, низкие ухоженные деревья вдоль тротуаров, редкие светофоры. Старая часть города, все застроено невысокими домами в дореволюционном стиле: барельефы, лепнина, причудливые эркеры – красота, история, эклектика – тройной одеколон.
