скачать книгу бесплатно
– Эмми, ты дала столько информации, что мне нужно немного времени, чтобы её осмыслить. Вернёмся к обсуждению чуть позже, хорошо?
Обдумывая рассказ Эмми, я вдруг вспомнил слова декана нашего факультета, который на первой встрече знакомства с первокурсниками произнес сакраментальную фразу: «Вы встали в очередь за дипломом. Для тех, кто хочет учиться, проблем не будет, а вот бездельникам и лентяям мы за пять лет всё равно вобьём в головы тот минимум знаний, который вы будете использовать в дальнейшей профессиональной деятельности». Из этого напутствия я извлёк для себя урок – учиться придётся при любом раскладе, а значит, концентрироваться на тех знаниях, которые в дальнейшем станут базисом развития. Следовательно, пока я не обладаю необходимым набором понятий о законах Эфира, нужно продолжить изучать эту субстанцию, пока не накопится критическая масса и решение не придёт само. Однако, что мы имеем? Главное из сказанного моей спутницей – это возможность настроиться на одну волну. Но для чего? Старик вывел её из депрессивного состояния за счёт очень приятных воспоминаний. А что если мы сможем объединить наши плазменные компьютеры в виртуальную сеть? Какие преимущества у нас появятся и не повысит ли это нашу уязвимость? Уязвимость от кого? От эфирных хакеров, пытающихся взломать наши воспоминания? Ну, взломали и порылись. Нашли в уголках подсознания тайны денежных вкладов, зарытых сокровищ и угрызений совести. Дальше что? Использовать это здесь невозможно. Тут проблема не в материальном, а в терабайтах памяти и процессах обмена между непонятно какими устройствами. Пожалуй, не стоит копаться в том, что необъяснимо, проще определять то, что всплывает на поверхность. Туманная фраза «Принять, пройти через себя и вернуться обратно, чтобы понять, что всё не так, как представляешь» в принципе может дать начало к действию. Тут основной глагол «пройти», вот и пойдём!
– Эмми… Эмми! Эмми, где ты? Ты меня слышишь? Отзовись!
Я не вижу её и не слышу. Что происходит? Я совсем не готов потерять Эмми. Чёрт!
Надо собраться, взять себя в руки. Я мыслю, как будто я всё еще на земле. Что же мне делать? Мой микроскопический мозг отказывается соображать и нормально функционировать. Туман и мгла вокруг, пустота внутри…
Когда мы теряем близких, ощущаем липкое и тошнотворное чувство пустоты. Сознание не сразу адаптируется к потере. Каждая мысль пронизана воспоминанием былых времён, проведённых с ушедшим, его образ, слова, улыбка и многое другое наталкивают на простой вывод: этот человек незаменим никем из ныне живущих. Лично для тебя он абсолютно индивидуален, и это делает потерю непереносимой. Иногда смерть избавляет твоих любимых от боли и мук, но всегда становится воплощением боли для тебя. Ты продолжаешь жить в привычном мире, полном всевозможных обязанностей, контактов, информации, где некогда порой сосредоточиться на собственном горе. Ты ешь, спишь, говоришь и делаешь еще множество дел, которые нагружают мозг и тело, заставляя отодвинуть глубоко внутрь эмоциональные всплески, вызванные потерей. Малознакомая девушка не была мне близка, но здесь, в Эфире, где я остался в полном одиночестве, мысли об её потере сравнимы лишь с мыслями о собственной кончине. Смерть не так ужасна, как мысли о ней. Мне захотелось умереть второй раз.
– Илья, – услышал я голос Эмми, который буквально потряс меня.
– Эмми, дорогая! Слова закончились, сменившись бешеным приливом радости. Будь у меня тело, я бы станцевал джигу, плавно переходящую в брачный танец павиана.
– Что случилось? Твой голос дрожит, и ты сказал «дорогая».
– Я потерял тебя, испугался одиночества и осознал, что наше мимолётное знакомство стало смыслом моего теперешнего существования. Прости за импульсивность.
– Приятно слышать, что моя персона удостоена такой высокой оценки и внимания. Но разве ты забыл, что, пока не произнесено слово прощания, разорвать нашу связь не получится? Я была во сне, переваривая воспоминания и надежды на вечный покой, лишенный волнений и страха, которые мне здесь уготованы. Ты обещал мне помочь в поиске выхода из того кошмара, в котором мы оказались.
– Никогда не отказывался от своих слов. К тому же я заинтересован в этом не меньше, чем ты. Мне пришла в голову мысль… («Если мысль приходит в голову, значит, зарождается она в каком-то другом месте», – подумал я, но не произнёс, боясь оскорбить спутницу сальной шуткой.) Мы могли бы, по аналогии со стариком, настроить процессоры в режиме сети и объединить наши интеллекты в один.
– Я не понимаю…
– Прости, я забыл, что мы жили немного в разное время. С середины восьмидесятых годов двадцатого века развитие информационных технологий получило огромное ускорение и достигло к моменту моего ухода в Эфир всеобъемлющего значения. Сегодня даже дети имеют домашнюю вычислительную технику, которая в тысячу крат превосходит ЭВМ периода твоего пребывания на земле. Телефоны люди носят в кармане. С их помощью могут не только разговаривать, но и получать и отправлять фотографии, кинофильмы, музыку и текстовые сообщения в любую точку мира. И это всего лишь телефоны. Но есть ещё интернет, который называют «всемирной паутиной». Он дает возможность получить практически всю информацию о накопленных человечеством знаниях, новостях со всего света, прогнозах погоды в любом уголке планеты, снабжает активными географическими картами и многими другими вещами. Можно совершать покупки в других странах, не выходя из дома, просматривать новую коллекцию одежды модного кутюрье или меню популярного ресторана. Я не смогу перечислить все возможности, открывшиеся с использованием интернета и современных технологий, но по мере возможности буду рассказывать тебе о всяких новшествах, появившихся за период твоего отсутствия. Мы практически являемся уменьшенными копиями компьютера, правда, с очень ограниченными возможностями и слабой оперативной памятью. Кроме знаний и опыта, полученных за время жизни, в нас не заложены никакие данные, которые мы могли бы активировать и использовать для решения собственных задач. Хотя я бы не был так категоричен, потому что мы находимся в другом измерении, а тут могут действовать иные законы. Вернёмся к компьютерной сети. Обычно в сеть объединяют несколько машин для оптимизации обмена информацией или ускорения быстроты взаимодействия. В нашем случае эффект непредсказуем, но может статься, что это позволит нам увеличить совместный потенциал, и к тому же позволит мне не потерять тебя в пространстве.
– Ты правда боишься меня потерять? Может быть, остальные доводы просто уловка, помогающая получить моё согласие?
– Эмми, так или иначе, но мы уже связаны посредством единого желания избавиться от заточения в этом импровизированном аду. Моё отношение к тебе тёплое и доброжелательное настолько, насколько возможны симпатии между двумя страждущими душами. Если у тебя есть сомнения в моей искренности, я приму твой отказ без обиды.
– Мне показалось, что наши отношения стали другими, более близкими что ли. Я согласна, – пролепетала Эмми, как бы оправдываясь, – но обещай не залезать в укромные уголки моей памяти, а если так выйдет случайно, не спекулируй этим.
– С чего ты взяла, что я получу доступ к твоим воспоминаниям?
Эмми взяла паузу и медленно, как бы раздумывая, произнесла: – Тот старик… Помнишь Ниагарский водопад? Я видела и другое, то, что не было моим воспоминанием. То, что помнил он, а может, просто позволил мне туда заглянуть. Это не земное, это было скорее в Эфире.
– Что ты видела?
– Я стою на вершине пирамиды. Вокруг чёрная бездна, усыпанная мириадами звёзд и невероятных размеров луна над головой. Может, не луна, я не разбираюсь в астрономии. Огромных размеров шар, слегка подёрнутый тенями облаков и проблеском сияющих промежутков. Передо мной появляется куб, состоящий из маленьких кубиков, похожих на экраны телевизора, и на каждом из кубиков транслируется динамическое изображение. Как маленькие экраны в кинотеатре, на которых идут разные фильмы. Трудно понять взаимосвязь сценариев, воспроизводимых этим мультиэкраном, к тому же сюжеты и участники мне не кажутся знакомыми, но зрелище завораживает. Внезапно один из кубиков начинает увеличиваться в размере, как бы заполняя соседние, и, отделившись от большого куба, приближается ко мне, акцентируя внимание на эпизоде. Затем выдвигается другой кубик, потом другой, и так продолжается несколько раз.
– Тебя это потрясло? – спросил я.
– Скорее зачаровало, – задумчиво ответила девушка.
– Похоже, тут не обошлось без Спилберга, – нелепо отшутился я.
– Спилберг – это который снял «Челюсти»?
– Да. И ещё много интересных фильмов разных жанров, неизменно привлекающих внимание публики своей зрелищностью.
– Я хочу в кино. Я обожаю кино! …И «Битлз».
– А я люблю «Пинк Флойд», – ответил я и впервые почувствовал себя живым с тех пор, как умер, – правда, «Битлз» мне тоже нравятся.
– У «Пинк Флойд» сложная музыка. Под неё трудно танцевать, а мне всегда хотелось танцевать под музыку. Вообще-то «Стена» мне нравится, – мечтательно отозвалась Эмми, – но с «Битлз» связана лучшая пора моей юности. Нужно возвращаться в реальность. Проведём обряд слияния душ, и тогда, может быть, я не буду задавать тебе лишних вопросов, а смогу почерпнуть в твоей памяти всё, что пропустила за те годы.
– После рассказанного тобой хочется осмыслить риски, которые могут возникнуть в результате создания единой сети, которое ты назвала слиянием душ. Нет, я не против того, что ты получишь доступ к моей памяти, а я к твоей. Вопрос в другом: не приведет ли это к размыванию личности? Сейчас наше эго управляется нашим разумом. Что будет, когда разум станет один, а эго два?
– Будет дурдом, – рассмеялась Эмми, – и в этом есть свои плюсы. Разве плохо будет, если мы перестанем осознавать себя как личность, уподобившись растениям, которые просто существуют в среде их обитания, не предъявляя к окружающей действительности никаких требований? Мы существуем, но нам всё равно. Это ли не счастье?
– Должен тебя расстроить. Скорее мы будем страдать диссоциативным расстройством идентичности, что в просторечии называют раздвоением личности, но вряд ли это сделает нас счастливей. Меня беспокоит другое. Привратник говорил о коде идентификации. Следовательно, когда такой вопрос встанет, сможем ли мы доказать свою идентичность?
– Лично я не собираюсь определять себя как объект для использования кем-то, в интересах кого-то. Я – это я. И подтверждение этой аксиоме искать не хочу, а вот улучшить своё существование хотя бы в эмоциональном плане не откажусь. Если тебя пугает перспектива быть со мной одним телом, буду искать себе другую душу, которая так же одинока, как я.
Показалось, что жена прочла нотацию на тему неправильного воспитания детей. Тот же напор и та же убеждённость в своей правоте. В который раз, я уверился в том, что женщины часто руководствуются сиюминутными желаниями и собственными интересами, забывая о многих побочных последствиях своих решений. Однако мой выбор невелик, так как Эмми для меня уже стала средоточием смысла моего существования в Эфире.
– Эмми, я готов пройти все круги ада, прости, Эфира, только с тобой. Что бы ни поджидало нас на пути, я никогда не заставлю тебя жалеть о том, что ты выбрала меня своим спутником. Клянусь!
– Я рада, что ты не растоптал мою веру в Джеймса Бонда, в чьём облике предстал при первом знакомстве.
«Ого, – подумалось мне, – я становлюсь идеальным мужчиной?»
Обряд
Мне предстояло вспомнить один из счастливых моментов своей жизни, который бы настроил нас с Эмми на одну волну, или сказать проще, подключил сетевой адаптер. Счастье – это когда человеку хорошо, но для осознания себя счастливым не хватает самой малости: приятного события. Большинство людей оценивают счастье как одномоментное состояние радости от события, которое украсило их жизнь яркими эмоциями, часто связанными переходом от состояния хандры к состоянию веселья. Именно поэтому на вопрос «Что такое счастье?» ответы бывают не только неожиданными, но и парадоксальными. Например, такой ответ: «Я почувствовал себя счастливым, когда мне на голову нагадил голубь». Поясняя, человек отвечает: «Я представил, что вместо голубя могла быть корова». Ход его мысли понятен, но возникают сомнения, а счастье ли это? То есть, ответив на вопрос о счастье, человек сказал не о том моменте. Радость он ощутил после, когда, вытирая с головы птичье гуано, представил, что это мог быть кирпич или что-то ещё более увесистое. Но в одном я уверен абсолютно: у него в тот период было всё отлично. Просто прилив счастья вызвала мысль о том, что он чудом избежал беды. Вот и я, копошась в своих воспоминаниях, пытаюсь найти одну из таких историй.
Нет такого человека, который никогда не мечтал. Мечтают все, от мала до велика. Сводятся все мечты зачастую к сугубо материальному, реже духовному насыщению. Лично я называю мечты – полётом мысли над собственной несостоятельностью. Люди, у которых есть «всё», перестают мечтать. Они начинают раздумывать, как это «всё» сохранить и кому в итоге оставить. Я же, начиная лет с пятнадцати, мечтал иметь машину. Эта мечта казалась миражом в море бытовых проблем, но я неуклонно продвигался к ней окольными путями, интуитивно предугадывая шаги для реализации своей фантазии. В двадцать девять я сел за руль своего авто и на продолжительное время стал счастливым человеком, но это не было счастьем. Это был результат усилий, которые приложил для достижения своей цели. А вот состояние счастья я ощутил дней через десять после покупки машины, когда чудом увернулся от несущегося мне в лоб грузовика. На тот момент я имел жену, маленького сына, хорошую работу, и всё у меня было прекрасно, а счастья не было. Вот оно и прилетело ко мне в виде грузовика, управляемого скорее всего мертвецки пьяным водителем. Объяснить, что я почувствовал пять минут спустя, невозможно, но это было именно счастье.
– Эмми, ты готова?
– Да, а ты?
«– Я реанимировал свой счастливый эпизод и хочу им с тобой поделиться», – сказал я и провалился в прошлое.
Вместо кормления кота, как ожидал вначале, я увидел больничную палату, где на койке лежала женщина лет шестидесяти. Она не выглядела больной, только слегка бледная кожа и чуть покрасневшие глаза. Рядом у кровати стояло кресло, в котором сидела миловидная женщина средних лет с копной рыжих волос, чуть подкрашенными губами и розоватыми тенями вокруг глаз. Больничный белый халатик, накинутый на плечи, говорил о том, что она была посетителем, а некоторое сходство женщин позволяло предполагать, что это мать и дочь. Палата была одноместная, но достаточно просторная. На столике помимо бутылки воды и стакана стоял букетик цветов. В окно, почти прикрытое жалюзи, едва проникал дневной свет. Несмотря на то, что посетительница что-то говорила матери, внимание той было обращено на меня (Эмми), и её взгляд был невероятно тёплым, выражая материнскую любовь. В этот момент в палату вошёл врач. Седоватый мужчина под пятьдесят, невысокого роста, с коротко подстриженной бородкой без усов. В руках у него были бумаги, а под мышкой – несколько папок. Он поздоровался, затем широко улыбнулся, глядя на больную, и сказал небольшую речь. Как только он замолк, я почувствовал такой приток радостных эмоций, какой не переживал очень давно.
Бросив взгляд на Эмми, я догадался, что она испытывает похожие эмоции, и сделал паузу. Одновременно с расслаблением мысли замедлились, а потом исчезли совсем. Меня окружил вихрь мелких светящихся точек, пронзающих игл, оставляющих после распада неоновый свет. Возникали и исчезали обрывки видений, не поддающихся фокусировке. Огромный мир летел сквозь меня, оставляя частицу себя в моей памяти. Так и подмывало крикнуть: «Тпруу! Залётные, остановитесь! Дайте наглядеться на эту красоту». Немного позже, когда я вспоминал этот этап настройки наших с Эмми душ, пришло сравнение с ядерным реактором, который бомбардировал меня – маленькую плазменную частичку – своими протонами. Феерия закончилась внезапно. А меня поджидал сюрприз в виде изменения окружающего пространства, которое стало практически реальным, с полутонами и тенями, нюансами и оттенками цветов. Катя-Эмми была настолько живая, что я кинулся прижать её к своей несуществующей груди. Невероятно острое желание близости пронзило меня, несмотря на отсутствие тестостерона в моей плазменной башке. «Так и маньяком можно стать», – сыронизировал я мысленно.
– Как ты? – поинтересовался я у Эмми. – Что испытываешь нового?
– Фантастика! Я чувствую себя живее всех живых! Хочу пить шампанское и танцевать. По-моему, нам стоит озаботиться вопросом приобретения тел. Не в курсе, где тут зоомагазин? Начнём хотя бы с попугайчиков.
– Я предпочитаю начать сразу с млекопитающих. Чем тебе не нравятся, скажем, лабрадоры?
– Тогда я предпочту голубого вислоухого британца и бирманскую священную кошечку.
– Прости, я вспомнил, что ты без ума от кошек, – и продолжил: – Я задам один вопрос не по теме. Что было там с твоей бабушкой в больнице?
– Ей поставили смертельный диагноз, но потом оказалось, что перепутали фамилию, которая только на одну букву отличалась от бабушкиной. Это было чудом, что вовремя спохватились.
– Я так и подумал. Ты носишь фамилию бабушки?
– Нет, но, если тебе интересно, моя фамилия Эйртон. Ты всё равно узнаешь, ведь теперь, как я догадываюсь, можно путешествовать в воспоминаниях друг друга.
– Былов Илья, – представился я, – вот и познакомились.
– Значит, пришла пора перейти от мутуализма к конъюгации.
– Что ты сказала?! (Жаль, у меня нет бровей, они бы съехали на затылок.)
– Это термины из микробиологии. Мутуализм – взаимовыгодный симбиоз. Конъюгация – генетический обмен, сопровождающийся переносом генетической информации при контакте клеток между собой. Я понятно объяснила?
– Более чем.
– Тогда, если позволишь, я совершу прогулку по волнам твоей памяти. Обещаю, что буду ступать осторожно, не задевая острых углов, не залезая в тайники и шкафы, набитые скелетами.
– Дорогая, мне тоже хочется узнать тебя ближе настолько, насколько позволит конъюгация.
За закрытой дверью
Жизнь – это сценарий, который пишут сообща, а перечитывают в одиночку. Листая страницы своей жизни, делая переоценки событий, повлиявших на судьбы других, и свою в том числе, мы просеиваем наши мысли и деяния через сито собственной морали. Не каждый может найти в себе отрицательные черты и осудить за неблаговидный поступок, но касательно других мы беспощадны. Такого внутреннего аудита, предоставленного малознакомой девушке, в практике человечества ещё не было. Я решился на это, прекрасно понимая, в какой ситуации мы с Эмми оказались. Не так важны для меня воспоминания молодой девушки, как возможности, которые получили в связи с объединением в одно целое, а это дорогого стоит. К тому же я не сделал ничего такого, за что мне было бы стыдно именно перед ней. Кроме того, когда она увидит свежим глазом со стороны мой внутренний мир, у меня появится уникальный критик, способный влиять на мои оценки и суждения. Это принесёт большую пользу в совместном поиске истины. Как гласит школьная поговорка: «Чему быть, о том не ныть». Пусть Эмми прочтёт сценарий моей жизни и огласит приговор, а я пролистаю короткую, но, надеюсь, увлекательную книгу под названием: «Эмми Эйртон».
Удивительно, почему я так надеялся сделать «открытие», побывав в прошлом Эмми? От раннего детства и до очень ранней смерти её жизнь укладывалась в рамки миллионов идентичных судеб. Семья, родня, игры, изучение мира, развлечения, учёба, первая любовь, обиды и потери – всё так же, как у прочих людей. Воспоминания индивидуальны, но мало чем отличаются от, к примеру, моих. Несхожесть в одном – ареале. Другая природа, иной уклад жизни и быта, любимые места времяпрепровождения – вот и все различия. Конечно, есть среди этого яркие моменты духовного подъёма и упадка, вызванные особыми обстоятельствами, но их можно пересчитать по пальцам. Взрослые, глядя на поступки чужих детей, умиляются, а родителей эти же поступки раздражают. Главное в оценке – восприятие. Будь я отцом Эмми, с большим интересом погрузился бы в её мир, учитывая фактор узнаваемости. Пожалуй, с ещё большим энтузиазмом я бы окунулся в память своей жены, но Эмми (хотя я представляю её в образе Кати) не смогла насытить мою жажду открывателя «психологических глубин». Единственным плюсом, который перевесил моё разочарование, была фотография на комоде в спальне бабушки. На этом фото была Эмми во весь рост в возрасте приблизительно двадцати лет, одетая в футболку и джинсы. На рамке этого фото в нижней части вензелем написано «Эмми». Такие рамки с разными именами продавались в детских магазинах. Их обычно покупали чадам, чтобы те с детства могли идентифицировать себя, теша раннее самолюбие. Теперь я знаю, как выглядит моя половинка, с которой нам приходится существовать в Эфире, где нет тел и лиц.
– Эмми, – позвал я.
– У… – услышал в ответ, но Эмми не увидел.
– Я не вижу тебя, – прошептал я испуганно, – где ты?
– В тебе, наверно, – развеселилась Эмми и добавила, – веду раскопки.
– Нарыла что-то интересное?
– Печень, почки, сердце и предстательную железу, а также кучу артефактов и твои фотографии, причём есть весьма пикантные, ха-ха…
Интересно, почему я не вижу её? Может, моё подсознание ещё не определило, каким обличьем наделить девушку, Кати или Эмми? А вдруг после слияния мы потеряли эту возможность? Мне стало противно от собственной конспирологии. Жена иногда называла меня «тревожный интроверт», теперь я понял, почему. Я всегда не доверял удаче – лодке с одним веслом в бурной реке, где не знаешь, как грести и куда тебя вынесет. При любом раскладе старался сначала рассматривать худший вариант, и, если получалось лучше, принимал это как случайный подарок.
– Илья, давай общаться, – возникла Эмми, сменив наряд на джинсы и футболку, а облик – на девушку с фото на комоде.
– Ты красивая, – проворковал я, разглядывая натуральную Эмми, – мне всегда нравились рыжеволосые девушки.
– А жена шатенка, – подковырнула Эмми, – но я одобрила твой выбор. Рассказывай, что ты нашёл в моём прошлом и какие выводы сделал.
– Сначала ты, – быстро отреагировал я, надеясь по ходу беседы отредактировать свои впечатления от погружения в память Эмми.
– Начну с главного. Ты мне понравился!
– Как мило! Спасибо. Дальше.
– У тебя хороший вкус, судя по твоей жене и домашнему интерьеру.
– Это спорно, хотя и приятно. Дальше.
– Ты немного романтик, чуточку эгоист и любишь животных.
– Значит, я в большинстве, а надеялся на редкую индивидуальность, – усмехнулся я.
– Ты внешне выглядишь слишком строгим, но у тебя добрые глаза. Очевидно, ты раним и слегка закомплексован. Наверно, тебе всегда не хватало внутренней свободы.
– Где ты нашла столько информации обо мне?
– Я нашла момент, когда вы с женой разглядывали семейный альбом. Кстати, там были весьма откровенные фотографии.
– И что?!
– Могу сказать, что теперь я сменила твой образ на настоящий, правда, без костюма, – рассмеялась Эмми, – остальные детали – маленький девичий секрет.
– Противная девчонка, так вот зачем ты хотела объединить память, я-то считал, что могу довериться тебе, – наигранно проворчал я.
– Клянусь, что не буду размножать и развешивать в Эфире твоё изображение.
– Договорились. Так с чего ты решила, что я хороший?
– Странно, но я не нашла ни одного воспоминания, которое бы подтвердило обратное. Может быть, ты хранишь их в тайнике, а может, стёр, чтоб не мучиться. Предпочитаю остановиться на отсутствии доказательств наличия твоей тёмной половины. Мне так комфортнее.
– В свою очередь я не искал компромат, но считаю тебя кладезем добродетелей и добавлю, что путешествие по закоулкам твоей памяти привязало меня к тебе сильнее, чем возможное совместное проживание в течение нескольких лет, – парировал я.
– Хи-хи, я стала дорога тебе как память? Уж не хочешь ли ты расстаться со мной?
– Даже не мечтай, – уже сурово сказал я, – довольно шуток и стёба. Нам нужно серьёзно о многом поговорить.
– Только один вопрос. Можно? – взволнованным тоном сказала Эмми.
– Да?
– Ты видишь сейчас меня как Эмми или как жену?
– Как Эмми.
– Ура! Значит, ты тоже нашёл мои фотографии. Я очень жалею, что образы и звуки хранятся в разных частях мозга. Мне очень хотелось бы услышать тембр твоего голоса и речевое сопровождение твоих воспоминаний. Эпоха немого кино давно прошла, но мы застряли там с тобой без права на свободу выбора.
У совести печальные глаза
Ремарка Эмми на то, что я стёр свои негативные воспоминания, заставила меня задуматься. «Ни стыда, ни совести» – кажется, так говорят о людях, которые презирают нормы морали и бросают вызов добропорядочности человеческих отношений. А что такое совесть? Наиболее ёмкое и точное определение, на мой вкус, – «модулятор нравственности». Нравственность формируется в детском возрасте в процессе воспитания родителями, окружением и, в большой степени, поступками вышеперечисленных людей. Путь от стыда к угрызениям совести приводит к оценке совершённых поступков (проступков, с точки зрения морали) и становлению нравственного самосознания. Если мать в отчаянье говорит ребёнку: «Как ты мог сделать это?» – то вместе со стыдом к ребёнку приходит осознание неправомерности поступка. А начнёт ли работать совесть и корректировать поведение в дальнейшем, зависит от примера окружающих. Помню, как взял с комода тридцать копеек и прогулял эти деньги, сходив в кино и съев там мороженое. Мне было семь лет. Вернувшись домой довольным и сытым, я застал семейный совет в лице бабушки, мамы и старшего брата. Вопрос: «Как ты мог? Разве это ты положил сюда деньги? Это деньги бабушкины» – глубоко врезались в мой мозг. К тому же я не мог смотреть в их осуждающие глаза, было больно. И последней каплей стало то, что никто не сказал: «Где деньги? Верни назад». Всем было ясно, что я их потратил, а вернуть, естественно, не смогу. В тот день за тридцать бабушкиных копеек я купил деталь модулятора нравственности. Если Эмми видела эту сцену, понять её суть она бы не смогла, впрочем, как и многие другие, когда я собирал по частям собственный «модулятор». Другая моя бабушка была с детства богомольной, то есть верующей. И это неудивительно, потому что она родилась в конце девятнадцатого века и помнила царя. В «красном углу» её комнаты висела икона с ликом Николая Чудотворца, а под иконой чадила лампадка с конопляным маслом. Лик иконы под ризой был почти не виден, только глаза выделялись на прокопченном лице, смотрящие с проникновенным укором. Как-то я обнаружил в буфете пакет шоколадных конфет. Дома никого не было, а я заполнял свой досуг чем придется: листал книжки, играл с котёнком, смотрел в окно и поглощал конфеты. Бабушки всё не было и не было, а конфеты таяли и таяли. Наконец бабушка вернулась и позвала меня к столу обедать. После съеденных конфет обедать было выше моих сил. Зная, что на аппетит я никогда не жаловался, бабушка заподозрила неладное и обнаружила пропажу сладостей. На вопрос: «Где конфеты?» – я ответил, что пока она ходила в магазин, пришёл дядя Володя (сын бабушки) и забрал конфеты с собой. Она внимательно посмотрела на меня и промолчала. У меня отлегло от сердца в надежде, что всё сошло с рук. Немного погодя я спросил: «Ба, а почему у Николы Чудотворца такие печальные глаза?» Она, помолчав немного, ответила: «Потому что он святой и переживает за каждую душу, которая грешит». «Что такое грех?» – спросил я. «Врать – это грех!» – ответила бабушка. Вот так, всего за кулёк съеденных конфет я узнал, что у совести печальные глаза.
– Эмми…
