скачать книгу бесплатно
На следующее утро неглавный бог-однокашник поднял меня на рассвете, заявив, что нас ожидает настоящий греческий завтрак. Во дворе под тем же неусыпным присмотром олимпийского совета неспешно порхала Мелина, выставляя на стол плошки, стаканчики, тарелки и ящички. Выйдя во двор, я обнаружил за соседним столиком двух незнакомых мне стариков, которых Янис представил как дедушек, но имен не назвал. Поэтому я мысленно окрестил их Зевсом и Посейдоном, ибо, по самым скромным прикидкам, их суммарный возраст уже приближался к античности. Судя по всему, они со своей трапезой уже покончили.
«Настоящий греческий завтрак» предстал яично-желтым хлебом домашней выпечки, добротной толщины и неожиданной воздушности. В плошках тягуче оседал мёд, вобравший в себя все ароматы Приазовья. В маленьких стеклянных кувшинчиках зеленовато-серебристым отсветом мерцало оливковое масло. В коробочках оказались сушеный розмарин, орегано, тимьян, базилик и другие травы. Я с нетерпением ожидал главного блюда.
Его принесла Деметра – в бутыли допотопного стекла, кристально очищенную, с легким померанцевым оттенком.
– Узо? – пискнул я внезапно сорвавшим голосом, с ужасом поглядывая на часы.
– Это называется сума, – ответила Деметра и налила мне стаканчик.
– Ну, давай! Ямас!!! – подбодрил меня Ваня и провел краткий инструктаж. – Выпиваешь стаканчик, закусываешь ложечкой нашего знаменитого греческого мёда, и идем на море. Хлеб? Да, хлеб тоже можно кушать, но это по желанию, главное – мёдом, мёдом непременно…
Обмакнув губы в прозрачный огонь сумы, я собрался с духом и опрокинул стаканчик в себя. Зажмурившись от удара, сотрясшего слизистую, нос, нёбо и диафрагму, я захотел умереть, но Мелина уже всунула мне в рот ложку зернистого, желто-верескового цвета мёда! Напоследок я вспомнил, что и само ее имя означает «медовая». Мёд мгновенно просочился в желудок вслед за самогонкой и… неожиданно наполнил тело лучезарной, бесшабашной энергией. Я мгновенно уплел ломоть посыпанного травами и политого оливковым маслом хлеба, но это оказалось ненужным излишеством. Ибо ожидаемое опьянение не пришло, вместо него меня охватила жажда немедленной деятельности. Возможно, той самой, что когда-то выплеснула греков за пределы Аттики и привела к «Великой греческой колонизации».
– Теперь я понимаю, как грекам удалось при помощи одного только паруса и весел забраться так далеко от Пелопонесса, – обратился я к старикам, желая польстить им и заодно продемонстрировать знания, которые мы с Янисом на пару получали на истфаке родного универа. – Вы и впрямь потомки тех греков-торговцев (я покосился на стаканчики на их столе), которые основали здесь первые поселения.
– Мы не из торговцев. Из флибустьеров, – не принял моей лести Зевс.
– Корсаров! – авторитетно поправил его Посейдон и, закончив спор, обронил Зевсу: – А кофе выпьем на пляже!
Старики стали спускаться к морю, а когда моя отвисшая челюсть наконец смогла выполнять привычные для нее функции, я спросил у Яниса:
– Шутка?
– Истинная правда! – заверил он меня. – Ты ведь после второго курса перешел на кафедру истории России и перестал заниматься греками. Второе наше пришествие случилось сюда после русско-турецких войн, во время которых греческие корсары здорово помогли Сенявину и Ушакову и на Архипелаге, и в Черном море. Если верить семейным рассказам, один мой дедушка происходит из знаменитого рода Варваци, а второй – не менее знаменитого Качиони. А это были лихие пираты, перешедшие на службу к императрице Екатерине.
– Как Фрэнсис Дрейк – к Елизавете Английской! – подытожил я. – За это надо выпить! Ямас!!! – и потянулся к бутыли, но Янис потянул меня на пляж, соблюдая во всем, как это и принято у греков, гармонию.
Лежа на берегу залива под солнцем, которое светило нам так же, как сотни лет назад греческим пиратам, мы с Янисом перебирали факты влияния греков на нашу жизнь, как капитаны корсарских каперов перебирали трофейные четки, готовясь на абордаж вражеского судна. Я вспомнил, как еще в бытность Чехова таганрогский градоначальник Шувалов в отчете министру внутренних дел писал, что «Таганрог по-прежнему остался иностранным городом». В первую очередь – из-за господства в нем греческой диаспоры. Янис заметил, что старинный казачий род Грековых, дворян, внесенных в «Бархатную книгу», получил свою фамилию не просто так. Я в тон ответил, что те же казаки Яновы ведут родословную от какого-нибудь Яниса. Вспомнив собственную свадьбу в величественном городском дворце бракосочетания в палладианском стиле, с которого начинается переулок Греческий в Ростове, я спросил, что было там до революции?
– Всего лишь греческое двухклассное приходское училище, – залился смехом корсарский отпрыск. – Было выстроено на деньги общины.
Мы еще долго перебирали – дворец Алфераки и целую Греческую улицу в Таганроге, Кукольный театр в Ростове, ту же табачную, хлебную и рыбную торговлю («Значит, все-таки и торговцы, не только пираты», – насмешливо вставил я, но Янис только отмахивался и продолжал перечислять). Не зная, как остановить этот поток превосходства, я решил выяснить действительно волнующий меня вопрос.
– Хорошо, а почему у нас нет ни одного греческого ресторана?
– Зато у нас лучшие заведения гирос в стране, – улыбнулся Янис. – Кстати, организуй для своих студентов гирос, и увидишь, как у тебя резко повысится посещаемость и, возможно, успеваемость. Ресторанов же нет потому, что по-домашнему, с душой, там не приготовить. А по-другому мы не умеем. Кстати, вставай, пойдем продолжим завтрак. Не думаешь же ты, что мы завтракаем только сумой с мёдом?
И мы продолжили. В итоге завтрак плавно перетек в обед, обед – в ужин, ужин – в застольные разговоры. Козьи сыры в травах и масле соседствовали с фаршированными баклажанами, дзадзики – с хрустящими кольцами обжаренных кальмаров, долмадакьей (ну, это понятно), свекольным салатом пандзари, холодными кефтедес, обвалянными в травах, знаменитой тарамасалатой – пастой из тресковой икры, маслин и зелени. Затем Мелина с Афродитой принесли хорьятики – настоящий деревенский салат, нежнейшую копченую ставридку и неизменную мусаку, фантастический вкус которой смог описать только Аристофан:
Устрично-камбально-крабья —
Кисло-сладко-остро-пряно —
Масло-яблоко-медово —
Сельдерейно-огуречно —
Голубино-глухарино-куропачья —
Зайце-поросятино-телячья
Запеканка.
– У нас сегодня ничего особенного на обед, просто суп с рыбой, – объявила Мелина, и на столе оказались тарелки с янтарного цвета бульоном с крупно нарезанными овощами, источающими головокружительный аромат, а на отдельном блюде – вынутая из него разваренная и распластанная надвое рыба, посыпанная рубленым чесноком и специями. Увидев мои глаза, Мелина с неизменной мягкой улыбкой пояснила просто:
– Мы так готовим.
На закате, разведя костер и не уставая то переругиваться, то обниматься и прихлебывать вино, Зевс с Посейдоном приготовили на огне ягненка, золотистое мягкое мясо которого можно было есть губами.
Когда женщины и старики ушли спать, Янис, Гермес и я, разлив по стаканам вино, вернулись к грекам на Дону.
– И все же, – горячился я, – античного в вас больше, чем флибустьерского. Взять хотя бы сегодняшний вечер. По пиратскому обычаю мы бы сейчас должны были хлестать ром, распевать «Пятнадцать человек на сундук мертвеца» и кричать «йо-хо-хо». Вместо этого мы пьем вино и ведем беседы, как в каком-нибудь платоновским «Пире». Кстати, после вашего застолья я понимаю, почему они ели лежа. Я бы и сам сейчас прилег.
– Это ты просто еще не был на наших свадьбах! – со смехом ответил Янис. – Но сейчас ты, конечно, прав. Причем в этой аллегории Гермес играет роль Агафона, я – Сократа, а ты, конечно, – Аристофана. Хотя мне, если честно, всегда больше нравились «Застольные беседы» Плутарха.
– Так может, вспомнишь молодость и, как на семинарском занятии, процитируешь что-нибудь наизусть? – подначил я давнего друга.
Янис поднял глаза к античному меотскому небу над Таганрогским заливом, усыпанному звездами, и с улыбкой ответил:
– Ну, здесь больше подходит Анакреонт:
На пиру за полной чашей мне несносен гость бесчинный:
Мил мне скромный собеседник, кто, дары царицы Книда
С даром муз соединяя, на пиру беспечно весел…
Д
Джаз
Периодически мы хотим законодательно изменить написание имени донской столицы и изобразить его так – «Ростов-на-?ну»! Заменив буквенное «до» на фонетическое, новый бренд хорошо бы разместить на фоне музыкальной партитуры! Например, «Fly me to the moon», «Singing in the rain» или, в конце концов, «I’ve got you under my skin»… Потому что задолго до того, как стать зачинателями российского рэпа, мы официально утвердились в роли столицы российского джаза.
Превращение Ростова в джазовую Мекку стало результатом множества импровизаций, которые и есть душа джаза. В итоге образовался историко-географический парадокс, который объясняется так, как импровизировал «святой саксофонист» Джон Колтрейн: «Я всегда начинаю с середины фразы и двигаюсь в обоих направлениях одновременно».
Середина ростовской джазовой музыкальной фразы – это 1960–1970-е, когда, невзирая на угрозы увольнения и требования положить на стол партбилет (которого у него никогда не было), легендарный Ким Аведикович Назаретов сначала создал не только биг-бэнд, но и… кафедру джаза в нынешней Ростовской консерватории. Затем он станет и первым в стране официальным профессором джазовой музыки. Если же, по Колтрейну, двинуться сначала в одном направлении – к истокам, то здесь вообще закручивается совершенно фантастический сюжет! Эпиграф к нему – мемориальная доска на пережившем все потрясения доме № 27 по Итальянскому переулку в Таганроге. Здесь родился и жил Валентин Парнах – переводчик, танцор, хореограф, основатель парижской «Палаты поэтов», музыкант, родной брат не менее знаменитой поэтессы Серебряного века Софии Парнок. Это он буквально притащит в только что закончившую Гражданскую войну Россию нужные инструменты, и 1 октября 1922 года первый в РСФСР эксцентрический оркестр джаз-банд Валентина Парнаха даст концерт, ознаменовавший рождение джаза в России. Так что – все от Юга.
Двинувшись в другую сторону, мы увидим эту не прерывающуюся связь времен – приезды в Ростов Теда Джонса, Мела Льюиса и Дюка Эллингтона в эпоху махрового застоя, создание детской джазовой школы, носящей сейчас имя Назаретова, муниципальные (!!!) джаз-банды и, конечно, появление новых суперзвезд! Их с завидным постоянством зажигает та самая, созданная Кимом Аведиковичем кафедра Ростовской государственной консерватории! Сын Кима Назаретова Петр, Михаил Радинский, Адам Терацуян, Арам Рустамянц, Олег Аккуратов – обязательно кого-нибудь обидишь, потому что обязательно кого-то забудешь, пытаясь перечислить всех… словом – рука бойца колоть устала.?
Джаз звучит у нас круглый год. Осенью и зимой – в концертных залах и клубах, барах и полуподвалах. С наступлением весны распахиваются окна в Ростовской консерватории и на Буденновский летят синкопы, на Сельмаше вдохновенно импровизирует Арам Рустамянц со своим «New Centropezn jazz quartet», а в Александровке, подарившей миру Басту, свингуют несовершеннолетние из школы Назаретова. На Садовой в «Дон Плазе» публика слаженными абордажными приемами берет фестиваль «Сыр. Вино. Джаз», придуманный вездесущим Алексеем Матвеенко, где не только бесплатно наливают, но и бесплатно слушают виртуозов из «HY-FLY». И когда наступает время подняться на сцену его отцу-основателю Адаму Мартыновичу Терацуяну, все замирают и отрываются от бокалов с красностопом, цимлянским черным или кумшацким. В тот момент, когда маэстро, властно и нежно обнимая свой контрабас, выдает первую долю, мы, разгоряченные солнцем, вином и музыкой, понимаем, что, возможно, живем в лучшем городе в мире. И, возможно, другие города нам завидуют!..
Послушать:
Клуб «New Centropezn Jazz Club»
г. Ростов-на-Дону, ул. Селиванова, 54
www.mecrostov.ru
Бар «Баба Люба»
г. Ростов-на-Дону, ул. Шаумяна, 71
тел.: +7 (918) 567-50-05
«Настоящий джаз для настоящих мужчин».
«Jazz For Ladies». Регулярные концерты
Ростовская государственная филармония.
г. Ростов-на-Дону, ул. Большая Садовая, 170
тел.: +7 (863) 263-35-69; +7 (863) 263-32-64
www.rostovfilarm.ru
Бар «O.W. Grant»
г. Ростов-на-Дону, Газетный переулок, 54/2
тел.: +7 (918) 547-02-78
www.owgrantbar.ru
Джаз-клуб «Esse Jazz Club»
г. Ростов-на-Дону, ул. Красноармейская, 166
тел.: +7 (863) 310-41-10
https://essedon.ru/
Дибров
Потому что все такие, а он не такой! Ну вот самый простой пример – был у нас друг, жил здесь, выучился, какие-то первые карьерные шаги даже сделал, и всегда был душа компании, в телевизоре мелькнул пару раз, а потом вдруг бац! – перебрался в столицу, обещал звонить, встречаться и даже приглашал бывать у него непременно, если вдруг нарочно проходить мимо будем! И проходит всего полгода, неожиданно встречаешь его на углу Садовой и Ворошиловского, и бросаешься на грудь с неизменным – да как же? а чего не позвонил, не предупредил? и где? какими, собственно, судьбами? – получаешь в ответ: «Да я по делам, ибо есть, есть у моей конторы определенный интерес к ВАШЕМУ городу». К вашему… и смотришь ему, важно вышагивающему, вслед и думаешь – вот все они такие! Все!!! Но он – не такой! Он – Дибров!
Потому-то одинаково органично сидят на нем и смокинг от итальянского кутюрье, и мундир казачьего полковника! Одинаково к месту цитирует на память и максимы Ларошфуко (ей-богу, реально были свидетелями), и сентенции своего деда – казачьего атамана! И не факт, что первые были смешнее вторых… С одинаковым азартом ищет трюфели в поместье итальянского графа и варит уху с дядей Лешей в нижнедонской станице! Одинаково страстно играет рок и записывает песенный казачий фольклор! Он не позволит себе сказать родному городу – «ваш»!
В чем его феномен? Ну в самом деле, не в том же, что раз в неделю мы видим его на экране, где он вытягивает ответы на вопросы во франшизной передаче? В том, что благодаря ему мы, жители земли ростовской, задолго до легендарной «Антропологии», узнали о битлах, дудуке, настоящем рок-н-ролле, джазе и другой правильной музыке, которая сформировала наши вкусы и осталась с нами навсегда? В том, что это он, по сути, создал первый отечественный телевизионный фильм, снятый по технологиям высокой четкости, предопределив процессы на долгие годы вперед? В том, что благодаря подаренному родителями, Господом Богом и непрерывным трудом голосу с непередаваемыми и легко узнаваемыми модуляциями органично вписывается в определение «голос нашего поколения»? В феноменальных знаниях и тотальном интеллекте, а еще в неожиданном хулиганском юморе, ставшем свежим ветром на рождавшемся в 90-е новом телевидении? Да, прочитал-то в эфире Новоженов, но молва упорно приписывает именно ему авторство ушедших в тираж: «Король Луи гулять любил / В саду Фонтенебло / А что крестьянин плохо жил / Монарха не… волновало вовсе». J Или в том самом, основанном им «Свежем ветре» – телекомпании, которая творила чудеса на постперестроечном телевидении? Мы-то помним.
Все это и правильно, и справедливо, и за все это воздается и, конечно, воздастся ему еще, и по праву! Но для нас, оставшихся и живущих здесь, он, по сути, стал если не оправданием нашей собственной жизни, то уж точно – средоточием тех воплощенных надежд, которые могли бы у нас быть и которые он за нас же и осуществил! Он как российский вариант Питера Мейла, которого мы ценим не только за литературный поток, но и за смелость воплощенной мечты – бросить насиженное место, переехать в «Солнечный город» и самому рыть русло собственной жизни – с кисельными берегами, молочными реками и Бог знает чем там еще. Мы тоже ведь могли бы, но зачем, если у нас уже есть Дибров, он за нас всё и всем уже доказал. Тем более что (и с этого мы не сойдем никогда) он, разумеется, хорош, но – как в убеждениях героев «Педагогической поэмы» по поводу легендарного Шере – хорош только потому, что он НАШ Дибров. И если бы он был не наш, не с Дона, он, – конечно! безусловно! ежу понятно! к гадалке не ходи! – был бы менее великолепен. Да он, в общем-то, и сам об этом знает! Потому что все – известно какие, а он – не такой.
Е
Евреи
Мы все, конечно, очень благодарны. Но в реальности коллективная благодарность схожа с супружеской изменой – часто, но не одновременно. Еще хуже, когда – с долгом. Редко и по принуждению. При этом когда надо, мы к месту, а чаще не очень, напоминаем, что подарили миру Фанни Гиршевну Фельдман, которая Раневская; Сабину Шпильрейн, впечатлившую Юнга и Фрейда; пионера джаза Парнаха и сестру его поэтессу Софию Парнок; и много кого еще. Подарили в том смысле, что родились неподалеку и позже, но пользуемся их недвижимым либо движимым имуществом, включая бессмертный фольклор, азартно путая Пасху с Пуримом.
Другое дело – глубокая личная благодарность. У каждого здесь, конечно, своя история, но в случае с донскими евреями она может приобретать какие-то очень уж фантастические черты. Персонально моя связана с невыразимым «спасибо» родившейся в Ростове Вере Кацман, которая, став Вейцман, осчастливила тем самым, как выяснилось 16 мая 1948 года, первого президента Израиля. В этом смысле Израиль, собственно, уже как бы должен быть немножечко благодарен нам. Нам – это тем, которые «подарили» (см. выше).
Об этом я цинично и намекнул представителю известнейшего еврейского благотворительного фонда на приеме по случаю выхода на русском языке первой книги Вавилонского Талмуда. На самом деле она была второй в четвертом из шести его разделов, но еврейский счет – не для русского ума. Попал я туда совершенно случайным образом, заблудившись в конференц-залах роскошного для конца 90-х столичного отеля. Честно собравшись уйти в каком-то смысле к конкурирующей организации, праздновавшей этажом ниже выход издания о славянских древностях, я зацепился взглядом за фуршетный стол. И немедленно примкнул к группе кудрявых специалистов (обоего пола) по иудаике. У славянофилов из угощения обещали лишь сбитень.
Представитель Леонид оказался человеком с юмором (что неудивительно) и, хмыкнув, предложил обсудить размер благодарности. Параллельно заметил, что поток очень образованных ростовчан (и не только) в последнее время сильно вырос, а Израиль все-таки государство небольшое. Намеки на легкую пожизненную ренту решительно отверг, обещав подумать над единовременным вспомоществованием. После чего дружески потянул меня на фуршет. Экспортная русская «Столичная» под фантастическую кошерную закуску и некошерные анекдоты, которые Леонид, с учетом аудитории, рассказывал сразу на четырех языках, заставили меня буквально забыть о своих претензиях до пришествия мессии. Мессия, однако, пришел! Ровно через месяц – в виде телефонного звонка русской женщины Светланы, устало сообщившей, что мне, как перспективному исследователю (здесь угадывался сарказм), предоставлен месячный грант, к которому прилагалось свободное пользование служебной квартирой практически в центре первопрестольной.
Отблагодарив уже Леонида, а заодно и Светлану традиционными ростовскими презентами, я немедленно впал в глубокое методологическое заблуждение. Оно сильно попахивало фарисейством. Суть его сводилась к тому, чтобы бесконечное количество раз вызывать у благодарных евреев чувство еще большей благодарности. Нужно лишь раскопать соответствующие факты богатой (в переносном смысле) истории донской еврейской общины. Для чего после возвращения из столицы безмятежно углубился в тему.
Отрезвляющий душ пролился на меня уже на первой букве этого провального исследовательского плана, пижонски изображенной в виде еврейской литеры «Алеф». Донская адвокатура просто лучилась (!) характерными фамилиями, спасшими не одну жизнь, а заодно и честь. Ее (адвокатуры) главная звезда, Владимир Львович Лившиц, и по сей день элегантно ставит правосудие в умопомрачительные комбинации, конвертируя (кто бы сомневался!) уголовные дела в идущую нарасхват художественную литературу. Призрак неизбежного фиаско замаячил на литере М – «Мем». Ростовская медицина, если не вся, то самая ее интимная часть, сильно задолжала еврейской общине, выстроившей в конце XIX века в Ростове шикарную хоральную синагогу. Советская власть синагогу конфисковала и, следуя какой-то неведомой логике, разместила в ней кожно-венерологический диспансер. Его пациенты до сих пор осторожно вышагивают по мраморным полам и лестницам.
Контрольный выстрел в неокрепшую аспирантскую голову был произведен на очередной историко-загульной конференции. Известный ростовский специалист сделал доклад о казаках-евреях и их подвигах на фронтах Первой мировой. Я сдался и судьбоносно обрел в лице докладчика научного руководителя. Первый же день моего присутствия на кафедре ознаменовался захватывающим заседанием ее сотрудников, на котором новообретенный патрон делал отчет о поездке на научное сборище в Иерусалим. По завершению отчета в установившейся завистливой тишине раздался голос бывшего секретаря партийной организации, рассказывающего теперь студентам о прелестях перестройки:
– Вы что, были на конференции в Израиле?
– Заметьте, – парировал шеф, – не только был, но и вернулся обратно!
С выбором я не ошибся. Куски диссертации возвращались с пометками, заставляющими вспоминать анекдоты гениального Леонида. На клавиатуре буквы «з» и «х» находятся рядом, и однажды шефу был отправлен фрагмент, начинавшийся с пассажа: «С моей точки хрения…» На возвращенном опусе сбоку красной ручкой красовалось: «Ни в коем случае НЕ исправлять!!!» Защита полностью расставила точки в вопросе, кто кому должен. Экзистенциальный долг рос, но патрон простил его, променяв донскую столицу на столицу столичную. Одной из причин отъезда стал фактор, граничивший с сюрреализмом.
Дореволюционный дом, в котором профессор обитал с семьей, в первый раз принял своих жильцов 1 марта 1881 года, то есть в день убийства народовольцами императора Александра II. Это обстоятельство, а также этнические параллели заинтересовали шефа, в результате чего он выпустил в свет монографию об участии евреев в революционном террористическом движении. Затем – не менее интригующее исследование о женщинах-террористках, где пресловутый элемент, как выяснилось, играл не меньшую роль. Несмотря на академизм, книжки мгновенно стали хитами. Популярность, однако, вышла патрону боком, ибо любознательные, но сильно пьющие соседи каждые выходные приставали к нему с вопросом, зачем тот угробил царя-освободителя. Факт, что гибель правителя и как минимум совершеннолетие профессора разделяли 90 лет, угарных любителей истории не смущал. Устав страдать от популярности, шеф попрощался.
Но ничто на земле, как справедливо изволил выразиться поэт-песенник, не проходит бесследно. Несмотря на вроде бы закрытый гештальт, жизнь постоянно выдает нам еврейский вексель, давно и щедро оплаченный понятно кем. Множество исторических особняков. Звездные имена. Фольклор, юмор, легенды, книги и прочая, как говорил добрейший и слишком рано ушедший из жизни Леонид, «мирихлюндия». Синагога, в конце концов. Не та, в которой лечат пострадавших от прелестей Венеры. Хотя и она тоже. Мудрые семиты, словно предвидя, какой гембель- таки выкинет история, выстроили еще несколько. Выстроив – сохранили и даже вернули в собственность. Но это уже к Лившицу. В одну из них, так называемую Солдатскую, нас, невзирая (в буквальном смысле) на лица, периодически зовут. Открытая представителям разных конфессий и даже агностикам, община устраивает здесь встречи с заезжими и местными звездами, интеллектуальные перформансы и заседания бизнес-клубов. Приходят все. Даже агностики. Тем более что в конце всегда ждет фантастический фуршет.
Закрыть гештальт:
«Солдатская» синагога
г. Ростов-на-Дону, ул. Тургеневская, 66/18
тел.: +7 (863) 299-02-68
https://www.evreirostov.ru/
Дом, где жила Вера Вейцман
г. Ростов-на-Дону, ул. Обороны, 64
Дом любавичского ребе
г. Ростов-на-Дону, Братский пер., 44
Дом, где жила Сабина Шпильрейн
г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 83
Елпидифор, или Парамоны
Молодежь зовет это место «Парамоны». Среднее, а тем более старшее поколение справедливо уточняет – Елпидифор! В таком разграничении, а главное, замене множественного числа на единственное заложен глубокий символизм. Комплекс зданий XIX века, будучи «складами» и принадлежа за свою историю многим лицам, сегодня реквием одному человеку – Елпидифору Трофимовичу Парамонову. Старшее (опять же) поколение любит называть его «хлебным королем России», филантропом и покровителем искусств, более молодое (в основном бизнес-тренеры и коучи) – гениальным стартапером. На семинарах по маркетингу приводят в пример хрестоматийную историю о разорении Елпидифором своего конкурента по речным пассажирским перевозкам путем предоставления за ту же цену не только места на пароходе, но и бесплатного чая и бутербродов с икрой. Историки-постмодернисты в связи с этим предлагают считать Парамонова родоначальником системы all inclisive, их коллеги-почвенники готовы признать только внедрение «шведского стола».
Приобретенный склад Елпидифор Трофимович удлинял вдоль береговой линии Дона, фасады получили неброский декор из того же красного кирпича. Уникальная система охлаждения помещений посредством подземных родников была разрушена из-за попадания авиабомбы во время войны. Однако подземные ключи пробивались, сам собой возник бассейн-купальня, вода в котором считалась целебной, но по причине аварийности стен его пришлось закрыть. Однажды в январе в неотапливаемом амбаре № 51 был показан артхаусный короткометражный фильм, что привело к идее сделать из «Елпидифора», то бишь «Парамонов», кинокластер. Встречные предложения взывают к центру современного искусства, апарт-отелю, спа-комплексу и ресторану, концертному залу. Пока идут споры, экскурсоводы новой формации проводят здесь театрализованные экскурсии. Следует признать, уже начальное зрелище с обзорной площадки на Седова, когда весь комплекс открывается с высоты, словно каменный корабль, ждущий новой судьбы на верфи жизни, заставляет сжиматься сердце от жалости и надежды одновременно. Уверенность в том, что памятник обретет новую жизнь, не оставляет нас, ведь имя «Елпидифор» означает ни что иное, как «приносящий надежду».
Обрести надежду:
Памятник федерального значения «Парамоновские склады»
г. Ростов-на-Дону, ул. Береговая, створ проспекта Соколова
и переулка Университетского
