скачать книгу бесплатно
Тьма кромешная (сборник)
Илья Витальевич Горячев
Илья Горячев – историк по образованию, лидер националистического движения «Русский образ», помощник депутата Госдумы от «Единой России», автор аналитических докладов о леворадикалах для администрации президента, публицист, писатель. В мае 2013 года арестован в Белграде и экстрадирован в Россию по обвинению в руководстве Боевой организацией русских националистов. В 2015 году осужден к пожизненному лишению свободы. Обвинения Илья Горячев не признает и причастность к деятельности БОРН отрицает. В начале 2016 года после апелляции адвокатов Верховный суд оставил в силе пожизненный приговор для Ильи Горячева. Он был этапирован в «Полярную сову» – колонию особого режима для пожизненно осужденных. В художественной прозе попробовал себя только оказавшись в тюрьме. Это его дебютный сборник.
Илья Горячев
Тьма кромешная
© Горячев И.В., 2018
© «Центрполиграф», 2018
* * *
Предисловие Эдуарда Лимонова
Я встречал Илью Горячева несколько раз. Я выделил его из других молодых людей. Он запомнился мне как высокий статный парень-блондин, в тонких очках, умненький и образованный, быстро мыслящий. Я еще подумал: «Во какие парни у националистов выросли. Нам бы такого…»
Предлагая вниманию читателей эту книгу из каменного мешка, первую написанную пожизненным заключенным в современной России, хочу напомнить ему – тебе, Илья, светлый пример.
Был такой русский парень, Николай Морозов, студент и революционер-народник, член Исполнительного комитета организации «Народная воля».
В 1882 году он был приговорен к вечной каторге. В общей сложности в Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях и других тюрьмах он провел около 30 лет.
Свой тюремный срок он использовал как никто и никогда, ни до, ни после него. Написал 26 томов совершенно гениальных научных изысканий, среди прочих семитомный труд «Христос».
Потом еще долго жил, почитаемый Родиной, дожил до русской победы в Великой Отечественной войне и умер только в 1946 году.
Тяжелая судьба, но отличный пример для подражания.
Введение
Все собранные в этой книге тексты написаны в тюрьме. Все они родились в самом настоящем застенке с решетками, железными дверями без ручек и прочими соответствующими атрибутами. Да-да, в таком унылом месте напечатанные здесь слова обросли плотью. Наполнились смыслом. И из мертвого скопища букв превратились в одушевленные истории. Причем все они handmade. То есть написаны по старинке – от руки, на листе бумаги.
Франц Кафка писал: «Тебе не надо выходить из дому. Оставайся за своим столом и слушай. Даже не слушай, только жди. Даже не жди, просто молчи и будь в одиночестве. Вселенная сама начнет напрашиваться на разоблачение, она не сможет иначе, она будет упоенно корчиться перед тобой». Истинно так. Полностью согласен с Мастером.
В пустоте, наполненной лишь давящей тишиной, истории целыми абзацами просачиваются в мозг откуда-то с той стороны. Достаточно легчайшего толчка – и ты видишь, как из тумана небытия начинает выплывать новый сюжет, постепенно проявляющийся во все более мелких деталях и подробностях. Например, «Волонтер» родился из фотографии нацболов-добровольцев на Донбассе, опубликованной в газете. А «Потеряшка» – из слова «безысходность», выхваченного ухом из сумбурного радиопотока. Я подумал: «Это же отличное название для какого-нибудь заброшенного полустанка!» И тут же вспомнил железную дорогу на Мокрой Горе в поместье Неманьи Эмира Кустурицы «Кюстендорф», что снималась в его фильме «Жизнь как чудо».
Я верю, что все тексты – рассказы, письма, статьи и прочее – уже написаны во вневременной вечности и хранятся в ее архиве, автор же может лишь выяснить это когда-то написанное. Потому я вижу свою задачу в том, чтобы услышать как можно четче послание из вакуума, чтобы изложить услышанную историю возможно ближе к изначальному оригиналу.
Одновременно эти истории – причудливая смесь обрывков снов, остающихся в памяти после пробуждения, и строк из черновиков писем. Слепок ощущений, психического состояния, фиксируя которые я стараюсь противостоять ментальной деформации, практически неизбежной в изоляции. Воспоминания, ощущения, страхи, чаяния – все это я стараюсь смешать воедино и выместить вовне. Зачем? Просто каждое утро я ощущаю, что превращаюсь в точку, и мне приходится снова и снова искать в этом «дне сурка» какой-то смысл, который объяснит мне, а зачем, собственно, дотягивать до вечерней команды «Отбой!».
Слово – носитель психической энергии, формирующее окружающее нас пространство. А каждый рассказ под этой обложкой – это кирпичик, слепленный из слов. Из них я надеюсь вымостить мою дорогу из желтого кирпича, приблизиться хотя бы на несколько шагов к желаемому комфортному образу будущего.
Хочу поблагодарить Татьяну, терпеливо расшифровывающую мои закорючки, Эдуарда Лимонова, оказавшего неоценимую моральную поддержку и помощь в поиске издательства, Дариму Хвостову и весь коллектив издательства «Центрполиграф», решившихся выпустить эту книгу, Андрея Фефелова и Андрея Смирнова из газеты «Завтра», предоставивших их площадку для «тест-драйва» моих текстов, а также всех близких и друзей, поддерживающих мою бодрость духа все эти годы. Без всех этих людей эта книга не появилась бы на свет. Хочу сказать огромное спасибо им всем. Отдельно хотелось бы выразить благодарность тем людям из тени, что не мешали работать над этой книгой и не препятствовали ее изданию.
Илья Горячев
Тьма кромешная
Той, что вдохновляет меня, я посвящаю эту книгу. Оксана Андреевна, Вы мой единственный смысл.
Иоанн. Тьма кромешная
Глава 1
В июле месяце 1568 года, в полночь, любимцы Иоанновы князь Афанасий Вяземский, Малюта Скуратов, Василий Грязной с царскою дружиною вломились в дома ко многим знатным людям, дьякам, купцам: взяли их жен, известных красотою, и вывезли из города. Вслед за ними, по восхождении солнца, выехал и сам Иоанн, окруженный тысячами кромешников. На первом ночлеге ему представили жен. Он избрал некоторых для себя, других уступил любимцам, ездил с ними вокруг Москвы, жег усадьбы бояр опальных, казнил их верных слуг, даже истреблял скот, особенно в коломенских селах убитого конюшего Федорова; возвратился в Москву и велел ночью развести жен по домам: некоторые из них умерли от стыда и горести.
Николай Карамзин. История Государства Российского. Том IX
Если обещаешь покаяться в своих грехах и прогнать от себя этот полк сатанинский, собранный тобой на пагубу христианскую, а именно тех, кого называют кромешниками или опричниками, я благословлю тебя и на престол мой, послушав тебя, возвращусь. Если же не сделаешь этого, будешь проклят в этом веке и в будущем вместе с кровоядными твоими кромешниками, во всех преступлениях тебе помогающими.
Ответ митрополита Филиппа Колычева царю Иоанну
…В смятении горести сердечной скажу мало, но истину. Почто различными муками истерзал ты сильных во Израиле вождей знаменитых, данных тебе Вседержителем, и святую, победоносную кровь их пролил во храмах Божиих? Разве они не пылали усердием к царю и отечеству? Вымышляя клевету, ты верных называешь изменниками, христиан чародеями, свет тьмою и сладкое горьким! Чем прогневали тебя сии предстатели отечества?..
Из письма князя Андрея Курбского великому князю Московскому Иоанну IV Васильевичу от лета 1564 от Р. Х.
…Почто, несчастный, губишь свою душу изменою, спасая бренное тело бегством? Если ты праведен и добродетелен, то для чего же не хотел умереть от меня, строптивого владыки, и наследовать венец Мученика? Что жизнь, что богатство и слава мира сего? Суета и тень, блажен, кто смертью приобретает душевное спасение!..
Из письма царя Иоанна IV Васильевича князю Андрею Курбскому от лета 7072, июля месяца в 5-й день
Град Москов. Палаты Григория Лукьяновича Плещеева-Бельского на Болоте.
Зима лета 7078 от сотворения мира (1570 год от Р. Х.)
– Слово и дело, государь! – Глухой бас, идущий из глубины медвежьей груди, сокрытой густой окладистой бородой, огласил своды подземелья. Небольшая дверца растворилась и пропустила согбенную фигуру с острым цепким взглядом, посохом в одной и чадящим факелом в другой руке. Сполохи пламени освещали, казалось, бесконечную галерею, уходящую во тьму за спиной великого князя Московского Иоанна.
Длинный подземный ход соединял царские палаты в Кремле и стоящие на другом берегу реки белокаменные хоромы, которые на Болоте заложил боярин Берсеня Беклемишев да сложил голову на плахе по воле великого князя Василия III. Продолжил их градить думный дьяк Аверкий Кириллов, да погиб от руки лихих стрельцов во время их бунта. Закончил дело Григорий Лукьянович Плещеев-Бельский, на Москве известный как Малюта Скуратов. По его приказу и воле государевой мастера фряжские искусные и ход этот соорудили, чтобы сподручнее было государю и сподвижнику его ближайшему дела вершить важные, государственные, в тайне их сохраняя от очей злокозненных.
Выйдя из дверцы и с хрустом костей разогнувшись, Иоанн протянул факел Малюте и прошептал:
– Вести дурные имею, Малюта. Крепко размыслить нам с тобою требуется, да вдали от ушей чужих.
– Пойдем, государь, есть закут надежный. – Малюта круто развернулся и двинулся вперед, открывая крепкие дубовые двери в своих подземелиях необъятных. К каждым вратам был свой ключ, и Малюта безошибочно определял на ощупь перстами нужный из объемной связки, висящей на поясе. Наконец Малюта остановился и, затворив дверь за собою, спустил вдобавок мощный засов. Запалил факелы на стенах, и яркий свет мигом выхватил из тьмы потаенную горницу, уставленную сундуками с книгами и устланную медвежьими шкурами. Оглядевшись, Иоанн выбрал лавку с бархатными подушками и опустился на нее. Малюта, почтительно склонив голову, встал рядом.
Глубоко вздохнув и обведя все стены пристальным взглядом, тихим уставшим голосом Иоанн начал:
– Боярин Новосильцов доносит нам из Константинополя – османы умысел имеют Казань и Астрахань руками крымцев обратно забрать и по его разумению в умысле сем сносятся с Литвою и злочестивцами внутримосковскими, готовыми переметнуться и меня выдать.
Подняв голову, Малюта с готовностью продолжил:
– Государь, новгородцы, коих мы на правеж давеча ставили, сказывали, что холопы дьяка Висковатого грамотками лукавыми обольщали их Литве предаться. А до-ушники наши в Посольском приказе сказывают, что умыслы бесовские и умышление лютейшее Висковатый имеет, оттого самовольно с Литвою и султаном османским сносится. Думаю, государь, Висковатый к литвинам переметнулся и руками басурман хочет Московию к Литве присоединить. – Повисло молчание, буквально осязаемое в сыром воздухе подземелья.
Зеницы очей Иоанновых сузились, зловещий шепот был еле слышен:
– Боярство к Литве наклонное, на Москву басурман крымских и османских привести вздумало… Ну что ж… Вчера, Малюта, я грамотки Ивашки Пересветова сызнова перечитывал в черных списках. Все верно он указывает. Особливо про то, что народ мой православный смущает. Не можно царство без грозы держать, а паче ленивых богатин-изменников и лиходеев к себе припускать. Собацкое собрание по сию пору ядом своим кровь мне портит, собаки Алексея и попа Сильвестра нет, а семя их теперь в Иване Висковатом проросло… – Иоанн надолго умолк. – Что чернь, Малюта?
– За тебя, государь. Да баламутят ее. Жить тихо и мирно не дают. Умы смущают. Вот послушай, государь… – Малюта открыл сундучок, стоящий на большом тисовом столе, миниатюрным ключиком, достал пачку бумаг и, перебрав их, выудил список. – На Москве такие подметные грамотки гуляют про доктора твоего Елисея Бомелия: «Литва и ливонцы к царю нашему православному прислаша немчина лютого волхва нарицаемого Елисея, и бысть ему любим в приближении; и положи на царя страхование… И конечне был отвел царя от веры: на русских людей царю возложи свирепство, а к немцем на любовь преложи. Царь в ратех и войнах ходя, свою землю запустошие, а последи от иноверца Бомеля ума исступи и землю хотя погубити…»
– Довольно! – Иоанн резко встал и стукнул посохом об пол. – Не унимается сволочь земская… не унимается…
– Не унимается, государь, – эхом отозвался Малюта, – злоумышляет.
Глубоко вздохнув, Иоанн прошел в дальний кут, где висели иконы и была затеплена лампадка. Зажмурился. С силою потер ввалившиеся щеки, покрытые щетиной жесткой с проседью, и, взявшись за чело, словно пытаясь облегчить боль, внутри пылающую, с мукой в голосе прошептал:
– Огнем выжигать злобесное умышление! Сызнова перебрать людишек земских надобно… Кругом крамола… – Вдруг лязгнули и заскрипели петли одного из сундуков. Иоанн резко развернулся, очи царя пылали ледяным пронизывающим огнем. – И тут доушники супротивные! – проревел страшным голосом и, воздев посох, с силой метнул его в массивный кованый сундук.
Крышка его отворилась, перекидывая ножку через стенку сундука, из него вылезал заспанный испуганный отрок лет восьми, весь покрытый книжной пылью. В руках он сжимал книжицу в кожаном оплете.
– Государь… – Малюта был смущен и испуган, – это сынок моей Матрены. Мясоед. Ему осемь годков лишь минуло, изрядно грамоту любит, постоянно возле книг…
Голос Иоанна пылал гневом:
– Бывают и отроки доушниками, Малюта!
Малыш спрятался за ногу отца и испуганно выглядывал оттуда, крепко держась за его порты. Малюта, бухнувшись на колени, оплеухой повалил и сына.
– Государь, не отнимай отраду последнюю…
Скорее глухой стон, чем возглас, заставил Иоанна нахмуриться. На минуту повисла тишина.
– Книжное знание, говоришь, его привлекает… – задумчиво протянул самодержец.
Напугавшая Малюту столь хорошо знакомая ему тень сошла с чела Иоанна. Угроза в голосе сменилась решимостью.
– Веди его сюда, Малюта. – Иоанн взял отрока за плечи, повернул к себе и вынул книжицу из рук мальчонки. Поднес к очам и, прищурившись в неверном отсвете факела, гласно прочел заглавие: – «Повесть о Муть янском воеводе Дракуле». – Усмешка тронула уста самодержца. – А ведь книжонка-то сия еретическая. Сие ведаешь, Малюта? Ты хранишь ее, мальчонка твой читает. А дьяка Федьку Курицына, сие писание еретическое на погибель себе измыслившего, дед мой великий князь Иоанн четвертовать повелел, а книги все сжечь. – На секунду Иоанн умолк, раскрыл фолиант и задумчиво продолжил: – В моей библиотеке только и осталась… – На пару минут углубился в чтение и вдруг резко захлопнул книгу, отчего по лицу отрока пробежала дрожь испуга. – Может, и эту спалить?.. С ребятенком твоим вместе…
Малюта, зная норов государя, смиренно молчал.
– Худое не думай, сам в детинстве почитывал. – Тон Иоанна смягчился, став задумчивым. Малюта понял, что лихой момент миновал. – Избранным людям бывает дозволено то, чего другим скудоумникам и помыслить должно быть боязно. И выходят из них либо самые лиходеи, на державность нашу умыслители, вот как холоп наш беглый Андрейка Курбский, – их место на дыбе и в прегорьких узких темницах, либо кромешники наши верные… – Подняв голову отрока двумя пальцами за подбородок, Иоанн вперился в его очи: – Ну-ка, дай в нутро твое заглянем, посмотрим, в какой разряд тебя определить…
Малыш выдержал пристальный взгляд.
– Смышленый волчонок! – Это прозвучало оправдательным приговором, опасность, нависшая было над малышом, миновала. – Пойдем. – Иоанн подтолкнул отрока в спину по направлению к ликам, освещаемым лампадкой. – Повторяй за мной…
Своды потаенной палаты огласились двумя голосами – хриплый уверенный бас торжественно произносил, а юный отроческий голос вторил ему: «Я… клянусь быть верным государю и великому князю… И его государству… И не молчать о всем дурном, что я узнаю… Слыхал или услышу… Что замышляется против царя и великого князя… Его государства… Я клянусь не есть и не пить вместе с земщиной… И не иметь с ними ничего общего… На этом целую я крест…»
Глава 2
Царь же напился от них, окаянных, смертоносного яда лести, смешанного со сладостным ласканием, и сам преисполнился лукавства и глупости, хвалит их советы, любит их дружбу и привязывает их к себе присягами, да еще и призывает их вооружиться против невинных и святых людей, к тому же добрых и желающих ему пользы, как против врагов, собирая вокруг себя всесильный и великий полк сатанинский!
Андрей Курбский. История о великом князе Московском
Град Москов. Торг на Китае.
25 июля лета 7078 от сотворения мира (1570 год от Р. Х.)
Темное грозовое небо над Москвою, лишь карканье воронья, будто предчувствующего трапезу, нарушает мертвящую тишину. Посреди торга грозно высятся две дюжины свежесрубленных виселиц, еще пахнущих смолою. Рядом пылает высокий костер с подвешенным над ним огромным чаном с водою. Вдалеке слышатся бубны. Со стороны Кремля появляется процессия: впереди на норовистом вороном жеребце великий князь Московский Иоанн, рядом его сын, за ним князья и бояре. Далее в стройном ополчении три сотни избранных злейших кромешников, все в кафтанах, шитых золотом с собольей опушкою, и в волчьих шапках. Чуть сзади от Иоанна едет Малюта Скуратов, а рядом его сын Мясоед на своем молодом конике, тоже облаченный в одеяние опричное с сабелькой на боку и притороченными к седлу песьей головой и маленькой метелкой. Как утром объяснил отец: «Грызи лиходеев, мети Россию».
За этой блестящей процессией бредет понукаемая опричниками толпа живых мертвецов, в железах закованная, в лохмотьях, многие с зияющими ранами. Пять месяцев следствия с пристрастием в Александровской слободе не прошли даром. Тайный ков против государя крамольников злых изобличен. Из проулков конные опричники выгоняют было спрятавшихся москвитян, те, побросав лавки, сокрылись в погребах, думая, что под корень решено извести сволочь земскую. Москвитяне трепещут, но собираются. Вот уже места всем не хватает и заполняются окрестные кровли. Иоанн, привстав в стременах, обводит толпу взглядом очей своих огненных и, убедившись в многочисленности народа, возвышает голос:
– Народ! Увидишь муки и гибель, но караю изменников. Ответствуй: прав ли суд мой?
Пристальные очи сотен кромешников впились в толпу, ну какой крамольник себя лицом аль очами бегающими выдаст. После секундной заминки толпа велегласно ответствовала:
– Да живет многие лета государь великий! Да погибнут изменники!
Улыбка тенью скользнула по лику государя московского. Взмах рукой – и опричники делят толпу крамольников закованных надвое. Иоанн вытягивает посох, указывая на тех, кто слева, и произносит одно слово: «Милую!» Шумный вздох облегчения взметается над ними в небо, многие плачут, крестятся, кто-то стоит на коленях и, беззвучно шевеля губами, молится небесным заступникам. Они не чаяли вновь восход солнца ясного увидать, но Господь милостив, а государь московский тем паче.
Вперед выходит думный дьяк, разворачивает свиток и гласно оглашает:
– Иван Михайлов Висковатый, бывший тайный советник государя! Ты служил неправедно его царскому величеству и писал к королю Сигизмунду, желая предать ему Новгород. Се первая вина твоя! – После этих слов дьяк палицей бьет Висковатого в голову. Тот падает на колени. – А се вторая, меньшая вина твоя: ты изменник неблагодарный, писал к султану турецкому, чтобы он взял Астрахань и Казань. – Еще два удара палицей в голову. – Ты же звал и хана крымского опустошать Россию, се твое третье злое дело!
Висковатый с трудом поднимает голову, кровь заливает глаза.
– Свидетельствуюсь Господом Богом, ведающим сердца и помышления человеческие, что я всегда служил верно царю и отечеству. – Хриплый прерывающийся его голос, казалось бы тихий, разносится над толпой и доходит, кажется, до каждого. – Слышу наглые наветы и клеветы, не хочу более оправдываться, ибо земной судья не хочет внимать истине; но Судия Небесный видит мою невинность, и ты, о государь! Увидишь ее пред лицом Всевышнего… – Кромешники закрывают ему уста, вот его уже не видно, лишь волчьи шапки мелькают.
Через минуту Висковатый взмывает на виселицу вверх ногами. С него срывают оставшиеся лохмотья, обнажают и рубят на части. Величаво подходит Малюта Скуратов, достает нож и отрезает ухо.
Четыре часа длится кровавый пир. Вешают, режут, варят в кипятке. Две сотни крамольников в муках испускают дух под клинками кромешников государевых. Иоанн конно объезжает торг, наблюдая за работой своих любимцев. Наконец, свершив дело, в сбившихся шапках, с окровавленными мечами в руках и с бешеными взорами, они становятся вокруг Иоанна и, воздев клинки к небу, оглашают торг, звучащими как магическое заклинание криками «Гой-да, гой-да!», славя его правосудие. В стороне стоит маленький мальчик в волчьей шапке и внимательным задумчивым взором провожает того, кому целовал он клятвенно крест. В руках он вертит человеческое ухо.
Глава 3
Затвори Русскую землю, спрячь свободное естество человеческое аки во адове твердыне.
Андрей Курбский
Все трепещет царя-государя, единого под солнцем страшила бусурманов и латинов.
Московский посол у ногаев Мальцев
Александровская слобода.
1 марта лета 7091 от сотворения мира (1582 год от Р. Х.)
Предрассветные сумерки. По прихваченной морозцем мощеной улице на черном как смоль рысаке скачет всадник в черном кафтане с собольей опушкой, меховой шапке и башлыке. За плечами длинный путь почти что от самой Москвы. Троих коней сменил, умаялся, озяб изрядно – зима студеной выдалась и снега полегли великие, а все одно – доехал. Рогатки на улицах уже настежь распахнуты, слобода просыпается рано. Мощные белокаменные стены с бойницами. Вот и дома. Спешившись, путник взял коня под уздцы и шумно громыхнул колотушкой на калитке в массивных дубовых воротах.
– Кто? – раздался глухой голос.
– Отворяй, чернец. Мясоед Вислой к игумену.
Заскрипев, калитка открылась.
– Слово и дело, брат Мясоед. – Тон сменился на почтительный.
– Гойда. – Ответ прозвучал немного пренебрежительно. – Возьми коня, да смотри, обережно – он с дальней дороги. – Сунул уздечку привратнику и, протиснувшись в калитку мимо него, не оборачиваясь, уверенно двинулся в сторону кельи настоятеля.
Вот и нужная дверь, стучит и, дождавшись позволения, отворяет, заламывает шапку и переступает порог.
