скачать книгу бесплатно
– А он мне нравится, – снова обратился к толпе матрос, небрежно махая «Маузером» прямо перед носом снова оторопевшего Иосифа. – Не зря в комитете предупреждали, чтобы с этим супчиком не сильно рукоприкладствовать. Он может быть из наших. – Матрос снова склонился над бедным Иосифом. – Наслышаны мы о ваших речах. Толково, а главное смело. О коррупции, о грабительской приватизации: завод, вроде, всем миром строили, а кушает его один. И ещё хвалится, мол, он другим кормиться даёт. Врёшь, морда милосердная, не ты нам зарплаты выдаёшь, а мы её честным трудом сами зарабатываем. Наоборот – это ты в наш карман руку запускаешь. Вот почему нам едва на ржаной хлеб хватает с «Дошираком», а ты икру чёрную, вином марочным запиваешь. Так кто вор? Вот почему, мил человек, я тебе сразу пулю в лоб не пустил. Думаю, сейчас кровь ручьями по Москве льётся.
Иосиф вжал голову в плечи и невольно прислушался. Толстые стёкла хранили тишину его уютного кабинета и всё же, вот что-то грохнуло приглушённо, завыла сирена.
Матрос Резин отодвинулся, позволяя вздохнуть свободней.
– Да ты трюхай, речи верные твои. И коль сказаны от души и веришь… Да, кстати, о власти. Это ты зря о бандитах. Кто бандиты ещё разобраться нужно. А я тебе так скажу, по исторически: вначале все бандиты, потом уже власть благородная законная. Так вот, меня прислал революционный комитет, он призывает честных людей, людей совести исполнить свой долг перед страной, перед народом… Ты готов? – после недолгой, но тяжёлой паузы спросил матрос, и глаза его превратились в амбразуры, откуда в любой момент можно было ожидать свинцовый смертельный поток.
– К чему готов?
– Это я так, пошутил насчёт кровавых рек. Что хочешь думай, а мы – власть. И будем судить. И тебя зовут стать участником тройки, как честного и справедливого гражданина своей страны.
– Тр… тройки.
– Да. У тебя и имя соответствующее – революционное.
– Так…
Новые струйки пота неприятно потекли вдоль позвоночника.
– Что, так?
– Так тройки, – воспрянул Святославович, – тройки отголосок советской тирании.
– Э-э, вон ты куда. Так, гражданин, недалеко от той роковой стены, где тебя и кончат, как контру. И знаешь что?..
Иосиф похолодел и не смог произнести ни слова.
– Я – матрос Иван Резин, – вот он, – Резин ткнул оружием революции в молодого парнишку, на котором старинная гимнастёрка топорщилась, как пух на птенце при сильно ветре, – и он, – Резин перевёл «Маузер» на другого «красноармейца» из своей разношёрстной свиты. Им оказался пожилого возраста человек, совсем не воинственного вида с обвисшими усами. Когда предводитель указал на него, он весь собрался, лицо стало суровым, а руки крепче сжали мосинскую винтовку, выставляя её перед собой, словно он салютовал ею. – Вот они, прямо сейчас и прямо здесь станут вместе со мной революционной тройкой, и будем вершить революционный справедливый суд над гадами и рвачами. Над теми, кто против народной воли. Верно?
Те, на кого указал матрос Иван Резин, не задумываясь, закивали головами, с ненавистью поглядывая на несчастного Иосифа. Пожилой решительно добавил:
– Верно. Давно надо было. Пока страна ещё целая была.
Святославович сдался – против народной воли ему совесть не позволял восставать. Зато, перед лицом смерти, оживился изворотливый Иосиф.
– Товарищи! Мне хотелось убедиться, что вы – это правда. Сами понимаете, какое время сейчас. И нужно судить! Нашим судом, по совести. Я уже не раз высказывался на эту тему.
– Было, наслышаны. Теперь докажи свою лояльность новой народной власти. Пойдём.
– Куда?
– Не трюхай. Суд чинить по новому закону над расхитителями народного добра.
Когда он покинул свой кабинет, первое, что бросилось в глаза – бледное, белее электрического чайника, лицо секретарши. Застывшими глазами, из уголков которых, видимо, недавно стекали и уже успели высохнуть ручейки туши, она провожала «шефа», будто видела в последний раз.
В коридорах офисного центра творилось нечто невообразимое. Ожившие призраки забытой революции носились между кабинетами, гремя сапогами и оружием. Валялись опрокинутые «кулеры», кадки с пальмами, пачками какие-то листовки и рассыпанные документы. Под конвоем выводили клерков. Вид у многих был жалкий и помятый. Кого-то выволакивали силком. Несчастный верещал и просил пощады. Парень блатного вида, в кепке и с карабином в руке, другой рукой тащил упирающегося мужчину, в котором Иосиф признал руководителя коллекторской фирмы «Справедливость». Резин остановился и гневно крикнул:
– Прекратить! Борзыкин, ты чего тут самосуд творишь!
Тот, кого назвали Борзыкиным, выпрямился, не выпуская своей жертвы, увидев Резина, на мгновение смутился и тут же принял невозмутимый нагловатый вид.
– Какой же самосуд, товарищ Резин? Это гад из гадов, таких и без суда судить можно. Мы с ним в одной камере когда-то сидели. Он за мошенничество, я – как честный вор. Вертухаем он был. Я решил завязать. А он видите, – Борзыкин схватил руководителя «Справедливости» за галстук, от чего тот стал пунцовым, – как был вертухаем, так и остался. Сам дрянь и других с дерьмо окунает. А люди многие по не знанию, по советской прежней наивности верят банкам. Им и невдомёк, что волки там теперь поселились. Зубки «блендамедами» очистили, шерсть под белыми рубашками спрятали. Ну, гад, пойдём, я твою жизнь грешную порешу – людям добро сделаю.
– Борзыкин, я кому говорю прекратить самосуды. Тащи его вниз, сдай под охрану Топорову. Всё понял?
– Понял, товарищ Резин. Пошли, сволочь, ещё на пару часов больше поживёшь. Воздух будешь смердеть.
Иосифа вывели на улицу. У входа, и он уже не удивлялся, стоял самый настоящий броневик, правда, уже образца где-то годов тридцатых-сороковых. Тут Иосиф был не силён. К тому же его внимание отвлекла другая картина: свежая лужа крови, растекающаяся прямо по серому гранитному крыльцу. Было видно, что тут кто-то был убит совсем недавно, а тело оттащили в сторону. Иосиф быстро пробежал по размазанным следам и его охватил ужас. Двое в шинелях, запрокинув винтовки за спину, тащили неподвижное тело за ноги. И делали это так заправски и по-деловому, будто тащили барана на разделку. Ноги под Иосифом задрожали мелкой дрожью и начали подкашиваться – он узнал убитого. «Костедробилка» волочил мёртвые руки по земле, и сейчас, как никогда раньше, напоминал огромную богатырского размера дубину, с которой едва справлялись два взрослых мужика. Оттащив тело в сторону, они бросили ноги, да так и оставили за ненадобностью, словно то был мусорный кулёк в ожидании мусоровоза.
Иосифу было предложено забраться в кузов, сидеть там и «не рыпаться». Плотный брезент и спины взобравшихся следом вооруженных людей загородили ему то, что творилось в городе. Грузовик долго кружился, порой раздавались выстрелы, возбуждённые крики и вопли, которые обычно рождаются в горле смертельно напуганном. Вопли превращались в стоны, от которых холодеет внутри и возникает ощущение звериной безысходности. Иосиф никак не мог унять мелкую противную дрожь.
Грузовик последний раз дёрнулся и уткнулся. Люди посыпались из кузова. Его грубо подхватили под мышки и чуть ли не силком заволокли внутрь здания. Как не пытался он оглядеться и понять, где находится – ему не удалось. Что-то было знакомо, а что-то внове. Коренному москвичу любые столичные проулки покажутся знакомыми. Одно успел приметить он: солидная металлическая вывеска сбоку широкого и высокого входа – всё указывало на государственную солидность, никаким частным капиталом тут не пахло, никакой крикливости. Внутри его сразу отпустили, по строгому окрику всё того же матроса Резина. Он стал для Иосифа чем-то вроде ангела спасителя, среди всеобщей неразберихи. Иосиф, после того как на его глазах отволокли тело убитого Кости и бросили, даже проникся особым чувством к этому уверенному в себе и властному матросу.
Он, как мог, поспевал за широкими шагами в юфтевых сапогах, семеня и часто переходя на бег. Коридор с высокими потолками и красной ковровой дорожкой снова убеждали его, что он под крышей бывшего учреждения. А может и настоящего, кто сейчас разберёт: где оно бывшее, и где настоящее? По-моему власть тем отличается от всякого события в стране, будь то революция или обыкновенный переворот, что в любом случае она – власть. То высшее божество, тот абсолют, который, ради забавы, примеряет костюмы, мантии и короны, чтобы потом бросить их на пол с презрением высшей силы перед ничтожеством, поклоняющейся всяким там идолам и символам.
Пробежав несколько лестничных маршей, Иосиф настолько запыхался, что едва волочил ноги, и когда Резин уверенным движением распахнул двери в глубокой нише и объявил: Добрались, – он облегчённо вздохнул, проникая следом сквозь толстые стены, способные простоять не одно столетие и повидать новых хозяев, с их удивительными метаморфозами и превращениями из рабов в рабовладельцев.
Внутри было дымно. Курили, казалось, все, и даже дама в кожанке нещадно дымила. Она приветливо встретила матроса и подозрительно оглядела «фирмовый прикид» новичка. Иосифу почему-то стало неудобно, хотя всего несколько дней назад, он был готов выложить приличные деньги (и выложил) за этот настоящий английский твид, приобретённый им по случаю в Лондоне. Он придавал ему статус и был так же необходим, как бусы дикарю, указывающие соплеменникам: белые люди-боги уважают меня за то, что я имею собственное стадо и могу зарезать хоть дюжину, ради хвалебного пира тщеславия. И соплеменники верили и расступались, давая дорогу. Теперь Иосиф замечал, что бросает оценивающе взгляды на то, что может стать модным, а главное нужным атрибутом изменчивого времени. Кожанки ему приглянулись: солидно и практично, сразу видно – кожа добротная.
– Кто это, Резин? Чьих он будет?
Тётка-пароход на всех парах подплыла к Иосифу, в глазах защипало.
– Так, этот – Раскарякин.
– Уж не сынок ли Святослава?
– Да, вроде он и есть.
Слушая диалог, касающийся собственно его, Иосиф продолжал моргать, на всякий случай сохраняя молчание.
– Его зачем сюда?
– Так было сказано он в тройках. Мужик правильный, хоть и из владельцев. Но так Морозовы тоже в своё время помогали. Речи перед народом правильные ведёт, агитирует против тирании.
Женщина, с проницательностью присущей её полу, оглядела Иосифа, начиная с ног и до головы. Потом хмыкнула с видом знатока-коневода.
– Хорош франт. Как есть – весь долларовый. Ну да ладно, проверим какова цена его речам. Веди его в триста семнадцатый. Там сейчас начнётся.
И снова мелкая дрожь напомнила о себе. Как обкуренный вошёл Иосиф в дверь, на которой красовался лаконичный номер 317. Внутри оказался стол, зачем-то накрытый красным полотном, три стула. За стульями, возле кумачового знамени, висел портрет Сталина.
Бред какой-то, – пронеслось в голове Иосифа: причём тут Сталин?! Потом возникла другая идея ещё бредовей первой: может случился временной разлом и я попал в него? Сколько пишут и по телевизору передачи всякие… Бред! Бред! Всё бред! А что не бред тогда? Костюм? – И он на всякий случай ощупал себя, отмечая приятную мягкость английской шерсти. После всех испытаний она по-прежнему дарит ощущение комфорта и добротности. Тут он вспомнил, как несколько минут назад примерял (мысленно, пока) кожанки, сравнивал практичность юфти и неотразимую красоту хромовых сапог. Последние привлекали больше. Бред!!!
Его примерку прервали самым грубым образом.
– Ну чего встал и рылом воротишь. Садись, товарищ, будем суд вершить.
Снаружи грохнул дружный залп.
– Вон, наши товарищи зря время не тратят. Знай себе, осуждают врагов народа. А и то правильно – вон их сколько развелось, эпидемия прямо.
Не слушая, Иосиф опрометью метнулся к стрельчатому узкому окну, увидел маленький дворик, напоминающий, почему-то, больничный. В нескольких метрах от глухой стены выстроились люди с дымящимися винтовками наизготовку. У самой стены, ничком прислонившись к ней, сидел человек в неудобной позе. Сама стена вся было в мелких выбоинах и бурых разводах.
– Шлёпнули. Туда и дорога.
Раздался за спиной всё тот же тихий безапелляционный голос.
– Как шлёпнули?
Иосиф отвернулся от окна и обратился к низкому сухонькому старичку, редкие седые волосики едва прикрывали практически лысый череп, но они были тщательно зачёсаны набок. Бородка клинышком – словно привет из иллюстраций книжки Чуковского про «доброго доктора Айболита». Но больше всего его смутил халат: безукоризненно белый халат врача.
– Как шлёпнули? – Повторил он вопрос.
– Обыкновенно – пулями.
– Насмерть? – уже понимая всю глупость заданного вопроса, вылупился на «доктора» Иосиф.
– Нет, на жизнь. Шлёпать на жизнь нужно было в детстве. А теперь – насмерть. Так то обоюдно получается – они тоже творили непотребное. Грехом жили.
– Но это не гуманно, бесчеловечно. А суд? А ценности цивилизации?
– Ценности? Так они переоцениваются в одну минуту. Происходит уценка, или, наоборот, так взвинчивают цены – никакой жизни. Можно и не пулей убивать, товарищ. А суд, так мы ту на что? Вы, я, сейчас третий подойдёт.
– Я в тройке?!
Иосиф вспомнил, как давеча он громил в своих речах «сталинщину» и эти самые тройки. И был искренен. Его дед, по рассказам отца, тоже был когда-то репрессирован. Он с таким воодушевлением оседлал конька борца с тиранией, что сам начинал верить, забывая о своих компаньонских обязанностях: подсчитывать прибыль и всячески минимизировать расходы.
– Так, приступим нечего простаивать.
В комнату влетел всё тем же широким шагом матрос Резин и сразу уселся за стол. Приглашая жестом Иосифа и «доктора» последовать его примеру. В каком-то горячечном тумане, Иосиф проплыл к столу и бухнулся на стул.
– Введите. Итак, рассматривается дело Своякова Владислава Владимировича.
Иосиф подскочил от неожиданности и увидел, как ввели Влада. Жалкого и явно избитого, о чём свидетельствовали кровоподтёки. Вид у него был измученный, смотрел в пол.
– Чего скачешь, будто заяц подстреленный?
– Его-то за что? Его дед… знаете.
– Знаем. Вот за это самое и будем судить. А потом и папашу его. За предательство светлых идеалов революции. Дед живота не жалея революции служил а они.
Мысли Иосифа заметались вокруг некоего спасительного круга и тут его осенило:
– А где доказательства? Факты? Вот так голословно разве можно?
– Можно! – Отрубил ладонью Резин, да так, что стол жалобно сотрясся под ним. – Такую страну, такие достижения коту под хвост. Обслюнявил, приватизировал и слопал. Один, и не подавился. И папаша, тоже хорош – коммунист. Перевёртыш. Всё, баста! Судить гада по всей строгости революционного времени. Какие ещё факты тебе нужны?
– Нет, я так не могу! Это… это не гуманно, по крайней мере. А вдруг мы ошибаемся на его счёт? – Иосиф схватился за соломинку, – он, кстати, благотворительностью занимался. Школам помогал. Хоккейной команде. – Иосиф заметил, как Влад удивлённо поднял голову и, как ему показалось, даже с интересом поглядел в его сторону. – Да, да – благотворительность!
С большим пылом продолжал отстаивать друга Иосиф, забывая, как накануне, тот же Влад ругал районную администрацию, обязывающих их корпорацию финансировать местный хоккейный клуб. «На ровном месте раздевают. – Влад смачно выругался. – Всё за чужой счёт хотят в рай въехать. Что там у нас с Н-ским заводом?» «Требуют повышения зарплаты». «Фигу им а не повышения». «Но…» «Фигу сказал. И ссылайся на районную администрацию». Потом Влад крепко хлопнул дверью, успев весело сообщить: «Я в клубе «Какаду». И умчался на дорогущем «Брабусе», чья стоимость позволила бы заводчанам безбедно существовать год, а то и два.
– Так, хватит тут словами сорить. Благотворительность. Знаем мы: сначала тысячу в карман потом копейку на лампады. Всё проехали. Баста! К стенке сволочь. Кто за?
Резин поднял руку. Следом потянулась рука «доктора».
Иосиф неистово замотал головой.
– Нет, нет, нет. Так не правильно, как-то. Так нельзя судить. Это не суд – судилище. Ну, товарищи, милые.
Резин сморщился.
– «Милые». Фу, буржуазные сопли. Так, не хочешь занимать это место, марш вон на его место. И тебя осудим. Ты оказывается засланный казачок-то. Слова одни, а как до дела дошло, так и нутро своё показал. Позовите там Клавку. Марш, марш!
Резин небрежным жестом указал туда, где стоял Влад.
– А этого пока увести.
Сердце забухало в груди. В проёме, в клубах дыма, показалось худосочное лицо. Иосифа спасло то, что выводили Влада, и в дверях случилась заминка.
– Стойте. Стойте! Я осознал значимость момента.
– Да? И каким это образом?
– Так революция! А я до сих пор судил реалиями мирного дня.
– Ага, мировой судья. Мироед. Ну что же прекрасно. – Влад дал отмашку входившей женщине, – Клав, тут товарищ не понял важности революционного момента, но теперь осознаёт, так что возвращайся пока к себе.
– Этого вводить?
– Думаю не надо – мы его уже видели. Так ведь, товарищи?
«Доктор» с Иосифом единодушно кивнули, Иосиф с облегчением – ему не хотелось видеть помятое лицо Влада, его глаза.
А чего я, собственно, защищаю его? Разве у меня не было своих планов в последнее время. Разве мне не надоело быть номинальным хозяином: «одним из трёх, но последнее слово за Владом». Ему всё: и право первой ночи, и самые лакомые куски, уважение – всё. А тебе, Иосиф, что? Комсомольский вожак, вечный второй номер после товарища коммуниста. И ждать пока он состарится и уступит тебе. Баста! Теперь мы попляшем. Наша власть.
Он опомнился и заметил, что Резин и «доктор», оба вытянули правую руку вверх и выжидающе смотрели на него. Чуть поспешней, словно боялся опоздать, он вздёрнул руку над головой.
И был ошеломлён.
Послышались аплодисменты. Резин вскочил и заорал:
– Баста! Снято! Приколы кончились.
Влетел Влад и, заметив круглые Ёськины глаза, начал хохотать. Иосиф, ничего не понимая, смотрел на преображённую Клавку в изящной юбке и кофточке с заманчивым декольте.
– Розыгрыш, Еська! Ро-зы-грыш. У тебя адреналин разве не зашкаливает? Такие деньжищи бухнул. Декорации, костюмы, артисты. Да центр наш чего стоило подготовить. Ёська-Слався!
Влад продолжал ликовать. Иосиф, не произнеся ни звука, спустился во двор, подошёл к стене, заметил мастерски намалеванные выбоины от пуль, следы «крови». Поднял лицо, в узком проёме окна светилось самодовольной лицо Влада, и тихо прошипел себе под нос:
